Иероним Иеронимович Ясинский
Грёза

– Ну, уж вы очень строги! – замечал Павел Иваныч со смехом.

– Может быть, на этот раз… Но вообще – это справедливо… Это надо обобщить… Я это обдумала и это моё убеждение.

Павел Иваныч начинал говорить, что чувство красоты – прогрессивное чувство, что где нет этого чувства, там нет цивилизации, нет идеала, нет высокого. Раечка молчала. А он приходил к заключению, что он развитее её, что ему доступны восторги, каких она не понимает.

* * *

С некоторых пор Раечка скучала. Она говорила, что её томит праздность. Она металась и рвалась вперёд, вдаль, а скучная будничность удерживала её в своих ленивых, цепких объятиях. Газеты раздражали её, каждый день принося известия о мире, непохожем на тот, в котором она жила, полном тревоги, деятельности, борьбы, и мало даже имеющем, по внешности, общего с тем спокойным миром неопределённых порываний и грёз, который она сама создала себе…

…Был осенний вечер. На балкончик, погружённый в сумрак ночи, падали из окон полосы света, а сквозь виноградную листву виднелось чёрное небо, где дрожали звёзды. Клумбы ещё были полны цветов, и аромат пропитывал собою влажный воздух. Лето кончалось, можно было ожидать северо-восточных ветров и вообще непогоды, когда побуревшие листья спадут с деревьев и закружатся в аллеях с меланхолическим шорохом.

Раечка и Павел Иваныч сидели рядом на узенькой скамейке и тихо беседовали.

В тоне Раечки на этот раз больше, чем когда-нибудь, звучала суровая нота.

– Вы – мужчина, к счастью, и вам легче устроиться, – говорила Раечка. – Долго вы будете киснуть в нашем городе да ухаживать за барышнями? Говорите же! Я знаю, что вы ничего не делаете и даже ничего не читаете. Не к лицу вам это. А? Как же так, здоровый, сильный, молодой – и сидит сложа руки? А там силы нужны, там изнемогают, может быть, тщетно ожидая поддержки… Нет, Павел Иваныч, прошу вас, ответьте мне прямо!

Сердце его сжалось. Он глянул во мрак сада, как будто в бездну, которую показывали ему в перспективе, и ему жаль стало тихого и мирного уголка, где он привык жить в мечтах – с любимой девушкой, окружённый цветами и согретый теплом женской ласки.

– Чего вы требуете от меня? – сказал он.

– Будьте последовательны, – отвечала она.

– Вы знаете, я хочу быть литератором… – прошептал Павел Иваныч.

– Будьте последовательны, – повторила Раечка.

– Мне кажется, – начал он после молчания, с дрожью в голосе, – что вы немного презираете меня. Но, право, я не заслуживаю этого. Я чувствую себя достаточно бодрым, чтобы… Я всё сделаю, что будет надо! Раиса! Послушайте! Это вы мешаете…

– Я?

– Вы, Раиса! Вы… Я вас люблю, и все помыслы мои – тут, на вас… Оттого и сижу сложа руки и жду…

В окно виднелась внутренность комнаты. Лампа ярко освещала лица стариков, стоявших у преддиванного стола, покрытого красной салфеткой. Старик смотрел на жену с выражением удивления и почти гордости, а старуха радостно качала головой, держа в руке массивное золотое кольцо с крупным брильянтом. Тут же на столе лежали ещё золотые и серебряные вещицы и маленькие весы.

– Вот, что я вам скажу, – начала Раечка, пожав руку Павла Ивановича, – папаша и мамаша тоже очень любят меня. Но я не могу жить в этом воздухе. Мне жаль их, но я их должна бросить. Мне эти заклады спать не дают… Это кольцо жидовка сегодня принесла и плакала, расставаясь с ним… Меня давно тянет отсюда… Я ненавижу всё это… Ах, Павел Иваныч, уезжайте вы поскорее! И как только устроитесь там – в Одессе, или Киеве, или Петербурге – напишите, я приеду к вам…