Ида Мартин
Твой последний шазам
Все, что делается из любви, всегда находится за гранью добра и зла.
Ф. Ницше
© Ида Мартин, 2020
© ООО «Издательство АСТ», 2021
Глава 1
Тоня
«Представь, по железной дороге несется тяжелая неуправляемая вагонетка, а на ее пути, привязанные к рельсам, лежат люди. Пять человек. Ты можешь спасти их, переведя стрелку, и тогда вагонетка поедет по запасному пути. Проблема в том, что на нем тоже лежит привязанный к рельсам человек. Но только один. Выбор за тобой. Или вагонетка убьет пятерых, или ты – одного?»
Пока я размышляла, как ответить на это сообщение, ко мне за столик подсел самодовольного вида парень и, вальяжно закинув ногу на ногу, принялся покачивать в такт гремящей музыки резиновой шлепкой.
– Чего грустим?
Я поискала глазами родителей, но танцующих на площадке возле открытого бассейна было слишком много.
– Я Илья, – сообщил парень. – Мы вчера приехали. А ты здесь давно?
– Одиннадцать дней, – не без труда вспомнила я, все еще пребывая в своей переписке.
– И как тебе? Судя по отзывам, отель шикарный.
Ритмично качающаяся шлепка нервировала.
– Отель как отель, – я пожала плечами. – Кормят нормально.
– А где вы здесь оттягиваетесь? Бары, кафешки, дискотеки, пенные вечеринки… Где тут вообще можно зажечь?
– Это у моих родителей нужно спрашивать. Они здесь «зажигают».
– Так ты с родителями? Я думал, с подругами, – он кисло оглядел меня. – А парень-то у тебя есть?
– Мы завтра улетаем, – я надеялась, что Илья тут же отвалит.
Но он не отвалил. Вместо этого поднял палец вверх, прислушался к музыке и, гнусаво подпев «Гавана у-на-на», предложил:
– Потанцуем?
– Нет.
– Да чего ты стесняешься? Я тебя научу, – его голос приобрел томный оттенок. – Давай-давай, не пожалеешь.
Я мигом представила, как он, яростно шаркая шлепками, усердно кружит меня, и, не сдержавшись, рассмеялась.
– Найди кого-нибудь другого.
– В смысле? – он глупо вытаращился.
– Я не танцую.
– Вообще?
– С тобой.
– Ладно, – Илья резко встал, смерил меня таким презрительным взглядом, будто только что на его глазах прекрасная карета превратилась в тыкву, и, уже отходя, сквозь зубы процедил: – Тупая коза.
Телефон завибрировал раз в пятнадцатый.
«Куда ты пропала? Тоня?!»
Все еще смеясь, вместо ответа я написала:
«Слушай, Амелин, а ты мне парень или кто?»
«Чувствую какой-то подвох», – откликнулся он моментально.
«Нет никакого подвоха. Просто интересовался тут один, есть ли у меня парень».
«Кто интересовался?»
«Прекрасный принц, разумеется. Обещал танцевать научить».
«И что ты ответила?»
«Естественно, что я свободна и мечтала о танце с ним всю жизнь. Что же еще ответить прекрасному принцу?»
Мне эта шутка казалась очень забавной: в том, что касалось танцев, лучше Костика не было никого. А предложение «научить танцевать» было его любимым подкатом, особенно когда я обижалась. Однако иронию он не оценил и отреагировал неожиданно нервно:
«Можешь держать меня за кого угодно, только, пожалуйста, ничего не рассказывай. Иначе мне придется с этим что-то делать».
Я так и видела перед собой взволнованно хлопающие ресницы и полный негодования взгляд черных глаз. С ним иногда такое бывало: то напропалую дурачился, то вдруг обижался на сущую ерунду.
«Какой ты бываешь глупый».
Он завис с ответом, и я пояснила:
«Просто это странно. Странно называть тебя „моим парнем“. Непривычно и звучит по-дурацки».
«Что в этом странного? Чем я хуже других?»
То было самое узкое место, в котором его загоны неминуемо сталкивались с полчищем моих тараканов. Так что теперь тормозила уже я.
«Скажи, пожалуйста!»
«Прямо сейчас».
«Кто я тебе?»
«Чем я хуже других?»
Мне казалось бессмысленным объяснять то, что и так очевидно. Я отключила виброзвонок и перевернула телефон экраном вниз.
Слова – это всего лишь пустое место, ничего не стоящий звук. Сказать можно что угодно, а Костик был умным и не мог не понимать, что у меня к нему все серьезно.
Я не умела говорить о своих чувствах, а он до тошноты настойчиво искал им подтверждение, хотя прекрасно знал, что меня не смущают ни его многочисленные шрамы, ни суицидальное прошлое, ни бедность, ни дурная мать, которая довела его до всего этого, ни эксцентричное временами поведение.
Меня ничто не смущало. Я очень привязалась к нему, пока мы из-за одной неприятной школьной истории были в бегах. [1]
Но все это слишком сильно смущало его самого.
– А мои родители, между прочим, на танцах познакомились, – раздался над ухом низкий глухой голос.
Я подняла глаза и увидела возрастную, сильно загорелую женщину с белыми крепко завитыми локонами, огромными накачанными губами и тонной черной туши на коровьих ресницах.
– И чего? – я все еще была в своих мыслях.
– Жаль, что мама папашу так же не отшила, – женщина вульгарно хохотнула, и мне показалось, что она изрядно пьяна. – Можно сяду?
Не дожидаясь ответа, она плюхнулась на стул, и в ту же минуту официант принес нам по шоколадному коктейлю.
– Это за что? – спросила я.
– Ты мне понравилась.
Не зная, что ответить, я благодарно кивнула.
– Видела, как ты развернула этого парня. – Голос у нее был такой низкий, что я на какой-то момент засомневалась: женщина она или какой-нибудь трансвестит. Но потом вспомнила, что нужно смотреть на кадык. Если он есть, значит, перед тобой мужчина. У нее кадык отсутствовал.
– Весь вечер тут сидел, на тебя смотрел. Подойти не решался. Его друзья ушли, а он надумал-таки попытать счастья.
– Правда? – мне стало немного стыдно, что я так резко обошлась с Ильей. – Он обозвал меня тупой козой.
– Серьезно? – женщина снова рассмеялась. – Это хорошо.
– Чего хорошего? – я никак не могла понять, к чему она ведет.
– Хорошо, что ты его отшила. Мои родители на танцах познакомились. Но лучше бы никогда не встретились. Отец вот так же подошел к матери и пригласил танцевать. Это в Анапе было. В пятидесятых. Мама вначале не соглашалась, но раньше так принято было. Мужчина должен был доказать свою заинтересованность, а не как этот, – она кивнула в сторону и замолчала в ожидании вопросов.
Но не дождалась. Меня совершенно не интересовала история знакомства ее родителей, ее собственная жизнь или обсуждение мужчин.
– Спасибо за коктейль. – Я собиралась встать, но женщина неожиданно накрыла мою руку ладонью.
– Ты когда-нибудь была влюблена? Не просто так, а по-настоящему? До разрыва сердца? До апокалипсиса?
– Без понятия.
– Значит, не была, иначе сразу поняла бы это.
Я осторожно высвободила руку и встала. Если бы у меня был ключ от номера, ушла бы сразу, но он остался у мамы.
– Просто хочу предупредить. Тебе еще совсем мало лет, и ты должна понимать, какие опасности подстерегают тебя в жизни. – В ее глазах блестело пьяное безумие. – Любовь – это самое страшное на свете зло. Она приносит страдания и толкает людей на самые ужасные преступления. Любовь – это зависть, ревность и страх. Это всегда потеря себя в другом.
– Еще раз спасибо за коктейль.
– Никогда не люби, – крикнула она мне вслед. – Любовь убивает.
Я с трудом отыскала маму среди танцующих, увидела ее ярко-оранжевый топик и бросилась к нему как к спасательному кругу.
– Ну что? – Раскрасневшаяся и довольная мама выглядела очень молодой и красивой. – Не надумала развеяться? Последний же вечер!
– Нет. Пойду к себе. Здесь скучно.
– А там что? Опять в телефоне сидеть?
– Спать лягу. Быстрее завтра наступит.
Поднявшись на свой этаж, я сфотографировала длинный пустой коридор с красной ковровой дорожкой и отправила фотку Амелину. Пусть знает, что я не на танцах.
Упала на кровать и несколько минут лежала, остужая мысли.
А потом снова схватилась за телефон.
Но там ничего не было. Ни одного сообщения, даже комментария к фотографии коридора.
Я включила телевизор, сходила в душ, съела оставшийся с обеда несладкий персик, не глядя пролайкала новостную ленту друзей и уткнулась в видеоклипы.
Мы ждали. Я – что он сменит тему, он – моих ответов. И в этом молчаливом противостоянии проигравший был заведомо известен, потому что я ненавидела ждать. Ожидание вынимало из меня душу и заставляло совершать необдуманные поступки.
И я почти уже собралась написать, как на экране телефона высветился его номер. Я быстро схватила трубку и прижала к уху.
– Костя, ты с ума сошел? Мы же договорились не звонить, – на радостях выпалила я. – Это дорого.
– Ответь честно, ты ему правда не сказала про меня?
– Ты из-за этого звонишь?
– Звоню, потому что завтра встретиться не получится, – голос был тихий и далекий. – Я сейчас уезжаю в деревню. Ты просила предупреждать.
– Я ничего такого не сделала и не сказала, чтобы вот так психовать.
– Вот именно – не сказала… – он усмехнулся и помолчал. – На самом деле там с бабушкой что-то. Нужно ехать. Мила позвонила.
По его серьезному тону я поняла, что это правда.
Мы скомканно попрощались.
С Костиной бабушкой я была едва знакома. Виделись пару раз – крупная, усталая деревенская женщина. Никакой особой симпатии между нами не возникло. И я знала, что в глубине души Амелин винит ее за то, что она позволила матери забрать его к себе. Об этом он никогда не говорил, но сама бабушка однажды рассказала.
Мне, конечно, не хотелось, чтобы с ней на самом деле что-то случилось, но то, что из-за нее мы не могли в ближайшие дни увидеться, было очень обидно. Особенно после этой дурацкой переписки и повисшей недосказанности.
В Москве жара стояла посильнее, чем в Испании, и стоило нам там оказаться, родители тут же начали страдать, что хотят обратно.
Прошло четыре дня, но Амелин так и не вернулся. Нельзя сказать, что он совсем пропал. Два коротких сообщения я все же получила, однако фразы: «Пока здесь» и «Извини, придется задержаться» – скорее напоминали телеграммы, в которых каждая буква стоила непозволительно дорого.
Это было очень странно и необъяснимо. Последние две недели он писал не прекращая, по поводу и без повода, присылал мемы, картинки, музыку, рассказывал о своих соседях, прочитанных книгах и о всяком другом. Поэтому я слишком привыкла, что он всегда в телефоне. Двадцать четыре на семь. Как джинн из бутылки. Стоит пожелать – и Амелин тут как тут: «Чего изволите?»
С середины апреля до первых майских праздников мы виделись каждый день: гуляли по улицам и торговым центрам, сидели в фастфудах или кино, но чаще всего зависали у меня дома. Я заканчивала десятый класс, и никаких серьезных экзаменов не предвиделось. Костику же предстояло сдавать ЕГЭ, поэтому мама однажды сказала, что если я не последняя эгоистка, то должна дать человеку подготовиться, ведь у него нет репетиторов и, кроме самого себя, рассчитывать не на кого.
Пришлось согласиться. Мы стали встречаться реже, однако писать он никогда не переставал. И как бы я себя ни успокаивала, какие бы ни придумывала отговорки, смутная тревога, начавшаяся с дурацкой подколки про «парня», в которой в общем-то и не было никакого смысла, кроме того, что я прекрасно знала, как она его заденет, росла.
Мне приснился сон. Один из самых неприятных, постоянно повторяющихся снов. В этом сне я прихожу в школу в майке и трусах. Сначала все спокойно, и я ничего не замечаю, но наша классная (почему-то это всегда именно она) поднимает меня перед всеми и отчитывает за внешний вид.
Только тогда я соображаю, что забыла одеться. Мне становится очень стыдно, и я начинаю метаться, пытаясь поскорее уйти из школы, но каждый раз по каким-то причинам не могу.
В этом сне была Мила. Выглядела она, как и в жизни, очень привлекательно: хрупкая, трогательная блондинка с чистой, обезоруживающей, в точности как у Амелина, улыбкой в пол-лица. Он вообще сильно походил на нее, только глаза у нее были светлые, а у него черные как бездна.
Там, во сне, Мила искала кабинет директора, но заблудилась в коридорах. Я сказала, что мне нужно поскорее домой, а она схватила меня за руки и стала умолять помочь ей. И я, хотя все еще слышала за спиной крики одноклассников: «Голая!», зачем-то побежала с ней по бесконечным лабиринтам коридоров и этажей, которых становилось все больше и больше, а из дверей классов, похожих на номера отеля, то и дело выскакивали люди и при виде меня кричали: «Голая!» Я изо всех сил пыталась натянуть майку ниже, а Мила только смеялась и говорила: «Хочешь, я научу тебя танцевать?» Этот сон никогда ничем не заканчивался. Выход из него всегда был только один – проснуться.
– Вечно тебе нужно все контролировать, – с упреком сказала Настя, когда мы сидели с ней на примерочных банкетках в магазине обуви, куда она устроилась на летнюю подработку.
Сидеть в торговом зале ей не разрешалось, но из-за дикой жары посетители не заходили к ним по несколько дней подряд.
Настя давно мечтала о большой любви и была уверена, что со мной случилась именно такая, а я этого не ценю. Она вообще осуждала меня за многое: за прямолинейность, за настороженность, за то, что, когда мне было плохо, я не жаловалась, что порой не снимала наушники во время разговора и никогда не носила юбок.
Мне в ней тоже не все нравилось, однако мы хорошо ладили и за какие-то шесть месяцев, пожалуй, стали лучшими подругами.
– Но ты не можешь контролировать все. Бывают разные обстоятельства, неизвестно же, что произошло.
– Неизвестно. И это страшно бесит. Почему он не напишет или не позвонит? Не объяснит нормально?
– Значит, не может. Не понимаю, чего волноваться? Вот если бы он исчез на месяц или вообще ничего бы не писал, тогда да…
В магазине сильно пахло кожей и обувным кремом, но кондиционер работал на полную мощь и царила райская прохлада.
– А вдруг это из-за меня? – наконец высказала я свои давние опасения.
– Вы поругались? – от любопытства Настя оживилась.
У нее были длинные светлые волосы и густо обведенные черной подводкой голубые глаза. Лицо же миленькое, немного детское, бледное и хрупкое. Она напоминала нежную, но печальную коллекционную куклу.
– Не то чтобы поругались, но… – Объяснить было сложно. – Я просто пошутила, а он не понял и воспринял в своем духе, ну, как это у него обычно бывает.
– Но если он обиделся, то почему написал, что задержится?
– Вот и я не понимаю.
– А ты сама звонила ему?
– Да. Не отвечает.
– В таком случае почему бы тебе просто не поехать и не выяснить все самой?
– Куда поехать? В деревню?
– Куда же еще. Хотя… – Настя задумалась. – А вдруг он вообще никуда не уезжал? Сказал, что уехал, а сам сидит себе преспокойно дома и наблюдает, как ты дергаешься. Он же так может?
– Может, – признала я. Подобные психологические выкрутасы были вполне в стиле Амелина. – Но если он так сделал, то я… то я…
Я не знала, как поступлю в таком случае, но от одного только предположения дико разозлилась.
– Вот и сходи. Проверь, – назидательно посоветовала Настя.
– Но это как-то унизительно. Ходить проверять… Он же сейчас у каких-то ребят живет.
– Глупости. Что унизительного в том, чтобы проведать своего друга? Ну и, в конце концов, если ты виновата, то попросить прощения.
– Что? Прощения? Если он меня обманул, никаких прощений не будет!
Настя откинула назад волосы и меланхолично пожала плечами.
– Просто сделай что-нибудь. У тебя все равно куча свободного времени, – она тяжело вздохнула. – Счастливая. Хочешь – на море, хочешь – в деревню поезжай.
– Поехали со мной, – предложила я.
– Ну куда я поеду? – она обвела взглядом полки с обувью и пустой зал. – У меня же работа.
Мы еще немного посидели, и я, пообещав написать ей, если что-то узнаю, тут же отправилась туда, где последние пару месяцев жил Амелин.
До этого я была у него два раза, но дорогу запомнила отлично: соседний район, в одной остановке на метро от нас. Длинный белый десятиэтажный дом, третий подъезд с конца. На двери домофон. Я дождалась, пока из подъезда выйдет человек, и поднялась на второй этаж.
Дверь мне открыл высокий красивый парень с асимметричной стрижкой и пирсингом в губе. Их там было двое, и этого, кажется, звали Артем.
– Привет. Я к Косте.
Едва я успела это произнести, как откуда-то из глубины коридора, громко цокая когтями по паркету, вылетел крупнолапый щенок, похожий на овчарку, и бросился мне в ноги.
– Его нет, – Артем торопливо подхватил щенка на руки, и тот принялся брыкаться, пытаясь вырваться.
– А когда будет?
– Без понятия. Он мне не докладывает.
В голосе Артема недовольства не было, но борьба со щенком требовала всего его внимания.
– И давно его нет?
– Кажется, с пятницы или четверга. Не помню. Разве ты не в курсе?
– Я в Испании была. Он сказал, что в деревню поедет, но слышно было плохо.
– А, ну да, у него вроде бабушка умерла или что-то типа того.
– Как умерла? Она не старая, вроде.
Артем пожал одним плечом и крепко прижал щенка к себе, так что тот даже пискнул, но тут же присмирел.
– Люди в любом возрасте могут умереть.
– Понятно, – я не знала, что еще сказать, обдумывая неожиданное известие.
– Хочешь кофе? – ни с того ни с сего предложил он.
– Нет, спасибо. До свидания.
– Стой, погоди, – он развернулся и крикнул куда-то в сторону. – Витя, иди сюда.
В ту же минуту к нам вышла молоденькая девушка. Темноволосая, голубоглазая, очень миленькая, похожая на самого Артема. Сначала я подумала, что она его сестра, но по тому, как он хозяйски обнял ее, стало понятно, что нет.
– Пригласи человека на кофе, а то меня она боится. Это Тоня, подруга Костика.
– Здравствуйте, – очень официально поздоровалась девушка по имени Витя. – Проходите, пожалуйста.
– Я правда не могу, – ответила я. – Мне идти надо.
– Если что – заходи, – Артем опустил щенка на пол и захлопнул дверь.
Вечером я сказала маме, что хочу поехать к Амелину в деревню, потому что у него умерла бабушка и ему нужна моя поддержка, однако маму мои благородные порывы не сильно воодушевили, и она наотрез отказалась отпускать меня одну «в такую даль». Потому что ехать предстояло на электричке, и потом еще на автобусе, а я там никогда не была и легко могла заблудиться.
– Сейчас каникулы, позови кого-нибудь из ребят, – сказала она. – Мальчика какого-нибудь. Того симпатичного из вашего класса. Или кого еще. У тебя полно друзей. Одну я тебя не отпущу.
На Герасимова, чью фамилию мама никак не могла запомнить, рассчитывать не приходилось. Они с Петровым неделю назад уехали в Капищено, в дом герасимовского дядьки, а вот Якушину я позвонила сразу. У него была машина, и я считала его самым надежным парнем из всех. Но за целый день к телефону он так и не подошел и на эсэмэски не ответил. Поэтому пришлось звонить Маркову, но тот полностью оправдал мои ожидания:
– Я че, типа самая лучшая кандидатура на роль парня? Ты вообще понимаешь, Осеева, что, если к нам пристанут, тебе самой меня защищать придется? Не. Я пас. Ты не обижайся, но тащиться за тридевять земель по такой жаре – это совсем не мое.
– Послушай, Марков, тебе необязательно ехать со мной. Достаточно просто прийти и сказать моей маме, что поедешь.
– Если бы я не был с ней знаком, то без проблем, а так вдруг все вскроется? Как я ей потом в глаза смотреть буду?
– Ничего не вскроется. Она не узнает.
– Любой обман рано или поздно вскрывается. Короче, Осеева, если хочешь это дело нормально провернуть, найди кого-нибудь левого. Можешь даже денег ему предложить. Сделаешь вид, что вы сто лет знакомы, – и вопрос решен.
Обижаться на Маркова не имело смысла, он всегда был эгоистом и занудой. Но логика в его словах определенно присутствовала, так что, предприняв вечером еще одну тщетную попытку уговорить маму отпустить меня в деревню без сопровождения, я решила, что срочно должна отыскать кого-нибудь «левого».
Глава 2
Никита
– Ну что?
– Только вошел, – я устало кинул сумку на кровать.
– Отлично, тогда давай подваливай.
За три с половиной часа, пока я ехал из деревни от бабушки Гали, Трифонов успел позвонить раз пять и каждый раз спрашивал: «Ну что?» Ему не терпелось поговорить со мной о чем-то важном, но объяснять, в чем дело, он отказывался наотрез.
– Но, Тиф, я три часа пер на себе долбаный рюкзак с банками. Скажи так, а вечером зайду.
– Не. Я по телефону не умею, – в приглушенном, с ярко выраженной хрипотцой голосе послышалось разочарование. – Ладно, отдыхай.
Он всегда умел произносить обычные слова с такой интонацией, что они приобретали особый смысл. Вот и теперь его «отдыхай» прозвучало как-то унизительно, словно я безвольный слабак.
Зная Трифонова, я терялся в догадках. Вокруг него постоянно что-нибудь происходило. Тиф не то чтобы специально влезал в истории, просто они сами собой притягивались к нему. Удивить меня могло разве что ограбление банка или взятие заложников. И то лишь оттого, что это противоречило его жизненным принципам.
– Давай лучше ты ко мне! Моих нет. Соломин с бабушкой через три дня возвращаются. А отец с женой только в августе.
– Можно и так, – согласился он. – Но в шесть футбол.
Мы не виделись около двух недель, с тех пор как я раскидал документы по разным вузам и, не особо рассчитывая поступить на бюджет, свалил из города. Мама сразу объявила, что учиться я буду в любом случае, а папа ее поддержал. Они хоть и были в разводе, но продолжали общаться, как старые друзья. И в том, что касалось меня, почти всегда были заодно.
Как ни странно, результаты ЕГЭ у меня оказались вполне приличные, а вузы я выбирал без претензии на крутость. Мама хотела сделать из меня экономиста, но я решил, что лучше стану каким-нибудь менеджером, и за свое ближайшее будущее особо не волновался.
Рюкзак я разбирать не стал. Оставил на кухне. Пусть бабушка сама, когда приедет, возится. Пришлось три часа тащить его, проклиная за тяжесть и недоумевая, какой смысл в доисторическом закатывании банок и обмене ими. Одна бабушка летом мариновала огурцы, другая – по осени делала компоты, и они отправляли заготовки друг другу, словно дары дружественных государств.
В квартире стояла невыносимая жара и духота. Я распахнул окна во всех трех комнатах, и на восьмой этаж сразу ворвался суетливый шум улицы, дороги и не особо свежий, но легкий ветерок.
Я был рад, что вернулся. Я вообще в последнее время слишком многому был рад. Школа осталась позади, а других проблем еще не образовалось.
Едва успел принять душ, как заявился Трифонов в традиционных камуфляжных штанах и футболке без рукавов, из-под которой, изгибаясь, выглядывала голова большого черного дракона. С порога двинул меня кулаком в плечо и, резко отпихнув, оглядел с головы до ног.
– Какой-то вид у тебя, – он поморщился. – Чересчур довольный.
Ему я тоже был страшно рад. Кто бы мог подумать, что за пару недель успею так соскучиться по этой небрежной ухмылке и скрипучему голосу!
Тиф поднес свой локоть к моему, сравнивая цвет кожи:
– И загорел как черт.
– Целый день на улице, – оправдываясь, сказал я. – Котлеты хочешь? Мне с собой кастрюлю дали.
– Котлеты? Тащи.
Мы прошли в нашу с Дятлом комнату, и я достал из ужасной тряпичной сумки алюминиевую кастрюльку с котлетами. Бабушка Галя очень переживала, что целых три дня кормить меня будет некому.
– Греть нужно? – спросил я без особой охоты.
– Какое греть? Жара на улице, – Трифонов схватил верхнюю котлету, откусил и уселся на кровати Дятла. – Короче. Поедешь с нами завалы разгребать? У криворотовского отца знакомый по даче про нас спрашивал. Сказал, видел по осени, как мы сарай расфигачили…
Он засмеялся с набитым ртом.
Я тоже вспомнил, как ездили к Лехе Криворотову на дачу ломать старый сарай. Начиналось все хорошо, но закончилось полным беспределом. Раздолбали сарай в щепки, зато за два дня управились.
– Короче, у этого мужика то ли лагерь древний, то ли пансионат, я толком не понял, и там всё перестраивать собираются. Старые дома сносят. Нужно весь этот мусор строительный убрать, – говорил Трифонов быстро, азартно, глаза горели, и про котлету он временно забыл. – Если за три недели управимся, тысяч сто заплатит. Прикинь? Мигрантов брать не хочет, а бригаду нанимать – дорого. Я сначала думал, мы с Криворотовым вдвоем осилим, но оказалось, работы дофига и нужно еще людей подтягивать. Минимум двоих. Ну что? Как тебе? Деньги на четверых поделим. Все лучше, чем курьером. Я же теперь без мотика. Как придурок на метро катаюсь. А в этом лагере лес, свежий воздух, свобода… И никто над нами стоять не будет. Не, там сторож живет, но он к нам не полезет. Так Криворотов сказал.
– А кто четвертый?
– Значит, согласен? – Тифон откусил котлету. – Зашибись. С четвертым не ясно. Как дело до дела – никого не найдешь. Есть у меня один чел на примете. Помнишь Артема? С которым я в больнице последний раз лежал?
За прошедший учебный год Тифон успел побывать в больнице дважды. Один раз после пожара на недостроенной высотке, где я тоже был: просто повезло, что все остались живы, потому что история вышла реально стремная.[2] А во второй раз тупо разбился на мотике. Он там особо и не виноват был. В него джигит на Яндекс-такси въехал. Нет, конечно, Тиф очень тупо поступил, что вообще сел на мотик, зима же, но он всегда такой – всё нипочем. Решил – недалеко. Торопился. Вот и переломался. Не смертельно, но весь март в больнице провалялся.
– Который из них? К которому девчонка с красными волосами ходила? Суицидник? Или тот выпендрежник, что с тобой на щелбаны спорил, кто из вас больше воды за раз выпьет и не блеванет? И ты со своими переломами заколебался в сортир ползать?
– Ага, он самый, – Тифон заржал. – Но щелбаны я ему знатные потом закатал. На самом деле арбайтен это вообще не его тема, потому что на жизнь ему точно хватает, но он фанат всякого движа. Договорились на завтра. Встретимся, обсудим. Не хотел бы – сразу отказался.
– Я точно поеду, – я тоже взял котлету. – Моя мама мечтала на подработку меня отправить. В воспитательных целях. А когда ехать?
– В четверг, – он вытер руку о штаны. – Леха со своей дачи в среду приезжает. Это, вроде, недалеко. Подмосковье. Километров сорок, и станция рядом.
– Идеально, – обрадовался я. – Бабушка с Соломиным тоже в среду вернутся, так что свалю с чистой совестью.
А потом Тиф попросил включить телик, потому что там начинался футбол. Я наделал попкорна в микроволновке, и мы ели его и смотрели «Спартак – Зенит». Лучше бы пива выпили, но Трифонов не пил ничего крепче кефира, поэтому я тоже не стал. Он считал, что раз отец его алкоголик, то и у него самого дурная наследственность. Что в общем-то для всех было хорошо. Тиф и по-трезвому покладистым нравом не отличался, а когда пил, превращался в вагон динамита, готового рвануть в любую секунду.
На самом деле тема с его отцом была мутная, и тот алкоголик, которого он долгое время считал своим отцом, приходился ему просто отчимом, но Тиф этого не знал. Догадывался, конечно, но упорно делал вид, что не в теме.
А я знал и помалкивал, потому что клятвенно обещал Ярику Ярову – еще одному нашему однокласснику, замешанному в этом деле, что без его разрешения ничего не скажу. Просто Ярик сначала сам мне про это рассказал, а на следующий день уже передумал.
Игра была скучной, весь первый тайм по нулям, и я, утомленный дорогой, задремал, а проснулся – Трифонов собирался домой. Я предложил ему остаться, но он не захотел.
– А что Зоя? Она где? – весь вечер я терпел, а тут напоследок не выдержал.
– На даче своей, где же еще. Типа матери с ребенком помогает, – Тифон недовольно передернул плечами. – В прошлом году я к ней чуть ли не каждый день туда мотался, а теперь без мотика только в выходные получается. Так уйду – и не заметит.
Чтобы попасть в свое МЧС, осенью Тиф собирался в армию.
– Тебе же только в октябре. Еще два месяца.
– Дело не в этом. Сама завела меня, а теперь такая: «Хватит нависать». А как я нависаю? Что хочу ее видеть? Что меня бесит, когда я не знаю, с кем она там тусит? Помнишь ее дачного кренделя? Вот честно, закопаю урода.
От этой темы Трифонов распалился с пол-оборота. Даже когда они с Зоей еще не встречались, он без конца контролировал каждый ее шаг, а после того, как все закрутилось, стал невыносимым. Даже на нас с Лехой злился, если долго разговаривали с ней, на маму ее злился, которая приезжала в Москву с дачи в лучшем случае раз в месяц, на школу злился, на экзамены, на кино и книги, на все-все, что отвлекало ее мысли и внимание от него.
– Ну вот что ей в Москве в такую жару делать, сам подумай? – сказал я. – Представь, тебя мать помогать напрягла, ты бы ее послал?
Он посмотрел на меня, как на дебила.
– Давай, до завтра, – пожал мне руку и вышел.
В Зою я был влюблен с того самого момента, как только увидел на школьной линейке Первого сентября. В короткой расклешенной юбке, на высоченных каблуках, с копной небрежно забранных наверх вьющихся рыжих волос она показалась мне богиней.
Я очень хотел, мечтал быть с ней и даже получил скромный шанс, однако затмить в ее глазах Трифонова мог, наверное, лишь кто-то не менее крутой, чем он сам. А я крутым не был.
С Зоей мы переписывались, но редко. Не так, как раньше. В основном я смотрел ее фотки в Инстаграме: Зоя собирает клубнику, Зоя поймала ежа, Зоя с годовалой сестрой Соней, букет из ромашек, закат розовый, закат голубой, Зоины волосы горят огнем в рассеянном свете солнечных лучей, Зоя в соломенной шляпе и темных очках, Зоя с друзьями на великах, Зоин зрачок, Зоя в легинсах фоткает себя в огромном старом зеркале.
Все как у всех. Но ее фотографии, даже незамысловатые пейзажи, я мог разглядывать часами, невольно представляя, будто нахожусь там с ней.
Наверное, я все еще ее любил.
Артем жил в Измайлово. Недалеко от метро. Район у них был поприятнее, чем наш. Зеленый и не такой пыльный. Приехали мы за десять минут до встречи, но Трифонов забыл, как идти, поэтому плутали по дворам около получаса. Все это время я просил его позвонить, но он лишь недовольно фыркал «уже почти пришли» и «сам найду».
В конечном счете я просто сел на бордюр и сказал, что не пойду, пока он не узнает точный адрес.
Они встретили нас около подъезда. Артем, его девчонка и друг. Стояли возле лавочки, поджидали, а завидев, стали прикалываться над тем, что мы заблудились «в трех соснах».
Артем был старше и весь из себя красавчик: с косой черной челкой, голубоглазый, высокий, в широкой черной майке-алкоголичке и капри с накладными карманами. На шее – цепочка, в нижней губе пирсинг, на большом пальце толстое серебристое кольцо. Предплечье правой руки, наподобие браслетов, охватывали две татуированные полосы.
Я его еще по больнице помнил. Держался он дружелюбно, но откровенно заносчиво. И, если бы не Тиф, я бы напрягся, однако тот сразу предупредил: «Артем языкастый и заводной, но не бери в голову. Он нормальный чел». А Трифонов редко о ком говорил «нормальный».
А вот его девушка со странным именем – Вита, в коротком голубом платьице на пуговицах и белых скетчерсах, скромно прижимавшаяся к нему, показалась мне чересчур застенчивой и мелкой. Класс девятый от силы.
