Игорь Азерин
Эра падающих звёзд
Поезда всё не было, и Кадушкин о чём-то тихо разговаривал с Надей на заднем сиденье, Рахматуллин смотрел на закатный пейзаж, а Кинулов нервно стучал по баранке ладонями.
– Что же она не пускает? – не выдержал Витаминыч. – Может, сказать ей?
Ильяс посмотрел на женщину, потом перевёл взгляд на салонные часы:
– Не надо, ждём. И смотри по сторонам.
– Да ну, что, засаду на нас здесь устроит кто-то?
Рахматуллин метнул недовольный взгляд на Кинулова – тот сник.
Шли минуты. Надя и Денис замолчали.
– Динька, – Витаминыч на секунду повернул голову, – ты бы рассказал что-нибудь интересное, что ли, с юмором.
– А вот было дело во время моей срочной службы, – моментально, словно игла упала на грампластинку, включился Кадушкин. – Стояли мы в оцеплении. Тогда сбежал у нас один. Смотрел он, значит, порнуху на мобильнике, и увидел свою тёлку. Она на том видео с каким-то его знакомым была, да ещё снимал их кто-то. Расстроился сильно – получается, его либидо тут придавили уставом и бромом, а на гражданке свобода сексуальных отношений! В общем, рванул этот кабан домой.
– Тоже сняться с ней захотел, – блеснул Кинулов надраенным… от частого использования… шаблоном мысли.
– Вот. Это я для тебя рассказываю, чтобы тебе интересно было. А теперь продолжу для товарища лейтенанта и для Надюши. Ага, стоим в оцеплении. А со мной служил такой… Нюркин. Удивительная личность! Все, кому в жизни пришлось быть рядом с ним, испытали психологическое потрясение. Я – тоже. Это такая персона, такая… Если тревога, или построение, или работы – и вдруг слышен громкий звук и что-то покатилось, то все у нас знали: Нюркин навернулся, или что-то уронил, или на него знамя полка упало, или на свидание к нему с полигона болванка артиллерийская прилетела, или с ним ещё какое-то чудо травмоопасного характера случилось. Когда у нас шла отработка метания боевой гранаты и очередь дошла до Нюркина – стрельбище опустело. А прапор-инструктор подсел потом на сорокоградусный антидепрессант. Находиться с Нюркиным в одном строю – значит рисковать здоровьем и солдатской репутацией.
Железнодорожница в пяти шагах перед машиной пожала плечами и виновато улыбнулась. Кадушкин продолжал:
– Вот, например, стоит он в наряде. Дежурный повёл кого-то в медпункт, второй дневальный на улице территорию метёт, а Нюркин на тумбочке стоит. Приходит командир взвода проверить что и как – он помощником дежурного по полку тогда был. Приходит, открывает дверь, а перед ним стоит дневальный, нагло опирается на тумбочку, как Аполлон на фрагмент древнегреческой архитектуры, и молчит. Старлей наш подходит к ентому Аполлону в берцах и видит, что у того глаза мечтательно полузакрыты, а на морде загадочная улыбка – как у Моны Лизы. Он наклонился, в эту морду заглядывает, уже рукой перед ней стробоскопит, а тому хоть бы хны. Взводный думает: «Ну совсем салабон опупел. Наверное, о сексе размечтался, и меня в упор не замечает». Разозлился, конечно, как гаркнет: «Дневальный! Смирно! Ты что, опух?! Почему не докладываешь?!» А тот… Если говорить кратко и по существу – испугался сильно. Вот тогда взводный и узнал, что у Нюркина, ко всем его прочим неоднозначным чертам, ещё и веки короткие – глаза полностью не закрываются, когда он спит. Мы-то все уже в курсе были, давно пережили шок и смирились, даже прикалываться перестали.
– Да, бывает, – Кинулов потёр мочку уха и бросил взгляд на Рахматуллина.
Ильяс, улыбаясь, повёл плечом, вроде как в знак согласия.
– Это что… – открыл Кадушкин следующую страницу биографии давнего сослуживца. – Другой раз приходит ночью наш комбат – он был дежурным по полку. Видит – дверь не заперта! Заходит в расположение, а в коридоре пусто, на тумбочке никто не стоит, дежурного по роте не видно. Дежурного нашёл на койке. Тот спал по уставу – в своё время, в одежде, со штык-ножом, не расправляя постели. Второй дневальный тоже спит – смена же не его. Комбат всех поднял, орёт знаками вопроса, мол, почему на тумбочке никого нет. Начали искать. А он, оказалось, ушёл с поста, сел на толчок и на нём уснул.
– На толчке? Ха-ха-ха… – И Витаминыч заржал аки лошадь.
– Да! На губу он тогда залетел. Кажется, на трое суток. Или на пять…
– А что в оцеплении-то случилось? – спросила весело Надя.
– А, ну так это… Стоим мы в оцеплении. И послала мне тогда судьба испытание в лице рядового Саши Нюркина. Поставили нас в пикет возле переезда, вот такого же. Тоже домик дежурного, но без шлагбаума, только с семафором красным, и кусты совсем близко к дороге были. А! Там ещё звонок срабатывал вместе с семафором. Но фишка в том, что звонок сначала, когда нас туда привезли и оставили, работал, а потом Нюркин к нему подошёл поближе – и он заглох. Я говорю, Нюркин – такая персона… Где он, там нарушались физические процессы. Там пространство-время искривлялось в обратную сторону и вибрировало от страха. Рядом с ним начинаешь обращать внимание на своё здоровье, ценить части своего тела… ноги, пальцы, голову… задумываешься о Боге, о судьбе. В общем, умел Нюркин мобилизовать в окружающих лучшие черты личности.
Вслед за Кинуловым начали уже похохатывать Рахматуллин и Паркова.
– Короче. Километрах в трёх от нас была деревня. И Шурик решил туда смотаться: типа, там ларёк с пивом должен быть. Он, значит, ушёл, а я – на посту.
– Какой ты правильный солдат был, Кадушкин, – заметил Ильяс.
– Ага. Там дежурный по переезду ещё подходил поболтать, а потом его по рации вызвали, он взял кувалду с ломом и ушёл. Я один стою. Проходит сколько-то времени, смотрю – Нюркин возвращается. Там дорога резко так сворачивает, но я вижу, он из-за деревьев появился. В руках пакет магазинный. А тут справа – поезд! И так быстро приближается, главное. Впереди – Нюркин, справа – поезд. Но сначала поезд должен был проехать. Ага, должен был. Это же Саша Нюркин! Ему в голову вдруг моча ка-ак вдарила! Он взял и побежал. «Эгей!» – кричит. И бежит. Радостный такой. И красный семафор мигает, мигает. Только теперь без звука. Но всё равно этот-то должен был видеть! Я ему ору, руками показываю – а справа поезд гремит! Уже машинисту махнул с мандражу. Ну и… В общем, они встретились. Не знаю, может, машинист на меня смотрел, думал: «Что за идиот?» – даже свисток дал. Вроде притормозил, а потом пролетел и не остановился.
Кадушкин умолк, словно объявил для себя лично минуту молчания.
– Что, сбил он его, что ли? – спросил Кинулов, оборачиваясь.
– Не то слово… – махнул рукой Денис.
– О Господи! – Надя отвернулась, закатывая глаза. – Вот тебе и рассказ с юмором.
– Не-е! Вы слушайте дальше. Я же не про человека рассказываю, а про полтергейст в военной форме! Тут ещё неизвестно, кто мог с рельсов слететь – локомотив или Нюркин! Я так думаю, шансы у обоих были фифти-фифти. Но тогда я ещё не осознал, с каким явлением природы служил в одном взводе. Короче. Что-то мелькнуло, поезд пролетел, за ним ещё такой сквознячок… Ну, начал я присматриваться… к месту происшествия. Тут ещё машина подъехала, мне сигналит… Это потому, что я посреди дороги встал от неожиданности. Ну, она проехала себе, а я один стою, и Нюркина нигде нет!
Интерес захватил слушателей с новой силой: Ильяс забыл про закат, Витаминыч – про жинкины голубцы, Надя – свою девичью фамилию.
– Перешёл я пути, смотрю – пакет лежит на обочине! Банки из него выкатились, из одной пиво льётся. Вот, думаю, источник неприятностей бьёт почти из-под земли. А дальше, совсем близко – берет наш голубой, десантный! Но!.. Но… Я такого никогда не видел! Он мятый, как носовой платок!
– Так он же, вроде, из немнущегося материала, да? – заметила Надя.
– Ну! – Кадушкин полез в карман и достал скомканный носовой платок. – Вот! Вот такой мятый! Как тряпка! И что характерно: кокарда на нём – плоская, как будто её молотком сплющили. Кокарда плоская, а берет – мятый!
Надя тёрла слезившиеся глаза, а Кинулов поперхнувшись в смехе, закашлялся и опустил стекло, чтобы сплюнуть.
– Смотрю дальше… сапог! Так вот, верите-нет, он такой же мятый, как и берет! Жёваный в хрысь и каблук оторван. Я как увидел его, стало страшно дальше смотреть. Что там будет? Может, там глаза Нюркина смотрят на меня из лужи с лягушками? Может, кишки его развешаны на деревьях, как колбаса в мясной лавке. Или челюсть его нижняя на ветке висит? Ожидаю я, короче, увидеть сюрреализм в стиле Сальвадора Дали… только в мрачных кроваво-красных тонах.
Кадушкин рассказывал с выражением, гримасничая.
– Двигаюсь я, значит, осторожно, чтобы в печёнку человеческую не вляпаться или на сердце ещё бьющееся не наступить. И гляжу… что-то тёмное в траве, под кустом. «Труп!.. – думаю. – Моего боевого товарища». Подхожу… Точно – Нюркин! Подошёл ещё ближе и вижу, что он почти целый. Но на лбу шишка с увеличенным трафаретом кокарды! И шишка знаете, какая? Ма-ма родная! Для такой шишки можно смело требовать у старшины дополнительный головной убор. А отпечаток на ней – высокого разрешения и контрастности. «Вот, – думаю, – об какую твердь кокарду расплющило!»
С переднего сидения сквозь утробный свист и судорожные стоны, означавшие наступление конвульсивной стадии смеха, донёсся звук прорвавшегося на волю пука, и рука Витаминыча потянулась к регулятору автомобильной вентиляции. Глядя на смеющиеся лица и то, как уазик мелко трясётся от хохота пассажиров, стала хихикать и дежурная по перекрёстку, сначала застенчиво, а потом очень даже раскрепощённо, почти как на сеансе смехотерапии.
– Подошёл я к телу. Вижу: глаза его полузакрытые смотрят в небо, как у Пьера Безухова из кино про «Войну и мир» – и хрен поймёшь, живой он или мёртвый! Толкаю его осторожно, зову: «Шурик. Шурик, ты жив?» Смотрю, веки поднялись… Только зрачки разъехались: один смотрит на столовку, другой – на дембель. Спрашивает: «Где я?» А я ему: «В армии». Он – плюх! – опять в обморок, от такой неприятной новости.
От взрыва хохота, кажется, качнуло вагоны поезда, наконец достигшего переезда и в эти мгновения катившего мимо уазика.
Поезд прошёл, дежурная отошла в сторону и, улыбаясь, махнула флажком. Машина тронулась. Чуть отдышавшись и протерев глаза, Рахматуллин спросил, полуобернувшись:
– Так чем закончилось? Что с ним было? Жив остался?
– Да-а, – с удовольствием протянул Кадушкин и чуть покрутил головой. – Что ему, собаке, будет? Сотрясение мозга получил. Ногу поломал, три ребра и ключицу. Так он ещё в госпитале неплохо устроился! Его туда санитаром чуть не перевели. Наш взводный и ротный старались его сбагрить. Но медики отбились.
Немного помолчав, он, мечтательно глядя в окно, обронил:
– Я много ещё могу рассказать. Разное было…
Глава пятая
Парни ожидали услышать, добравшись до мотеля, что вероломные русские разбиты или по крайней мере Америка близка к победе, но их ждали другие новости.
Оказалось, что русские не высаживали десанта, хотя их диверсионные группы (говорят) действуют и в Канаде, и в Штатах. А вообще война пока в основном сводится к обмену ракетными ударами, причём с серьёзными потерями как с одной, так и с другой стороны. Тем не менее, американская армия и союзники уже ведут бои с русскими на их территории, объявлена мобилизация, чтобы ускорить разгром врага.
Последнее обстоятельство совсем не обрадовало Эвана и его товарищей. Однако были новости и похуже. Выяснилось, что они остались практически без денег. Дело в том, что снять наличные с банковских карт теперь стало сложно. Поблизости точно не было никаких шансов это сделать. Только в более-менее крупных городах, и то не сразу, а после подачи заявки и неизвестно скольких дней ожидания.
Друзья посчитали свою наличность – на троих 37 долларов 40 центов. В лавке при забегаловке, где они впервые за две с половиной недели говорили с посторонним человеком (продавцом), имелись противогазы – 70 долларов самый дешёвый, и выпивка – 50 долларов за «чёрную» бутылку «Джека Дениэлса» из Теннесси, в мирное время стоившую двадцать баксов. Самый дешёвый виски (подозрительного вида и неизвестного происхождения) стоил 15 долларов за трёхчетвертную бутыль. Купили стрёмного вискаря, заказали отбивные. Продавец кликнул из подсобки двух амбалов и приказал им разогреть на углях закуску.
Парни уселись за один из трёх столиков, что размещались здесь же, возле прилавка. Разлили по стаканам пойло… и возникла короткая дискуссия. Сошлись на предположении, что именно так должна пахнуть смесь керосина с камфорным маслом, особенно если её замешивать в фекальной яме. Сделали по глотку… и невольно прослезились. Средство оказалось универсальным: хошь – пей, хошь – вместо скипидара используй. Отчаявшись справиться с мимическими мышцами, Стив с внезапной хрипотцой обратился к продавцу: «Приятель, не на этом ли топливе летают русские ракеты?» Неплохо было бы трахнуть эту бутылку об голову продавца, но рядом с ним крутятся два бугая такого же подозрительного вида, что и виски.
Вскоре к парням подсел местный любитель угоститься выпивкой. От него узнали много разного из того, что пропустили, отсиживаясь на берегу. Среди прочего Дэн (так звали того гаврика) поделился мыслью, что проблемы с наличными деньгами созданы правительством искусственно – для того, чтобы молодые парни вроде Эвана и его друзей шли в армию, а не ныкались по хазам да не собирались в банды. В армии накормят и кое-каких деньжат обязательно подкинут. «Если сейчас у кого водятся деньги, так это у военных», – с важностью аналитика с Уолл-стрит оповестил Дэн собеседников.
Ещё он рассказал, что русские взломали компьютеры на станции мобильной связи – да, некоторые операторы работали, хотя не повсеместно и с перебоями – и стали рассылать MMS и SMS сообщения дезинформирующего содержания. Якобы войну начали Штаты – сначала сбили самолёт с русским диктатором, а затем нанесли удар ракетами. Конечно, в такую чушь никто не поверил, а связь вырубили почти на сутки – искали взлом.
Между прочим, в лавке продавались карточки оплаты услуг сотовых сетей, но они были втрое, а для некоторых операторов – всемеро дороже номинала, да ещё десять долларов за подзарядку телефона, и то не по запросу, а по расписанию, дважды в день. Стив хотел позвонить матери, однако после недолгого раздумья отказался от этой затеи.
И быть бы нашей троице в армии, по закону о всеобщей мобилизации, да только судьба распорядилась иначе. Затосковал Стив, сильно затосковал. Потому что утопил он своё сердце в крови, поддавшись отчаянию. Мир, оказалось, не погиб, а он – сгубил берег своего Озера. И ему, похоже, больше других хотелось ширнуться, чтобы забыть об утрате. Эван и Шеймус, понятное дело, тоже хотели кайфа – ломка ведь ещё не кончилась, хотя парням полегчало на эмоциях. В связи с тягой к кайфу и отклонились они от тропы войны.
Уже когда приканчивали вторую бутылку, а к компании присоединился ещё один любитель выпить и потрындеть, Эван спросил у Дэна, где можно купить ширева. Дэн не знал, но указал на человека, который мог быть в курсе. Звали того Саймон, жил в Стикстауне, в тридцати милях к востоку. Первоочерёдная жизненная цель компании обрела направление.
Ближе к вечеру парни обменяли мобильник Шеймуса на возможность нормально помыться и переночевать в номере мотеля. На следующий день рано утром Рэтлиф и братья Роксби, превозмогая обессиливающую головную боль и ощущая во рту вкус остатков несгоревшего ракетного топлива, отправились на восток.
Стикстаун был маленький городишко с одной почтой и отделением Атлантического банка в соседнем с почтой двухэтажном здании. Парни зашли в банк, чтобы снять наличные с карточек. Им предложили заполнить анкеты, после чего менеджер позвонил в центральный офис провинции, передал их данные, и объявил, что придётся подождать, возможно, два или три часа. И это для того, чтобы снять со счёта сотню долларов – в отделении теперь не выдавали большие суммы клиентам других банков. Для значительного снятия нужно было перевести счёт в Атлантический банк и ждать несколько дней. «Извините – война», – вздохнул менеджер.
Затем они отправились к Саймону. По адресу оказался не только дом, но и ломбард, которым он владел. Парней встретил наёмный работник и объяснил, что у хозяина ещё пять подобных заведений в соседних городках, и каждую неделю он их объезжает – как раз сейчас в отъезде и возвратится вечером. Тогда парни заложили мобильники и одну походную газовую плиту за шестьдесят долларов и пошли в ближайшую забегаловку подкрепиться.
Саймон вернулся домой уже когда стемнело. Парни к этому времени крепко поднабрались (и не только апокалиптических историй от аборигенов), завели знакомства среди местного шального элемента и даже вкурили шмаль. Кроме того, они снова побывали в банке и каждый получил обещанные сто долларов со своих карточек. Так что к ломбардщику они пришли с альтернативными вариантами решения проблемы ширева и в оптимистическом настроении (разве что Стив был ещё немного грустен).
Выслушав парней, ломбардщик сказал, что наркотиками не торгует. Когда же собрались уйти, спросил, куда они отправляются. Те ответили, что вернутся к машине, оставленной возле мотеля на окраине города, и в ней переночуют (денег на номер в мотеле у них нет), а завтра уедут, если смогут выкупить заклад. И уже Стив, выходивший за дверь последним, переступил порог, когда Саймон спокойным голосом, как бы между прочим, предложил:
– Вы можете переночевать в пустующем доме, он принадлежит мне. Недалеко, но тоже на окраине. Бесплатно. Только одну ночь.
Парни остановились, переглянулись.
– Ключ под ковриком на крыльце. Я могу сказать вам адрес.
Несколько секунд длилось молчание, а потом Роксби-старший поинтересовался:
– Мистер, почему вы это делаете?
Тот загадочно улыбнулся:
– Возможно, мы будем полезны друг другу в будущем.
– Добро, – кивнул Стив.
Ломбардщик назвал адрес и в двух словах объяснил, как туда добраться.
– Только у меня к вам настоятельная просьба, – добавил он. – Идите пешком. Больше не выпивайте сегодня, держитесь как можно тише и незаметнее. Там электричество, вода, кровати с чистым бельём…
Парням требования показались странными, но возможность спокойно переночевать в нормальных условиях была весьма привлекательной, и потому они без слов удалились.
Лечь спать не успели. Стив брился, Эван и Шеймус только включили телевизор и прильнули к экрану, когда в дом вошёл незнакомец.
Это был дородный мужчина. На лице – медицинская марлевая повязка, снизу которой и с боков виднелась рыжеватая борода, глаза спрятаны за очками с тёмно-синими зеркальными стёклами. Чёрные брюки и ботинки, чёрная куртка с капюшоном, плотно прикрывающим большую голову на широкой шее. Голос его был груб, отрывист.
Он не представился, но едва озадаченные постояльцы собрались перед ним в гостиной, приступил к делу:
– Парни, ответ на ваше молчание такой: вас никто тут не знает, вы никого тут не знаете. А чтобы так и осталось, не надо лишних вопросов – просто выслушайте предложение.
Парням предлагалось проникнуть в дом, который укажет незнакомец, снять с одной из стен каминного зала три картины и привезти их к перекрёстку примерно в пяти милях к востоку от города. Условие: ничего не оставлять тут, не возвращаться в город. Вознаграждение – по тысяче долларов каждому и полфунта12 ширева; авансом – коробок отборной марихуаны.
Парней ожидает машина, а в ней – униформа, противогазы, оружие. С хозяевами дома и картин поступать по обстоятельствам. Тачку они должны оставить на перекрёстке, от униформы избавиться позже, а оружие остаётся им.
Эван даже не колебался перед таким заманчивым предложением, но Стив, качая головой, промолвил:
– Опасное дело.
– Ловите шанс, – ответил ему незнакомец. – Камеры уличного наблюдения не работают, телефонной связи почти нигде нет, темнота, ваших лиц не видно, завтра будете далеко отсюда. Я объясню, как действовать, чтобы хозяин сам открыл вам дверь и впустил в дом.
Эван чуть подступил к товарищу:
– Стив, надо соглашаться.
Но тот всё ещё сомневался.
– В ломбарде остались наши вещи.
– О них никто не знает. Советую забыть и вам, – незнакомец смотрел исключительно на старшего Роксби.
– Выгодное дельце, Стив, – заметил Шеймус.
Помедлив несколько секунд, Стив сказал:
– Ладно. Объясняй, куда идти и что делать.
И они сделали всё так, как научил незнакомец. На пикапе с надписью «Rangers» подъехали к дому, постучали, позвали хозяина по имени, сказали, что следовало, а когда дверь отворилась, выстрелили в лаявшего добермана из пистолета с глушителем, уложили старика-хозяина на пол. Потом заставили умолкнуть старуху-хозяйку и служанку, тоже немолодую женщину. Всех связали, но так, чтобы они могли через некоторое время освободиться. Со стены в каминном зале сняли три картины. Без особой спешки покинули дом и доехали до указанного перекрёстка. Там стояла их машина, ключи от которой Стив отдал незнакомцу, перед тем как идти на дело. Сам незнакомец и с ним ещё двое ждали парней в большом чёрном «Шевроле». Стив отдал картины и получил обещанную плату.