Игорь Юрьевич Литвинцев
Два шага назад и в светлое будущее! Но вместе с императорами. Том II. Моя наполеониада
Чтобы подчеркнуть его страсть к чтению, почти все биографы любят ссылаться на ранние воспоминания Бурьенна. Вот знаменитая цитата из них: «Как только раздавался звонок на перерыв, Наполеон немедленно бежал в библиотеку, где с жадностью читал Полибия и Плутарха. Все уходили играть, а он сидел в библиотеке. Так и хочется сказать по Станиславскому – не верю. Побежать на перемене дочитывать какую-то интересную историю, так как на руки книгу не дают и во время урока это не сделаешь, это я могу понять, сам так делал. Но приплетать сюда серьезные труды Полибия и Плутарха, не терпящие суеты? По-моему, это уже перебор. Думаю, что сознательный – от Бурьенна (так и хочется спросить: он что, ему через плечо подглядывал во время чтения или с ребятами был?) Знал, что консулу может такое понравиться – и подсочинил.
Но совершенно точно – читал Наполеоне просто запойно, но, как я уже с удивлением отмечал, не просто проглатывал книги о путешествиях, исторической географии, риторике и, конечно, о войнах, а подходил к этому делу совсем не по-детски. Как-то удивительно по-взрослому, особенно к военным, и для себя анализировал стратегию и тактику полководцев недавнего времени. Внимательно изучал все походы Фридриха Великого. Просто такое ощущение, что готовил себя к тому будущему, о котором мечтали вдвоем с мамой.
Надо сказать, что почти все его сокурсники по этой школе после Революции подались в лагеря контрреволюции (сразу или позднее, как, например, Пишегрю). Редко кто потом вернулся во Францию, чтобы сотрудничать с Наполеоном в его новом качестве. Редкое исключение из правил – один из его лучших генералов Цезарь Шарль Этьен Гюден (Годен), постоянный кандидат в маршалы. Но не судьба была ему им стать, погиб во время похода Наполеона в Россию.
Про его единственного соученика-приятеля, Луи Антуана Бурьенна, уже упоминал выше, с ним они сошлись на любви к математике. Впоследствии он некоторое время был даже личным секретарем первого консула, но не сработались (вернее, попался помощничек на финансовых махинациях). По его воспоминаниям того периода, исключительные способности к математике в их странном сверстнике поражали всех. Как бы остальные ни старались, он всегда в этом предмете оставался первым с очень большим отрывом от остальных, а Бурьенн был вечным вторым. Причем лидировал Наполеоне безоговорочно по всем показателям, много раньше других находил решение задач, мгновенно соображал и без видимого напряжения запоминал и держал в памяти все математические законы.
Про его успехи по истории с географией уже упоминал – но это сверстникам хоть было понятно, не зря же Наполеоне не вылезал из библиотеки, да к тому же тут явного преимущества не было, по простой причине – далеко не всегда он стремился свои знания демонстрировать. Аналогично и с устной литературой. По этим предметам он как бы и совсем не старался особо отличиться, больше любил небрежно удивлять окружающих (и учителей, в первую очередь) своими книжными знаниями. Вот и получается, что учился он очень неровно, можно даже сказать, кое-как (но делал это целенаправленно). Мне кажется, что понимал – оказаться в числе первых ему не светит. Латынь и немецкий изначально портили все. А тут еще и орфография с грамматикой. А значит, в ход шел его любимый прием – а не больно-то и хотелось!
Как ни странно, отторжение у него вызывала и религия (хорошо, что мама была далеко и этого не знала). Скорее всего, монахи переборщили и с количеством, и с излишним усердием по ее преподаванию, ну а про качество я уже упоминал выше. Но на острове Святой Елены Наполеон придумал объяснение своему внутреннему атеизму. Видите ли, в 11 лет его возмутил тот факт, что Церковь в свое время предала проклятию и Цезаря, и Катона. Задним числом, естественно. И якобы его воображение потрясла картина вечного горения этих добродетельных мужей античности в аду, и за что?
За то, что они не восприняли религию, которую попросту не знали. И вот с тех пор она как таковая (повторю – по его словам) перестала для него существовать. Я думаю, это еще одна из легенд Наполеона, придуманная про самого себя любимого и уникального (в другом варианте это случилось с ним в 13 лет – все-таки это больше похоже на правду, но сути не меняет).
Очень четко его религиозные убеждения, гибкие и прагматичные, а скорее циничные, отражены в следующем высказывании: «Моя политика состоит в том, чтобы управлять так, как того хочет большинство нации. Превратившись в католика, я кончил Вандейскую войну, сделавшись мусульманином, я утвердился в Египте, а ставши истинным папистом, я привлек на свою сторону духовенство в Италии. Если бы я управлял народом, состоящим главным образом из евреев, я бы восстановил храм Соломона».
В качестве вывода мне остается только повторить то, что я уже отмечал выше и что отмечают все его биографы. Этот «корсиканец с головы до пят» с первых лет учебы оставался корсиканцем только в своих высказываниях о родине и в отдельных проявлениях своего характера. Принципиально отличался от всех типичных корсиканцев (а также своих французских соучеников) способностью к сознательному самообразованию и огромной работоспособностью. Ну, феноменальной памятью был обязан природе. Уникум, умудрившийся таким не только стать, но и развиваться в условиях жесткого негативного прессинга со стороны окружающих. Как потом правильно отмечают некоторые авторы, за пять лет режима, совершенно этому не способствующему (некоторые и с тюремным сравнивают).
И при этом сам, уж не знаю насколько сознательно, портил себе имидж: все пять лет он упорно продолжал придерживаться позиции неистового патриота-корсиканца, презирающего французов и считающего своим главным долгом и целью жизни освободить от них Корсику. Как уже отмечал выше, время шло, а родной остров так и продолжал в его глазах оставаться некой идеальной страной, а населяющие ее люди – потенциальными героями (до тех пор, пока туда сам не приехал). Ну а генерал Паоли, глава независимого государства, которого вынудили эмигрировать, был для него настоящим идолом и символом ее свободы. Был ли это его юношеский протест против окружающей действительности, вызванный отчасти коллаборационистской позицией отца? Вполне возможно. Но так себя накручивал, что Францию действительно начинал истово ненавидеть, наверно, в лице вполне конкретных французов – своих соучеников. Хотя лично ему она уже очень многое дала.
Наверно, в душе очень хотел попасть в число отобранных для продолжения обучения, но бывший генеральный субинспектор генерал Кералио, который им было заинтересовался и даже флотское будущее пообещал, больше в училище не появлялся.
(Интересно отметить, что генерал Кералио, посещавший школу на втором и третьем году обучения мальчика, активно сватал его в моряки. Чем-то он ему глянулся, некую божью искру в нем увидел. Хотя его впечатление от знакомства с Наполеоне было достаточно далекими от реальности. Прочитайте отрывок из его характеристики: «Хорошего телосложения, отменного здоровья, характер мягкий. Это честный и признательный человек. Особенно проявил себя в математике. Удовлетворительно знает историю и географию, отстает лишь в изящных искусствах. Из него получится хороший моряк». Может, он его по старости с кем-нибудь перепутал? Обещал посодействовать попаданию на флот, но вскоре отошел от дел. А Наполеоне и сам туда с детства рвался, но не судьба. Она была уже для него предопределена.
А когда он был на четвертом курсе, приехал уже иной инспектор и отобрал только двоих. Какие уж тут надежды – сплошной пессимизм. Не разуверил его в этом и приезд отца, который привез устраивать сюда и третьего сына, Люсьена. В июне 1784 г. он впервые увидел его после пятилетней разлуки. В принципе, папа Карло точно должен был знать, что королевская стипендия на Бриенне не кончится и место в Париже для Наполеоне уже забронировано. Но, может, просто забыл или этой темы они не касались, потому что отцу было не до того. Во-первых, он был сильно расстроен тем, что, согласно новым правилам, обучать одновременно двух сыновей за государственный счет в военных школах запретили. И, несмотря на все хлопоты, ему пришлось взвалить на себя дополнительное бремя и заплатить за первые полгода обучение Люсьена16 в Бриенне, пока там еще доучивался Наполионе. А во-вторых, и это его все-таки волновало даже больше чем деньги, он ехал в Париж к докторам на обследование (и попал даже к врачу, лечащему саму королеву – вот и сидел потом некоторое время на грушевой диете) с надеждой излечиться от постоянных болей в желудке. Да и сын был потрясен, увидев, как папа исхудал и плохо выглядит. Это была их последняя встреча. А потом наступило время выпускного экзамена (как я ни старался понять, что он из себя представлял, – не вышло.) Все пишут только, что выдержал его Наполеоне блестяще. И, наконец, в одной из версий напал на адекватное объяснение: в сентябре, пройдя «собеседование» с заместителем инспектора школ Рейно де Моном, он получает рекомендацию в Парижскую военную академию. И тот в отобранную для Парижа пятерку вдруг включил и его. Наполеоне был потрясен до глубины души: даже когда ехал в почтовой карете в Париж, все еще не верил и продолжал недоумевать, почему его отобрали? Что бы там ни писали про блестящую сдачу некого экзамена, из-за языковых провалов и погрешностей в предметах, не относящихся к точным наукам, он был далеко не в первых рядах своего выпуска. Но это уже не имело никакого значения. Зато сразу узнал, что предстояло ему стать артиллеристом. Все уже было решено за него. Он не знал, почему, но ларчик открывался просто: в этот род войск особо никто из французских дворян не рвался, тем более из знатных, вот кавалерия – иное дело. У артиллеристов слишком много черновой работы, да еще и требуется высокий уровень профессиональной подготовки. А пофорсить у всех на виду, в раскрасивой форме, да еще с саблей на боку – возможностей нет. Вот в Париже и набралось только восемь человек будущих артиллеристов на всю академию.
Парижская академия
Наступил второй период его учебы, в который он вступил уже совсем с другим настроением, чем то, что было у него в Бриеннском училище. И с другими надеждами на базе уже приобретенного опыта. Он больше не был корсиканским мальцом, почти ничего не понимающим в происходящем вокруг. Знал себе цену и был уверен, что и здесь, в точных науках, мало кто сможет с ним равняться. Но пока совсем не представлял, как его тут встретят. По дороге ему уже рассказали, что он сразу почувствует огромную разницу в уровне заведений.
Парижская королевская военная школа (неофициально – академия) справедливо считалась одной из лучших в стране: не только занимала великолепное здание (выстроенное по проекту Габриэля – любимого архитектора Людовика XV), но и располагала знающими, опытными и самыми лучшими преподавателями. И она, помещавшаяся тогда, как и ныне, на Марсовом поле, уже была готова его принять. То, что еще вчера было несбыточной мечтой, стало реальностью. Ну а о составе учеников и говорить нечего: тут были собраны отпрыски не абы каких дворянских семей, а, как правило, высокопоставленных или потомственных военных высокого ранга, некая почти закрытая для других каста. Да и Париж, который он увидел из окна кареты, ошеломил его.
И сразу по приезду Наполеоне понял, что со своим происхождением и провинциальностью явно выделяется на общем фоне и большинство курсантов посматривает на него презрительно и совершенно не намерено общаться с ним на равных. Ему давали понять, что он всего лишь королевский стипендиат. Ох, и трудно было бы ему вписаться в эту среду, да еще с его характером и чувством собственного достоинства (если бы он себе такую задачу ставил, чего делать, однако, совершенно не собирался). Ведь он по-прежнему терпеть не мог насмешек или даже намеков на них, неважно, с чем они были связаны.
Но за его спиной было 5 лет жесткой учебы и жизни Бриенна, которые научили реагировать мгновенно, кулаками, а теперь уже и словами. Потом вспоминал с гордостью на Святой Елене: «Раздал же я им тогда немало затрещин», ну а сколько получал, естественно, умалчивал.
Но, по одной из версий, началось все действительно с проверки новичка «на вшивость». Некто Лажье решил посмешить сокурсников, собравшихся посмотреть на прибывших новичков. Выбрал самую экзотическую с вида деревенщину, да к тому же тощую и тихо державшуюся жертву и толкнул о чем-то задумавшегося Наполеоне так, что тот чуть не упал от неожиданности. Все засмеялись и Лажье тоже, со смехом изобразив бегство, приговаривая «Ой, боюсь, боюсь!». Просто решил продолжить развлекать публику. А бояться действительно следовало. Про быстроту реакции Наполеоне я уже писал. Вот и сейчас «псевдожертва» догнала его и толкнула в спину с такой силой, что неудачливый шутник ударился лицом о решетку и разбил лицо до крови. Немедленно подлетели воспитатели (их тут было 150 человек на 130 курсантов), бросились с вопросами к обидчику : «В чем дело? Что случилось?» Тот был абсолютно спокоен: «Меня оскорбили, и я отомстил. Больше мне нечего сказать». С самого начала продемонстрировал всем, что задевать его лучше не стоит. Выговор получил, но своей вины так и не признал.
И в дальнейшем продолжать выдерживать такую линию и по любому поводу немедленно демонстрировал свое «фэ». Иногда – совсем не по делу. Так, на занятиях по военной подготовке как-то швырнул оружие в лицо инструктору, который ударил его шомполом по пальцам за неуклюжесть. Манера обучения, повсеместно принятая в армии.
В Бриенне любил фехтование и был среди первых, а здесь обнаружил, что многим уступает в технике – и это было естественно, в богатых семьях с мальчиками с самого детства работали лучшие тренера, их готовили профессионально, дуэли еще не были отменены. А тут под руку неопытный провинциал попался, да еще что-то из себя строит. Сейчас мы его на место поставим быстренько. И ставили. А Наполеоне проигрывать не выносил и не умел, и если его раз-другой чувствительно доставали, приходил в ярость, бросался «рубить колосья», не слушая тренера и не соблюдая правил. Ну и дальше – штрафная дисквалификация.
Тогда делал вид, как ранее (да и теперь) в процессе обучения танцам: мне все это не интересно, лучше я в сторонке постою. Это был его принцип поведения: если не могу стать в чем-то лучше остальных – то пусть все думают, что не больно-то мне этого и хотелось. У меня и поинтереснее занятия есть.
Про полторы сотни воспитателей я уже говорил, правда, учителей из них – только тридцать, зато все высочайшего уровня. 8 часов в день – математика, история, литература, география, фортификация, рисование, немецкий и английский языки, фехтование и военная специализация. Кроме того – два танцмейстера и три специалиста по верховой езде. И кормили как в хорошем ресторане, и обслуживали превосходно, как высший офицерский состав. Ну и учили, как вы уже поняли, тоже очень качественно.
А какие знаменитые фамилии представляли курсанты! Хорошо, что Наполеоне в этом вопросе совершенно не разбирался, а то бы понял, что отцовское изобретение «ди Буонопарте» здесь совсем не котируется, от слова «вообще». Как ни странно, но именно среди них Наполеоне удалось найти приятеля – Александра де Мази.
По одной из версий, новичку сразу повезло с жильем. Ему досталась отдельная мансарда, он ее называл кельей. 76 ступеней по узенькой лестнице – и он после окончания занятий был предоставлен самому себе. Уединялся там часто, получил, наконец, возможность оставаться наедине с собой, с книгами и мечтами в собственном закутке и даже (в отличие от его Бриеннского индивидуального садового участка) с крышей над головой – и пользовался этим по полной программе. И по-прежнему не терпел, когда его беспокоили.
Но это было не так. С его появления и большую часть года они жили в комнате вдвоем, он и его куратор со второго курса – тот самый Александр де Мази, про которого я уже упоминал.
Они потом и распределились с ним вместе – в один артиллерийский полк (для его соседа это была дань семейной традиции – у него там уже служил брат, а вот ему самому выбор места службы, впрочем, как и военной профессии был почти безразличен). Строить военную карьеру он не собирался и, послужив немного, по этой дорожке не пошел, Революцию не принял и тоже эмигрировал. Но, несмотря ни на что, Бонапарт сохранял о нем добрые воспоминания в течение всей жизни и чем мог (а мог он много) покровительствовал его семье.
А когда де Мази вернулся из эмиграции, охотно с ним встретился, уже находясь на вершине своей славы. И, наверно, им было много чего интересного вспомнить, но это между ними и осталось. Редчайший случай, но Александр и потом, выдавая информацию для посторонней публики, огранивался общими местами. «Дескать учился с нами такой некомпанейский малый, вечно находился в стороне от товарищей с очередной книгой в руке, вот его никогда и не приглашали на наши веселые сборища беззаботной молодежи».
Наполеоне для большинства кадетов был существом из другого мира и им просто не интересен. Жизни на широкую ногу не вел, в закрытых вечерних пирушках не участвовал. Деньги взаймы не брал, хотя все видели, что у него их не было. Такой травли, как в первый год в Бриенне, и близко не было, может, и благодаря присутствию в этом обществе де Мази.
Я долго не мог понять, на какой почве они смогли найти общий язык: трудоголик Наполеоне с отнюдь не простым характером и типичный пофигист и лентяй Александр, которого все эти занятия в академии не сильно и интересовали. Родители определили сюда, ну ради них и закончу как-нибудь. Может быть, они как противоположности и притянулись?
Но Мази был исключением, белой вороной в аристократической верхушке, похоже, что он с интересом наблюдал за таким редким явлением, залетевшим к ним в академию. Большинство курсантов и тут недолюбливали Наполеоне или, в лучшем случае, просто игнорировали его присутствие. Но почти сразу обозначил себя и явный враг, буквально возненавидевший корсиканца с первого взгляда – Антуан Ле Пикар де Фелиппо17.
Почему их отношения были такими взаимоострыми, я не смог узнать, но демонстрировал тот свой настрой постоянно. Представляя характер Наполеоне, можно не сомневаться, что и он в долгу не оставался.
Все время всего обучения продолжалась их вражда, да такая яростная, что сидящий между ними за столом Пьер Мари Огюст Пико-де-Пикадю18, оказавшийся в роли вынужденной прокладки, вынужден был сбежать со своего места, так как ему постоянно доставалось от яростных ударов ногами.
Наполеон и в этом заведении остался верным себе во всем, даже в отношении к дисциплинам. Проявлял истинное стремление к точным наукам, что всегда ценится высоко, особенно у умных преподавателей. И по своим коронным дисциплинам получал лестные отзывы. Ну и само собой по математике от знаменитого Гаспара Монжи (по другой версии, я в нее больше верю – это был его брат). На заключительном экзамене к нему снизошел сам Пьер Лаплас. (Распространенная версия, но вряд ли является правдой. Его визит объясняют желанием навестить коллегу по академии Гаспара Монжи. Но если там работал его брат – все остальное тоже выдумка. Но так как она уже вошла в историю, продолжим).
Побеседовав с ним, удивился и уровню знаний, и способности к математическому мышлению, после чего предложил продолжить обучение под его руководством в академии. Это была очень большая честь, но к его удивлению, Наполеоне отказался. Он уже знал, что после смерти отца финансовая ситуация в семье аховая (вести из дома были очень тревожными), и вскоре ему придется взваливать всю ответственность за семью и, соответственно, всю финансовую нагрузку на свои плечи. Для него это было аксиомой. А значит, пора завязывать с учебой – требовалось начинать зарабатывать деньги. Вот он и думал только о том, как бы побыстрее закончить учебу. Поэтому и принял ранее решение – сдать все экзамены досрочно и максимально сократить срок своего пребывания в Париже.
Но об этой встрече Наполеон не забыл, как и о лестном предложении
(реальны они были или выдуманы, для Наполеона значения не имело. Он сам творил свою историю).
И потом их общение с академиком продолжилось, но уже совсем на другом уровне. Почти все биографы любят цитировать их диалог, якобы реально произошедший. Разглядывая один из фундаментальных томов Лапласа в области небесной механики, Император решил пошутить:
– Вы написали такую огромную книгу о системе мира и ни разу не упомянули о его Творце?
– Сир, я не нуждался в этой гипотезе, – якобы ответил тот, и они оба, по-видимому, вошли в историю.
Впоследствии Наполеон за его работы в области чистой и прикладной математики наградил Лапласа титулом графа и всеми мыслимыми орденами и должностями. В общем, старался показать, как его ценит. Но однажды явно переборщил и назначил кабинетного ученого на пост министра внутренних дел. Хорошо, что, как правило, давал себе объективный отчет в собственных ошибках, исправляя их достаточно быстро. На этот раз ему потребовалось шесть недель для понимания того, что только математической гениальности для этой должности явно недостаточно, а, может быть, и излишне много. Вежливо отстранил графа и опять пошутил: «Лаплас зря внес в управление дух бесконечно малых величин», что в переводе на человеческий язык означало – закопался в мелочах, не видя главного.
В заключение отметим, что если при Наполеоне Лаплас процветал, то и после реставрации Бурбонов не бедствовал. Даже сменил титул графа на маркиза и стал членом палаты пэров.
Талант Бонапарта в математике и его любовь к ней общеизвестны. Как-то я в интернете нашел даже теорему Наполеона, но только мне не известно – он сам ее придумал или она в честь него была названа. Но звучит красиво: «Если на каждой стороне произвольного треугольника построить по равностороннему треугольнику, то треугольник с вершинами в центрах равносторонних треугольников – тоже равносторонний». Вам все понятно?
В Париже Наполеон, как ему и пообещали, специализировался в области артиллерии, и это ему нравилось. Работал еще интенсивнее, чем обычно, так как свое решение реализовал, получив разрешение сдать все минимально необходимые экзамены досрочно (мне кажется, ему не пришлось долго уговаривать руководство, оно само горело желанием побыстрее избавиться от этой непонятной личности в своих стенах).
Характер-то у него не поменялся, и большинство кадетов, воспитателей, да и учителей с таким решением согласились с радостью – еще раз повторю, его и тут не любили.
А про преподавателей языков, особенно немецкого, а также орфографии и рисования и говорить нечего. Они просто махнули на него рукой и позволяли на их уроках читать постороннее или вообще просили удалиться из класса. Так что учился Наполеоне по-прежнему неровно, сознательно игнорируя то, что ему не давалось. Фехтование и верховая езда тоже хромали (не смог нигде оказаться среди первых, но выездку забрасывать не стал).
Зато по-прежнему целиком погружался в ту работу, которую считал для себя необходимой. Чтобы найти дополнительное время для самоподготовки, приучил себя спать только 4 часа. Хорошо хоть, что проблемы питания и проживания пока еще были ему не знакомы. Следует отметить, что несмотря на отличную кухню академии, он оставался таким худым, что это бросалось в глаза.
А вокруг шумел и переливался всеми вечерними и ночными огнями Париж (это вам не маленький Бриенн, где и податься-то некуда) с целой кучей соблазнов. И хотя официально покидать стены академии было запрещено (только в сопровождении унтер-офицера), его обеспеченные сокурсники это правило легко обходили и ни в чем себе не отказывали: пирушки, барышни, посещение варьете и театров. Чрезвычайно стесненный в деньгах, молодой Бонапарт продолжал и здесь вести очень скромный, уединенный образ жизни. В развлечениях золотой молодежи не участвовал, что делало его изгоем в квадрате. С их точки зрения и таланты, и достижения Наполеоне в точных науках терялись на фоне непонятных для них: отсутствия светских манер, провинциальной скованности и отвратительного характера.
И ему оставалось одно: побыстрее вырваться из этой среды. Вот он и занимался как одержимый (даже тему восхваления Корсики и Паоли на время отложил в сторону, но ни в коем случае не забыл) и через год после поступления выпускные экзамены сдал досрочно. Казалось, сделать это было невозможно, но тут особенно ярко проявилось еще одно врожденное качество Наполеона, про которое я уже упоминал.
При кажущейся хрупкости этот невысокий, очень худой, почти болезненный на первый взгляд молодой человек обладал необыкновенной работоспособностью. Не давая себе послаблений, он трудился до 12 ночи, а вставал не позднее четырех часов утра и сразу же опять принимался за подготовку, понимая, что снисхождения на экзаменах не будет. В данном случае такой суровый режим, в который он себя загнал, и помог справиться с поставленной задачей. Ну а то, что среди 59 выпускников, получивших право сразу претендовать на первое офицерское звание по прибытии на службу, был только 49 (иногда пишут – 42), не имело никакого значения. Как и для его единственного приятеля Александра де Мази, который вообще стал 56-м. Тут есть некоторая путаница у биографов. Общее число сдающих было почти полторы сотни, претенденты приехали со всех училищ Франции, а планку преодолели только 59 человек. Остальным на следующий год придется еще раз пытаться подтверждать свои претензии на офицерское звание. Вот чего хотел избежать Наполеоне, и преуспел. Мало того, по возрасту стал рекордсменом во всех выпусках школы – ему едва исполнилось 16.
В этот период один из биографов выдал такую характеристику Буонапарте – невысокий молодой брюнет, печальный, хмурый, суровый, но при этом резонер и большой говорун.
А вот в официально полученной характеристике было написано следующее: собранный, трудолюбивый, отдает предпочтение учебе, а не различного рода развлечениям. Любит читать. Глубоко знает математику и географию. Молчаливый. Любит одиночество. Капризный и высокомерный, его эгоизм беспределен, говорит мало, но умеет напористо возразить, тщеславен, полон самолюбия, стремится сам всего достичь.
Ни одно определение не оспорить. Сразу видно – писавшие успели неплохо познакомиться с особенностями характера своего юного выпускника.
Не то, что субинспектор Кералио и вышеупомянутый биограф. Стендаль потом написал, что он нашел в академии и такую запись: истинный корсиканец, не только по рождению, но и по характеру. Но кто это изречение себе только не приписывал, цитируя его по совершенно различным поводам. В данном случае почти на 100% уверен, что эти воспоминания писателя – всего лишь игра его фантазии, которая часто не соответствовала реальности. Достаточно прочитать его описания подвигов Наполеона на Корсике, когда тот спасался от врагов: паолистов и людей своего кланового врага Перальди.
Ну и, конечно, нельзя опять не отметить его феноменальную, я бы даже сказал уникальную память и исключительную выносливость. Можно заставить себя упорно и интенсивно работать, но если приобретаемые знания через какое-то время вылетают из вашей головы, то КПД ваших усилий станет во времени уменьшаться. А вот Наполеон практически навсегда запоминал всё: правила математики, исторические даты, сухие юридические формулы и даже длинные строфы стихов (правда, насчет последних пожаловался как-то: «давались хуже остального»)19.
Но наконец-то его учеба, длившаяся почти 7 лет (а сколько ему стоящая, он только один знает и ни с кем этими знаниями не поделился), закончилась 01.09.1785 г., и он отправился служить во 2-й Артиллерийский полк Ла Фер, расквартированный в Валансе (Valence).
P.S. Прочитав все дифирамбы (и собственные в их числе) в адрес его сознательности и готовности на жертвы и реальные трудности только ради того, чтобы побыстрее прийти на помощь к маме и семье, я подумал, что получил полное представление о его целеустремленности на данный период, явно доминирующей по сравнению со всеми остальными позывами и ума, и сердца. Я бы вообще оценил его попадание в число претендентов на получение звания подпоручика как подвиг, принимая во внимание краткосрочность пребывания в военной школе (как помните, вызванную смертью отца, случившейся 24.02.1785 г.) И вдруг узнаю, что подвиг подвигом, а романтический порыв – он может быть и посильнее!
Готовясь денно и нощно к сдаче экзаменов, он практически параллельно подал заявление на участие в кругосветном плавании Лаперуза20! То есть получается был готов рискнуть всем, в том числе и своей жизнью (а так бы в итоге и получилось), чтобы отправиться с этой экспедицией в неизвестный Тихий океан. И, по некоторым сведениям, был очень расстроен, когда его не взяли в состав участников: по одной из версий, из-за слабого знания астрономии, по другой – не пришел на последний сбор и его вычеркнули из предварительных списков. По третьей – просто взяли да и вычеркнули из них без объяснения причины (скорее всего, навели справки о характере претендента и предпочли взять другого курсанта – некого Дарбу). Конкурс-то был действительно огромным. Даже чтобы уплыть простым матросом – 200 чел. на место.
Как же это можно понять и объяснить? Неудержимый выплеск и прорыв романтизма и мечтательности сквозь суровые оковы окружающей его действительности? Ох, совсем не прост был самый молодой выпускник академии, прошедший уже очень суровую школу и выдержавший ее, внешне закрытый полностью, но, как оказалось, сохранивший в глубине души нечто такое, что стало совершенно неожиданным сюрпризом как для окружающих, так и для биографов.
Но мне кажется, что он тогда расстроился ненадолго. И мгновенно забыл эту относительную неудачу.
Смотрел только вперед. И хотя из своего опыта пребывания в академии он должен был понимать, что богатство и знатность рулят, надежды на успешную, а, главное, быструю карьеру практически нет. Но он был молод, уже преодолел такие барьеры, которые еще два года назад казались ему недостижимыми. Он впервые в жизни в 16 лет скоро должен будет начать получать СОБСТВЕННОЕ жалованье и иметь возможность помогать своей матери справляться с обрушившимися на нее проблемами. По сравнению с тем, что было до сих пор, – это был просто прорыв. И когда в октябре 1785 г. он отправился на службу в полк Ля Фер21, я думаю, все в душе у него пело, мысли были только о будущем, а все остальное навсегда осталось в прошлом. В том числе и все Бриеннские тяготы, о которых он, став Императором, вспоминал уже и с положительной точки зрения. Более того, постарался помочь всем преподавателям оттуда, кому было возможно. Это что – Стокгольмский синдром?
