Игорь Гатин
Батарея, подъем

– Батарея, подъём!

Кровать курсанта Магомедова оказалась застелена, а толчки в туалете сияли первозданной белизной – все двенадцать. В строю Магомедова тоже не оказалось. На завтрак их водил младший сержант Омелъчук. Осокина, Рахманова и сержанта Квитко – «черпака» и замка третьего взвода – нигде не было видно. После завтрака прошло политзанятие, на котором замполит капитан Осередный сначала нудно зачитывая поздравление министра обороны всему личному составу Вооружённых Сил, потом проверял знание курсантами стран Варшавского договора, а в конце неожиданно разразился длинной речью о необходимости укрепления воинской дисциплины, особый упор сделав на том, что нет худшего преступления в армии, чем невыполнение приказа. После политзанятия появились сержанты. Вид они имели помятый, а у Осокина явно припухла щека. Впрочем, смотрел он на курсантов с привычной издёвкой и команды отдавал, будто лаял. К обеду прошёл слух, что Магомедов сидит на губе. А через неделю или больше на утреннем разводе на плацу, когда мороз стоял такой, что трещали деревья и птицы не летали, командир части, пузатый полковник Тетерятников, выпуская изо рта пар, громко объявил, что курсант четвёртой батареи Магомедов за «грубое нарушение воинской дисциплины, внеуставные отношения и неисполнение приказаний младшего командира» приговорён военным судом к двум годам дисциплинарного батальона.

«Нет, паря, ты как ни вертись, а кичи тебе не избежать!» – в который раз за прошедший год всплыла в голове фраза старого сидельца Ми-Ми, и Ромка с неприятным холодком осознал, что то, от чего он бежал в армию, преследует его и здесь.

* * *

Старший лейтенант Сдобнов получил из рук замполита части свою тетрадь с конспектами трудов классиков марксизма-ленинизма, открыл её и с удовлетворением прочёл надпись красными чернилами «Отлично!». «Отлично! – подумал Сдобнов. – Теперь пятёрка по политподготовке обеспечена!» А значит, он без проблем пройдёт аттестацию и, тьфу-тьфу, заветная звёздочка упадёт на погон уже в наступившем году! А с ней и новая должность, и другой оклад. Но самое главное, он помнил слова отца-генерала: «Получишь капитана в срок, переведу тебя в Москву, в командный центр. Нет – даже просить за раздолбая не буду, сгниёшь ротным в глухомани!» Отец слово держал всегда. Пока это выражалось в том, что он ни словом, ни делом ни разу своему отпрыску не помог. Как не помог он и старшему брату, который в тридцать так и торчит капитаном в Забайкальском военном округе и, по достоверным разведданным, уже плотно сидит на пробке. Что немудрено: климат там – врагу не пожелаешь, а на командирских должностях стрессов и залётов с личным составом хватает. Пойти расслабиться некуда, вокруг болота и комарьё, дома – быстро располневшая жена, постоянно закатывающая истерики: «Ты сгубил мою молодость! Я – москвичка, выпускница пединститута имени Крупской и первая красавица на курсе, поехала за тобой, как декабристка в Сибирь, и что получила взамен? Двое детей, один за другим! Муж, целыми днями пропадающий на службе. Должность библиотекарши, единственный военторг на всю округу, где шаром покати, и кино в солдатском клубе? Да, я завидую твоим черномазым солдатикам, которые через два года отсюда на дембель улетают как голуби!» Впрочем, солдатикам она не только завидовала, но и «давала» регулярно, на чём, то есть «на ком», и была мужем самолично поймана. За что огребла пиздюлей, неделю ходила на работу в чёрных очках и со слоем штукатурки на лице, а потом не придумала ничеголучше, как пожаловаться замполиту. «Муж – объелся груш» пролетел мимо майора «как фанера над Парижем», после чего запил и надавал ей пиздюлей пуще прежнего. Опять неделя в чёрных очках, а на сей раз ещё и с повязкой через щёку, типа флюс. Правда, хватило ума к замполиту больше не ходить. Собиралась было сбежать к матери в Первопрестольную, но тут, как на грех, заболел младшенький. А как выздоровел, подоспел ответ из Москвы, что мамаша, устраивая свою личную жизнь, привела в дом мужика и дочку с двумя огольцами совсем не чает видеть в хрущёвской двушке на Рязанском проспекте: «А я тебе говорила: не выходи за военного, угонят “куда Макар телят гонял”! А ты не послушалась! Так что теперь сама расхлёбывай. Муж да жена – одна сатана! Да и выписана ты с жилплощади давно…» Понятно, что тепла в семейных отношениях после всего брату недоставало. Мать слёзно просила отца вытащить сына из ебеней: «Ведь пропадёт Володенька-кровинушка!» На что генерал-майор Сдобнов отрезал: «За нарушителя воинской дисциплины ходатайствовать не буду!» Так что и старлей Сдобнов иллюзий по поводу отца не питал. Он сам захватил лишь кусочек детства – до седьмого класса средней школы. А потом – по проторенной братом дорожке. Сначала Суворовское училище, потом высшее военное училище ПВО, и вот уже четвёртый год, как тянет лямку в этой подмосковной учебке. Это ещё повезло, а может, и отец всё-таки подсобил, да не признаётся. Во-первых, Подмосковье – это не ТуркВО, хотя и здесь, конечно, глуховато. Во-вторых, должность в учебке на ступень выше учитывается. То есть вот он, Сдобнов, – старлей и командир взвода, вроде ниже некуда, но на самом деле должность капитанская и приравнивается к командиру роты или батареи в обычной части. И следующая его должность должна быть уже майорская, а это, как ни крути, старший офицерский состав. И если отец в командный центр ПВО переведёт, где зам по кадрам его однокурсник, то это уже будет серьёзная заявка на многообещающую карьеру. Служебное жильё в Москве, театры и магазины, огни большого города, от которых он уже изрядно отвык. Вера будет счастлива, перестанет смотреть на него как подобранный на улице щенок. Дочка в садик пойдёт, Вера на работу нормальную устроится – худо-бедно тоже копейку в дом начнёт приносить. А на майорской должности у него под триста рубликов выходить будет, там и в очередь на машину встанут. Машина, мечта всей жизни, представлялась Сдобнову только белой. Любой модели, но только белой! Машина – это свобода, которой в жизни Витьки Сдобнова не было никогда. А он интуитивно к ней тянулся. Это ж представить невозможно, что можно сесть в машину и поехать куда угодно! Куда глаза глядят! За грибами, на рыбалку, просто по Садовому кольцу прокатиться, а летом вообще на море махнуть – в Гагры или Пицунду…

– Смир-рна!

Он не заметил, как в мечтах дошёл до расположения батареи. Дневальный на тумбочке лупил глаза и орал что есть мочи.

– Вольно! – слегка раздражённо бросил Сдобнов. Вот чему в его мечтах не было места, так это личному составу, всей этой стриженой зелёной массе. Нет уж, увольте – отвечать за этих раздолбаев, которые так и норовят косяк упороть! Как этот Магомедов, например. Счастье, что он не из его взвода, а то Ванька Косолапов, дружок и взводный четвёртого, взыскание ни за что ни про что словил на ровном месте, да прямо накануне аттестации. Ну как мог Ванька, наливая шампанское в новогоднюю ночь, предусмотреть, что этот горный орёл откажется толчок драить и кинется на троих сержантов. Хорошо ещё, что в батарее больше дагестанцев не оказалось, они дружные, сволочи, своего не оставят. Вот это был бы залёт так залёт для всей батареи! И повезло, что этот Магомедов не раскололся, как всё было на самом деле, – гордый, видишь ли, – отказался на все вопросы отвечать, хотя на самом живого места не осталось. Ну ничего, в дисбате быстро шёлковым станет, там не таких обламывали! А сержанты тоже молодцы, всё-таки припёрли бражки из кочегарки. Как он своего Рахманова просил по-человечески: «Игорь, дослужи спокойно, без залётов. Весной на дембель. Этих духов выпустим в апреле – и сразу подпишу тебе документы!» И ведь клялся и божился, говнюк! Нет, сколько солдата ни ублажай, он всё равно только и ждёт момента накосячить! Драть и драть их надо, чтобы минуты свободной не было, чтобы пёрнуть боялись! Вот как их драли в училище! И сделал и-таки людьми! Нет надёжнее средства для поддержания воинской дисциплины, чем шпицрутен, ещё Фридрих Великий, кажется, писал. Жаль, отменили палки в армии. Но ничего, опыт поддержания личного состава в тонусе наработан немаленький, справимся. Кстати…

– Дневальный!

– Я!

– Дежурного ко мне!

– Есть! Дежурный по батарее, на выход! – истошно орёт дневальный.

Какая-то мысль, казалось, была упущена. Так, профилактически отдрючить Рахманова, докопавшись до любого пустяка, чтобы тот с чувством, с толком, с расстановкой отдрючил весь взвод, чтоб служба мёдом не казалась. Нет, это правильно, но не то. Вере надо сапоги купить зимние, в старых искусственный мех свалялся, не греют ни хрена. А морозы стоят такие, что она до электрички добегает и плачет от холода. Сапоги – легко сказать, а где их купишь? Это ж в Москву надо – и там искать, по магазинам бегать, редкий выходной убить. Нет, пусть уж сама, а он лучше с Варечкой посидит. При мысли о дочке внутри потеплело: он удивительным образом любил этот маленький комочек, проецируя на него тот небольшой запас нежности, что непонятно как сохранился в душе, практически не знавшей детства. Нет, тоже не то. Не сейчас. План занятий по специальности со взводом написать на месяц – этим он завтра займётся, время ещё есть. Подготовка взвода к первому караулу, отобрать караульных и, главное, разводящих, чтоб у тех устав от зубов отскакивал. Да было бы из кого выбирать! Разводящими, без вариантов, Сейфуль-Мулюков и Арутюнян – они с высшим образованием оба, тёртые ребята – и, наверное, Романов… Вот, вспомнил, о чём думал! Романов, спасибо тебе за конспекты, но кто же их будет так грамотно писать, когда ты выпустишься, голубь мой, и улетишь в войска через три месяца? Нет, пожалуй, надо его оставлять замком вместо Рахманова, который как раз дембельнётся… Лучше бы, конечно, Пашу Сейфуль-Мулюкова – вот у кого молодые по струнке ходить будут! Двадцать семь лет – старше меня самого! Факультет физвоспитания ташкентского педа. И чего в армию попёрся – год отбегать не мог, что ли, до двадцати восьми? Но не суть, телосложение и характер стальные, чемпион Узбекистана по карате, с ним уже сейчас сержанты предпочитают не связываться. Даже Осокин, который сам из Ташкента, уважительно рассказывал, что поставил как-то Пашку в наряд и приказал центральный проход мыть, чтобы спесь сбить в самом начале. Так тот весь проход в поперечном шпагате отдраил. И, пока мыл, вся батарея по краешку ходила, чтобы не натоптать… Но Романов тоже ничего – твёрдый, чувствуется в нём стержень, хоть и восемнадцать только стукнуло. Кстати, и этот мог не служить – его же со второго курса МГУ призвали, а там военная кафедра. И как он в армии оказался? Идеалист, что ли? Случаются такие идиоты, насмотрятся фильмов патриотических и рвутся родину защищать. Сам таким был когда-то. Но это даже хорошо: из идеалистов, если дурь выбить, очень даже циничные зверюги получаются. Надо будет ещё раз его анкету глянуть, а потом поговорить за жизнь, вытащить на откровенность – сопляк ещё, расколется. А потом решать. Старший лейтенант Сдобнов почувствовал себя старым и мудрым в свои двадцать пять, и ему стало даже немного не по себе от груза лет…

* * *

Курсант Романов готовился к первому в жизни караулу. Важность предстоящего события подтверждал хотя бы тот факт, что несение караульной службы являлось выполнением боевой задачи в мирное время. Подготовка заключалась в основном в заучивании наизусть многих параграфов устава гарнизонной и караульной службы. Готовился весь взвод, хотя было известно, что попадут в караул не больше половины курсантов. Остальные отправятся в наряд на кухню. И второе представлялось куда более выгодным мероприятием. Одно дело – четыре раза по два часа на морозе отстоять, да плюс дорога от караулки до поста и обратно, да половина из этого ночью – сутки практически без сна. И совсем другое дело – картошку чистить на кухне и миски с котлами мыть: еды вокруг завались, тепло, светло и устав учить не надо. Ну подъём чуть пораньше, но потом в столовке можно где-нибудь замыкаться и покемарить. Некоторые, самые прозорливые, в основном южане, неожиданно подзабыли русский язык, и память их начала подводить. Хотя учить действительно приходилось много, и для тех, кто не привык к умственной деятельности, задача казалась непосильной. Сдобнов и Рахманов явно нервничали и постоянно подчёркивали, что караул – это почётно и если всё пройдёт без накладок, то всех ждут поощрения. Правда, в чём они будут выражаться, не уточняли. И Ромка справедливо рассудил, что насчёт поощрений – лапша на уши. А вот если случится залет, то мало не покажется. В своей логике он исходил из того, что видов наказаний знал уже с десяток – это только официальных, по уставу, а вот поощрений – ни одного. Нет, они, конечно, были, чисто теоретически, но сталкиваться за полтора месяца службы не приходилось. Удивляло, что спрашивали и дрючили в основном одних и тех же, и его в том числе. Других же почти не трогали, хотя они и двух предложений наизусть повторить не могли. Складывалось впечатление, что состав караула уже известен заранее. Впрочем, Ромку это не особенно заботило. Радовало, что стало меньше строевой на плацу, а подготовка проходила в тёплом классе. Память у него была великолепная, и он с ходу выучил обязанности часового. Старший сержант Рахманов не поверил своим ушам, когда курсант Романов уже на второй день подготовки продекламировал ему ни разу не сбившись: «172. Часовой обязан:

– бдительно охранять и стойко оборонять свой пост;

– нести службу бодро, ничем не отвлекаться, не выпускать из рук оружия и никому не отдавать его, включая и лиц, которым он подчинён;

– продвигаясь по указанному маршруту, внимательно осматривать подступы к посту и ограждение, а также проверять исправность средств сигнализации;

– не оставлять поста, пока не будет сменён или снят, хотя бы жизни его угрожала опасность; самовольное оставление поста является воинским преступлением;

– при выполнении задачи на посту иметь оружие заряженным по правилам, указанным в ст. 109, и всегда готовым к действию:

– не допускать к посту ближе расстояния, указанного в табеле постам и обозначенного на местности, никого, кроме начальника караула, помощника начальника караула, своего разводящего и лиц, которых они сопровождают, а также дежурного по караулам (по воинской части) в случае, указанном в ст. 170;

– знать маршруты и график движения транспортных средств караула, а также их опознавательные знаки и сигналы;

– уметь применять находящиеся на посту средства пожаротушения;

– отдавать воинскую честь, как указано в ст. 182;

– вызывать начальника караула при обнаружении какой-либо неисправности в ограждении объекта (на посту) и при всякого рода нарушениях порядка вблизи своего поста или на соседнем посту;

– услышав лай караульной собаки, немедленно сообщить об этом установленным сигналом в караульное помещение.

173. Часовой на посту должен иметь оружие с примкнутым штыком (автомат со складывающимся прикладом без штык-ножа, штык-нож в ножнах на поясном ремне): в ночное время – в положении изготовки для стрельбы стоя; в дневное время – в положении “на ремень” или в положении изготовки для стрельбы стоя (приложение 9); на внутренних постах и на посту у Боевого Знамени автоматы с деревянным прикладом – в положении “на ремень", со складывающимся прикладом – “на грудь”, карабин – у ноги; крышка сумки со снаряжённым магазином (обоймами) должна быть застёгнутой.

В случае тушения пожара или борьбы со стихийным бедствием часовому разрешается иметь оружие в положении “за спину”.

174. Часовому запрещается: спать, сидеть, прислоняться к чему-либо, писать, читать, петь, разговаривать, есть, пить, курить, отправлять естественные надобности, принимать от кого бы то ни было и передавать кому бы то ни было какие-либо предметы, досылать без необходимости патрон в патронник.

Часовой должен отвечать на вопросы только начальника караула, его помощника, своего разводящего и лиц, прибывших для проверки.

175. Часовой обязан применять оружие без предупреждения в случае явного нападения на него или на охраняемый им объект.

176. Всех лиц, приближающихся к посту или к запретной границе, обозначенной указателями, кроме начальника караула, помощника начальника караула, своего разводящего и лиц, сопровождаемых ими, часовой останавливает окриком “Стой, назад" или “Стой, обойти вправо (влево)”.

При невыполнении приближающимся к посту или к запретной границе этого требования часовой предупреждает нарушителя окриком “Стой, стрелять буду” и немедленно вызывает начальника караула или разводящего.

Если нарушитель не выполнит этого требования, часовой досылает патрон в патронник и производит предупредительный выстрел вверх. При невыполнении нарушителем и этого требования и попытке его проникнуть на пост (пересечь запретную границу) или обращении в бегство после такой попытки часовой применяет по нему оружие.

177. В условиях плохой видимости, когда с расстояния, указанного в табеле постам, нельзя рассмотреть приближающихся к посту или к запретной границе, часовой останавливает их окриком “Стой, кто идёт?”. Если ответа не последовало, то часовой предупреждает: ‘Стой, стрелять буду” – и задерживает нарушителя. О задержанном нарушителе часовой установленным сигналом сообщает в караульное помещение и, не ослабляя внимания, продолжает охранять порученный ему объект и следит за поведением нарушителя.

Если нарушитель не останавливается и пытается проникнуть к охраняемому объекту (на пост) или после такой попытки обращается в бегство, то часовой производит предупредительный выстрел вверх. При невыполнении нарушителем и этого требования часовой применяет по нему оружие.

Когда на окрик часового последует ответ “Идёт начальник караула (помощник начальника караула, разводящий)”, часовой приказывает: “Начальник караула (помощник начальника караула, разводящий), ко мне, остальные – на месте”; если необходимо, часовой требует, чтобы приближающийся к нему осветил своё лицо. Убедившись, что назвавшийся действительно является начальником караула (помощником начальника караула, разводящим), часовой допускает к себе всех прибывших лиц.

Если же назвавшийся начальником караула (помощником начальника караула, разводящим) окажется неизвестным или находящиеся с ним лица не выполнят требования часового оставаться на месте, то часовой предупреждает нарушителей окриком “Стой, стрелять буду”. При невыполнении нарушителями этого требования часовой применяет по ним оружие.

178. При необходимости вступить в рукопашную схватку для защиты себя или охраняемого объекта часовой должен смело действовать штыком или прикладом.

179. В случае возникновения пожара на посту часовой немедленно сообщает об этом установленным сигналом в караульное помещение и, не прекращая наблюдения за охраняемым объектом, принимает меры по тушению пожара. При пожаре на технической территории охраняемого объекта или на объекте, имеющем внешнее и внутреннее ограждения, а также вблизи поста он сообщает об этом в караульное помещение, продолжая нести службу на посту.

180. В случае своего внезапного заболевания (ранения) часовой вызывает установленным сигналом разводящего или начальника караула, продолжая нести службу.

181. В крайних, не терпящих отлагательства случаях или при неисправности средств связи и сигнализации часовой может вызвать на пост начальника караула или разводящего выстрелом вверх.

182. Часовой отдаёт воинскую честь начальникам, которым он подчинён, и другим начальникам, прибывшим на пост в их сопровождении, по правилам, изложенным в Строевом уставе Вооружённых Сил СССР. При этом автомат из положения для стрельбы стоя предварительно берётся “на ремень”, а карабин – “к ноге”.

183. Часовой на посту у Боевого Знамени выполняет свои обязанности стоя в положении “вольно”. При отдании военнослужащими воинской чести Боевому Знамени часовой принимает положение “смирно”.

Во время приёма Боевого Знамени под охрану часовой обязан проверить исправность чехла (шкафа) и печати на нём. Выдачу Боевого Знамени он производит только по личному приказанию начальника караула и в его присутствии.

Если посту у Боевого Знамени угрожает опасность (пожар, наводнение или иное стихийное бедствие), часовой выносит Боевое Знамя в безопасное место и вызывает начальника караула.

184. Часовой у вскрытого хранилища (склада, парка) или во время производства работ на месте стоянки машин (самолётов, орудий или другой боевой техники) выполняет обязанности, указанные в табеле постам.

Часовой у огнеопасного хранилища (склада), кроме того, обязан:

– не допускать кем бы то ни было курения, разведения огня, стрельбы, а также пользования не предусмотренными табелем постам осветительными приборами около охраняемого объекта ближе указанного в нём расстояния;

– не допускать в хранилище (склад) в обуви и с фонарями, не предусмотренными табелем постам, а также с холодным и огнестрельным оружием.

185. Часовой, охраняющий арестованных на гауптвахте, обязан:

– знать число арестованных, находящихся под его охраной;

– находиться снаружи у дверей камер и наблюдать через смотровые окна, чтобы арестованные не нарушали установленных для них правил, следить за их действиями и поведением, не допускать порчи арестованными оконных рам и решёток, полов и стен;

– следить за тем, чтобы в ночное время в камерах арестованных было освещение;

– не выпускать арестованных из камер и не допускать к ним никого безличного приказания начальника караула, помощника начальника караула или своего разводящего;

– не разговаривать с арестованными, ничего не передавать им и ничего не принимать от них;

– не допускать приёма арестованными каких-либо передач с улицы, выбрасывания ими вещей и записок через окно на улицу и разговора арестованных с посторонними;

– получив просьбу арестованного вызвать выводного, доложить об этом разводящему, начальнику караула или его помощнику;

– немедленно вызвать начальника караула, его помощника или разводящего при невыполнении арестованными его требований;

– предупреждать арестованного (арестованных), совершающего побег, окриком ‘ Стой, стрелять буду”, а при невыполнении этого требования применять оружие.

При перевозке арестованных из одного пункта в другой, а также при передвижении их вне пределов гауптвахты обязанности часового по охране арестованных выполняет конвойный.

186. Часовой у входа в караульное помещение обязан охранять караульное помещение и не допускать к нему никого, кроме лиц, которым караул подчинён, если он знает их в лицо, и лиц, ими сопровождаемых. О приближении этих лиц часовой извещает установленным сигналом начальника караула и беспрепятственно пропускает их в караульное помещение. Всех остальных лиц, приближающихся к караульному помещению… часовой останавливает на расстоянии, указанном в табеле постам, и вызывает начальника караула или его помощника.

При плохой видимости, когда с расстояния, указанного в табеле постам, нельзя рассмотреть приближающихся к караульному помещению, часовой останавливает их окриком “Стой” и вызывает начальника караула или его помощника.

Обо всех происшествиях вблизи караульного помещения и обо всём замеченном, что может помешать выполнению караулом своей задачи, а также об услышанных сигналах с постов часовой немедленно докладывает начальнику караула или его помощнику.

187. Особые обязанности часовых применительно к условиям охраны и обороны каждого объекта указываются в табеле постам».

После этого выяснилось, что статьи 184, 185 учить было не надо, и Ромка решил, что это ирония судьбы, которая не позволила ему пропустить статью 185. Снова вспомнилась ухмылка Ми-Ми и тяжёлый, не по-стариковски цепкий взгляд. Как всегда в армии, инициатива оказалась наказуема. Ромку проверил Сдобнов, остался очень доволен, привёл в пример остальным и после этого поручил выучить обязанности разводящего. Некоторые курсанты откровенно и ехидно улыбались, когда Романов возвращался на своё место с новым заданием. Но ему было плевать, мозг хватался за любую возможность быть задействованным. Он не мог жить в состоянии амёбы, когда весь процесс жизнедеятельности сводится лишь к удовлетворению базовых инстинктов и отправлению естественных потребностей. Или надобностей, как сказано в уставе.

Но вот и первый караул. Им выдают из оружейки СКС – самозарядный карабин Симонова, построение. Все как-то посерьёзнели, даже остающиеся. Перекличка – и шагом марш на плац. На плацу развод караулов. Короткие инструкции – и шагом марш в караульное помещение. Идти около километра, дорога узкая, через лес. Темно, и только снег похрустывает под ногами. На плече – приятная тяжесть карабина. Ромка опять представляет себя партизаном. Они идут в шеренгу’ по двое – впереди спина с карабином, позади чьё-то дыхание, совсем близко тёмные стволы деревьев. Январский мороз крепчает, сейчас шесть вечера, то ли будет ночью. Они толком не знают, что будут охранять, кажется, автопарк, склады ГСМ и ещё что-то. Но знают, что будут это охранять, какой бы мороз или зной вдруг ни случился… Начальник караула, командир взвода Сдобнов. Ромкин разводящий, его же замкомвзвода Рахманов – красивый, улыбчивый парень с белыми, блестящими зубами. Сейчас он уже не кажется таким неприступным и бездушным, как вначале. С Ромкой общается легко, иногда даже переходя наличные вопросы – кто, откуда, кто папа-мама, скучаешь? Он сам москвич, ему всего двадцать один, но кажется, что между ними дистанция в целую жизнь, таким взрослым он выглядит. Взрослым не внешне, но как-то внутренне. Понятно, что за озорной, обаятельной улыбкой скрывается зрелый мужик, много чего прошедший и понявший в этой жизни. Ромке странно ощущать эту дистанцию, на гражданке ему приходилось делать серьёзные дела и с людьми гораздо старше, состоявшимися, но дистанция есть, она существует. Она так же очевидна, как серый бетонный забор, к которому они подходят.

Караульное помещение, приём-сдача караула, ещё раз проверка знания устава, снаряжение магазина боевыми патронами, поход в ночь за спиной разводящего – и вот он на посту. Один на один с ночью, морозом и тишиной. Тому, кто не бывал подолгу в замкнутых мужских коллективах, когда твоя жизнь каждую секунду на виду десятков глаз, не понять, какое счастье – просто побыть одному. Один на один со своими мыслями, с собой внутренним. Первое время он ещё насторожён, внимательно обходит совсем не маленький маршрут, проверяя одеревеневшие на морозе пластилиновые оттиски печатей, но вскоре становится очевидно, что сюда не доберётся не то что коварный диверсант, но вообще никто не доберётся. Вокруг полутораметровые сугробы, меж которых протоптана узкая тропка – его маршрут. Поверх шинели на нём огромный бело-жёлтый овчинный тулуп с роскошным воротником, очень тёплый, на ногах валенки, тоже белые и тёплые, поэтому мёрзнут только пальцы рук, но это сущая мелочь. Сразу понятно, что к выполнению боевой задачи Родина подходит серьёзно, и здесь уже никто не будет его морозить, гнобить и дрессировать по беспределу. Он – часовой, с боевым оружием и на посту, его права защищены законом и карабином, и в нём проснулось подзабытое уже чувство собственного достоинства. Вот в чём разница между караулом и нарядом на кухне. Он впервые за два месяца службы выполняет то, ради чего его призвали. В конце концов, служба в армии – почётная обязанность каждого гражданина СССР. А чистка картошки к таковой явно не относится…

Сутки в карауле прошли в приподнятом настроении, хотя, конечно, нелегко отстоять четыре смены по два часа, особенно с трёх до пяти ночи. Но удалось и поспать урывками в общей сложности часа три. В отдельной комнате без окон на деревянном помосте, чуть меньше метра высотой, на крашеных голых досках, не раздеваясь, вповалку спали караульные свободных смен. Кто-то приходил с поста и, как тюлень, лез в самую середину, где теплее, кого-то будили, светя фонариком и дёргая за ногу, и он, очумелый, выбирался – на остальных спящих это не производило никакого впечатления. Никто не просыпался, даже если лезли прямо по нему. Ты касаешься головой нагретых до тебя досок и проваливаешься в долгожданную темноту. Вокруг густая, вязкая, чёрная пустота без единого проблеска – и сознанию не за что зацепиться, поэтому нет ни снов, ни чувства времени. Ты уронил голову, и вот тебя уже дёргают за ногу…

* * *

– Курсант Романов!

– Я!

Старшина роты, старший прапорщик Визитиу, с самого начала невзлюбивший Ромку, смотрел привычно недовольно, но с каким-то непонятным интересом: «Там тебя на КПП дожидаются. Даю сорок пять минут на свидание!» Сердце забилось, кровь прилила к голове, он еле сдержался, чтобы не спросить: кто? Старшина всё равно не ответит, иначе бы сразу сказал, а вопрос только даст повод для какой-нибудь грубости.

– Разрешите идти!

– Разрешаю…

Старшина был явно разочарован. Ромка отдал честь, чётко повернулся, сделал три строевых шага, чтобы опять-таки не дать повода себя потренировать на дорожку, и, только оказавшись за дверью казармы, рванул изо всех сил. Мысли путались в голове: кто, кто его ждёт на КПП? Мама? Исключено, она бы предупредила. Неожиданно нашедшийся отец? Практически исключено, он с огромной вероятностью там, где ему и положено быть, дом вора – тюрьма. Кто-то из многочисленных бывших подружек? Вряд ли, он порвал со всеми. Менты? На мгновение стало нехорошо, и Ромка почти с любовью посмотрел на проплывающие мимо серые двухэтажные казармы, бетонный забор с колючкой поверху и белые, отутюженные лопатами, выровненные по кантику прямоугольники снега. А остающиеся почти два года службы впервые показались отнюдь не бесконечными. Впрочем, его бы не так вызывали в этом случае – он же может сдёрнуть. Вроде отлегло. Может, Катя? Вспомнилось юное, безумно красивое, но перекошенное злобой лицо: «Так ты хочешь всё отдать – квартиру, машину, деньги, жениться на мне, ни кола ни двора, и свалить в армию?! Это, по-твоему, сохранить честь?!» А в конце: «Ну и проваливай, деревня недоделанная!» Ромка с удивлением обнаружил, что впервые не испытывает никакого волнения при этом воспоминании. А казалось, что боль не пройдёт никогда. Да, генерал Мороз и старший сержант Осокин оказались лучшими врачами от душевных недугов. Он влетел на КПП.

Светка! Её лицо вспыхнуло. В первый момент показалось, что она хочет попятиться. Но вот, словно собравшись как перед прыжком в воду, она построжела лицом и сделала шаг ему навстречу. Он широко распахнул руки и с ходу обнял её, поднял, закружил! На глазах скабрёзно лыбящихся дневальных по КПП. Господи, какую нежность и благодарность он испытывал, обнимая худенькие плечи в каком-то подростковом пальто с жиденьким рыжим воротником, ощущая под грубой тканью, как напряглась, а потом расслабилась её спина. Они зашли в комнату для свиданий. Там никого не было.