Игнатий Потапенко
Шпион

– Заходите, пожалуйста, ко мне! – сказал мне Литвицкий. – Я буду очень рад.

И он сообщил мне свой адрес. Я поблагодарил, и мы расстались.

Я. нашёл всех уже в кухмистерской. Нас было четверо, обыкновенно сидевших за одним столом. Я занял своё место и заметил, что три товарища, до сих пор оживлённо о чём-то разговаривавших, при моём появлении замолкли. И из других мест изредка посматривали на меня с новым для меня любопытством.

Прошло несколько минут. Я почувствовал себя не совсем ловко. Наконец, один из товарищей, сидевший за столом со мной, спросил меня:

– Скажите, вы давно знакомы с Литвицким?

– С неделю! – ответил я. – Я первого его встретил, когда пришёл в университет. А что?

– Нет, ничего, просто так.

И мне больше ничего не сказали про Литвицкого.

А Литвицкий между тем, по-видимому, совсем оправился от нездоровья, стал ходить на лекции, и я его почти каждый день встречал в университете. Но я никогда не видал, чтобы он был в толпе товарищей и с кем-нибудь говорил. Он почти всегда был один. Разве новичок какой-нибудь подойдёт к нему и разговорится. Но и то только один раз. А потом уж больше не подходит.

Я сперва было подумал, что у него просто молчаливый характер, но из личных отношений убедился, что он, напротив, очень говорлив. Он любил историю и, когда мы встречались и разговор касался университетских лекций, много говорил о ней, увлекался и был красноречив.

– Что же вы ко мне не зайдёте? – спросил он меня как-то.

В самом деле, у меня не было причин не зайти к нему, и я однажды завернул к нему вечером. Он жил очень высоко, в скромной комнатке с одним окном. Обстановка была самая мизерная, обычная студенческая.

По-видимому, мне он обрадовался, зажёг свечу и начал хлопотать насчёт чаю. Несколько самых общих вопросов с моей стороны заставили его говорить о себе. Я узнал, что он происходит из отдалённого уездного города, что отец его служит там на почте, старик очень любит его, матери у него нет, умерла давно, но есть сёстры, которых очень трудно выдать замуж, потому что в уездном городе нет женихов. Отец высылает ему пятнадцать рублей в месяц, и этого хватает на жизнь. Уроков он не даёт, потому что уроки мешают работать.

В комнате его бросались во глаза аккуратность, чистота, порядок. У него было много книг по истории, и все они лежали в углу, расставленные в большом порядке, так как у него не было этажерки.

– Вы много читаете, должно быть?

– О, да, я всегда читаю! – ответил он. – Только здоровья у меня мало, грудь слаба и глаза утомляются.

– Скажите, Литвицкий, отчего вы не сходитесь с товарищами? Мне так показалось.

Он нахмурился.

– Я не люблю их! – ответил он.

– За что?

– За то, что они несправедливы.

– Как несправедливы? В чём?

– Я не хочу вас разочаровывать, да и вообще я не люблю навязывать своё мнение. Поживите с ними, сами увидите. Может быть, и вы очень скоро будете думать так, как они; это ведь делается очень быстро, и сами не заметите, как усвоите общее мнение. Одним словом, давайте говорить о другом.

И мы говорили о другом; но его ответы показались мне странными и не удовлетворили меня.

На другой день я его не встретил; он, очевидно, опять прихворнул. Ко мне подошёл Строганов, с которым я ближе других сошёлся, и мы были уже на "ты".

– Скажи, пожалуйста, у тебя, кажется, большая дружба с этим господином?

– С каким господином? – спросил я, совершенно не поняв, кого он разумеет.

– Ну, с этим… С Литвицким.

– Дружбы нет… Я слишком мало знаю его. Но, вообще, у нас с ним хорошие отношения.

– Это странно.

– Почему же странно?

– Потому что Литвицкий человек подозрительный.

– Как подозрительный?

– Да так, просто вот, подозрительный да и только.

– Я не понимаю.

– Так ты спроси других. Говорят даже, что он шпион.

– Кто это говорит? На каком основании?

– Это все говорят, это общее мнение.

Литвицкий шпион! Это сообщение поразило меня. Я стал припоминать свои впечатления. Как странно влияет на нашу душу подозрение? Ведь никаких оснований не привёл Строганов и бросил только слово, и вот уже всё стало окрашиваться для меня в другой цвет. То, что при первой встрече показалось мне просто странным, теперь начинало мне казаться подозрительным.

Его манеры и бритое лицо, и длинный сюртук, и причёска, и голос, – всё теперь говорило против него. Но это было только в первую минуту; а потом я стряхнул с себя эти нелепые, ни на чём не основанные мысли.