Игорь Епифанов
Веселая прогулка в преисподнюю
Часть 1
ПРОЗА
Бордель для Марфы Степановой
Обер – полицмейстер тяжело опустился в просторное кресло за рабочим столом. Он рассчитывал закончить свой день пораньше. Не получилось. Из канцелярии принесли почту. Среди важных документов, можно сказать, государственного значения, лежали изрядно поднадоевшие челобитные, уведомления о выполненных поручениях и одно удостоверение в виде разрешительного письма на имя крестьянки Марфы Степановой. Упомянутой в письме особе разрешалось открыть и содержать до 1 января 1901 года на улице Сретенской в доме Брещинского дом терпимости с правом иметь в нем не более десяти женщин.
Обер – полицмейстер задержал свой усталый взгляд на удостоверении. Ему показалось занятным то обстоятельство, что даму по имени Марфа Степанова он знавал лично во времена не столь отдаленные и в доме Брещинского, кажется, бывал неоднократно.
– Экое совпадение – подумал генерал и добавил: – не припомню я что-то, чтобы раньше Сретенка таким спросом пользовалась. И все под носом у начальства норовят. Выгоду ищут, наверное.
Сюда в канцелярию полицмейстера приходили многочисленные жалобы домовладельцев и жильцов, испытывающих неудобства от близкого соседства с притонами. Обитатели домов терпимости и их посетители раз от разу устраивали пьяные оргии на улице, чем гневили добропорядочных горожан.
– Эх, Марфа – вздохнул генерал – подкинула ты мне забот: еще как минимум на полчаса задержусь – и с этими словами он извлек из стола увесистую папку. В ней он держал досье на промышлявший развратом люд. Среди документов был список содержателей и содержательниц тайных притонов разврата и легальных домов терпимости. Из восьми названных в списке домов терпимости два размещались в Сретенской части. На первом участке притоном заведовали Белоусов Семен и Николаева Екатерина из крестьянского сословия.
– Кирилл, – позвал генерал помощника, – Кирилл, подойди сюда, – снова повторил генерал. Однако услужливый и в то же время пунктуальный Кирилл не отзывался.
– Эх, шельма, научился у англичан хорошим манерам, за работой не гонится. Ладно, завтра продолжим.
Утром следующего дня обер – полицмейстер позволил себе задержаться на 15 минут. По пути на работу заехал в лавку Ильина, у которого не раз покупал картины русских художников и миниатюрные скульптуры. Войдя в кабинет, Иван Сергеевич почувствовал свежесть сквозняка, пробежал взглядом по кабинету – увидел порядок во всем и успокоился: помощник на месте. Помощник главного полицмейстера Кирилл хорошо знал характер своего шефа и его пристрастия. Он знал, что для шефа полиции лучше закрытые непроглядными тучами небеса, чем наглухо закупоренные окна в его кабинете. Глоток чистого воздуха полицмейстер ценил не меньше, чем глоток чистейшей родниковой воды. А родниковая вода, кстати говоря, доставлялась генералу каждую неделю из святого источника.
В тяжелую тесаную дверь постучали. Это был его помощник.
– Здравия желаю, господин обер-полицмейстер.
– Здравствуй, Кирилл. Хотел я тебе вчерашнего дня поручение дать, да не нашел тебя.
– Позвольте, Иван Сергеевич, до шести вечера я был в вашем распоряжении и вовсе не покидал помещения. А позже, мне надобно было успеть заглянуть на Мясницкую, по вашему же поручению.
– Да знаю, знаю. Ну, как, успел?
– Успел.
– Хорошо, об этом позже. Коль скоро ты был на Мясницкой, не спрашивал ли тамошнего старосту по поводу тайных притонов?
– Спрашивал. Говорит, что еще два тайных притона появились на прошлой неделе в том районе.
– Кто заправляет там, знаешь?
– Да, известно. Крестьянка Шувалова Ксения и мещанка Шекманова Мария.
– Ты вот что, дружище, принеси мне сейчас отчеты врачебно-полицейских комитетов за последние пять лет и письмо от 13 числа прошлого месяца из Канцелярии его Высочества. Да, и еще кое-что: я хотел бы получить все документы, которые у нас есть по Марфе Степановой. Вот письмо, – и генерал извлек документ, отложенный им на край стола, и наполовину прикрытый распахнутой папкой для бумаг – У нас должна быть фотография этой женщины. Я хотел бы найти ее.
Увидев вопрос во взгляде Кирилла, Иван Сергеевич уточнил:
– Я хотел бы найти Марфу Степанову.
Кирилл явно ждал этого уточнения. Хорошо зная шефа, как благовоспитанного и интеллигентного человека, он ни разу не замечал за ним каких – либо пагубных привычек или необдуманных поступков, способных нанести вред его репутации. Общение с разночинным людом было для шефа таким же обыденным делом, как и перерыв на обед. Но лишь в редких случаях он делился с помощником своими личными впечатлениями. К числу таких случаев, например, относились всякие нелепые истории и несуразности, рассказанные случайными собеседниками.
Прошло минут пятнадцать, не более того, как снова раздался предупредительный стук в дверь, и в последующий миг она широко отворилась. Кирилл вошел с кипой бумаг на руках и, не дожидаясь приглашения, в мгновение ока воздвиг на генеральском столе небольшую пирамиду.
– Вот, Иван Сергеевич, то, что вы просили. Отчеты комитетов, письмо его Высочества, и, собственно, персональное дело Марфы Степановой, а к нему фотография. Настоящее местонахождение Степановой установлено.
– Спасибо, Кирилл, – принимая документы и разглядывая титулы, Иван Сергеевич, на несколько мгновений примолк, и тут же выдал новое распоряжение: – Пригласи Степанову послезавтра к нам, в Управление, к 11 часам пополудни.
Отложив персональное дело Марфы на край стола, обер – полицмейстер погрузился в отчеты. Именно погрузился, потому как, листая страницы, он как будто бы спускался по ступеням времени на самое дно социальной жизни. Статистика всей сухостью своих голых цифр колола глаза. Всякий раз, когда градоначальники пытались ограничить масштабы проституции в Москве, промышлявшие развратом женщины из легальных домов терпимости уходили в подполье. А уж там – то, свободные от догляда и обязательств, проститутки зарастали грязью и разносили споры сифилиса. Изучив документы, полицмейстер с напряжением погладил лоб, как будто хотел навсегда избавиться от морщин.
– Да, от комитетов проку мало – вслух рассуждал Иван Сергеевич: – Докладывать его Высочеству надобно.
Обер-полицмейстер встал из-за стола, чтобы немного размяться. Неторопливо прошелся по кабинету, будто подгонял тучную думу свою. И остановился перед окном. В воздухе пахло весенней сыростью и пряностями. Аромат доносился из расположенной поблизости лавки колониальных товаров. Насытив кровь ароматным кислородом столицы, шеф полиции вернулся к рабочему столу. С фотографии смотрело довольно красивое ухоженное лицо зрелой женщины.
Обер-полицмейстер давно не испытывал такого живого интереса к знакомой, но изрядно подзабытой личности. Марфа Степанова ему запомнилась среди множества особ женского рода, потому что сразу же понравилась. Девица сия отличалась редкостной рассудительностью и красотой, присущей лишь избранным представительницам ее сословия. Точеная фигурка, аккуратность в одежде, и то, что французы называют «les belle maniers». А взгляд какой – просто наваждение! Лучистый и открытый. За блеском ясных глаз, как за дорогой портьерой, искусно маскировались грешные мысли. Впрочем, осуждать ее за это он не мог ни тогда, ни сейчас. Трудно было представить, как она с ее тонкой талией впряжется в неподъемную повозку крестьянского хозяйства, чтобы через несколько лет лишиться тех славных изгибов тела, которые возвышали ее над средой и испортить удивительно тонкий рисунок кожи узлами натруженных вен. Да, она была не такая как все. Именно это обстоятельство больше всего смущало полицмейстера. Он отдавал себе отчет в том, что сам стал когда – то жертвой ее чар, и тем уже повинен.
«-Итак, идти или не идти?» – Иван Сергеевич призадумался.
– Не по чину мне вроде как по притонам шляться. Но с другой стороны – кто сказал, что я иду в бордель? Я иду в обычный мещанский дом, не более того. Имею право… – и, как будто опомнившись, поправил ход своих мыслей: – Боже правый, о чем это я?
В иное время генералу и в голову не пришло бы искать оправдания в таком привычном для него деле, как хождение в народ. Его всегда влекло туда, где, не зная устали, кипела суетливая разночинная жизнь. И он был частью этой жизни, ни на минуту не забывая, однако о службе.
И он решился.
На другой день, аккурат перед обедом, обер – полицмейстер отправился в памятный ему дом Брещинского. Швейцар, завидев генерала, раскрылечился, отставив левую ногу, будто собирался выполнить гимнастическое упражнение.
– Добро пожаловатьс, ваше вышкоблагородие.
– Здоров – произнес обер- губернатор, а про себя подумал: «картавый какой – то».
– Ты вот что скажи мне – нет ли у вас новых питейных или других увеселительных заведений?
– Да вроде как собирались трактир какой-то открывать. Да вместо него, слыхал, бордель удумали. Пока что, слава богу, тихо. Но боюсь, покойная жизнь моя скоро кончится, вышкоблагородие.
– Жалуешься?
– Да что вы! Это я так про себя думаю.
– Ты вот что, как тебя нарекли родители?
– Тимофеем.
– Присматривай за публикой, Тимофей. Особливо, если будут докучать добропорядочным гражданам. А нечестивых и буйных сразу бери на заметку. Ежели что – полицейская часть рядом, поди, знаешь где.
– Как не знать, ваше благородие. Почитай, напротив, живу.
– Местный, значит. Тем лучше. Ну ладно, бывай.
– Желаю здравствовать-с, – услужливо поклонился швейцар.
На второй день Марфа Степанова пришла к обер-полицмейстеру. Строго к назначенному часу. Минута в минуту. Он узнал ее. Когда увидел накануне фотографию – слегка усомнился. А теперь, когда увидел эту женщину воочию, посмотрел ей в глаза – сомнения вмиг развеялись – перед ним стояла его старая знакомая. Двадцать с лишним лет минуло с той поры.
– Ну, здравствуй, Марфа Степанова. Надо же, свиделись. Дело, слышал, свое заводишь?
– Что ж, Иван Сергеевич, не прозябать же в старости в нужде.
– Ты, Марфа, видной была девицей в юности. Только, кажется, со здоровьем у тебя не все ладно было.
– Да что вы, кормилец, вспомнили же такое. Было раз по глупости, по – молодости. Я чиста, как весеннее небо. Простите, но медицину я уважаю. Вы, голубчик, ежели желаете…
– Да, Марфа, хороша ты была в девках, и сейчас – не хуже, – перебил ее обер -полицмейстер. Но не о любви хочу говорить с тобой. А больше о страданиях телесных, любовью причиняемых. Знаешь, сколько в столице больных сифилисом? Калинкинская больница уже не вмещает всех освидетельствованных. В Канцелярии его Высочества бьют тревогу. И зараза сия от домов терпимости исходит. Справки подделывают. На осмотр не являются.
– Что до меня, кормилец, не беспокойтесь. Я девок своих сама лично проверяю. И публика у меня приличная, не то, что эти голодранцы с Каланчи. А девочки проверенные, не боитесь.
– Это тебе бояться надо, а не мне – неожиданно засмеялся обер-полицмейстер.
– Знаешь что, Марфа, давай с тобой договоримся. Если узнаешь, откуда зараза разносится, сообщи. Я тебе лишний раз докучать не буду. Если в твоем хозяйстве все в порядке будет – живи и наслаждайся жизнью, как умеешь. А мне супротив болезней общества надо выступить. Так что заразу с корнем вырывать буду. Договорились?
– Договорились, кормилец, – и, как будто вспомнив, что не сказала самого важного, Марфа произнесла: – Какой вы все-таки мужчина!
– Какой? – едва сдерживая иронию, с видом педантичного человека спросил обер-полицмейстер.
– Особенный. Благородный и…
– Ну, говори уж, по старой памяти пойму.
– Очень привлекательный.
Губернатор сдержанно улыбнулся. «Льстит, белокурая… Но все – равно, приятно».
– Ну, ладно, ладно, ступай. Понадобишься – позову.
Марфа неторопливо покинула кабинет начальника полиции.
Обер-полицмейстер вновь остался один. Он был доволен собой.
– Что ж, с Марфой разобрались. Девка – не промах. Но с законом в ладах. Во всяком случае, Степанова может не беспокоиться за свое хозяйство – у нее пока все чисто, с белого листа начинает. А кто у нас следующий?…
Генерал снова вернулся к слегка потрепанным папкам, в которых хранилось досье на полторы тысячи московских проституток. По ним можно было сделать вывод, что промышлять непотребством шли далеко не первые красавицы. И не от хорошей жизни.
– А вот и барское сословие выглянуло – вслух произнес обер-полицмейстер и продолжил свою мысль, читая дальше: «– Кошелевский Наполеон Антонов, дворянин. Ну и наградила его матушка именем. Интересная, между прочим, персона. Надо бы его проверить. А ну какие еще другие подвиги совершал».
И потирая руки, как будто освобождаясь разом от ломоты в суставах и «канцелярской» грязи, обер-полицмейстер с некоторым воодушевлением позвал помощника: – Кирилл…
Он почувствовал, а может, и знал уже наверняка, что в барском подворье их ждет настоящая работа. Так бывает, когда человек после долгих сомнений и раздумий принимает непростое, но очень важное для судеб других людей решение. И оно, это государственного значения решение, подчас зависит от того, в каком настроении пребывал человек.
Ярмарка принцев
Есть у меня друг. Настоящий волшебник. Однажды он пригласил меня в удивительную страну (вы о ней, наверное, слышали). И хотя я уже давно перестал заглядывать в миры непознанные, свитые из грез, я все – таки согласился. Кто ж отказывается от таких предложений? Тем более, если его сделал друг.
– Ты будешь удивлен сегодня тому, что увидишь. А удивившись, конечно, захочешь спросить. Спрашивай, друг мой. Я всегда буду рядом. Только не перебивай, пожалуйста, меня, когда я буду говорить. Во всем остальном ты абсолютно свободен. Как, впрочем, и все, кто сегодня будет присутствовать на нашем празднике.
– А какой сегодня праздник? – поинтересовался я.
– День исполнения заветных желаний. Жители волшебной страны называют его «ярмаркой принцев». По сути это верно лишь отчасти и вообще эти два слова плохо сочетаются друг с другом. Однако я не возражаю против названия. У людей есть свобода выбора. Есть право на определение. И я его принимаю.
Итак, ты готов, друг мой? Тогда закрывай сейчас же глаза. Считай до пяти. А потом открой их снова. Через пять мгновений ока мы будем там. Полетели!
Я открыл глаза. Широко развел дуги бровей. И удивился! Я почувствовал удивительную легкость бытия и радость на сердце, от того, что я здесь. Возможно, на меня подействовал свежий ветер, который создавал вокруг необычайную атмосферу. Так много воздуха мои легкие никогда еще не получали!
Я стал с любопытством осматриваться и увидел высоко над головой огромный свод. Он простирался так далеко, что невозможно было разглядеть его границ. Ветер раскачивал его, словно шелковый парус. Мне сразу это напомнило гигантский цирк – шапито. Но прошу вас – не умаляйте размеров этой страны! Ее невозможно измерить квадратными милями или верстами.
Ветер, тем временем, усиливался, демонстрируя собравшимся свою волшебную мощь. Его ждали, как ждут благодатный огонь на священной земле. Он – первовестник Чуда. И оно непременно произойдет сегодня. И я его увижу!
Мой друг и добрый волшебник, как и обещал, был рядом. Мы стояли на широком пьедестале, воздвигнутом посреди шатра. Вокруг нас, внизу, было много людей, которые не спеша прогуливались по огромной площади в ожидании главного события. Они ждали его свыше, как и ветер, и раз от разу поднимали взор к трепетавшему шатру. Я посмотрел внимательнее на них. И снова удивился. Это были женщины. В цветах и перьях, в красивых дорогих и совсем простеньких платьях, с косами и без – все наше окружение состояло из одних только женщин! И тысячи восторженных глаз лучами надежды освещали чудесное действо.
На подиуме появились девушки – фрейлины. Очень красивые. Грациозные как лани и нежные как фиалки. Им одним было дозволено обнажить ноги. Эти прелестные создания помогали кудеснику творить чудеса. За моей спиной сомкнулось кольцо. Чудо – фрейлины окружили волшебника и внимали его наставлениям. Я не слышал, что именно говорил мой друг, но, судя по их лицам, что – то весьма важное. Даже в чудодействии, оказывается, без помощников не обойтись.
Сказочное совещание длилось не более трех минут. Кольцо разомкнулось, и очаровательные создания устремились вниз по трем широким лестницам. Я стоял в самом центре подиума, так что юные грации, словно, бабочки пролетели мимо меня, едва не касаясь моих рук. При этом они мило улыбались. Открыто и искренне. Так могут улыбаться только дети. Или очень счастливые люди. В этот миг и я почувствовал себя таким. И это чувство не покидало меня до самого окончания праздника.
Я смотрел на полуобнаженные стройные женские тела и … не видел плоти. Передо мной явилось совершенство, созданное Творцом, и я не смел даже мысленно посягнуть на него. Но откуда взялась эта непорочность? Я посмотрел на волшебника. И увидел на его лице такую же замечательную улыбку. Надо быть настоящим волшебником, чтобы сделать уста, причастные к обольщению, носителем невинности и чистоты. Пришло время удивиться самому себе.
Волшебник сделал несколько шагов вперед. Поравнявшись со мной, мягко положил мне на плечо свою руку. Вернее, лишь коснулся плеча и с той же пленительной улыбкой произнес: – Мы начинаем.
Это было сказано тихо, вполголоса. Не успел он отойти от меня на пару шагов, как слова эти разлетелись эхом во все концы сказочного королевства. Волшебный ветер легко подхватил их и вдохнул в них свою силу. Мой друг не дошел до края подиума, нависавшего горной скалой над площадью. Он остановился в тени софитов. Думаю, что никто, кроме меня и ближайшего окружения не мог в эту минуту увидеть его лица. Кудесник и чудотворец, главный режиссер праздника, пожелал остаться в тени, чтобы не привлекать к своей персоне внимания благороднейшего общества.
И вновь над головами собравшихся зазвучал голос исполина, сравнимый по силе звука разве что с раскатом грома отступающей грозы. Но не было в этом голосе ни угрозы, ни превосходства. Он был таким же мелодичным и бархатным, каким услышал его я в самом начале нашего пути.
– Дорогие друзья, милые сестры. Сегодня, по установившейся традиции нашей волшебной страны исполнится ваше самое заветное желание. Каждая из вас найдет здесь своего принца, и вместе с ним вы сможете вернуться туда, откуда прибыли. Соединившись здесь, вы также сможете прожить долгую и счастливую жизнь там. Вы здесь сегодня потому, что заслужили свое счастье. И вы его непременно получите. Но за чертогами волшебной страны однажды полученное благо надо еще суметь сохранить. Помните о том, друзья мои, что даже самый дорогой, бесценный дар может быть утерян или разрушен. Желаю всем вам, чтобы ваши мечты и впредь сбывались. А добродетели прирастали. И не волнуйтесь, пожалуйста. Ваш принц найдет вас, свою единственную и неповторимую принцессу. Осталось только чуточку подождать. Кортеж уже совсем близко.
Волшебник слегка приподнял правую руку и сделал движение, как будто подгонял ветер. Верный слуга и союзник чудотворца в тот же миг засвистел, пронесся вихрем по верхам, покачал купол и раскинул едва заметную для глаз тончайшую ковровую дорожку от самого шатра до пьедестала.
Я открыл рот от удивления. Первыми на эту дорожку ступили львы. Большие гордые кошки миролюбиво перебирали огромными лапами, как будто не шли, а плыли. Почтеннейшая публика также открыла рты, зачарованная чудесным видением. В глазах женщин не было страха, а на лицах можно было прочитать восторг и удивление.
Спустившись к пьедесталу, чудо – звери вдруг превратились в бронзовые изваяния. Четыре кошки, как стражи, расселись по углам подиума. Другие спустились вниз по трем лестницам, заняв сторожевые места на переходах. Пьедестал и ведущие к нему лестницы обрели парадный вид.
Не успело завершиться первое действо, поразившее благороднейшее общество, как ковровая дорожка вновь засияла, и по ней понеслась карета, запряженная тройкой благородных оленей. Лесные гости вмиг доставили карету к пьедесталу. Из нее вышли двое молодых людей: принц и паж, облаченные в праздничные одежды. Оба юноши были необычайно красивы и очень галантны. Принц держал в руках благоухающий букет из свежих роз. Как только дверцы кареты захлопнулись, она рассыпалась во все стороны сверкающим бисером. Озорной ветер подхватил его и, играючи, разнес по площади. А благородные олени, так же как и львы, налились бронзой и опустились на площадь, величаво подняв рога.
Паж сделал несколько шагов по пьедесталу и ступил на лестницу, на которой стояли барышни, с трепетом ожидавшие встречи со своим единственным и неповторимым мужчиной. Паж взял одну из них за руку. Сделал это очень вежливо, с надлежащим такому случаю поклоном. И подвел избранницу к принцу. Это была незабываемая встреча. Влюбленные, предназначенные друг другу, казалось, только ее и ждали всю жизнь. Сбылась заветная мечта.
Сияющие глаза восторженной невесты заворожили меня. А принц каков – просто сказочный! Это была первая пара. Самая красивая. На нее устремились взгляды сотен глаз других потенциальных невест. Все ждали, что скажет принц. И он сказал: – Любимая, я нашел свое счастье!
И они поцеловались под радостный гул присутствующих. Поцелуй был коротким. Принц не спешил уводить свою принцессу с пьедестала, несмотря на то, что им было, что сказать друг другу. Рядом с ними стоял еще один человек, к кому следовало бы непременно обратиться влюбленной паре. И юноша, повернувшись лицом к волшебнику, произнес: «– Спасибо, отец. Благословите нас».
– В добрый час – кротко ответил улыбающийся волшебник. Сказал тихо. Для них одних. И только они и услышали его.
За первой колесницей пошла вторая, третья, четвертая… Одна за одной. Кареты исчезали так же стремительно, как и появлялись. Возлюбленных пар становилось все больше и больше. Торжество, начавшись на пьедестале, продолжилось на площади, украшенной бронзовыми скульптурами, разноцветными шарами, миниатюрными водопадами и фонтанчиками.
Среди дефилирующих пар появились шуты и фокусники, которых раньше я почему – то не замечал. Все это отчасти напомнило мне ярмарку, если бы не одно обстоятельство. Здесь не было крикливых торговцев, погонщиков скота и прочих шумных завсегдатаев балагана. Это была не базарная площадь, а самая настоящая дворцовая. Никто никого не толкал, не перебивал, и не злословил. Высокие манеры отличали всех присутствующих. И даже шуты не позволяли себе фамильярностей, а были на редкость учтивы.
Всеобщая волна праздника вовлекла и меня в свой круговорот, и я не заметил, как оказался в самом центре площади. Мне приветливо улыбались, и я отвечал тем же. Как то легко и радостно было на душе. Сердце переполнилось любовью. Ничего подобного я не испытывал прежде. Как просто здесь любить людей. И вместе с ними радоваться их счастью.
И вдруг меня словно осенило. Я понял, зачем добрый волшебник пригласил меня в свою сказочную страну. Трудно жить на земле без любви к людям. Мой друг убрал невидимые шоры с моих глаз, растопил в душе лед недоверия и непонимания. Окропил сердце свежестью утренней росы, открыл его для искренних слов и добрых побуждений. Здесь, как в высокогорной долине, воздух настолько чист, что открытому сердцу не грозят вирусы (язвы) человеческих пороков. Боже правый, я вижу мир его очами!
Тот, кого я хотел увидеть сей же миг, стоял рядом со мной.
«– Волшебник, ты сотворил великое чудо! И мне не надо ничего объяснять. Достаточно сказать тебе «спасибо». Именно это я хотел ему сказать. Но он прочитал мои мысли по глазам и ответил:
– Спасибо и тебе, друг мой, что принял дар и не стал его разменивать на мирские соблазны. В чистоте своей ты познаешь счастье. Сегодня и твой праздник. Ликуй и радуйся вместе со всеми!
Если бы шестикрылый Серафим оказался бы поблизости, я попросил бы его поднять меня на крыло, чтобы вместе любоваться картиной всеобщего веселья. Бал был в самом разгаре. А принцы, словно ангелы, продолжали свое чудесное сошествие, принося дамам сердца своего восхитительные цветы. Почувствовав себя желанным гостем на этом празднике жизни, я с ненавязчивым любопытством принялся разглядывать общество.
Первое, что я заметил, так это то, что принцы разные. Настолько, насколько разными бывают обычные люди. Даже в одежде чувствовалось это различие. Кто-то явился в расшитом камнями камзоле, кто – то в пиджаке с галстуком, а кто-то во фраке. Но все они были безупречны в выборе нарядов, одеты с иголочки и вполне соответствовали этикету бала. Более того, их облачение соответствовало нарядам их избранниц. Будто какой – то талантливый и очень проницательный мастер творил одежду для всех будущих пар.
Неожиданно для себя я увидел знакомое лицо. Кажется, я много раз встречал эту милую женщину в нашем тесном светском мире. И хотя ей было далеко за тридцать, она была одинока. Я запомнил ее взгляд, ее лицо. Красивое и благородное. Такие мимолетные встречи почему – то долго остаются в памяти. И все же я с трудом узнал ее. От грусти, которая всегда присутствовала в ее глазах и оставляла тень на лице, не осталось и следа. Теперь же она светилась счастьем, потому что встретила его. Мужчину своей мечты. Они шли под руку, не спеша, и получали удовольствие от общения друг с другом и от осознанной возможности унести свое счастье с собой. Свить уютное гнездышко и наслаждаться жизнью, разделив печали и радости пополам. Я глядел на эту женщину и очень радовался за нее. Правду говорят люди: ничто так не преображает человека, как любовь!
Однако сегодняшняя ярмарка уже тем была замечательна, что оправдывала надежды не только видных и красивых дам, она щедро одаривала всех, в том числе малопривлекательных, но, тем не менее, достойных любви и внимания. Одну такую девушку я заметил возле фонтана с красивой античной чашей посередине. У журчащего ручейка также сидел бронзовый лев, и, кажется, даже немного улыбался. И два бронзовых красавца – оленя, также стоявшие с обеих сторон фонтана, были явно довольны происходящим. Только на лице девушки не было улыбки. Точнее, она пряталась. Как будто стыдилась чего – то. Острый носик юной особы был немного вытянут, скулы слегка выдавались вперед, а тонкие губы сжимались дугой, подчеркивая и без того заостренные черты лица. Девушка изрядно волновалась, ведь ее принц задерживался. Вероятно, он не поспевал в числе первых войти в приготовленную карету, а может, ему просто не хватило экипажа. А вдруг он не увидит ее? А вдруг пройдет мимо? Но я -то был уверен в том, что он где – то совсем рядом и, более того, я даже чувствовал его приближение.
Собственно никто и не понял – откуда он появился. Все произошло очень быстро. Даже долгожданное счастье всегда неожиданно потому, что в первый миг ты не можешь в него поверить. Но случилось то, что должно было случиться. К той самой девушке подошел ее принц. Такой же галантный и, кстати, такой же красивый, как и другие избранники.
Я невольно подивился такому неожиданному союзу. И совершенно напрасно. Ведь это не мы решаем: какую красавицу или какого красавца нам любить. И разве красота всегда видна снаружи? Бывает, что в самом красивом кувшине хранится самое кислое вино. И только распознав вино на вкус, ты сможешь сделать правильный выбор.
– И то не всегда, – услышал я над ухом знакомый бархатный голос. Я, конечно же, сразу узнал его. Это был волшебник. И он продолжил:
– Незрелое вино изменчиво. Но бывает хмельнее старого. Как тут не ошибиться?
– Вы не перестаете меня удивлять – искренне признался я. Мою искренность можно было измерить широтой улыбки Волшебника.
– Ты удивляешься тому, что видишь каждый день. Любовь не объяснить одним лишь разумом. Без сердца здесь не обойтись.
– Да, я понимаю это. Но никогда, наверное, не перестану удивляться, – признался я.
– Чудо всегда удивляет. И рождает новое чудо. Ты же понял, зачем я тебя пригласил сюда, в эту маленькую, удивительную страну.
Мне кажется – я задыхался от чувств, переполнявших меня. Хотелось слушать чарующий голос моего необыкновенного спутника. Хотелось петь и танцевать под звуки классической музыки, и просто веселиться вместе со всеми. Однако у меня появилось ощущение, что я должен сделать еще что-то очень важное. Что именно? Я не мог найти ответа. И, как обычно, обратился за помощью к Волшебнику.
– Наш бал завершается. Он завершается для нас. Мы свою миссию выполнили. И нам пора возвращаться. Сегодня здесь соединились сердца влюбленных. Для них мелодия их первой встречи будет еще долго звучать. Никто сегодня не остался без любви и внимания. Не так ли? – при этом он выразительно посмотрел на меня с легким изумлением.
И тут я сообразил, что я должен сделать. А мудрый Волшебник, слегка кивнув головой в знак одобрения, повторил: – Пора, мой друг…
– Пора, пора вставать, милый, – услышал я нежный женский голос.
Я ощутил прикосновение горячих губ. Открыл глаза. Передо мной сидела моя дорогая супруга и ласково улыбалась. Я не удержался и расплылся как солнышко. И с таким же пылающим взором, с обжигающим ресницы чувством, я сказал жене:
– Любимая, я нашел свое счастье!
Зов пращуров
По краю поля, густо поросшего медоносной травой и ковылем, прошелестел свежий ветер. Маленькая дочка вдруг всхлипнула. Живо интересуюсь: «– Что с тобой, малышка? Почему плачешь?»
– Мне грустно, потому что я никогда не видела своих прадедушек.
Успокаиваю ее: «– вы обязательно встретитесь, но позже, в лучшем мире. Они были достойными людьми. И ты будешь такой же – мой маленький очаровательный человечек».
Знала бы ты, дочь, как хотел я в малолетстве взять деда за руку и повести его за собой по тропе, которую я только что протоптал. Показать три необычных камня, отрытых на конце огорода, которым я дал имена былинных богатырей. Но, не пощадила война моих дедов. Земля, пропитанная потом и кровью, приняла тогда еще молодых мужчин, оторванных от семей и брошенных на поле брани.
– И я не видел твоих прадедушек. Только на старых фотографиях.
Поле, на котором мы стояли, тоже было полем брани, лютой сечи, засыпанной многовековым, культурным слоем. Когда – то на этом месте был русский град, равный стольному по величине и силе. Град воинов и землепашцев – древняя Рязань. А ныне – городище, на котором, собственно нет ничего, кроме развалин церкви с глубоким подвалом (возможно, в нем прятались прихожане). Здесь полегло великое воинство, предки наших предков. За что? За Родину. За родных и близких, детей и стариков.
В двух километрах от этого места старинное село. В нем древний храм, с ликом Христа над вратами, таким же, как на знаменах русских князей, собиравших дружину для защиты родной стороны от ворогов. Бог хранил здешний люд. Местные жители говорят на языке пращуров. Старославянский язык искусно переплетается с современным русским языком, придавая ему особую певучесть. Здесь, как и восемь веков назад отпевают воинов на языке вечности, родном языке. И до сих пор земля русская принимает убиенных войной потомков древних воинов. За что гибнут они? За вечный сон над этой равниной? За грехи не успевших к причастию пращуров?