иеромонах Серафим (Катышев)
Петушки обетованные. В трех книгах
Нужно было прибыть за три дня, чтобы конь до забега отдохнул. Михаил Павлович и Ванюшка отправились в неблизкую дорогу. Прибыли вовремя. Конюх слово сдержал и все устроил. Велел за сутки коня не поить. Раскат заглядывает Ванюшке в глаза, теребит его губами, не понимает, почему друг не дает ему воды. Ванюшка страдал, но крепился и из солидарности тоже не пил.
Раската записали в последний заезд. Наездники свысока поглядывали на мальчонку, который не отходил от своего друга, и отпускали едкие шуточки.
Вот старт. Неопытного парнишку сразу оттеснили на последнюю линию, которая длиннее. Ванюшка не стал спешить. Он попридержал коня и пошел сзади. Как только лошади вытянулись в линию по своим силам, крикнул: «Ну, Раскат, давай!» Конь так рванул, что тележка с легким наездником на повороте летела по воздуху. Что было на трибунах, не описать. Восторженный рев, рукоплескание, крики «ура».
На финиш прибежало все начальство, ветеринары. Осматривают Раската, обмеряют. Такой он произвел фурор. Золотой медали, однако, не присудили (конь-то был без документов), но денег за победный заезд дали столько, что отцу никогда и не снилось. На них купили разную сельхозтехнику, построили новую конюшню и поставили большой дом. Ванюшку, как виновника привалившего счастья, заставили положить золотой в правый угол под первое бревно. Дом и сейчас стоит.
Жили все одной семьей. Было несколько коров, лошадей, шестьдесят овец. Никого не нанимали, управлялись своими силами. Даже сами уходили в наем. С новой купленной косилкой заканчивали сенокос быстро, а потом косили другим.
В школе младший учился урывками, все было недосуг, все дела от зари до зари. Никто из его сверстников так не работал. Уже подростком Иван имел огромную силу, но никогда в ребячьих разборках в ход ее не пускал. Характер у него был мягкий, добрый и отзывчивый. Как-то пахал он. Вдруг слышит, где-то рядом за лесочком женщина заходится в плаче. Оказывается, муж у нее умер. Пахала сама, и вдруг пала лошадь. Заголосила, сил нет. Как теперь жить, как детей кормить? Иван говорит, не плачь, я тебе, мол, все вспашу, только помалкивай. Так он и пахал. Свой клин и бедной вдовы.
Однажды было ему видение наяву. Наверное, подсказка сверху, какой у него будет путь. На краю поля метрах в ста увидел он путника и замер. Высокий, стройный, в белых одеждах и препоясан широкой белой лентой крест накрест. Волосы мягкие, кольцами спускаются на плечи. Путник не то чтобы шел, а как бы плыл по земле. Иван удивился, куда же он идет. Дороги там нет, одни овраги. Бросился вслед, а никого нет, только упоительный аромат, какое-то удивительно нежное благоухание. Потом он понял, что Господь сподобил его видеть Ангела. За что? Наверное, уже было за что. За то, что человек должен носить в себе не только не растрачивая, а постоянно приобретая. Отрок сердцем был чист, миролюбив и доброжелателен, всегда готов прийти на помощь, поделиться последним куском хлеба, в ребячьих забавах никогда ни с кем не ругался, не дрался. Правда, один раз не сдержался, ударил сверстника, да так, что у того пошла кровь из носа и ушей. Гнал Иван в ночное связку коней. Сам верхом без седла, в руках несколько поводков. Тот парнишка решил подшутить. Возле оврагов бросил из кустов под копыта лошадей вывернутую шубу. Те как взбесились и рванулись прямо к обрыву. Несмотря на свою большую силу, не смог подросток остановить обезумевших животных. Уже был виден край, откуда полетел бы вниз кровавый клубок. И тут Иван взмолился: «Господи, Владыко, спаси!» Кони у обрыва встали как вкопанные. Потом и был этот суд с кулаком. Первый и последний в жизни.
Парнишка работал не только от зари до зари, временами и ночь прихватывал. И в церковь потому не удавалось часто ходить, особенно в летнюю страду. А туда тянуло. Иван сам придумывал молитвы и на простом языке все о себе поведывал Богу. Не разумом, а сердцем чувствовал, что пребывает в Нем. Вспоминал свои ребяческие грехи, даже уже прощенные, и искренне в них каялся. Свой первый грех он помнил особо.
Рос семнадцатый ребенок в среде своих племянников, а те хоть и родные были, но разные. Кто-то высмотрел однажды, что бабушка оставила деньги в платье и повесила его в шкафу. Подговорили старшие Ванюшку взять, мол, мать тебя не тронет, не трусь. Ванюшка стал героем. На деньги купили халвы и тайно пировали под кроватью. Мать быстро догадалась, в чем дело, и отходила всех полотенцем. Как воробьи, рассыпались все по избе и потом собрались на печке. Тут заходит отец. Что случилось? Мать все и рассказала. Сидят птенчики на печке, съежились. Михаил Павлович и говорит, слезайте мол, бить не буду, ругать не буду. Выстроил дед команду ребятни и велит рассказывать все, как было, кто подглядел, кто деньги вытаскивал, кто халву покупал. Бог, мол, все видит, от Него ничего не утаишь. Кинулся младший сын отцу в ноги: «Батюшка, прости. Никогда больше не буду воровать». – «Что ж, хорошо, что признался. Иди к маме, проси у нее прощения». Ванюшка и к матери в ноги.
Остальным отец велел пойти к родителям, все рассказать и попросить прощения, а потом вернуться к нему. Вскоре опять собрались ребятишки, и Михаил Павлович спокойно, веско говорил с ними о Боге, о грехе и в заключение наказал всем положить по три поклона, попросить у Бога прощения и обещать, что такое никогда не повториться. Урок, преподанный отцом, запомнился на всю жизнь.
Был и еще грех. Уже в подростках сверстники многие курили и подтрунивали над теми, кто не имел этой вредной привычки. Обзавелся Иван табаком, бумагой, спичками и собрался в компанию ребят. А тут отец. «Что это у тебя в карманах?» – «Да ничего особенного». – «Ну-ко, выверни». Упал Ванюшка в ноги: «Батюшка, прости». А тот: «Наказывать не буду, но дай мне слово, что никогда не будешь курить». Слово это будущий инок сдержал.
Вот в таких мальчишеских грехах и каялся Иван перед Богом. Тяжелая работа не грубила его сердце, не одевала панцирем черствости, а даже наоборот, позволяла острее чувствовать свою слитную причастность к природе, созданной Великим Творцом.
Его непоказную доброту особенно чувствовали животные. Они прямо льнули к Ивану. Когда тот был еще совсем мал, конь Васек даже голову нагибал, чтобы мальчонка смог на него забраться. Однажды, уже подростком, косил он на Ваське в паре с братом Пашуткой. У того нерадение было ко всему, не имел он любви ни к какому делу. При смене лошадей оставил брат свою косилку зубьями кверху, и в траве Васек напоролся на ножи. Заржал конь и жалобно посмотрел на Ивана. Тот сразу все понял. Рванул с себя рубаху и под ноги. Кровь хлестала струей. Мальчишка туго перевязал раны, распряг и медленно повел хромающего Васька домой. Дороги почти не видел, невольные слезы застилали глаза. В конюшне состоялось объяснение. Иван только просил покаяться брата в этом вольном или невольном грехе, но Пашутка был груб, и в бранных словах злость переливала через край. Тут и случилось невероятное. Сзади к обидчику подошел Раскат, схватил зубами Пашутку за шиворот и мощным движением шеи выкинул его в широкие ворота. Не будь кучи сена, убился бы злодей.
После этого случая отец отделил Павла. Для его немалой семьи был построен дом, выделена скотина и инвентарь. Не хотелось Пашутке уходить из отчего дома, где так привольно жилось, где можно было незаметно, как ему казалось, проехаться на других, но пришлось. Такова была воля батюшки.
Слово главы большой семьи – для всех непреложный закон. Был у Михаила Павловича брат в соседней деревне. Детей у него девять человек мал мала меньше да теща старая. Всего двенадцать. Выбивался он из сил, хирело хозяйство. На помощь был послан на три месяца Иван. Работал опять от зари до зари, валял валенки. Работа прибыльная для хозяина, но тяжелая. За день можно было сделать только один валенок. Кормили дарового батрака плохо. Хлеба и то вдоволь не ел. Хозяйка иногда украдкой принесет под кофтой краюшку, вот и весь добавок. Исхудал Иван, но молча тянул свою лямку, не жаловался, не роптал и все стерпел. Очень помог дяде, выправил тот хозяйство. Когда вернулся работник домой, мать с причитаниями отпаивала да откармливала своего кроткого сыночка.
При всем своем смирении и кротости не пасовал молодец и перед смертельной опасностью. Дело было зимой. Поехал он в гости к своей племяннице, которая только на год была моложе его. Все детство провели вместе и очень дружили. Надежда вот уже несколько месяцев как была выдана замуж в другую деревню, и Иван очень скучал по ней. Путь недалекий, всего двадцать километров, но опасный. На дорогах баловали банды. Грабили, ездоков убивали, а если хорошая лошадь, беда. Иван знал об этом, но надеялся, что все обойдется. Верил, что Господь не оставит его, самому только надо быть настороже. Запряг он Раската в сани и поехал. Был в гостях только ночь и утром засобирался домой. Тут один дружок прибежал. Смотри, мол, наши лихие будут тебя ждать на дороге. Поехал. Вскоре впереди показались сани. Укатанная дорога, путь один, не разъехаться, кругом снег. В санях трое крепких мужиков скалятся, предвкушая легкую добычу. Умница конь все понимал. Иван только крикнул: «Раскат, давай!» Конь рванул в сторону, снег по брюхо, еще рывок вперед. Тут один из бандитов прыгнул с ножом на Ивана, но не тут то было. Он так крутанул налетчика, что у того опорки слетели с ног, а Раскат уже на дороге. Разбойники не стали ждать своего подельника, который барахтался в снегу, и в погоню. Конь был у них хорош, да охаживали его еще кнутом. Раскату же кнут был не нужен. Он дело свое знал. Оторвался Иван от погони, но пожалел Раската, притормозил. Тут подоспели бандиты, и опять вперед. Раскат весь в мыле, а на лошадь налетчиков и смотреть страшно. Несутся сани, пыль снежная клубится, сзади ругань и угрозы. Вот и родная деревня, отчий дом, ворота открыты. И надо же, будто гонца ждали. Стоит отец, любимый брат Сеня и несколько селян. На их немые вопросы Иван крикнул: «Разбойники гонятся!» и пролетел в ворота. Тут подоспели преследователи и угодили в руки крепких мужиков.
За Раскатом прямо охотились. На Пасху все были в храме. В полночь крестный ход, потом такой желанный первый радостный возглас священника: «Христос воскресе!» «Воистину воскресе!» – отвечал нестройный, но искренний хор прихожан. Кругом счастливые лица, а у Ивана камень на душе, места себе не находит. Побежал к дому, он совсем рядом. В кресле сидит немощная бабушка. «Ванюшка, – говорит, – что-то неладно. Соседская собака заходится в лае у нашей конюшни». Иван рванулся к двери, а та: «Куда? Стой! Не ровён час, разбойники. Возьми отцов ливольверт». Внук быстро достал наган, купленный Михаилом Павловичем по случаю у одного фронтовика, и к конюшне. Не думал, кто там, как ему придется встретиться с теми, кого и людьми-то назвать нельзя, если пошли на поганое дело в такую светлую для души ночь. Ворота открыты, внутри темно. Только хотел войти, появилась голова Раската, которого кто-то вел под уздцы. Мелькнула мысль: «Почему Раскат такой покорный?», а рука сама вскинула наган. Выстрел в воздух. Вор бросил поводья, под брюхо коню и через плетень. Иван за ним. Догнал, повалил, руки за спину. «Сколько с тобой, ну?» – только кости хрустнули. «Трое», – прохрипел поганец. Что-то знакомое показалось в голосе. Повернул скрученного лицом кверху и обомлел – сосед. Вместе росли, вместе ласкали Раската. Взмолился парень, мол, делай что хочешь, только папаше не говори. Но куда там. На выстрел уже прибежали. Вор валялся в ногах у Михаила Павловича. Старик был вне себя, но простил. Сказал только, если что еще будет, случай сей приложится.
Это шли уже послевоенные годы. Революция и Гражданская война как-то обошли село стороной, только отголоски больших событий, вроде баловства на дорогах и бандитских вылазок, временами потряхивали глубинку.
Вскоре призвали Ивана в армию. Там он честно исполнял свой долг и попутно без особого труда закончил курс начальной школы. Память ведь у него была превосходная. Трудолюбивого, исполнительного солдата начальство отметило своеобразно – премировало двухлемешным плугом. За ним приезжал на телеге отец. Вся деревня потом приходила смотреть на это по тому времени чудо.
Вернулся Иван со службы – и опять за работу в крепком хозяйстве отца. Здесь нужны были его золотые руки. В конце 20-х началась коллективизация. Комитет бедноты, где ошивалась бездельничья рвань, объявил хозяйство Михаила Павловича кулацким. Наверное, потому, горько шутил потом Иван Михайлович, что он часто спал в поле в телеге и вместо подушки под голову подкладывал кулак.
Вскоре в селе появился чернявый уполномоченный с красноармейцами. Отец не имел иллюзий, чем все это кончится, и немедленно отослал своего младшего к дальним родственникам за двадцать километров. С тех пор будущий инок родителей своих не видел. Без денег, без документов он, как обложенный со всех сторон зверь, менял места обитания. Более всех задержался у одного лесника – работал у него за хлеб три года. Лесник был мужик не промах. Выправил на работника документы и оформил дарового батрака своим помощником. Деньги, разумеется, получал за него сам.
Хоть тяжелая работа не пугала Ивана, затосковал он. Душно было тут, душа звала прочь. Решил батрак написать своему дяде по матери в Ленинград. Адрес он знал на память. Ответ пришел быстро. В телеграмме было только одно слово: «Приезжай».
Лесник не стал удерживать помощника. Может быть, еще и потому, что жена его стала частенько поглядывать на молодого и сильного душой и телом мужика.
Дядя находился в священном сане и был близок к митрополиту Алексию (Симанскому). Отец Доримедонт принял племянника и помог найти работу. Вначале Иван пилил и колол дрова для столовой, топил печки. Как всегда, относился к делу ответственно. Оценили его как работника, поставили помощником повара. Отметили и здесь, направили на курсы поваров. Их Иван, несмотря на малограмотность, окончил с отличием.
Со временем Иван Соложенцев стал известным питерским поваром. Готовил изумительно, воровать не давал, своим примером заставлял других работать по-настоящему. Потому и приглашали его в «приличные заведения».
С началом войны номенклатурную столовую, где шеф-поваром работал Иван Михайлович, перевели на казарменное положение. А когда сжалось кольцо блокады, при столовой образовался профилакторий, где «ответработники» восстанавливали свои подорванные в кратковременном пребывании в голодных рядах защитников города силы. Шеф-повар видел «ценность» этих людей и по-своему вершил справедливость. Здесь он кормился сам, а паек через отца Доримедонта отдавал митрополиту Алексию, которому грозила дистрофия. Даже в это тяжелое время не закрывалось недремлющее око над церковными иерархами, и вскоре отца Доримедонта пригласили на Литейный. Иван Михайлович узнал об этом и на всякий случай приготовился к аресту, но архимандрит не выдал своего племянника.
Вскоре случилось чудо. Шел однажды будущий инок по улице и вдруг перед ним из подъезда выскочила женщина, голосит, бежит в Неву топиться. Схватил он ее, резко встряхнул и спрашивает: «Ты что?» – «Детей нечем кормить, не могу видеть их мучения». Достал Иван Михайлович из кармана свой последний ломтик хлеба и отдал страдалице. «Какая у тебя квартира?» Та машинально назвала номер. «Возвращайся домой, вечером приду». В своей каморке собрал еду, предназначенную для передачи отцу Доримедонту, и пошел, как обещал. Женщина пыталась целовать ему руки и ноги, она была, казалось, не в себе от такого подарка. С тех пор Иван Михайлович старался как мог помогать несчастной. И вот подошел он однажды к дому, у подъезда – черная «эмка». Поднялся в квартиру, а там – военный и в больших чинах. Оробел шеф-повар, стоит со своим узелком у двери, переминается с ноги на ногу. «Вот он, наш спаситель!» – И женщина бросилась к попечителю, обняла. У военного тоже были слезы на глазах. «Что я могу сделать для тебя, говори?» Пришедший, не задумываясь, тут же выпалил: «Помогите отцу Доримедонту». Когда военный уяснил ситуацию, то быстренько собрался и сказал: «Жди здесь». Не было его часа два. Вернулся с исхудавшим отцом Доримедонтом. Только когда батюшка увидел племянника, понял – это спасение, и заплакал. Иван Михайлович осмелился спросить, будут ли их еще преследовать. Военный улыбнулся: «Не бойтесь, все в порядке. Этим здоровым мужикам нечего здесь воевать со стариками. Пусть повоюют на передовой» – и предложил отвезти их на машине, куда они пожелают.
Когда в 1945 году митрополит Алексий стал патриархом, он с собой в Москву взял отца Доримедонта, а тот пригласил и своего племянника, который в труднейших условиях блокады так раскрыл себя. Иван Михайлович переехал в Загорск уже после войны. Все, что было стоящего – часы, костюм, пальто, – продал и купил небольшой домик. В лавре его постригли в иноки. Послушание определили на кухне, и потянул брат тяжелый воз монаха. Кто его знал, говорят, не щадил он себя. Спал три-четыре часа в сутки. Остальное время на молитве и послушании. А послушание нелегкое. Нужно было обеспечить две трапезные – братскую и рабочую. Кто с ним работал, подтверждают: тяжести они не чувствовали. Все вокруг инока Иоанна вершилось легко и быстро. Витала здесь простота, доброта и чистота сердечная. Вот тогда-то, в конце 40-х – начале 50-х годов, отец Кирилл и приметил отца Иоанна. Как-то незаметно они подружились, и не помешала разница в годах и положении. Тут ценились качества, не лежащие на поверхности, те, которые составляют суть человека. Я попытался суммировать эти качества, выделить основные, превалирующие в иноке, и не смог. Да, он был смирен и кроток, да, он всю жизнь по крупицам, как нищий, незаметно стяжал Духа Святого, да, он был чист и добр сердцем. И все-таки законченной картины не получалось. И вот как-то на воскресной литургии я вдруг понял, что ничего искать не нужно, все как на ладони. Брат Иоанн полностью вписывается в оклад человека блаженного, определенный Христом в Нагорной проповеди (Мф. 5, 3–12):
Блажени нищии духом, яко тех есть Царствие Небесное.
Блажени плачущии, яко тии утешатся.
Блажени кротцыи, яко тии наследят землю.
Блажени алчущии и жаждущии правды, яко тии насытятся.
Блажени милостивии, яко тии помиловани будут.
Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят.
Блажени миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся.
Блажени изгнани правды ради, яко тех есть Царствие Небесное.
Блажени есте, егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради.
Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех.
Инок Иоанн у своего домика. Начало 1980-х годов
Как говорили святые люди, чем деятельнее и совершеннее облекается человек в духовные свойства и добродетели по заповедям и примеру Христа, тем скорее отверзаются ему двери благодатных таинств. Это-то, наверное, и видел в иноке старец. Это-то и крепило их тягу друг к другу.
Войдя в преклонные годы и немощь, отец Иоанн по благословению наместника удалился в свой домик. Вернее, в комнатеночку. Оставшуюся часть дома он в свое время простодушно и бескорыстно отдал сладкоречивым людям по их якобы великой нужде. Теперь наследники сильно притесняли старика. Он кротко сносил обиды и только говорил теснителям: «Не буду я с вами судиться. Все решит Небесный суд». Матушка Людмила ухаживала за иноком, а потом, ввиду невозможности проживания, увезла его в деревню. Там навещал его отец Кирилл. Ослепшего и немощного, сам выводил в палисадник. Это фиксирует фотография. На ней два таких непохожих и близких друг другу старца.
Архимандрит Кирилл в гостях у инока Иоанна и будущая схимонахиня Лидия (Золотова). 7 июля 1983 года
Брат Иоанн почил 6 октября 1984 года. С тех пор отец Кирилл каждый год приезжает на могилку и служит панихиду. Господи, упокой душу раба Твоего инока Иоанна и дай нам способность зреть, ценить и беречь настоящих людей, которые наводят мосты между двумя мирами, между тленным земным и вечным небесным и своим духовным примером торят дорогу в горний мир!
Май – август 1997 года
На рассвете души
Есть в русском языке выражение «бродить в потемках», очень точно определяющее состояние человека. Многие, знаю, очень многие ходят как слепые, натыкаются на препятствия, падают, снова ищут выход. Есть и такие, которые нашли себе во тьме теплый уголок и сладко там похрупывают припасенной снедью. Большинство, однако, противится липкой гнусности сегодняшнего дня, ищет выход, знает, что должна же наконец появиться светлая полоска на горизонте, и очень надеется на рассвет. При этом можно ждать его, а можно идти навстречу. Подъем же тем более ускорит рассвет. Увидеть его, почувствовать, наполнить светом душу может каждый. Для этого сейчас есть все возможности получить необходимые знания и сделать первый шаг.