Иероним Иеронимович Ясинский
Спящая красавица
Магик долго смотрел на неё, играя пальцами. Ему было жаль её. Но он ждал, что она первая заговорит в примирительном духе. Она виновата, потому что вывела его из себя; и было бы естественно, если бы она попросила прощения. Но она молчала. Доктор Тириони, надев серый цилиндр, вышел из номера, скорбный и негодующий.
Накрапывал дождик. Справившись ещё раз, где клуб, магик пошёл туда. Клуб – это белый дом, с фонарём над входом. Сторож был уже пьян, но пока мог ещё объясняться: он рассказал магику длинную историю, из которой явствовало, что буфетчик в клубе – первое лицо и женат на какой-то майорской дочери, которая содержит недалеко от клуба заведение, «куда также хорошие господа ездят и бла-а-дарят!!»
Буфетчик, мужчина с пухлым лицом и скромной улыбочкой, пил кофе, когда вошёл доктор Тириони. Кофе гостю он не предложил, а только взглянул на его красный нос. Он видимо был рад, что клубный зал будет занят, потому что это хорошо для буфета. Показав его доктору Тириони и взяв на себя похлопотать пред старшинами о том, чтоб плата за неё была «божеская», буфетчик поставил перед ним графинчик водки, и они выпили по одной и по другой. Он улыбался, производил приятное впечатление всей своей холёной фигурой; и был того мнения, что Тириони получит с вечера чистых семьдесят пять рублей, «на худой конец». Магик охотно верил, и они расстались приятелями.
Погода стала хуже, и дул резкий ветер. Магик шёл, нахлобучив цилиндр, и забыл о ссоре с женой. Он потирал от холода руки и думал о том, что ещё недавно у него была недурная шубка со скунсовым воротником.
По пути в типографию, магик зашёл в полицейское управление. Было уже часов одиннадцать.
В коридоре толпились мужики. Цыган, у которого кровь запеклась в густых как войлок волосах, лежал плашмя на полу и стонал. Евреи о чём-то оживлённо шептались.
Доктор Тириони вошёл в канцелярию. В большой комнате, с низким потолком, с загаженным полом, сидели за чёрными столами молодые люди, сгорбившись, и строчили. В одном из них магик узнал вчерашнего господина в нанковых брюках и со скучающим лицом.
– Вам что угодно? – сказал он, уставляясь на магика грустными глазами.
– С афишей… О разрешении дать в городе магическое представление… – начал доктор Тириони.
Грустный человек молча указал пером на дверь с надписью: «Присутствие», и магик не без страха направился туда.
IV
Дверь отворилась, и он увидел продолговатую комнату, где свет, казалось, падал только на стол, покрытый красным сукном и украшенный раззолоченным зерцалом. За столом сидел исправник, тучный как боров: белые, раздутые щёки, маленький суженый лоб. Молоденький секретарь докладывал дело. Помощник исправника задумчиво смотрел в окно.
Магик остановился у порога. Он ждал и молчал, когда обратят на него внимание.
Но время шло, и исправник ни разу не поднял на него глаз. Он кашлянул – всё равно, не замечают!
По временам, исправник брал перо и подписывал бумаги, или обращался к помощнику и дружелюбно толковал с ним. А иногда просто зевал, раскрывая огромный чёрный рот, причём в жирной мякоти щёк совсем исчезали его глаза, и собиралась в морщины кожа на стриженой голове.
Наконец, как бы нечаянно увидев длинную и печальную фигуру магика, исправник слегка повернул к нему лицо и сиплым басом произнёс:
– Вам что?
Доктор Тириони поклонился и подал писанную афишу. Исправник развернул её, прочитал. Помощник исправника тоже заглянул в неё.
– Ну? – промычал исправник, хмуря брови. – Чего же вы хотите?
Магик объяснил, что просит разрешить напечатать афишу.
Исправник опять принялся читать её.
– Документы заявлены?
– Так точно.
– Это что ж за доктор Тириони?
– Магический псевдоним, г-н исправник.
– А ваша настоящая фамилия?
– Павел Климентьевич Курицын.
Исправник погрузился в афишу.
– Воля ваша – я таких званий не могу позволить. Какой вы профессор! Покажите мне диплом.
– Помилуйте, я уж честь имел объяснить…
– То-то! Всё враки. Это, знаете, наглая эксплуатация! – обратился исправник к своему помощнику. – Не могу разрешить, – сказал он доктору Тириони-Курицыну и вручил ему обратно афишу.
Магик засуетился. Он вынул несколько печатных афиш в удостоверение, что везде ему разрешали именоваться доктором Тириони, известным профессором, магнетизёром, энциклопедистом, почётным членом спиритического общества в Петербурге и проч., и проч.
– Везде разрешали, – сказал исправник, – а у нас не разрешают, – и указал на дверь.
Магик вышел, униженный, сердитый и с сознанием, что чёрт возьми! голодная смерть довольно близка.
Он побрёл в гостиницу. Марилька всё привела в порядок, и грязная каморка казалась чистенькой. Сеня лежал на постели. Марилька стояла возле него, скрестив руки.
– Павел Климентьич! – произнесла она надорванным шёпотом.
– Ну?
– Болен наш ребёнок.
– Вижу, – сказал он, глянув на мальчика.
Магик тёр свои руки, согревая их дыханием. Мальчик никого не узнавал, закатывал судорожно глазки, и тоненькие пальчики его восковой ручки потихоньку шевелились.
– Утром он мог есть, – промолвила горестно Марилька, нагибаясь к сыну.
Она стала рыдать, потом вдруг умолкла и посмотрела на мужа. Ему сделалось стыдно, и он начал утешать её, уверяя, что Сеня поправится; но она опять разрыдалась.
Тогда магик пообещал жене послать за доктором.
Торопливо сообщив ей, что сказал ему исправник, он хватил из бутылки глоток водки и переписал афишу. Он обнял жену, дал ей честное слово, что мальчик скоро будет здоров, и поцеловал его. Ручки у Сени были холодны как лёд.
В полицейском управлении он уже не застал исправника. Исправник жил недалеко и отправился домой завтракать. Магик бросился к нему на квартиру.
Долго пришлось магику ждать в передней. Лакей носил мимо него блюда и тарелки. Когда половинка двери отворялась, доктор Тириони видел на секунду край стола, за которым ел исправник; шея у толстяка была завязана салфеткой, и концы салфетки торчали на затылке.
«Как ест!» – восклицал мысленно доктор Тириони и думал о Марильке и о своём больном ребёнке.
Всему бывает конец. Кончил завтракать и исправник и вышел в переднюю.
– Вы опять? – произнёс он и взял афишу у магика.
Но едва он развернул её, как, не читая, отдал назад.
– Я вас вышлю из города, если вы будете лезть ко мне! – закричал он, наливаясь кровью.
– Помилуйте!..
– Молчать!
– Ваше превосходительство, мне выехать не с чем.
– Молчать!
Исправник облёкся в шинель, поданную лакеем, и ушёл. Лакей сделал магику знак. Глазки его хитро улыбались, и он шёпотом сказал:
– Взятку хочет. Ему в афишу хоть пять рублей заверните. Были тут такие же, как вы – он с них всегда брал. А у вас цирк?
– Нет, я по другой части.
– А то ежели б цирк, так хорошо б ему после обеда барышню молоденькую с афишей прислать. Стоял у нас цирк Иозефа, каждый раз барышню присылали. Ну, а впрочем, всё же ему лошадь, кроме того, подарили.
– За что же?
– Начальство! Лошадь ему понравилась, он сейчас приметы велел подыскать, говорит: «Краденая». Ну, Иозеф видит, надо отдать – взял и отдал. Очень только заскучал и недолго в городе оставался.
Магик выслушал рассказ и посмотрел на лакея.
– У меня денег нет, – сказал он.
Лакей промолчал, недоверчиво скосив масляные глазки на дорогие ботфорты доктора Тириони:
– Как хотите, – начал он. – Пожалеете потом…
Магик не знал что делать. Он отправился за советом к клубному буфетчику. Дорогою ему пришла мысль послать телеграмму губернатору с жалобой на исправника. Он вынул из кармана три рубля. Но эти деньги он положил в афишу и, раздумав заходить в клуб, – погода сделалась ужасная, и вместе с дождём падал снег, – со всех ног бросился в полицейское управление.
Он хотел начать с угроз, устроить скандал исправнику; даже более смелые намерения одушевляли его; но когда исправник увидел его и произнёс: «Опять??» – он протянул афишу со смиренным видом.
– Знаете, это верх нахальства! – сказал исправник.
Он сидел как и в тот раз за столом, и ящик был до половины выдвинут против него. Когда исправник развернул афишу, деньги упали в ящик. Доктор Тириони, в качестве специалиста, подивился искусству исправника. А исправник, как ни в чём не бывало, пробежал афишу.
– Ну, хорошо! – произнёс он, нахмурившись. – Так и быть! Вы говорите, выехать не с чем – Бог с вами… Но только в другой раз с этим не смейте являться.
Он подписал афишу.
V
Теперь надо было торопиться. У магика оставался рубль, но этот рубль на доктора. По счастью, доктор оказался из молодых и с добрым сердцем. Увидев Тириони-Курицына, он проникся жалостью к этому слишком по-летнему и столь странно одетому профессору, обещал заехать и предупредил, что денег не возьмёт, а когда магик предложил ему билет на волшебное представление, – у него карманы были полны билетами, оставшимися от неудачного вечера в Бердичеве – то хотел заплатить за билет. Но, как он ни настаивал, магик не взял платы. Доброта и ласковое обращение доктора растрогали его. Он повеселел и мужественно направился в типографию.
Типография помещалась в подвальном этаже. Содержал её еврей, старый человек. Жёлтый от пота мягкий воротник его рубахи обрамлял сухую на длинной шее голову. Борода у него была реденькая, козлиная, и один глаз прищурен. Он низко поклонился магику и попросил его садиться.
– Что надо милому пану?
Магик объяснил.
– Хорошо. Всё можно сделать. А на когда пан хочет, чтоб было готово?
– Завтра надо будет с утра расклеить афиши.
– Ой!
Еврей взял афишу и стал вымерять и высчитывать, сколько пойдёт шрифту.
– Так скоро нельзя, дорогой мой пан! – сказал он со сладкой улыбкой. – А пан знает, сколько то будет стоить?
Они стали торговаться.
Еврей согласился, наконец, заставить типографию работать ночью. Магик не знал, откуда он возьмёт завтра шесть рублей, но об этом он и не беспокоился: утро вечера мудренее.
«Теперь к музыкантам!» – Где живёт капельмейстер Дувид Зурман?
Город населён евреями. Местные купцы славятся своим богатством, и имя одного из них гремит на всём Юге как миллионера и предприимчивого фабриканта. Всё же закоулок, куда попал доктор Тириони, поразил даже его своим нищенским видом. Во дворе, узком и грязном, тянулась целая улица, застроенная врастающими в землю полуразвалившимися хижинами, амбарчиками, хлевами. Козы уныло жевали солому. Одна из них с неопрятной белой шерстью стояла на крыше, под ивой; ветер и дождь трепали над нею гибкие ветви дерева.
Дувид Зурман сначала не понравился магику: безобразный рыжий еврей, в чёрной бархатной ермолке, с большими руками, которые были усеяны жёлтыми веснушками, и с мокрым ртом. Но когда он согласился взять за вечер восемь рублей (весь оркестр состоял из четырёх человек), причём деньги было необязательно отдавать вперёд, и дал слово, что «только скажет своим жидкам, так те станут по городу бегать и больше пользы сделают, чем все афиши», доктор Тириони с чувством пожал ему руку.
Но мытарства магика не кончились. На улице его встретил клубный буфетчик и, разведя руками, сообщил неприятную новость. Старшины каждый порознь соглашаются уступить клубный зал под магический вечер; но решение это может вступить в законную силу лишь по утверждении его собранием. «Когда же собрание?» – «А денёк придётся подождать». Магик уныло смотрел на сытую фигуру буфетчика в бобровой шубке и под зонтиком. Согнув колени и держа руки в карманах своего куцего пальто, Павел Климентьич дрожал от холода, и нос его из красного сделался синим.
– Придётся поискать новый зал, – проговорил он с отчаяньем.
Ему удалось застать смотрителя уездного училища. Когда он вошёл в переднюю, горничная испугалась и убежала. Дети высунули из дверей головы и тоже удрали. Высунула голову толстая дама и, вскинув на магика круглые, жёлтые глаза, скрылась в тревоге. Наконец, вышел сам смотритель, молодой геморроидальный человек, сильно пахнувший водкой. Расспросив гостя, он сухо объяснил ему, что «согласно циркуляра г-на министра народного просвещения», в зданиях учебных заведений «никоим образом» не могут быть терпимы спектакли.
