Игорь Ривер
Ученица Лесника. Полесские сказки
Глава пятая
– …кашель так со мной так с тех пор и остался. То-ли он у меня уже был тогда, в концлагере, то-ли от учителя достался, вместе с судьбой. Вот и приходится… Выкуришь парочку – полегчает.
Лесь выбил трубку, достал уже знакомый Ирине кисет и снова набил ее.
– Вылечить нельзя?
– Ты знаешь, что такое рычаг? “Дайте мне точку опоры и я сдвину землю” – это про нас и есть. Точка опоры – ты сам. Весь мир может знающий сдвинуть, но только не себя.
– Кто-нибудь другой может.
– Не может, рыжая. Мы часть этого мира. Его ось, если хочешь. Изменишь себя – и мир начнет вращаться по-другому. Поэтому себя менять сложнее всего.
– А как же тогда спортсмены? Они тренируются, становятся сильнее.
– Это другое. Они только внешне меняются, все на это направлено. Но смотри сама: даже так, даже если меняешься только внешне, все равно у тебя и поклонники появляются, и последователи, а потом ты и сам учить начинаешь. След за тобой остается и след глубокий. То есть даже так человек может за собой других людей вести. А такому, как я, меняться – страшное дело. Тебе бы понравилось, если бы здесь, вокруг нас, была пустыня и кактусы? Хотя кактус – тоже растение полезное, но пусть лучше здесь у нас растет то, что растет.
– Расскажи.
– Это показывать надо. Что толку рассказывать, если человек сам не видел? Пойдем на обход – тогда. Хотя…
Он приподнялся и взял с окна лежавшую на подоконнике сухую травку. Потер ее в пальцах. Терпкий, сильный запах ударил в нос, Ирина чихнула.
– Болиголов, – сказал Лесь. – Еще багульником называют.
– И что с ним делают?
– Кто?
– В каком смысле “кто”? – удивилась Ирина. – Люди конечно.
Лесь улыбнулся.
– Люди… Есть еще пчелы, лоси, кабаны, бобры, Солнце, Луна, нечисть разная. И каждый с ним что-то делает. Ну а он что-то делает с ними. Мир немножко сложнее, чем тебе казался. Ведь вроде бы травка простая, болотная. Растет на торфе. И вдруг на тебе: кому он только не нужен… Ты про вересковый мед слышала?
– “Из вереска напиток забыт давным-давно…”
– Да, это самое и есть.
– Из него делали?
– Не из него. Но это тоже вереск и свойства у него те же самые. Если пчелы с болиголова мед соберут, то он получается особенным. Видения может вызвать, или приступ злобы Отсюда и все рассказы о том, как в старину медом допьяна напаивали. Берсерки тоже такой мед ценили.
– Надо же…
– Крупинка знаний, крупинка силы. Но просто узнать что-то мало. Нужно понять. Попробуй послушать его, попросить рассказать о себе. Сама ему о себе расскажи. Может быть, он и отзовется, как знать? Сам тебе объяснит, для чего он и чем помочь может. Я ведь и сотой доли не знаю о нем. А еще можно у местных жителей спросить.
– Тут же болото. Здесь что, люди живут?
– Я не про людей говорил. Послушай-ка сказку…
…
Балда – это такой кузнечный молот. Тяжелая, здоровенная железяка. Махать ею – ума много не нужно, зато нужно немеряно силы и выносливости. Вот Емелю за силу, к которой Бог не добавил при рождении ума, Балдой на деревне и звали. Отец пытался его пристроить. В кузню деревенскую ходил, управителю помещичьему кланялся, но никому его сын не был нужен. Так и махнул рукой.
“Подвигами” своими Балда был прославлен на всю округу. Лошадь, было дело, на себе таскал, подковы гнул… Его кузнец и выгнал за то, что он с подначки разогнул все, что были в кузне, лошадь же перепугалась и стала беситься. Дурак – он и есть дурак, хоть и не юродивый, но даже землю пахать не годился. Идет за плугом, идет, а потом встанет и давай на птичек смотреть. Выпить, опять же, любил. Пьяным становился буен и гонял корчмаря по деревне. В общем одно слово: Балда.
А потом Емеля влюбился. В поповскую дочку, девку на выданье. Парень загрустил. Отец заметил, что с сыном не так что-то, вызнал, посмеялся, да мало того: язык за зубами не удержал. Вскоре о его кручине знала вся деревня. Посыпались шуточки, а хуже всего пришлось поповне. Ее совсем задразнили, все спрашивали: скоро ли ей за дурака замуж идти? Девке это надоело и она высказала Балде все, как есть, прямо при людях. И убежала. А Балда взял в сарае веревку подлиннее и пошел в лес, вешаться.
Он выбрал на берегу реки подходящий вяз, растущий на обрыве и закинул на ветку веревку. Потянул, прикинул, не прогнется ли та, скрутил петлю.
– Что, паря, жизнь не мила, раз любовь подвела?
Он обернулся. Сзади стоял незнакомый старик с суковатой палкой в руках и, несмотря на начало осени, в теплой шубе. Балда тоже стоял и смотрел на него. Вешаться при свидетелях было как-то стыдно.
– Чего остановился? – спросил старикашка.
– А ты чего?
– Я стою, смотрю. Нельзя, что ли, поглядеть, как ты душу свою загубишь?
– Нельзя. Иди себе, куда шел.
– Так я сюда и шел. А тут ты, веревку в речке мочишь, да воду мою мутишь.
Парень не знал, что делать. Злым он не был и просто подойти к старику, развернуть его, да попотчевать на дорогу пинком под зад, ему даже в голову не пришло. Он мял в руках веревку и смотрел на старика. Тот покачал головой и сказал:
– Не дело затеял, сам понимаешь. Вижу я беду твою… Что же сделать-то с нею? Помочь тебе разве?
– Как?
– Как, спрашиваешь, помочь? Надо подумать… А если помогу, то что мне будет?
– Нету у меня ничего.
– Как так нету? – старик прищурился. – А веревка?
– Веревка есть.
– Вот ее и отдашь. Только давиться я тебе на ней не разрешу.
– Да я уж того… и сам передумал.
– Это правильно. Я бы, может, и не стал бы тебе, дураку, мешать, да очень уж меня ее родитель обидел однажды. Чем – тебе о том знать не нужно, но рассчитаться с ним ты мне поможешь.
– Я того…
– Не бойся. Убивать я тебя заставлять не буду, да и обида не из тех. Слушай меня внимательно. Сейчас иди домой и живи, как ни в чем не бывало. На носу зима. Поповна попьет холодной воды, да и заболеет. А когда сляжет – ты к попу пойдешь, скажешь, что можешь ее вылечить и попросишь за то дать ему в лоб три щелчка. Как согласится он – приходи на этот бережок и за веревку подергай. Я услышу.
Балда поглядел на веревку, а когда снова повернулся к старику, того уже не было. Почудился, что-ли? Или то леший был? Бабка сказывала, что не в каждой речке водяной хозяин. Есть и те, которые под лешим. Он решил подождать зимы.
Зимой сбылось по сказанному. В ноябре поповская дочь простыла, слегла, да так, что и до Рождества не думали, что доживет. Балда понял, что пришло время. Прибежал к попу и сказал, что сможет вылечить. Поп ему не поверил, но утопающий и за соломинку хватается. Согласился он. Лечи, хуже не будет. А когда дурак сказал, что за три щелбана в лоб поповский сделает – даже засмеялся, хотя было ему вовсе не смешно. Балда-дурак, что с него возьмешь?
Балда – бегом в лес. Веревка так и висела на дереве, одним концом на ветке, а второй врос в лед. Подошел он к ней, дернул три раза и смотрит в лед, как будто оттуда кто-то вылезти должен.
– Ну что, паря? Прибежал?
– Прибежал, дед. Давай свое снадобье, как обещал.
– Насчет щелчков с попом сговорился?
– Сговорился.
– Ну тогда держи! – и подает ему горшочек малый, пергаментом завязанный. – Мед это болотный, да не простой. Если здоровый его попробует – заболеет, а если больной – на ноги поднимется. Девчонке – одну большую ложку на полный котелок воды намешай и давайте пить. Как выпьет все – поднимется на ноги. А теперь беги назад, да не оглядывайся. Оглянешься – ничего не получится.
Он давай оттуда ноги! Какое там “оглядываться”? Как заяц пролетел до деревни, еле дыхание перевел. Сразу к попу. “Вот он, зимний мед!”
Через три дня поповна на ноги поднялась. Пришел черед расплаты. Балда попу напомнил про щелчки, тот смеется. Говорит:
– Зачем? Возьми барана, или там козла за службу. Или денег дам тебе.
Но Балда уперся. “Хочу щелчки!” – да и только. Поп, чтобы не позориться, его в церкви после службы оставил.
– Щелкай, – говорит.
Ну Балда и дал щеблана! Аж колокол сверху звоном отозвался. У попа глаза в кучу сошлись, на лбу шишка выскочила, а парень ему уже второй раз собирается вдарить. Тут поп заорал:
– Не бей!
– Опять заболеет, коли не расплатишься.
Что попу делать, куда деваться? Говорит он:
– Отдам за тебя дочь, только не бей!
Тогда Балда оставшиеся два раза ему легонько щелкнул.
Попова дочь, за него тоже пошла охотно. Вылечил ведь, значит талант знахаря открылся. Дело полезное. С тех пор в деревне его звали не иначе, как Емельяном и людей он болотным медом лечил от простуды и от кашля. Но сам как был дураком, так и остался. Дети у него, правда, умные были. В мать удались.
…
– Вот такая история… – Лесь снова раскурил свою трубку. – Мне ее водяной местный рассказал. Давно уже дело было.
– Но зачем он Балде помог?
– Как зачем? Попу отомстил. Чем-то тот водянику насолил, а у того память крепкая.
– Болотный мед… Вересковый мед…Но это ведь Пушкина сказка, “О попе и работнике его Балде”?
– Так и зеленый не мне первому ее рассказал.
Глава шестая
– Озеро…
– Да. Это Свитязь. Слышала?
– Нет.
Оно показалось Ирине почти идеально круглым и было совсем маленьким. До противоположного берега было не больше двух километров. Тишина была такая, что ей показалось, будто она оглохла. Вода была зеркалом, в котором отражались облака, упавшим на землю кусочком неба. Солнце садилось и облака были подсвечены красным светом заката.
– Говорят, что здесь сердце этой земли, – сказал Лесь, присев на лежавшее возле кострища бревнышко.
– В нем можно купаться?
– Конечно.
– А водяной там живет?
– Нет. Оно родниковое. В него не впадают реки, только вытекает одна. Нечисть не любит такие места. Купайся, если хочешь.
– Конечно хочу. Вся в пыли. Сколько мы шли?
– Километров десять примерно.
– Хорошо, что ты здесь все тропы знаешь.
– Хорошо… Поймай там парочку язей на ужин.
Ирина с изумлением посмотрела на него.
– Как я их поймаю? Ни удочки, ни сети.
– Тебе и не нужно. Приплывут – и выбросишь на берег.
– С чего это они ко мне поплывут?
Ответа не последовало. Ирина ушла за кусты, быстро разделась, потрогала ногой воду.
– Холодная!
– Я же сказал: оно родниковое. Но на мелководье солнце должно было воду прогреть.
– Ну ладно… А-а-а!
Она бултыхнулась в воду и рассмеялась. Та, после первого холодного ожога, показалась вдруг теплой, как молоко. Воды у берега было по пояс. По ноге вдруг что-то скользнуло. Ирина дернулась, сунула в воду руку и недоуменно посмотрела на дергающуюся в кулаке довольно крупную рыбу.
– Лесь, я и правда ее поймала!
– Так кидай сюда.
– Держи!
Рыбина улетела за кусты. Оттуда послышалось:
– Маловата. Еще штуки три таких надо.
– Зачем они ко мне плывут?
– Ты же есть хочешь? Вот и плывут.
Когда она оделась и вышла к стоянке, держа кеды в руках, на кострище уже весело потрескивал небольшой костерок и на рогатке над ним висел котелок с водой. Сев рядом с ним, она блаженно вытянула ноги. Спросила:
– Значит если я есть захочу, то ко мне рыба сама приплывет?
Лесь усмехнулся и спросил в ответ:
– Ты сюда половину дороги босиком прошла. Хоть раз ноги наколола, или поранила?
– Нет…
Ирина подогнула ногу, осмотрела ступню.
– Даже кожа не загрубела.
– Вот это и есть ответ. Пока ты на этой земле, ничто не причинит тебе вреда. Рыбы сами приплывут, зайцы сами прибегут, в лес зимой выйдешь и не замерзнешь. Но только если это тебе действительно нужно. Помнишь того зайца, которого жарили по дороге сюда из Москвы?
– Он тоже сам?
– Ты думала, я за ним по полю гонялся? Нельзя конечно сказать, что он этого хотел, но…
Она покачала головой.
– Сам прибежал… В голове не укладывается.
– А что такого? Человеку и ангелы служат, что уж о зверях говорить? Прикажешь – и придут. Тебе даже и приказывать не нужно было, рыба сама приплыла. Но если сейчас попробуешь еще хоть одну поймать – не получится.
– Почему?
– Потому, что тебе больше не нужно и ты сама это знаешь.
Он посмотрел на огонь и улыбнулся, будто что-то вспомнив.
– Когда ты так глядишь, это значит, что что-нибудь расскажешь.
Он кивнул головой.
– Жил здесь неподалеку один жадный пан. Он небогатый был, из той шляхты, что сама землю пашет, потому что земли у нее – кот наплакал. Но гонору у него было – хоть отбавляй, а уж жаден… словами не описать. И решил он нанять батрака. Нанял, пообещал зерна с урожая, одну меру из пяти. Это было щедро, потому что и сам пан на той же земле работал, и жена его, и дети. Работящий пан был, неглупый, только очень жадный. А когда после жатвы настало время с батраком расплачиваться, пан ему и говорит:
“Ты у меня работал?”
“Работал”.
“Все, что я говорил, выполнял?”
“Все выполнял”.
“Признаю это. Выполни и еще одно. Сходи на осеннюю ярмарку в соседние Сорочинцы, да принеси оттуда мне “Ой!” и “Ай!” Понял ли?”
Ничего не понял батрак, но на ярмарку пошел и у всех там спрашивал, есть ли у кого охи и ахи. Этого добра у всех хватало, но как его с собой унести? Так ничего он и не добыл. Что делать? Сел он тогда у дороги и горько плачет. А на ту беду мимо шел колдун деревенский. Спросил: “Чего ревешь?”
Батрак ему рассказал, как дело было. Колдун посмеялся и говорит: “Обманул тебя пан. Но я знаю, что делать. Пошли…”
Вместе зашли они в лес. Там колдун подманил ежика колючего, сунул в мешок, завязал и отдал батраку. “Иди, отдай пану!”
Батрак пришел и отдает хозяину мешок. Тот руку внутрь сунул, на ежиные иголки наткнулся и кричит: “Ай-ай-ай!” Батрак ему: “Видишь, сколько их там много! Ты поглубже сунь руку-то, поглубже! Там и “Ой!” сыщется.” И пришлось пану отдать батраку заработанное.
Ирина рассмеялась.
– Сам себя, значит, перехитрил.
– Так оно всегда и бывает. Если жадность и хитрость человека оседлали, то будут на нем ездить, пока не загонят до смерти. Нельзя им этого позволять. Пан один заболел как-то раз. Позвал знахаря. Тот ему говорит: “Простудился ты, надо больше кушать, тогда на поправку пойдешь”. Но тот пан был скупым, скупее некуда и всегда питался впроголодь, как и его семья. Кушать вволю не стал, так и помер. Зато деньги сберег. Ни земля таких не любит, ни вода.
Ирина приподнялась и заглянула за кусты.
– Лесь, там лодка плывет.
– Я давно уже слышу.
– К нам?
– Конечно. Кто-то видел, как ты купаешься.
– Ой!
Ирина прижала ладонь к губам.
– Вот тебе и “Ой!” Там еще и “Ай!” есть. Не забыла?
– Неудобно как…
– Неудобно – это когда соседские дети на тебя похожи. Все остальное – мелкие неприятности. Ну да ничего… Я знаю, кто это плывет. Ему твои прелести без надобности. Ему другое надо.
Лодка с тихим шорохом ткнулась в берег. Слышно было, как пассажир кряхтя выбирается из нее и, шумно топая ногами, идет в обход кустов к ним.
– Что, Микола, почуял, что уху без тебя готовят? – громко спросил Лесь.
Из-за кустов охнули и к стоянке вышел пожилой мужик, одетый в свитер, зеленые брюки и резиновые сапоги.
– Лесь, ну ты хоть бы предупредил! – сказал он. – Есть же телефон в санатории. Мог бы и позвонить, что зайдешь.
– Я бы так и так завтра зашел, – ответил тот, помешивая варящуюся в котелке рыбу.
– Завтра… Друг, называется! Засел там у себя, как медведь в берлоге.
Пришедший уселся рядом с ними напротив костра и сказал, обращаясь к Ирине:
– Вот не поверишь, но мы с ним полвойны вместе прошли, а он теперь и носа не кажет. Как это называется?
– Чего людей зря тревожить? – Лесь улыбался. – Я и так знаю, что у тебя все в порядке.
– Еще бы тебе не знать… Это кто с тобой?
Старик кивнул на Ирину.
– Практикантка из Москвы, в наше лесничество.
– Красивая. А я сторож местный. Смотрю: дымок поднимается. Думал, опять туристы, да как бы лес не попалили. Как звать-то?
– Ирина.
– Вот, Ирина… В этих местах мы все леса и болота на пузе исползали с сорок первого по сорок четвертый.
– Да, – подтвердил Лесь. – И не надо думать, что здесь все вокруг были друзьями. Друзей как раз было очень мало. Восточнее – там да: партизанское движение было, а здесь крестьян запугали. Здесь ведь до тридцать девятого года была польская территория. Поляки советских не любили. Еще неизвестно, что лучше было: на немцев напороться, или на Армию Крайову. Нам везло, они на нас напарывались, а не мы на них. И так три года.
– Из тех, кто в сорок первом начинал, осталось три человека. Я, Лесь и еще один мужик. Он в позапрошлый год умер. Сколько тут крови пролито, девка… Если всю собрать, так наверное на это озеро с лихвой хватит. Лесь, поплыли ко мне? Сейчас никого почти нет в санатории. Три человека всего живет.
– А уха?
– Бери с собой. У тебя здесь ни перца нет, ни листа лаврового. Там, у меня и сварим. Поплыли, а?
– Уговорил…
Они погрузились в плоскодонку и сторож короткими взмахами весел погнал ее на другой берег, к видневшейся у воды деревянной пристани.
