И. О. Родин
Все произведения школьной программы в кратком изложении. 11 класс

На железной дороге

 
Под насыпью, во рву некошенном,
Лежит и смотрит, как живая,
В цветном платке, на косы брошенном,
Красивая и молодая.
 
 
Бывало, шла походкой чинною
На шум и свист за ближним лесом.
Всю обойдя платформу длинную,
Ждала, волнуясь, под навесом.
 
 
Три ярких глаза набегающих –
Нежней румянец, круче локон:
Быть может, кто из проезжающих
Посмотрит пристальней из окон…
 
 
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели;
Молчали желтые и синие;
В зеленых плакали и пели.
 
 
Вставали сонные за стеклами
И обводили ровным взглядом
Платформу, сад с кустами блеклыми,
Ее, жандарма с нею рядом…
 
 
Лишь раз гусар, рукой небрежною
Облокотясь на бархат алый,
Скользнул по ней улыбкой нежною…
Скользнул – и поезд вдаль умчало.
 
 
Так мчалась юность бесполезная,
В пустых мечтах изнемогая…
Тоска дорожная, железная
Свистела, сердце разрывая…
 
 
Да что – давно уж сердце вынуто!
Так много отдано поклонов,
Так много жадных взоров кинуто
В пустынные глаза вагонов…
 
 
Не подходите к ней с вопросами,
Вам все равно, а ей – довольно:
Любовью, грязью иль колесами
Она раздавлена – все больно.
 

Анализ стихотворения

Стихотворение написано в реалистических традициях. Через все произведение проходит сквозной образ дороги. Железная дорога является не просто символом пути – трудного, жестокого, «железного». Поезд выступает символом судьбы, собственной жизни поэта. Три огня, «три ярких глаза набегающих» создают психологическую атмосферу душевной усталости, безысходности. «Черный поезд» разделяет двоих. «Зеленый огонь светофора» выступает метафорическим образом свободного пути, он открывает путь в будущее.

В отличие от «Стихов о Прекрасной Даме», где поэта ожидал «голубой путь», в стихотворении «На железной дороге» образ дороги не символизирует ни становления, ни развития. Тема гибели на пути появляется в стихотворении с первой строфы. В стихотворении присутствует как бы несколько «голосов» – повествование ведется то ли от имени автора, то ли от постороннего наблюдателя. Стихотворение построено по принципу кольцевой композиции. Вначале следует описание «сада с кустами блеклыми», что объясняет желание девушки вырваться из серости, рутины, повседневности. Ее отчаяние нарастает, что и толкает ее на самоубийство. Примечательно, что в стихотворении появляется образ жандарма, олицетворяющего холодную, бездушную власть.

«Ночь, улица, фонарь, аптека…»

 
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века –
Все будет так. Исхода нет.
 
 
Умрешь – начнешь опять сначала,
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
 

«О доблестях, о подвигах, о славе…»

 
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.
 
 
Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.
 
 
Летели дни, крутясь проклятым роем…
Вино и страсть терзали жизнь мою…
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою…
 
 
Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла.
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.
 
 
Не знаю, где приют своей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла…
 

«Рожденные в года глухие…»

 
Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы – дети страшных лет России –
Забыть не в силах ничего.
 
 
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы –
Кровавый отсвет в лицах есть.
 
 
Есть немота – то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.
 
 
И пусть над нашим смертным ложем
Взовьется с криком воронье, –
Те, кто достойней, боже, боже,
Да узрят царствие твое!
 

Двенадцать

1.

 
Черный вечер,
Белый снег.
Ветер, ветер!
На ногах не стоит человек.
Ветер, ветер –
На всем божьем свете!
 

На улице холодно, все обледенело, прохожие скользят по льду. На канате, протянутом от здания к зданию, висит плакат: «Вся власть Учредительному Собранию!» Старушка не понимает, для чего столько материи использовано зря – из нее можно было бы сшить ребятишкам что-нибудь полезное. Сетует на то, что «большевики загонят в гроб».

 
Ветер хлесткий,
Не отстает и мороз!
И буржуй на перекрестке
В воротник упрятал нос.
 

Некто с длинными волосами ругает кого-то «предателями», говорит, что «погибла Россия», вероятно, это писатель.

 
А вон и долгополый –
Сторонкой, за сугроб…
Что нынче невеселый,
Товарищ поп?
Помнишь, как, бывало,
Брюхом шел вперед,
И крестом сияло Брюхо на народ?..
 

Барыня в каракуле говорит другой, что они «плакали, плакали», поскользнулась и упала. Ветер доносит слова проституток о том, что и у них было собрание, на котором они постановили: «на время – десять, на ночь – двадцать пять… И меньше – ни с кого не брать…» По пустой улице, ссутулившись, идет бродяга.

 
Злоба, грустная злоба
Кипит в груди…
Черная злоба, святая злоба…
Товарищ, гляди в оба!
 

2.

 
Гуляет ветер, порхает снег.
Идут двенадцать человек.
Винтовок черные ремни,
Кругом – огни, огни, огни…
В зубах цыгарка, примят картуз,
На спину б надо бубновый туз!
Свобода, свобода,
Эх, эх, без креста!
 

Двенадцать человек разговаривают о том, что Ванька с Катькой сидят в кабаке, ругают Ваньку «буржуем», вспоминают, что раньше он «был наш, а стал солдат».

 
Револьюционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка пулей в Святую Русь –
В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!
 

3.

«Ребята» пошли служить в красной гвардии:

 
Эх, ты, горе-горькое,
Сладкое житье,
Рваное пальтишко,
Австрийское ружье!
Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови,
Господи, благослови!
 

4.

Мчится лихач, в пролетке – Ванька с Катькой, Ванька в солдатской шинели, «крутит черный ус».

5.

У Катьки под грудью не зажил шрам от ножа, раньше она «в кружевном белье ходила», «с офицерами блудила».

 
Гетры серые носила,
Шоколад «Миньон» жрала,
С юнкерьем гулять ходила –
С солдатьем теперь пошла!
 

6.

Двенадцать нападают на Ваньку и Катьку, стреляют за то, что Ванька гулял с «девочкой чужой». Ванька убегает, Катька остается лежать на снегу.

 
Револьюционный держите шаг!
Неугомонный не дремлет враг!
 

7.

Двенадцать идут дальше, все по-прежнему, только у Петрухи, который убил Катьку, бывшую свою девушку, «не видать совсем лица». Остальные его утешают, Петруха отвечает: «Эту девку я любил». Остальные уговаривают его держать «над собой контроль», напоминают, что «не такое нынче время, чтобы нянчиться с тобой». Петруха «замедляет торопливые шаги», «он головку вскидывает, он опять повеселел».

 
Эх, эх!
Позабавиться не грех!
Запирайте етажи,
Нынче будут грабежи!
Отмыкайте погреба –
Гуляет нынче голытьба!
 

8.

 
Ох ты, горе-горькое!
Скука скучная,
Смертная!
Ужь я времячко
Проведу, проведу…
Ужь я темячко
Почешу, почешу…
Ужь я семячки
Полущу, полущу…
Ужь я ножичком
Полосну, полосну!..
Ты лети, буржуй, воробышком!
Выпью кровушку за зазнобушку,
Чернобровушку…
Упокой, господи, душу рабы твоея…
Скучно!
 

9.

Городовых больше нет, не слышно шума, буржуй на перекрестке «в воротник упрятал нос», рядом «жмется шерстью жесткой поджавший хвост паршивый пес».

 
Стоит буржуй, как пес голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.
 

10.

Разыгрывается вьюга, так что за четыре шага ничего не видно. Петруха по этому поводу поминает бога. Остальные поднимают его на смех, говорят:

 
От чего тебя упас
Золотой иконостас?
 

Добавляют, что негоже поминать бога, когда руки в Катькиной крови.

 
Шаг держать револьюционный!
Близок враг неугомонный!
Вперед, вперед, вперед,
Рабочий народ!
 

11.

 
…И идут без имени святого
Все двенадцать – вдаль.
Ко всему готовы,
Ничего не жаль.
 

12.

Двенадцать идут сквозь вьюгу, замечая кого-нибудь за сугробом или домом, кричат остановиться, угрожают начать стрельбу. Стреляют. «И только эхо откликается в домах».

 
Так идут державным шагом –
Позади – голодный пес,
Впереди – с кровавым флагом
И за вьюгой невидим,
И от пули невредим,
Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз –
Впереди – Исус Христос.
 

Идейно-художественное своеобразие

Поэма была написана в 1918 году, сразу после революционных событий. В поэме отразились как реальные события, которым Блок был свидетель (суровая зима 1918 года, костры на улицах, красноармейцы, патрулировавшие улицы, разговорная речь тех времен), так и взгляды самого поэта на историю, сущность цивилизации и культуры. Понять суть взглядов Блока, а стало быть, и содержание поэмы «Двенадцать» вне контекста всего творчества поэта, невозможно. Восприятие Блоком революции весьма своеобразно, и это восприятие, в первую очередь, связано с философскими и эстетическими взглядами самого Блока, которые формировались в 10-е гг. XX века. На раннем этапе своего творчества Блок, как и многие символисты, испытал влияние философии Владимира Соловьева с его идеей «вечной женственности» («Стихи о Прекрасной Даме»). Однако после 1905 года в творчестве Блока наступает перелом. Окружающая действительность находится в трагическом противоречии с идеальными воззрениями писателя. Вхождение Блока в реальный мир, его сошествие на «грешную землю», порождает трагизм мироощущения (через «Незнакомку» и «Балаганчик» поэт приходит к картинам «Страшного мира»). Поэту ненавистна пошлая, бессмысленная, бездуховная жизнь подавляющего большинства людей, «обывателей» (см. анализ стихотворений «Незнакомка» и «Фабрика»), постепенно катастрофичность мировоззрения складывается в определенную теорию, которая трактует цивилизацию и историю в духе ницшеанства. Фридрих Ницше с его идеей цикличности развития цивилизации был чрезвычайно популярен в среде символистов (работы Вяч. Иванова, В. Брюсова, статьи самого Блока). Трактуя историю, Ницше утверждал, что все развитие человечества складывается из противодействия двух сил – «дионисиевского» (необузданная энергия, первобытная сила, существующая вне конкретной формы, наиболее ярко представленная в «духе музыки») и «аполлонического» (то, что называется искусством – строгие завершенные формы, каноны, – наиболее ярко – в скульптуре). В момент возникновения культуры «дионисиевское» преобладает, дает мощный толчок развитию. Постепенно оно начинает выражаться в конкретных формах – возникают общественные институты, многочисленные запреты – мораль, законы (так же, как в литературе и искусстве возникают определенные жанры, школы и проч.) – другими словами, возникает то, что принято называть цивилизацией. Таким образом в культуру вносится «аполлоническое» начало, которое постепенно – с развитием цивилизации – начинает преобладать. Дионисиевского же, напротив, становится все меньше. И чем больше «аполлонического» и меньше «дионисиевского», тем ближе культура к упадку. Когда «аполлоническое» окончательно берет верх, наступает эпоха разложения, декаданса. «Старые боги» умирают, культура (цивилизация) изживает себя. По мнению Ницше, культура развивается циклически, а это значит, что на смену обветшалой, выродившейся культуре должны прийти дикие орды, которые разрушат цивилизацию, уничтожат все моральные и нравственные принципы, ею созданные и навязанные людям, но вместе с тем дадут новый толчок развитию культуры, так как принесут с собой новый потенциал «дионисиевского» (так в свое время была сметена варварами Римская империя, государство эллинов и другие древние цивилизации). Подобный взгляд на историю и цивилизацию разделял Блок, о чем писал в своих статьях: «Интеллигенция и революция», «Искусство и революция», «Крушение гуманизма». Именно как разрушительную стихию, «дионисиевское» начало, пришедшее на смену обветшалой культуре, Блок и воспринял революцию. Именно эту тему развивают две последние поэмы Блока – «Двенадцать» и «Скифы». Отсюда характернейшие черты, которые сознательно подчеркиваются Блоком в сущности революции:

а) Разрушительная стихия (образ ветра, мятущиеся представители «старого мира», анархический характер поступков и идеологии «двенадцати»);

б) Антихристианская направленность (рефрен «Эх, эх, без креста!»), ортодоксальное христианство воспринимается Блоком также как часть цивилизации, то есть выродившееся «аполлоническое начало», перекличка с ницшеанской идеей «смерти старых богов». В этом отношении интересно окончание поэмы. «Двенадцать человек» идут «без имени святого», совершая преступления (с точки зрения морали старого мира), но впереди идет Исус Христос. По существу, если исходить из логики повествования, это не Христос, а Антихрист. Но у Блока была своя логика. Для него разрушение выродившейся цивилизации – благословенное действо, ключом к пониманию образа Христа может служить фраза «Мировой пожар в крови, господи, благослови!»;

в) Аморализм (убийство Катьки, враждебность героев ортодоксальной морали: отрывок «Ужь я темячко почешу, почешу…», мотив оружия: «винтовок черные ремни», стрельба и т. д.);

г) Гибель старой культуры, цивилизации, всего «старого мира» (символический образ «паршивого пса», «буржуя», «дамы в каракуле» и т. д.).

Имея в виду свою поэму «Двенадцать», Блок в революционную и последовавшую за ней эпоху (1917–1918 гг.) призывал «слушать музыку революции», подразумевая под «музыкой» ницшеанскую идею «музыкальной дионисиевской стихии» (работа Ницше «Происхождение трагедии из духа музыки»). Эта же идея развивается в поэме «Скифы». В качестве «обновляющего начала» представлены азиатские орды, которые призваны разрушить старую, выродившуюся культуру. Сходные идеи «панмонголизма» присутствуют и у других символистов: напр., В. Брюсова («Грядущие гунны»). Блок воспринял революцию как вселенский разрушительный пожар, который должен был принести за собой желанное обновление. Не случайно, что Блок после 1918 года не написал ничего существенного до самой своей смерти в 1921 г. Разочарование, последовавшее от того, что революция не явилась тем, что в ней увидел Блок, и, по выражению самого Блока, разочарование от «социалистического строительства» (об этом он пишет в своих дневниках) были этому причиной.

Скифы

 
Панмонголизм! Хоть имя дико,
Но мне ласкает слух оно.
 

Владимир Соловьев

 
Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы,
С раскосыми и жадными очами!
Для вас – века, для нас – единый час.
Мы, как послушные холопы,
Держали щит меж двух враждебных рас
Монголов и Европы!
Века, века ваш старый горн ковал
И заглушал грома лавины,
И дикой сказкой был для вас провал
И Лиссабона, и Мессины!
Вы сотни лет глядели на Восток,
Копя и плавя наши перлы,
И вы, глумясь, считали только срок,
Когда наставить пушек жерла!
Вот – срок настал. Крылами бьет беда,
И каждый день обиды множит,
И день придет – не будет и следа
От ваших Пестумов, быть может!
О, старый мир! Пока ты не погиб,
Пока томишься мукой сладкой,
Остановись, премудрый, как Эдип,
Пред Сфинксом с древнею загадкой!
Россия – Сфинкс. Ликуя и скорбя,
И обливаясь черной кровью,
Она глядит, глядит, глядит в тебя,
И с ненавистью, и с любовью!..
Да, так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!
Мы любим всё – и жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно всё – и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений…
Мы помним всё – парижских улиц ад,
И венецьянские прохлады,
Лимонных рощ далекий аромат,
И Кельна дымные громады…
Мы любим плоть – и вкус ее, и цвет,
И душный, смертный плоти запах…
Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет
В тяжелых, нежных наших лапах?
Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
И усмирять рабынь строптивых…
Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно – старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем – братья!
А если нет, – нам нечего терять,
И нам доступно вероломство!
Века, века – вас будет проклинать
Больное позднее потомство!
Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!
Идите все, идите на Урал!
Мы очищаем место бою
Стальных машин, где дышит интеграл,
С монгольской дикою ордою!
Но сами мы – отныне вам не щит,
Отныне в бой не вступим сами,
Мы поглядим, как смертный бой кипит,
Своими узкими глазами.
Но сдвинемся, когда свирепый гунн
В карманах трупов будет шарить,
Жечь города, и в церковь гнать табун,
И мясо белых братьев жарить!..
В последний раз – опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира!
 

В. В. Маяковский

Краткие биографические сведения

Маяковский Владимир Владимирович

1893.7(19).07 – родился в селе Багдади (ныне Маяковски) близ Кутаиси, Грузия, в семье лесничего.

1902–1906 – обучаясь в Кутаисской гимназии, участвовал в революционных событиях 1905 года.

1906 – смерть отца (укололся иголкой во время сшивания бумаг, в результате чего получил заражение крови; это во многом послужило источником определенного «маниакального пристрастия» Маяковского к чистоте, который на протяжении всей последующей жизни носил с собой мыло и перед использованием тщательно протирал посуду), переезд в Москву, продолжение учебы в гимназии, работа в революционном подполье (1908–1910). Вступив в РСДРП, выполнял партийные задания, трижды подвергался арестам, в 1909 г. был заключен в одиночную камеру Бутырской тюрьмы, был освобожден по несовершеннолетию. Стихи начал писать в тюрьме.

1911 – поступил в московское Училище живописи, ваяния и зодчества (ВХУТЕМАС), где познакомился с Д. Бурлюком, уже тогда слывшим предводителем футуристов; в немалой степени под его воздействием начал писать «футуристические» стихи.

1912 – выступил в печати со стихотворением «Ночь». Начало участия в литературной группе футуристов (Маяковский принадлежал к кубофутуристам, был одним из лидеров движения). Однако уже в те годы было ясно, что творчество Маяковского не укладывается в рамки футуризма, что оно гораздо шире и многогранней декларированных принципов.

1913 – роман с Соней Шамардиной (курсистка, пользовавшаяся успехом в литературной среде, за которой ухаживали И. Северянин, К. Чуковский). Трагедия «Владимир Маяковский» (в том же году поставлена на сцене). Роман с Эльзой Каган (сестрой Л. Брик).

1914 – в начале года – футуристическое турне совместно с Д. Бурлюком и И. Северянином («Первая олимпиада футуристов»). За участие в скандальных публичных литературных выступлениях футуристов был исключен из училища. Война отразилась в творчестве двояко. С одной стороны, Маяковский пишет, что «сегодня нужны гимны» (ст. «Штатская шрапнель»), но в стихах (напр., «Мама и убитый немцами вечер», «Война объявлена») проявляется его отвращение к войне, к ее кровавой бессмыслице.

1915 – продолжается сатирическое творчество («Гимн судье», «Гимн ученому», «Гимн взятке»). Новым этапом творчества становится поэма «Облако в штанах». Сам поэт определял основную социально-этическую направленность поэмы как «четыре крика четырех частей»: «Долой вашу любовь», «Долой ваше искусство», «Долой ваш строй», «Долой вашу религию». Эльза Каган знакомит Маяковского со своей сестрой – Лилей Брик (в девичестве Каган) и ее мужем – О. Бриком. Маяковский увлекается Лилей, посвящает ей уже написанное «Облако в штанах», начинается роман, продолжавшийся до самой смерти поэта. В дальнейшем (в том числе в Москве) все трое жили вместе (несмотря на то, что Брики фактически уже не состояли в супружеских отношениях, они не разъезжались). В 20-е гг. О. Брик работал в органах ВЧК-ОГПУ, и семейство Бриков имело в этой среде обширнейшие связи. В «литературном салоне» Бриков бывали многие литераторы того времени, а по выражению А. Ахматовой это было то место, «где литераторы встречались с чекистами».

1915–1916 – поэмы «Флейта-позвоночник», «Война и мир».

1916–1917 – поэма «Человек». Горький привлекает Маяковского к работе в журнале «Летопись». Поддержка революции, прославление ее («Ода революции», 1918; «Левый марш», 1919).

1918 – начало увлечения Маяковского кинематографом, пишет сценарии, снимается в фильмах (наиб. известные: «Закованная фильмой» (совм. с Л. Брик), «Барышня и хулиган»).

1921 – пьеса «Мистерия Буфф».

1919–1922 – в марте 1919 г. переезжает в Москву, активно работает в Российском телеграфном агентстве (РОСТА, будущее ТАСС), выпуск агитплакатов (более 3000); поэма «150 000 000», которая была отрицательно встречена Лениным, т. к. он увидел в ней образец футуризма, к которому относился негативно.

1922 – «Прозаседавшиеся» – благосклонный отзыв Ленина. Поездка в Америку, цикл стихов об Америке.

1924 – поэма «Владимир Ильич Ленин»; работа в газетах «Известия», «Комсомольская правда». В результате поездок в капиталистические страны (США, Германия, Куба и др.) появляются циклы стихов «Париж» (1924–1925) и «Стихи об Америке» (1925–1926). В 1925 г. во время поездки в США у Маяковского возникает роман с Элли Джонс (в девичестве Зиберт Елизавета Петровна), у которой позже рождается от него дочь.

1926 – стихотворения «Товарищу Нетте, пароходу и человеку», «Сергею Есенину».

1927 – поэма «Хорошо!» (которую А. Луначарский охарактеризовал как «Октябрьскую революцию, отлитую в бронзу»); активное участие в борьбе существовавших тогда литературных группировок (возглавляет «ЛЕФ», т. е. Левый фронт искусств; «РЕФ», т. е. Революционный фронт искусств) редактирует журнал «ЛЕФ» (1923–1925) и «Новый ЛЕФ» (1927–1928). Оба течения подвергались критике и яростным нападкам членов РАПП (Российская ассоциация пролетарских поэтов).

1928 – во время поездки в Париж (куда Маяковский с 1924 года ездил едва ли не каждый год) Эльза Триоле (сестра Лили Брик, вышедшая замуж за француза Триоле и жившая в Париже; разведясь в 1923 году с Триоле, в 1928 году Эльза выходит замуж за «первого поэта Франции» Луи Арагона, становится известной писательницей) знакомит Маяковского с Татьяной Яковлевой, с которой у него завязывается серьезный роман.

1929–1930 – «Стихи о советском паспорте». Постепенное разочарование в тех изменениях, которые поэт видит в своей стране. Сатирические пьесы «Клоп», «Баня» (постановка в театре проваливается – публика холодно встречает пьесы). Проходит выставка Маяковского «20 лет работы», которую практически бойкотирует вся «литературная общественность». Из журнала «Печать и революция» снимается поздравление поэту по случаю 20-летия творческой деятельности вместе с портретом. После фактического развала ЛЕФа и РЕФа Маяковский подает заявление на вступление в РАПП. Роман с известной актрисой Вероникой Полонской.

1930 – вступление к поэме «Во весь голос», где Маяковский обращается напрямую к потомкам, «через головы правительств». По некоторым свидетельствам, начинает писать поэму «Плохо» (в противовес поэме «Хорошо!»), где выражалось недовольство тем строем, который складывался в стране к этому времени.

1930 – Брики уезжают на некоторое время за границу. В их отсутствие Маяковский кончает жизнь самоубийством (по некоторым версиям, убит спецслужбами).