Бусы висят и гирлянды горят -
Как же красиво! Нам только осталось
Выбрать себе новогодний наряд.
Я целый день украшать помогала.
И пусть сегодня немного устала,
Очень увидеть хочу Новый год,
Раз его мама так радостно ждёт!
Мам, я клоуна не люблю!
Зря билет в цирк взяла в первый ряд.
За улыбкой, за яркою маской
Помню я этот грустный взгляд.
Он дурачился, всех веселил,
Развлекал толпу глупым видом…
Но глаза не сумели скрыть
Одиночество, боль и обиду.
И никто никогда не узнал
Чем живёт он, как выглядит, кто Он,
Тот печальный шутник-весельчак,
Что под куполом цирка Клоун.
Спит дочурка и во сне
Улыбается Весне.
Может быть улыбка эта
С синими глазами Лету.
Или сахарным лошадкам,
Что поют так песни сладко.
Может быть, нарядным кошкам
В шляпах, платьях и сапожках!
В этом сне цветные птицы
Распевают небылицы,
А зефирные деревья
Расцветают тут и там,
В нём цветочные фонтаны
Льют фиалки и тюльпаны,
Чтобы дети спали слаще,
Улыбаясь этим снам.
Нарисую я картину
Свежим соком мандарина,
И оранжевые лужи
Будут сладкими на вкус!
Рыжей стружкой пусть завьется
Каждый тёплый лучик солнца.
А по небу я развешу
Нити мандаринных бус!
«Ты иди, моя родная:
Мать одна сидит больная.
Передай привет своим,
Жить придется вам одним…
Я с другою женщиной
На века повенчанный…
У нее глаза – две ночи,
Нравлюсь я давно ей очень.
Не ревнуй меня напрасно!
Ты – красива, ты – прекрасна,
А она – холодная,
Чёрная, бесплодная…», -
Говорил солдат в больнице
Не жене, а медсестрице.
Медсестра глаза закрыла,
Его руку отпустила.
Так ушел он за «невестой»,
И пустует его место….
Больше жизни! – так любила,
В нем надежду берегла.
Но надежду сохранила,
А его вот – не смогла!
Как с ума сошла – кричала
Изнутри. Хоть разорви!
На руках своих держала
Сына младшего в крови.
Боже, что ж вы натворили?!
Кровь бушует, как фонтан…
Молодой он был – убили!
Не залечат слезы ран…
Мать склонилась и рыдала,
И кричала вновь и вновь.
Прям на грудь ему упала
В еще тепленькую кровь.
Миг в кошмар ей обернулся.
Руку сжав ей на прощанье,
Сын тоскливо улыбнулся
В их последнее свиданье,
Заглушив твои рыданья,
О, измученная мать!
А тревожное молчанье