И даже это еще не все, потому что проникновение в «русские отделы» давало возможность выявлять агентуру секретных служб, используемую в изучении советских граждан и в организации всевозможных провокаций, обнаруживать и извлекать установленные в советских учреждениях микрофоны и другие подобные устройства и решать массу других проблем, о которых в силу их определенной специфики мне не хотелось бы сейчас говорить.
Для того чтобы решить эту «простенькую задачку», то есть проникнуть и узнать, надо было найти компетентного сотрудника «русского отдела» и уговорить его работать на нас. Или дождаться, когда кому-либо из них самому придет в голову мысль оказать нам такую важную услугу.
Первое хотя и сложнее, но предпочтительнее, потому что можно долго ждать такой удачи, да так и не дождаться!
Вот такие задачки и решало управление внешней контрразведки, в котором я имел честь служить.
…Теперь, когда я дал некоторые пояснения, я думаю, понятно, почему Скворцов и я с таким интересом отнеслись к подброшенному под мою дверь конверту.
Его содержание, этот самый листок с фамилиями сотрудников советских учреждений в стране, среди которых, между прочим, были и наши фамилии, и колонками цифр напротив каждой из них, со всей очевидностью подтверждало, что человек, решившийся на такой серьезный шаг, как раз и является таким необходимым для нас сотрудником «русского отдела» и детально осведомлен обо всем, что делается и что замышляется против нас и наших соотечественников.
А поэтому упускать такого человека, не сделав все возможное, чтобы установить с ним деловой контакт, мы не имели права.
Детально проанализировав ситуацию, мы пришли к следующим выводам.
Во-первых, можно было с достаточной степенью уверенности предположить, что подбросивший конверт действует по личной инициативе. На провокацию с использованием собственного сотрудника секретные службы решаются очень редко, поскольку это всегда связано с необходимостью идти на передачу чрезвычайно важной информации, затрагивающей деятельность самой секретной службы. Если же вся эта затея организована контрразведкой, значит, она преследует какие-то далеко идущие цели и ради этого готова пожертвовать некоторыми своими секретами.
Во-вторых, доброжелатель хорошо ориентируется в обстановке и мою квартиру выбрал не случайно. Из этого вывода следовало, что он либо имеет самое непосредственное отношение к работе по советским гражданам, либо наводку на меня ему дала контрразведка.
В-третьих, тот факт, что этот человек не побоялся зайти в дом, где проживают сотрудники советского посольства, находящийся под постоянным наблюдением контрразведки, означал, что либо он имеет право по роду службы беспрепятственно появляться в районе советских учреждений и мест проживания советских граждан, либо все это опять-таки сделано им с ведома контрразведки.
Проведенный нами анализ, таким образом, показал, что ситуация далеко не однозначна, в ней возможны любые повороты, а поэтому действовать надо с максимальной осмотрительностью, поскольку опасность, что все это подстроено местной контрразведкой, чтобы втянуть нас в игру, а затем организовать какую-то провокацию, была довольно реальна.
Обывательская логика подсказывала, что лучше не связываться с таким сомнительным делом, потому как еще не известно, будут ли от него какие-то выгоды, а вот неприятности были вполне вероятны, но это ведь проще всего – не рисковать, ничего не делать, пусть себе все идет, как идет, авось пронесет. Тому, кто так рассуждает, нечего делать в разведке!
Но и пренебрегать опасностью мы тоже не имели права. Поэтому, обсудив инцидент и тщательно взвесив все возможные последствия, мы со Скворцовым решили пока ничего не предпринимать, посмотреть, насколько совпадут те сведения, которые сообщил нам неизвестный доброжелатель, с тем, как в течение ближайшего месяца будет вести себя местная контрразведка, и подождать, что за этим последует.
Мы отлично понимали, что тот, кто передал нам документ, преследует какую-то цель, а раз так, значит, он обязательно предпримет еще какие-то действия в развитие своего замысла и в конце концов обязательно вступит со мною в контакт.
Приняв такое решение, мы закрыли резидентуру и пошли в клуб, где как раз кончался киносеанс, чтобы встретить своих домочадцев и проводить их домой…
Прошло недели три. В очередное воскресенье мы, как обычно, всей семьей поехали в конноспортивный клуб.
В машине у каждого из нас было свое постоянное место: я за рулем, жена рядом, а Иришка на заднем сиденье. Впрочем, на заднем сиденье – это будет не совсем точно. В последнее время Иришка стала опускать подлокотник и садиться на него верхом спиной к движению машины, чтобы смотреть через заднее стекло.
Мне это не нравилось, и не только потому, что в случае резкого торможения она могла слететь с подлокотника и удариться спиной, но и потому, что ее поза смущала водителей некоторых машин, ехавших следом за нами.
Вот и сейчас она, несмотря на мои неоднократные запреты, снова уселась верхом на подлокотник и уставилась в заднее стекло. Я только хотел сделать ей очередное замечание, как Иришка вдруг сказала:
– Папа, а за нами снова едет этот «ситроен»!
– Какой «ситроен»? – спросил я самым безразличным тоном, на какой был способен, хотя отлично понимал, что она имеет в виду.
– А тот, голубой, помнишь, который ехал за нами позавчера. Только тогда у него был номер 836, а сегодня 718 и буквы другие.
– Не выдумывай, – недовольно пробурчал я, – и слезь с подлокотника. Это другой «ситроен».
– Нет, папочка, не другой! – ехидно ответила дочь. – Это номер у него другой, а вмятина на правом крыле та же, и водитель тот же, только позавчера он был в красной рубашке без галстука, а сегодня у него светлая рубашка и галстук.
«Вот чертова девка!» – подумал я. Мне был очень хорошо знаком этот голубой «ситроен», я давно его заметил, но не обращал на него внимания, как поступал всегда, когда ехал по личным делам и мне не нужно было выявлять слежку.
– Он что, следит за нами? – снова спросила Иришка, не собираясь слезать с подлокотника.
– Тебе что папа сказал? – пришла мне на помощь жена. – Сядь нормально!
Иришка неохотно сползла с подлокотника и, не дожидаясь моего ответа, утвердительно сказала:
– Точно, он за нами следит! Мы что, шпионы?
– Перестань болтать глупости! – строго сказал я. – Не следит, а охраняет, чтобы на нас кто-нибудь не напал или не наехал.
Выслушав мое объяснение, Иришка скептически хмыкнула. Но что я еще мог ей сказать? Это было вполне современное дитя, выросшее за границей и с младенческого возраста привыкшее ко всяким передрягам, которых было предостаточно у ее родителей.
Впервые Иришка удивила меня четыре года назад, когда ей было пять лет. Это произошло в той самой развивающейся стране, где у меня состоялся незабываемый разговор с комиссаром портовой полиции. А было это так.
Среди моих знакомых был шифровальщик резидентуры ЦРУ. Он работал на нас уже много лет, еще с той поры, когда служил на одной из американских военных баз в Европе. Отслужив в армии, он закончил курсы шифровальщиков, поступил в ЦРУ и стал работать в американских посольствах за границей. Периодически он передавал мне подлинники весьма интересных документов, раскрывающих различные аспекты деятельности американской разведки не только в этой развивающейся стране, но и во всем регионе.
Наши встречи происходили, как правило, поздно вечером недалеко от загородной виллы, где проживал технический персонал американского посольства, в то время, когда он выводил на прогулку свою собачку. Пока он гулял, мне надо было съездить в резидентуру, сфотографировать документы и вернуться, чтобы их возвратить, поскольку утром он должен был положить их на место.
На всю эту процедуру мне отводилось не более полутора часов, и этого времени было бы вполне достаточно, потому что от виллы до советского посольства было около десяти километров; десять километров туда, десять обратно, итого двадцать, фотолаборатория была наготове, мне всегда помогал кто-нибудь из моих товарищей, и, для того, чтобы переснять документы, требовалось не более десяти минут. Но вся загвоздка была в том, что обстановка в стране в тот период была напряженной, действовал комендантский час, при въезде в город свирепствовали контрольно-пропускные пункты, на дорогах было полно военных и полицейских патрулей, которые останавливали и дотошно проверяли местный автотранспорт. К дипломатам, особенно из социалистических стран, отношение было вполне лояльное, однако нет-нет да какой-нибудь патруль, не слишком осведомленный о тех правах, которыми пользуются дипломаты, в частности о дипломатической неприкосновенности, делал попытку не только проверить у дипломата документы, что было в порядке вещей, но и досмотреть его машину.
На эти дурацкие формальности требовалось много времени, иногда у контрольно-пропускного пункта скапливалось несколько местных автомашин и приходилось вставать в очередь, а если впереди оказывался автобус, набитый пассажирами, то на этом месте можно было проторчать когда пятнадцать, а когда и все двадцать минут. Из-за этих проверок только на дорогу в один конец могло уйти около сорока пяти минут, и операция по возвращению документов оказывалась под угрозой срыва.
Тогда, чтобы выиграть время, я придумал маленькую хитрость: на подобные операции я стал брать Иришку. Я стелил на заднее сиденье одеяльце, укладывал ее и уговаривал уснуть. Когда она засыпала, я отправлялся в путь.
Подъехав к контрольно-пропускному пункту, где в ожидании проверки маялись машины и пассажиры, я сразу подзывал офицера и говорил, что мой ребенок заболел малярией или тропической лихорадкой и я спешу к врачу. Офицер светил фонариком в салон, видел разметавшуюся во сне, потную от тропической жары девочку и, убедившись, что я говорю чистейшую правду, давал команду немедленно пропустить меня без очереди.
Я неоднократно использовал этот трюк, и однажды, садясь в машину, Иришка неожиданно спросила:
– Папа, мы едем по работе или просто так? Мне спать или не спать?
Смышленая девочка, оказывается, давно усекла, что, если я прошу ее заснуть, значит, я еду «по работе», а если она без моей команды надумала уснуть, а я не разрешаю, значит, мы едем домой или в гости, и поэтому мне не хочется таскать ее на руках. Такой чести она удостаивалась только после участия в операции по связи с шифровальщиком резидентуры ЦРУ. Так что обнаружившаяся у Иришки спустя четыре года способность выявлять слежку меня нисколько не удивила.
Но это была не единственная проблема в нашей семье. Гораздо больше хлопот доставляла мне моя собственная жена, потому что Иришка встревала в мою работу от случая к случаю с интервалом в несколько лет, а жена готова была мне помогать постоянно, и, хоть и была она женщиной довольно дисциплинированной, тем не менее время от времени мне приходилось ограничивать ее инициативу.
Вот и сейчас, едва закончился инцидент с Иришкой, как в разговор вступила жена.
– Что мне сказать, если Элен снова пригласит нас в гости?
Элен была супругой одного очень интересного человека, и жена, надо отдать ей должное, потратила много времени и сил, чтобы подружиться с ней и довести эту дружбу до такого уровня, что Элен пригласила нас в гости.
– Откажись, – тем не менее посоветовал я, машинально наблюдая в зеркало заднего вида за маневрами голубого «ситроена», который пытался спрятаться от меня в потоке машин.
– Неудобно как-то, я уже дважды отказывалась от ее приглашений.
Это была чистая правда, мы долго этого добивались, и вот теперь, когда нас наконец приглашают, приходится отказываться.
– Пока я не разберусь с одним делом, новые знакомства заводить не будем!
Надо сказать, что вообще-то я скептически отношусь к использованию женщин в разведывательной работе, в том числе и жен разведчиков. По моему убеждению, не женское это дело, тем более в мирное время. Разведывательная работа подчиняется своим, и притом весьма жестоким законам, по которым согласится и сможет жить далеко не каждый мужик, куда уж тут слабому полу!
Правда, американские разведчики активно используют своих жен, не говоря уже о незамужних сотрудницах, но это их дело. Я же считаю, что жене разведчика достаточно создать мужу благоприятную обстановку в семье, окружить его вниманием и заботой, хорошо накормить, аккуратно одеть, снять стресс, приласкать, и этим ее участие в разведывательной работе должно ограничиваться.
Конечно, попадаются отдельные жены, у которых способностей к разведывательной работе не меньше, а иногда даже больше, чем у их мужей. Но наша профессия не ограничивается только набором специальных приемов и навыков. Разведчик не может делить свою жизнь на рабочее и нерабочее время, а обязан отдавать своему делу все «сорок восемь» часов в сутки. И вообще, перефразируя одно известное изречение, можно сказать, что разведка – это не профессия, а состояние души! А женская душа – штука тонкая, она способна на недоступные мужчинам, но довольно кратковременные всплески эмоций, а вот выдерживать постоянное напряжение, какого требует профессия разведчика, ей довольно трудно, в связи с чем вероятность срыва очень велика.
Я знаю, что не все мои коллеги разделяют подобное мнение. В порядке возражения они могут заявить, что женщины имеют такое же право служить своей стране и защищать ее, как и мужчины, и назвать выдающихся разведчиц, например, Елизавету Горскую-Зарубину, Зою Воскресенскую-Рыбкину, Леонтину Коэн (она же Хелен Крогер), Африку де лас Эрас и многих других, чьи имена золотыми буквами вписаны в историю внешней разведки, но переубедить меня им будет трудно: я имел счастье знать их лично, я преклоняюсь перед достигнутыми ими результатами, их мужеством и готовностью к самопожертвованию, но… мне всегда было искренне их жаль!
Конечно, процесс женской эмансипации остановить невозможно, он зашел слишком далеко, и нельзя запретить женщинам поднимать штангу, играть в футбол и хоккей, бороться на ковре и драться на ринге, да еще бить при этом ногами, но мне все же больше нравятся традиционно женские виды спорта, и тут я ничего не могу с собой поделать. И поэтому я не собираюсь полемизировать с теми, кто приходит в умиление, когда женщины выполняют мужскую работу, пусть каждый остается при своем мнении. Тем более, что у меня на этот счет есть кое-какой личный опыт и основывается он на одной давней истории.
…А началась эта история без малого лет двадцать назад.
В одном областном городе в самом центре России жила-была девочка по имени Таня. Ее папа был пилотом гражданской авиации, мама – заведующей детским садом, а старший брат играл в хоккей с шайбой за местную команду мастеров. Таня тем временем занималась своими девчоночьими делами, спорт не любила, но зато много читала и годам так к четырнадцати увлеклась книгами о разведчиках. Да так увлеклась, что, едва получив паспорт, втайне от родителей и старшего брата-хоккеиста пошла в областное управление КГБ, обратилась к дежурному и попросила организовать ей встречу с сотрудником отдела кадров.
Дежурный как раз и оказался кадровиком и согласился ее выслушать. Ему-то Таня и сообщила о своем твердом намерении стать разведчицей и спросила, что для этого нужно.
Кадровик едва не расхохотался, настолько необычной была просьба сидевшей перед ним худенькой девятиклассницы, но, не желая ее обидеть, на полном серьезе объяснил, что для этого нужно в совершенстве владеть хотя бы двумя иностранными языками, получить высшее образование, быть хорошей спортсменкой, закалить характер и волю, быть активной комсомолкой, иметь отменное здоровье и многое, многое другое. Еще он хотел добавить, что, когда она овладеет, получит, будет, закалит, станет и т. п., ей останется выкинуть из головы все свои детские фантазии и заняться каким-нибудь серьезным делом.
Но он не успел ей все это сказать, потому что Таня, внимательно выслушав его, спросила:
– Простите, а как ваша фамилия?
– Новиков, – ответил кадровик.
– А какое у вас звание? – снова спросила Таня.
– Видишь, у меня на погонах четыре маленькие звездочки. Это значит – капитан, – пояснил кадровик, не предполагавший даже, какими проблемами может для него в будущем обернуться этот разговор.
– Спасибо, товарищ капитан, за консультацию, – поблагодарила его Таня и ушла.
Прошло шесть лет.
И вот однажды весной в управление КГБ пришла красивая, стройная девушка и обратилась к дежурному с просьбой вызвать сотрудника отдела кадров капитана Новикова. Дежурный ей ответил, что капитана Новикова у них нет, а есть подполковник Новиков, помощник начальника управления по кадрам.
Девушка сказала, что за время, прошедшее с их последней встречи, капитан вполне мог стать подполковником, и когда она его увидит, то сразу скажет, он это или нет.
Дежурный позвонил Новикову, тот вышел, и девушка сразу его узнала. Новиков долго не мог понять, в чем дело, пока она не напомнила ему, что ее зовут Таня и когда-то он объяснял ей, как «стать разведчицей».
Тут уж Новиков сразу все вспомнил, потому что подобных разговоров у него никогда и ни с кем больше не было, да и об этом необычном разговоре он потом неоднократно всем рассказывал, как об анекдотичном случае из своей кадровой практики. Они оба с удовольствием вспомнили свою давнюю беседу и даже посмеялись над наивностью шестнадцатилетней девочки, и вдруг Таня вполне серьезно сказала, что она выполнила все рекомендации Новикова и готова дать полный отчет о проделанной работе.
Новиков буквально обалдел, хотя за свою жизнь повидал многое и удивить его было очень трудно. А Таня тем временем рассказала, что она учится на последнем курсе института иностранных языков, надеется закончить его с отличием, свободно владеет английским, немецким и датским языками, в числе лучших студентов была в ГДР и на трехмесячной стажировке в Англии, изучает еще норвежский и шведский, что она член институтского комитета комсомола, кандидат в члены партии, кроме этого, имеет первый разряд по бегу, хорошо играет в теннис, волейбол, катается на водных лыжах, водит автомашину, правда, с парашютом не прыгала, но в любой момент готова, и что теперь, когда она выполнила все указания Новикова, она просит принять ее на работу в разведку.
Новиков попытался обратить все в шутку, объяснить, что произошло недоразумение, что Таня не так его поняла, он даже не предполагал, что она после их разговора всерьез займется подготовкой к разведывательной работе.
Выслушав его, Таня сказала:
– Простите, товарищ подполковник, я что-то не пойму! Шесть лет назад я в этом самом здании разговаривала с офицером Комитета госбезопасности, и он мне вполне ответственно разъяснил, что я должна сделать, чтобы стать разведчицей. За эти годы по его рекомендации я проделала громадную работу. И вот после того, как я овладела, получила, стала, закалила, смогла и т. п., он говорит мне, что это была шутка! В таком случае я прошу организовать мне встречу с начальником управления, я хочу спросить его, почему в Комитете госбезопасности работают такие безответственные шутники, как вы!
Новиков был в шоке.
– Поймите, Танечка, – как можно ласковее сказал он, – но наше управление не занимается набором кадров в разведку!
– А кто занимается? – спросила Таня.
– Ну, этим делом занимаются в Москве, – нерешительно промямлил Новиков.
– Хорошо, – сказала Таня, – тогда направьте меня в Москву!
Она загнала Новикова в угол, и тогда он предложил ей зайти через несколько дней, полагая, что за это время он успеет посоветоваться с начальником управления и они вместе придумают, как выйти из этого положения.
И действительно, поразмыслив как следует, они решили направить ее на медкомиссию и «зарубить» по здоровью. В таких случаях легче всего придраться к зрению. Так и поступили: дали ей направление в поликлинику управления и одновременно договорились с офтальмологом, что он обнаружит у нее какие-нибудь «дефекты» и даст заключение о ее непригодности для работы в органах госбезопасности.
Врач был человеком дисциплинированным и, получив такое указание, быстренько проверил у Тани зрение и сказал, что она не подходит для такой серьезной работы.
Таня спокойно его выслушала и попросила:
– А вы можете дать мне справку и указать в ней, что именно у меня не в порядке с глазами?
Врач ответил, что таких справок поликлиника УКГБ не дает.
Тогда Таня попросила объяснить ей на словах, все дословно записала на бумажке, поблагодарила и ушла.
Новиков облегченно вздохнул, но его надежды на то, что Таня откажется от своей мечты, не оправдались.
Через несколько дней Новикову позвонил главный врач поликлиники и сказал, что у него в кабинете находится Таня, которая прошла детальное обследование в городской глазной клинике, где ей выдали официальный документ, что с глазами у нее полный порядок, и вот после этого обследования она вновь пришла в поликлинику и заявила:
– Ваш офтальмолог совершил должностной подлог! Это не только подлость, но и преступление! Если вы не дадите ему указание повторно меня обследовать, а он не изменит свое заключение и помешает мне стать тем, кем я хочу, я подам на него в суд! А на вас напишу жалобу!
Не на шутку перепуганный главврач не захотел иметь неприятности и потому сказал Новикову:
– Борис Аркадьевич делайте со мной что угодно, но я даю ей заключение, что она абсолютно здорова и может работать в органах госбезопасности! А там поступайте, как считаете нужным!
После этого Новикову ничего не оставалось, как сообщить о настойчивой девушке в Москву, сделав оговорку, что они конечно считают ее просьбу наивной, но тем не менее просят рассмотреть и сообщить о принятом решении.
К его удивлению, в Москве к стремлению Тани стать разведчицей отнеслись без иронии и предложили после завершения учебы в институте направить ее к ним на собеседование.
В Москве с Таней побеседовали, потом она снова прошла тщательное медицинское обследование, выдержала разнообразные контрольные тесты, показав при этом незаурядные способности, и вскоре была зачислена в управление нелегальной разведки КГБ.
Но к работе приступила не сразу, а лишь через три года, в течение которых проходила полный курс наук по новой для себя специальности и получала соответствующую квалификацию.
Как только в процессе учебы стало ясно, что из Тани выйдет толк, встал вопрос о том, чтобы подобрать ей подходящую пару, то есть найти хорошего партнера, который стал бы ей не только начальником, но по возможности и мужем, потому что одинокой разведчице за границей было бы чрезвычайно трудно справиться со всем многообразием служебных и личных проблем. Их и в обычной-то жизни хватает, а уж в той, которая предстояла Тане, их будет столько, что и представить страшно…
Как я потом узнал, в качестве ее партнера рассматривалась и моя кандидатура, но я в тот момент находился за рубежом на нелегальной стажировке, и поэтому решили подождать моего возвращения и тогда определиться окончательно. А тут произошла эта печальная история с курьером, меня отозвали, вариант попробовать сделать из нас пару отпал, и вопрос о дальнейшем использовании Тани вообще зашел в тупик.
Рассказывая мне эту историю, мой непосредственный начальник посетовал, что есть замечательная сотрудница, на которую они возлагают большие надежды, а как ее использовать, никто придумать не может, а время идет, и легенда, которая для нее разработана, стареет, а подготовить новую легенду, как известно, не просто, нужны новые документы и много чего еще.
Я все же очень надеялся, что через какое-то время ситуация с моим паспортом прояснится и я уеду туда, куда намечалось, а потому предложил:
– А что, если послать ее пока одну, пусть освоится на месте, а там, глядишь, и я подъеду. Конечно, если мы с ней подойдем друг для друга и найдем общий язык.
Начальник подумал и решил так:
– Ну ладно, посылать ее одну или не посылать – это мы будем решать особо. А вот познакомиться вам действительно не мешает, только раскрываться тебе перед ней не следует. Это на тот случай, если не доведется вам вместе работать. Присмотрись к ней как следует, опыт у тебя есть, да и проблемы, с которыми она столкнется за границей, тебе хорошо известны.
– А «как следует» – это как? – на всякий случай уточнил я, чтобы чего-нибудь не напутать в процессе этого знакомства.
Начальник многозначительно посмотрел на меня и ответил:
– Это значит аккуратно, обстоятельно, но не выходя, как говорится, за рамки. И смотри, чтобы она тебя не расшифровала, глаз у нее острый.
Последнее замечание меня, откровенно скажу, задело. В ту пору я по молодости лет был человеком довольно самонадеянным, и перспектива быть расшифрованным не слишком опытной сотрудницей показалась мне маловероятной. Я-то уже, как-никак, побывал на нелегальной стажировке и считал себя если не крупным разведчиком, то уж во всяком случае более сведущим в некоторых особенностях нашей профессии, чем она.
Мы тут же прикинули, как лучше организовать наше знакомство, и, в соответствии с разработанным планом, через пару дней я вылетел в Адлер. Так или иначе, но мне полагался отпуск, и я согласился использовать его, чтобы соединить приятное с полезным. Хотя, если говорить честно, я не сомневался в полезности этой затеи, а вот в том, что это будет приятно, у меня никакой уверенности не было.
В аэропорту Адлер к рейсу из Москвы подали «Волгу», которая и доставила меня и еще двух отдыхающих, прибывших этим же рейсом, в совминовский санаторий «Сочи».
Поселили меня в недавно построенном корпусе, которому дали название «Приморский». Название это было придумано очень удачно и полностью соответствовало расположению корпуса. Это, без всякого преувеличения, уникальное сооружение высотой в одиннадцать этажей стояло прямо на пляже, так что во время шторма волны били в его бетонное основание, а отвесный скалистый берег был как раз на уровне девятого этажа. На этом этаже располагалась столовая и большой танцевальный зал, а еще выше – киноконцертный зал и почта.
Вот на этой почте я и обратил внимание на двух экстравагантных дам средних лет (вообще-то они были даже чуть старше, но мне не хотелось бы их обижать), одна из которых была мне знакома в лицо, поскольку являлась народной артисткой из МХАТа, а вторая оказалась вдовой одного очень известного академика. Они были старыми подругами и ежегодно в театральное межсезонье ездили вместе в этот санаторий.
Пока мы стояли в очереди, я стал невольным свидетелем их разговора и узнал, что накануне уехала какая-то супружеская пара, сидевшая с ними за одним столом, и теперь их очень волновал вопрос, кого к ним подсадят. Я проникся к ним искренним сочувствием, поэтому, придя пораньше на обед, подкараулил их возле столовой, посмотрел, куда они сели, и, сдав дежурной по столовой свое направление, попросился за их стол.
Так я оказался в обществе этих дам. А дальше все было очень просто, во всяком случае для профессионала, с отличием закончившего полный курс наук, куда входила и наука устанавливать контакты с нужными людьми, в том числе и с экстравагантными дамами средних лет…
Кстати, это не так сложно, как может показаться, подобной премудрости обучали во многих учебных заведениях капиталистических и развивающихся стран, особенно в высших административных школах и на курсах по подготовке менеджеров, и только в нашей стране этот весьма полезный предмет, впрочем, как и многие другие, никак не находил себе места в программе учебных заведений, если не считать некоторых заведений закрытого типа.
В пользе подобной науки я убеждался неоднократно. Так, в одной из командировок у меня никак не складывались отношения с советником-посланником нашего посольства, я долго не мог понять, в чем дело, и хотя, в общем-то, на моей основной работе это никак не отражалось, наши постоянные стычки раздражали меня и изрядно портили мне настроение. Я применил некоторые специфические приемы и выяснил, что всему виной его молодящаяся жена из бывших мидовских машинисток, взбалмошная и скандальная баба с интеллектом курицы, которая непонятно по какой причине возненавидела меня, а затем и у мужа создала обо мне превратное представление.
Когда я узнал, какими эпитетами она меня награждает в «узком кругу ограниченных людей», мне захотелось сделать ей какую-нибудь пакость (в конце концов, я тоже живой человек, и мне не чужда такая слабость, как отрицательная реакция на оскорбительные высказывания в мой адрес), но потом я подумал, что ее отношение ко мне после ответных мер не станет лучше. А если учесть, что их квартира может прослушиваться местной контрразведкой, то утечка такой тенденциозной информации может мне дорого обойтись, и поэтому будет намного разумнее, если я сумею каким-то образом воздействовать на нее и заставлю изменить отрицательное мнение о моей персоне.
И тогда я резко изменил свое отношение к этой курице. Если раньше я просто игнорировал ее как женщину, достойную внимания, то теперь не упускал случая, чтобы не сказать ей какой-нибудь комплимент по поводу ее внешности (тут мне приходилось поступаться своими принципами и откровенно лгать), туалетов (это было намного легче, потому что одевалась она хоть и безвкусно, но зато в продукцию лучших домов мод Европы) или смехотворных попыток изображать из себя настоящую светскую даму.
Но мое особое восхищение стали вызывать ее занятия теннисом. Когда она, потрясая дряблыми бедрами, изъеденными целлюлитом, в коротенькой белой юбочке и прочем теннисном одеянии появлялась на корте в загородной резиденции посла и, неуклюже помахав ракеткой у стенки, садилась передохнуть, я старался обязательно сказать что-нибудь лестное по поводу ее потрясающего прогресса, красоты и грации движений и вообще наговорить всяких глупостей, единственный смысл которых состоял в том, чтобы доставить ей удовольствие.
При всем негативном ко мне отношении она признавала мой бесспорный авторитет в области спорта и, как и всякая тщеславная женщина, принимала все за чистую монету.
В общем, не прошло и двух месяцев, как она кардинально изменила свое мнение обо мне, о чем мне тут же поведали верные люди из ее ближайшего окружения. А вслед за этим у нас наладились отношения и с ее мужем, неплохим в целом мужиком, главное несчастье которого состояло в том, что его угораздило жениться на этой дуре.
…Вот и в сочинском случае я довольно быстро установил самые теплые отношения с актрисой и вдовой академика, пожалуй, с вдовой даже более теплые, потому что актриса за свою длительную театральную карьеру была избалована мужским вниманием и мне было трудно ее чем-нибудь удивить. Вдова же долгие годы была верной женой своего академика, а после его смерти оказалась в том возрасте, когда привлечь к себе бескорыстное внимание мужчин уже сложно. Кроме того, по специальности она была переводчицей, и в основе установившейся между нами дружбы были еще длительные беседы на доступном нам обоим французском языке, которые мы вели, пока актриса была на процедурах.