Игорь Юрьевич Додонов
Трудные дороги освобождения. Третья битва за Харьков
Но у Манштейна были свои резоны. По его мнению, удар на Харьков мог подождать. Гораздо важнее – остановить и разбить рвущиеся к Днепру в бреши между группой Ланца и 1-й танковой армией русские силы, ибо если последним удастся отрезать войска группы армий «Юг» от днепровских переправ, то и удар на Харьков вскоре превратится в пшик. Без подвоза боеприпасов, горючего, продовольствия и пополнений и 1-я танковая армия, и группа Ланца вместе с танковым корпусом СС очень быстро станут, как пишет сам Манштейн, «нежизнеспособными» [27; 466]. Кроме того, Манштейн полагал, что успешное наступление на Харьков требует привлечения хотя бы части сил 4-й танковой армии Гота. А она-то как раз запаздывала с сосредоточением.
По указанным причинам командующий группы армий «Юг» предложил следующую последовательность действий:
1) Разбить русских, наступающих к Днепру. Для этого привлечь и танковый корпус СС, т.е. те его силы, которые уже были под Харьковом (напомню, что основная часть дивизии «Мёртвая голова» к 17 февраля под Харьков прибыть ещё не успела). Задача сдерживания сил русских, пытающихся наступать к западу от города, возлагалась на остальные соединения группы Ланца.
2) Выполнив первую задачу, группа армий «Юг» силами 1-й, 4-й танковых армий, танкового корпуса СС и группы Ланца била на Харьков и вновь захватывала его [27; 466 – 467].
Однако Гитлер резко выступил против плана командующего группы армий «Юг». Прежде всего, как отмечает в воспоминаниях сам Манштейн, «он не хотел верить, что в районе между 1-й танковой армией и группой Ланца наступают действительно крупные силы» [27; 466]. Карель даже приводит слова фюрера по этому поводу:
«Зачем такое количество сил против надуманного противника?» [20; 91], [23; 139].
Т.е. Гитлер никак не мог поверить в такую «прыть» русских.
Но главной причиной, по которой план Манштейна не принимался Гитлером, было всё-таки его стремление к быстрейшему возврату Харькова.
«В этом конфликте, – отмечает А. Исаев, – по существу, сталкивались политика и стратегия. Политика говорила о значении пятого по величине города СССР, удержание которого одной из сторон было вопросом престижа, психологического состояния людей на фронте и в тылу. Стратегия говорила о значении железнодорожных веток, тянувшихся от нескольких железнодорожных мостов на Днепре к тыловым станциям войск в Донбассе и в районе Харькова. Захват коммуникаций, конечно, ещё не означал окружения войск. Однако увеличение плеча подвоза автотранспортом, потери времени на перегрузку из автомашин в вагоны и обратно означали ухудшение снабжения войск продовольствием, топливом и боеприпасами. В конечном итоге, это могло привести к краху обездвиженных и лишённых патронов и снарядов дивизий из-за невозможности эффективно парировать выпады противника» [20; 90 – 91].
Столкновение мнений Манштейна и Гитлера 17 февраля вылилось, по словам Манштейна, в «бесконечную дискуссию», которая закончилась ничем [27; 467].
Почему же Гитлер просто не отдал приказ Манштейну и не снял его, когда тот отказался бы приказ выполнить, ведь, как мы помним, он и летел в Запорожье с очень серьёзным намерением отстранить Манштейна от командования группой армий «Юг»?
В мемуарах Манштейн объясняет свой выигрыш во времени следующим хитрым ходом:
«Я положил конец этой дискуссии, сказав, что танковый корпус СС должен быть в любом случае сначала сосредоточен на шоссе Харьков – Красноград. Это могло быть сделано самое раннее 19 февраля. Поэтому только тогда можно было окончательно решить – выступать на север или на юг. Эта оттяжка решения вопроса удалась мне благодаря выставленному мною аргументу, что до 19 февраля нельзя рассчитывать на 4-ю танковую армию. Я, очевидно, также правильно полагал, что ход событий, которые теперь сам Гитлер близко наблюдал, заставит его согласиться со мной» [27; 467].
Да, Манштейн полагал правильно.
События, развернувшиеся 18 февраля, заставили Гитлера признать правоту командующего группы армий «Юг».
Манштейн в мемуарах говорит о двух обстоятельствах, «переубедивших» фюрера:
1) Получение неопровержимых данных «о том, что в бреши между 1-й танковой армией и группой Ланца противник действительно наступал крупными силами на переправы через Днепр» [27; 467].
2) Получение сообщения от группы Ланца, «что выгруженные в Киеве моторизованные части танковой дивизии СС «Тотенкопф» («Мёртвая голова» – И.Д.) застряли в грязи между Киевом и Полтавой» [27; 467].
Последнее обстоятельство разрушало все планы Гитлера по быстрому возвращению Харькова. Ведь эти планы строились как раз на танковом корпусе СС в полном составе, как главной ударной силе предстоящего контрудара по Харькову. Но, как справедливо замечает Манштейн, «если танковый корпус СС без дивизии «Тотенкопф» не смог удержать Харькова, то без дивизии, срок боеготовности которой нельзя было предвидеть, он ещё менее был в состоянии вновь овладеть им» [27; 468].
Первое же обстоятельство в полной мере убедило фюрера в первоочередной необходимости удара по рвущимся к Днепру советским войскам. Манштейн в мемуарах «весьма скромно пишет», что « за время пребывания в моём штабе Гитлер более ясно понял опасность обстановки на южном фланге» [27; 469]. В работе Пауля Кареля процесс этого понимания описан очень драматично, с художественными подробностями. Когда 18 февраля в штаб группы армий «Юг» поступило донесение, что советские войска находятся лишь в 60 км от Днепра и всего лишь в 100 км от Запорожья, в штабе, где Гитлер совещался с командованием группы, разыгралась следующая сцена:
«Гитлер подозрительно взглянул на полковника Буссе, начальника оперативного отдела группы армий «Юг». Не вводят ли его в заблуждение? “Я хочу знать об этом подробнее”, – проворчал он.
И, будто он ждал реплики, Буссе быстро начал излагать детали. “Советская двести шестьдесят седьмая стрелковая дивизия находится здесь, южнее Краснограда”, – говорил он, показывая на карте. Затем его палец переместился к Павлограду:
– Танковый батальон тридцать пятой гвардейской стрелковой дивизии взял Павлоград. Итальянская дивизия, которая должна была оборонять город, бежала.
Гитлер смотрел на карту, стиснув зубы» [20; 92], [23; 140].
Гитлер пробыл в Запорожье до вечера 19 февраля. В этот день, дав принципиальное согласие на реализацию плана Манштейна, он, очевидно, конкретизировал и уточнял детали предстоящей операции. Для беседы был приглашён также и фельдмаршал фон Клейст (явная поверка мнения командования группы армий «Юг»). В конечном итоге фюрер «заявил, что теперь группа «А» (ей-то как раз и командовал фон Клейст – И.Д.) должна отдать всё, что может, группе «Юг». Группу «А» надо рассматривать теперь как ближайший резервуар сил фронта группы “Юг”» [27; 469]. Т.е. он полностью признал правоту Манштейна, согласился с его оценкой обстановки и предложенными им путями выхода из кризиса.
Вечером Гитлер вылетел в свою ставку. Манштейн не был бы Манштейном, если бы, будучи довольно сдержанным в описании процесса принятия фюрером решения, одобряющего план действий Манштейна (в отличие от «драматизирующего» Кареля), не «подпустил» «драматизма» в чём-то другом, причём, по обыкновению, передёрнув факты. Мы уже знаем, что особенно в своих мемуарных писаниях бывший командующий группы армий «Юг» любит «передёргивать», когда речь заходит о соотношении сил его группы армий и советских войск. Не удержался от подобного шага он и на этот раз:
«В остальном этот день (19 февраля – И.Д.) принёс дальнейшее обострение обстановки… Противник… крупными силами овладел железнодорожной станцией Синельниково. Тем самым он не только перерезал главную коммуникацию группы «Центр» и правого фланга нашей группы, но стоял уже в 60 км от нашего штаба, в котором находился фюрер Третьей империи. Ни одной части не было между нами и нашим врагом! Я поэтому очень успокоился, когда Гитлер вечером этого дня вылетел в свою ставку. Можно было вполне ожидать, что на следующий день вражеские танки сделают невозможным использование аэродрома восточнее Днепра» [27; 469 – 470].
Несколько ранее Манштейн рассказывает, что для охраны прибывшего 17 февраля в его штаб фюрера в Запорожье не было никаких войск, кроме штабной караульной роты и нескольких зенитных подразделений [27; 465]. И если по состоянию на 17 февраля это было, возможно, правдой (хотя Н.Ф. Ватутин, как помним, упомянул в своём докладе в Ставку ВГК как раз от 17 февраля о переброске немецких войск в район Запорожья; ошибка советской разведки?), то по состоянию на конец дня 19 февраля это правдой быть уже никак не могло. Дело в том, что доподлинно известно, что, начиная с 18 февраля, в Запорожье полным ходом выгружалась «свеженькая» 15-я пехотная дивизия. Прекрасно укомплектованная личным составом, оснащённая и экипированная, она была переброшена на Восточный фронт из Франции, где отдыхала и пополнялась после того, как её в 1941 – 1942 годах изрядно «проредили» на том же Восточном фронте (т.е. абсолютным неопытным новичком в России она не была) [20; 93]. Поэтому к моменту отбытия фюрера в свою ставку из штаба Манштейна между отдельными советскими танковыми батальонами и Запорожьем, куда эти поредевшие в боях батальоны рвались, могла встать не только какая-то воинская часть, но и почти целое соединение. Манштейн же об этом факте попросту умолчал.
Впрочем, это его обычный стиль, и вряд ли этому стоит удивляться.
* * *
Итак, рассказывая о визите Гитлера в Запорожье, вынужденно пришлось несколько забежать вперёд.
Как же развивались в полосах наступления Юго-Западного и Воронежского фронтов после 17 февраля?
В исторической литературе день 18 февраля 1943 года считается последним днём наступательной операции войск Юго-Западного фронта под кодовым названием «Скачок». Это, с одной стороны, вполне оправданная точка зрения, так как уже рано утром 19-го числа Манштейн начал запланированный им контрудар (хотя Гитлер в это время ещё совещался с ним в Запорожье). Начало немецкого контрнаступления, оказавшегося чрезвычайно успешным, можно считать окончанием наступления Юго-Западного фронта. Однако, с другой стороны, 19 февраля войска ЮЗФ в действительности не прекратили наступательных действий. Советский удар и немецкий контрудар какое-то время развивались параллельно, создавая ситуацию своеобразного «слоёного пирога». Поэтому проведение рубежа между 18 и 19 февраля в какой-то мере надо считать историографической условностью, схемой, которая, как и все схемы, верно описывая ситуацию в принципе, всё-таки несколько упрощает реальность.
18 февраля войска 6-й армии Ф.М. Харитонова продвигались к Краснограду (6, 172-я и 350-я стрелковые дивизии и 106-я стрелковая бригада) и к Перещепино (267-я стрелковая дивизия). Последняя, наступавшая на левом фланге армии, овладела к концу 18 февраля Перещепино и продолжила своё наступление в направлении Ново-Московска. Туда же продвигались и части 4-го гвардейского стрелкового корпуса [4; 4 – 5], [11; 18 – 19], [18; 16].
Одновременно 25-й танковый корпус и части 41-й гвардейской стрелковой дивизии завязали бои за Синельниково [18; 16].
В районе Красноармейского в этот день события разворачивались совсем не по планам командующего Юго-Западным фронтом. 7-й танковой дивизии немцев при поддержке частей 335-й пехотной дивизии и мотодивизии СС «Викинг» удалось выбить 4-й гвардейский танковый корпус и 7-ю лыжную бригаду из Красноармейского на линию совхоза Молодецкий. Н.Ф. Ватутин незамедлительно отреагировал на данное обстоятельство, приказав окружить и уничтожить группировку противника в Красноармейском [4; 4], [11; 19].
К этому моменту, сдав позиции в районе Доброполья 18-му танковому корпусу Б.С. Бахарова, 10-й танковый корпус двигался к Красноармейскому, но предотвратить отступление танкистов П.П. Полубоярова из города попросту не успел. Во исполнение приказа комфронта для освобождения Красноармейского создавалась сводная группа под командованием командира 183-й танковой бригады полковника Г.Я. Андрющенко. В неё вошли 9-я и 12-я гвардейские танковые бригады из 4-го гвардейского танкового корпуса, 11-я танковая и 11-я мотострелковые бригады из 10-го танкового корпуса, а также 7-я лыжно-стрелковая бригада и батарея 407-го истребительно-противотанкового полка. Группе были переданы уцелевшие танки 183-й танковой бригады. К вечеру группа Андрющенко заняла позиции к северу и северо-востоку от Красноармейского [4; 4 – 5], [11; 19], [20; 82].
Сменивший 10-й танковый корпус в районе Доброполья 18-й танковый корпус, заняв западную часть Добропольского района, при попытке дальнейшего продвижения был контратакован группой 333-й пехотной дивизии противника северо-западнее Гришино, после чего перешёл к обороне [11; 19].
Под Славянском советские стрелковые части вели ожесточённые бои с танками и пехотой противника, которые настойчиво стремились охватить город с востока и тем самым окружить находящиеся там советские войска.
Не менее драматично развивались события в полосе 3-й гвардейской армии. Утром 18 февраля 50-я гвардейская стрелковая дивизия армии атаковала населённый пункт Боково-Антрацит и после штурма к полудню овладела им. Но вот действия другой ударной группы, созданной Д.Д. Лелюшенко для прорыва к окружённому под Дебальцево 7-му гвардейскому кавалерийскому корпусу, столь успешны не были. 1-й гвардейский механизированный корпус весь день вёл бои на восточной окраине посёлка Иллирия, а 2-й гвардейский танковый корпус В.М. Баданова, понеся значительные потери, производил перегруппировку в районе Орехово с целью возобновления наступления на Чернухино, где оборонялись основные силы кавкорпуса М.Д. Борисова. Однако 18 февраля продвижения в сторону окружённых 2-й гв. тк не имел [11; 20].
Между тем в 16.00 немцы начали наступление с целью полного окружения Чернухино. Район поселковой станции был занят двумя полками пехоты противника, а автодороги вокруг посёлка были перехвачены силами до пехотной дивизии при поддержке 50 танков. К этому моменту в строю кавкорпуса оставалось не более 25% бойцов, были потеряны почти все орудия, а к оставшимся снаряды были на исходе. В таких условиях Д.Д. Лелюшенко вечером 18 февраля по радио передал приказ М.Д. Борисову о выходе из окружения. Корпусу была поставлена задача прорываться на восток для соединения с основными силами 3-й гвардейской армии. О прорыве по кратчайшей линии не могло быть и речи, потому что плотность немецких войск именно на этом направлении была наибольшей. Тогда генерал М.Д. Борисов решил произвести обманный манёвр. В 22.00, предварительно уничтожив оставшиеся автомашины, орудия и миномёты, к которым уже всё равно не было горючего и боеприпасов, части корпуса вырвались из Чернухино на юг и начали отход в направлении населённого пункта Стрюково. В дальнейшем М.Д. Борисов предполагал осуществить разворот в восточном направлении [11; 20], [18; 24].
18 февраля 47-я гвардейская стрелковая дивизия 5-й танковой армии форсировала Миус, захватив ряд плацдармов на его правом берегу. Но развить успех наши войска не смогли. Дело в том, что на правом берегу Миуса ещё с 1942 года имелся хорошо подготовленный оборонительный рубеж (Миус-фронт). Именно на него и отвело свои войска немецкое командование, решив удерживать этот рубеж во что бы то ни стало. Сюда немцы успели перебросить довольно крупные силы. Поэтому все попытки частей 5-й танковой армии, довольно сильно ослабленных предыдущими боями, развить успех окончились неудачей. 5-я танковая армия перешла к обороне по левому берегу Миуса [18; 26].
События дня 18 февраля на центральном участке наступления Юго-Западного фронта ничуть не обескуражили Н.Ф. Ватутина и его штаб. Единственной корректировкой планов комфронта стало решение о возвращении 3-го танкового корпуса М.Д. Синенко в район Краматорска, а затем переброске его к 20 февраля к Красноармейскому для помощи в ликвидации обозначившегося там кризиса [11; 19]. Первоначально предполагалось, что корпус М.Д. Синенко должен был наступать на Ново-Московск, и части корпуса, 17 февраля сдав позиции в Краматорске пехотинцам 195-й стрелковой дивизии, уже выдвинулись в указанном направлении. После сдачи Красноармейского Н.Ф. Ватутин решил перебросить 3-й танковый корпус на усиление группировки фронта в данном районе. К Ново-Московску же должна была двинуться 195-я стрелковая дивизия, оставив Краматорск на попечение частям 57-й гвардейской стрелковой дивизии, которые получили задачу спешно выдвинуться к этому городу [11; 15, 19], [18; 14], [19; 401 – 402], [20; 82]. К слову сказать, в 3-м танковом корпусе на тот момент насчитывалось всего 12 танков, 12 бронемашин и 18 бронетранспортёров [19; 402], [20; 82]. Так что читатель может весьма чётко представить себе, насколько усилилась группировка наших войск под Красноармейским.
В остальном ничего не изменилось. Никто не собирался сворачивать операцию «Скачок». Угрозы, которая уже нависла над правым, наиболее успешно наступающим флангом фронта, командование ЮЗФ не разглядело. Безусловно, это была явная промашка разведки. В полосе соседнего, тоже, казалось бы, успешно наступающего, Воронежского фронта танки Хауссера в ночь с 18 на 19 февраля уже прогревали двигатели, чтобы рано утром ударом на юг начать последнюю успешную наступательную операцию вермахта в войне с Советской Россией.
* * *
План немецкого контрнаступления сводился к тому, чтобы ударами по сходящимся направлениям из районов Краснограда и юго-западнее Красноармейского на Павлоград разгромить вышедшие на подступы к Днепропетровску войска Юго-Западного фронта и отбросить их за Северский Донец. Для этого в 4-й танковой армии создавались две ударные группировки. Одна состояла из двух дивизий танкового корпуса СС, подчинённого Манштейном командованию 4-й танковой армии, в районе северо-западнее Краснограда. Этими дивизиями были «Рейх» и «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». Третья дивизия корпуса Хауссера – «Мёртвая голова» – прибыть к месту сосредоточения основными силами не успела. Из её состава под Красноградом находились только полк «Туле» и ряд подразделений.
Вторую ударную группировку 4-й танковой армии составляли две дивизии XLVIII танкового корпуса в районе юго-западнее Красноармейского.
Кроме того, 1-я танковая армия создавала свою ударную группировку в составе XL танкового корпуса (четыре дивизии) в районе южнее Красноармейского.
После разгрома вышедших к Днепропетровску войск Юго-Западного фронта Манштейн рассчитывал окружить советскую группировку под Харьковом, вернуть город и, выйдя во фланг и тыл Воронежского фронта, развивать стремительное наступление на Курск.
В случае, если операция группы армий «Юг» развивалась бы успешно, верховное германское командование предусматривало переход в контрнаступление из района южнее Орла сильной ударной группировки – 2-й танковой армии – в юго-восточном направлении, во фланг и тыл войскам Центрального фронта, которые как раз разворачивались западнее Курска для наступления. Итогом должен был стать ещё один «котёл» для большой группировки советских войск под Курском [19; 407 – 408], [20; 94], [21; 117], [27; 466, 471 – 472].
Таким образом, гитлеровцы надеялись на создание трёх «котлов». И, надо сказать, основания для подобных надежд у них были, что ясно продемонстрировали последующие события.
Всего для контрнаступления из района южнее Харькова командование группы армий «Юг» сосредоточило семь танковых, одну моторизованную и три пехотные дивизии. Немцы располагали примерно 800 танками и САУ. Поддержку с воздуха наземным войскам оказывали 750 самолётов [21; 117].
Словом, Манштейну и верховному немецкому командованию, несмотря на всю пиковость ситуации на данном участке фронта, удалость ценой больших усилий создать мощную группировку для контрнаступления.
Оно началось в 5.00 19 февраля. Его застрельщиком выступил именно танковый корпус СС. К утру 19 февраля он сосредоточился на шоссе Харьков – Красноград, т.е. в исходном для наступления районе. Лидером в наносимом ударе должна была стать танкогренадёрская дивизия «Рейх». Состояние её танкового парка к моменту начала операции было не блестящим. Так, известно, что на 17 февраля дивизия располагала всего 20 боеготовыми танками (14 Pz.III, 2 Pz.IV и 4 Pz.VI «Тигр»). Правда, в течение последующих дней дивизией было получено несколько новых машин, поступали танки и из ремонта. Поэтому к 20 февраля она могла выставить уже 41 танк (33 Pz.III, 7 Pz.IV, 1 Pz.VI «Тигр»). Снижение количества боеготовых «Тигров» объясняется, скорее всего, выходом из строя этих тяжёлых танков на марше, а не боевыми потерями. Плюс к указанным машинам в дивизии «Рейх» было несколько трофейных Т-34 и 15 САУ «Штурмгешюц» [19; 408], [20; 95]. Таким образом, общий танковый потенциал этого соединения корпуса Хауссера можно считать равным примерно 60 боевым машинам. Не много, но и не мало. Во всяком случае, всё постигается в сравнении, и если сравнивать с количеством танков в любом из советских танковых корпусов Юго-Западного фронта на тот момент, то дивизия «Рейх» имела, минимум, полуторакратное преимущество.
Довольно солидным был артиллерийский парк дивизии. Помимо гаубичной артиллерии, она имела в своём составе 35 противотанковых орудий калибром 50- и 75-мм, 37 других противотанковых пушек, включая 76,2-мм советские трофейные, 75-мм самоходные противотанковые орудия (это без учёта «Штурмгешюцев») и 48 88-мм зениток, которые немцы ещё с 1941 года очень часто использовали как действенное противотанковое средство [20; 95]. Артиллерия наряду с мотопехотой сыграла ничуть не меньшую, если не большую роль, чем танки, в наступлении «Рейха».
Вступивший в бои под Харьковом позже «Лейбштандарт» находился в несколько лучшем положении по сравнению с «Рейхом» в отношении танкового потенциала. На 19 февраля в танковом полку «Лейбштандарта» насчитывалось 67 боеготовых танков (45 Pz.IV, 10 Pz.III и 12 Pz.II). В батальоне штурмовых орудий была 21 САУ «Штурмгешюц» [19; 408], [20; 95]. Т.е. количество боевых машин приближалось к 90.
Противотанковая артиллерия дивизии была представлена 32 буксируемыми или самоходными 75-мм и 45 50-мм противотанковыми пушками [20; 95].
Хотя Манштейн и спорил с Гитлером на совещании в Запорожье, настаивая на высвобождении корпуса Хауссера у Харькова и использовании его в контрнаступлении против рвущихся к Днепру советских войск, всё-таки первоначально он решил подстраховаться. Наступать начинала только одна дивизия «Рейх». Дивизия «Лейбштандарт» какое-то время оставалась в заслоне фронтом на северо-восток вместе с частями 320-й пехотной дивизии. Командующий группы армий «Юг» опасался удара со стороны войск Воронежского фронта, который недавно вышедшая из окружения 320-я пд могла в одиночку не выдержать.
Первой подверглась удару эсэсовцев 6-я стрелковая дивизия 6-й армии Ф.М. Харитонова, являвшаяся крайне правофланговой. Наступая вдоль шоссе Харьков – Днепропетровск на Перещепино, части «Рейха» отразили несколько слабых контратак поредевших частей 6-й сд.
К 11.00 улучшилась погода, и в воздух поднялись немецкие пикирующие бомбардировщики Ю-87. При их активной поддержке эсэсовская дивизия захватила деревни Бесека и Отрада. Находившиеся в этих деревнях советские стрелковые подразделения оказали яростное сопротивление, но не могли сдержать наступления противника, сопровождаемого буквально шквалом огня артиллерии и танков и сильными бомбардировками с воздуха [19; 411], [20; 97– 98].
С наступлением темноты передовой отряд немцев вышел к Перещепино и мосту через реку Орель. Город был захвачен в результате скоротечного боя. Только сутки назад Перещепино было освобождено советскими войсками. Появления немцев, да ещё с севера, из полосы соседнего фронта, никто не ожидал. Когда в темноте колонны полка «Германия» дивизии «Рейх» вышли к мосту через Орель, наши бойцы приняли их за своих и не подняли своевременно тревогу. Эсэсовцы беспрепятственно пересекли мост и только тогда обрушились на охранявших его красноармейцев. Выстрелы и разрывы гранат подняли небольшой гарнизон Перещепино на ноги, и он даже пытался контратаковать с целью отбить мост и отбросить немцев за Орель. Увы, силы были слишком неравны. В течение ночи гарнизон был разгромлен. В Перещепино стали сосредоточиваться основные силы дивизии «Рейх» [19; 411], [20; 98 – 99], [39; 29].
Несмотря на эти успехи первого дня немецкого контрнаступления, они, если можно так сказать, остались незамеченными ни советским командованием, ни командованием группы армий «Юг». Точнее, командование ЮЗФ вряд ли придало им какое-то значение (немцы очередной раз огрызнулись; подумаешь, не в первой). Манштейн же, очевидно, полагал, что делать какие-то выводы из этих первых успехов пока рановато. Спустя годы о дне 19 февраля он скупо напишет в своих мемуарах:
«В остальном этот день принёс дальнейшее обострение обстановки, после того, как противник, по-видимому, крупными силами овладел железнодорожной станцией Синельниково», – отмечая успехи наступления 6-й армии Ф.М. Харитонова, а не корпуса Хауссера [27; 469].
В самом деле, основные силы 6-й армии продолжали 19 февраля своё продвижение вперёд. К исходу дня 350-я и 172-я стрелковые дивизии находились всего в 10 – 15 км восточнее и юго-восточнее Краснограда. После форсирования Орели уверенно продвигалась на запад 106-я стрелковая бригада. 267-я стрелковая дивизия вышла к Магдолиновке (100 км западнее Лозовой). 41-я гвардейская стрелковая дивизия и 25-й танковый корпус вели бои за Синельниково [11; 20 – 21], [18; 16], [27; 469].
Предприняли наступление 19 февраля и советские войска под Красноармейским. В середине дня группа Г.Я. Андрющенко решительной атакой вернула часть Красноармейского. Северные районы города заняли танки группы, взяв под обстрел железную дорогу Днепропетровск – Сталино. Северо-восточные окраины Красноармейского контролировали советские мотопехотинцы. Выбить противника из города полностью не получилось. В ходе боя группа потеряла 4 танка (2 Т-34 и 2 Т-70), а также батарею противотанкового полка. Имея в строю 17 танков (3 Т-34 и 8 Т-70), сводная группа перешла к обороне захваченных рубежей [4; 5], [11; 21], [20; 82].
Между тем положение для советских войск в самом Красноармейском и в близлежащем к городу районе становилось всё более угрожающим. Противник сомкнул фланги 7-й танковой дивизии с востока, а 333-й пехотной дивизии и моторизованной дивизии СС «Викинг» с запада и тем самым окружил 4-й и 10-й танковые корпуса под Красноармейским. В то же время 11-я танковая дивизия из района Райского ударила по тылам группы М.М. Попова [11; 21].
18-й танковый корпус Б.С. Бахарова вперёд не продвигался, сам ведя оборонительные бои с наседающим противником в районе Доброполья [4; 5].
Оставалась надежда на помощь 3-го танкового корпуса, который как раз в этот день двинулся от Краматорска к Красноармейскому [4; 5].
19 февраля под Дебальцево 7-й гвардейский кавалерийский корпус продолжал прорыв из окружения. Обманный манёвр генерала М.Д. Борисова принёс свои плоды. Немцы, полагая, что кавкорпус уходит на юг для удара на Сталино, выдвинули в район разъезда Редкодуб две боевые группы (по два батальона пехоты в каждой) – из Дебальцево и из посёлка Городище. Эти группы, столкнувшись в районе деревни Круглик, в течение целого дня в условиях плохой видимости из-за снегопада вели бой друг с другом [11; 20]. В это время кавкорпус двигался беспрепятственно к станции Фащевка, предоставив немцам «в удовольствие» повоевать друг с другом. Однако застать врасплох гарнизон Фащевки не удалось – корпус попал под ураганный артогонь противника (около 8.00 утра). Силами учебного дивизиона кавалерийского корпуса станция была занята, здесь был уничтожен вражеский эшелон с боеприпасами. В этот же день части корпуса, продвигаясь далее на юг, захватили Стрюково, уничтожив в нём инженерную роту немцев. Заняв в районе села круговую оборону, кавалеристы отразили несколько атак противника [11; 20].
Таким образом, в день начала немецкого контрудара активные наступательные действия вела только 6-я армия на правом фланге Юго-Западного фронта. Попытки наступления со стороны группы М.М. Попова очень быстро выдохлись. На остальных участках войска фронта перешли к обороне.
19 февраля продолжались бои и в полосе северного соседа ЮЗФ – Воронежского фронта.
Выше упоминалось, что первоначально Манштейн «придерживал» дивизию «Лейбштандарт» для обеспечения наступления корпуса Хауссера с северо-востока, поэтому наступление начала одна танкогренадёрская дивизия «Рейх».
Но «Лейбштандарт» не в одиночку создавал заслон на пути советских войск Воронежского фронта. Для этой цели Манштейном был создан так называемый корпус Рауса, получивший название по имени своего командира Эрхарда Рауса, ранее командовавшего 6-й танковой дивизией. Помимо обеспечения наступления танкового корпуса СС, задачей корпуса Рауса являлась защита коммуникаций эсэсовской ударной группировки. Её основной линией снабжения была железнодорожная линия Полтава – Люботин – Красноград. На эту же железнодорожную ветку опиралось и снабжение самих войск под командованием Рауса [20; 104 – 105].
В состав корпуса Эрхарда Рауса вошли 320-я пехотная дивизия, танкогренадёрская дивизия «Великая Германия» и полк «Туле» дивизии СС «Мёртвая голова» [20; 104].
Линия обороны корпуса проходила в 15 – 20 км к западу от Харькова. На северном крыле оборонительной линии располагался эсэсовский полк «Туле», занимавший ряд опорных пунктов к западу от города Ольшаны. Севернее позиций этого полка фронта у немцев вообще не было. Только в районе Ахтырки и Богодухова действовали отдельные части разбитой 168-й пехотной дивизии, но фланговый контакт с ними отсутствовал. Правда, вскоре эта «прореха» в обороне была «залатана» Манштейном. В Полтаве полным ходом шло сосредоточение 167-й пехотной дивизии, переброшенной на Восточный фронт из Голландии. Подобно 15-й пехотной дивизии, сосредоточивавшейся в Запорожье, 167-я пд новичком в России не была. После больших потерь в начале 1942 года её вывели на переформирование в Голландию. И сейчас это было полностью укомплектованное соединение, в строю которого находилось и немало бойцов, нюхнувших русской войны [20; 95 – 96].
Южнее полка «Туле», в районе Люботина, располагалась танкогренадёрская дивизия «Великая Германия». Наконец, крайний южный фланг корпуса обеспечивала 320-я пехотная дивизия. Но поскольку это соединение несколько дней назад вышло из окружения, понеся при этом большие потери, да ещё и успело поучаствовать в обороне Харькова, то Манштейн обоснованно сомневался в его способности выполнить возложенную на него задачу. Потому-то южнее 320-й пд и была оставлена дивизия СС «Лейбштандарт», которая организационно в корпус Рауса не входила [20; 105].
