banner
banner
banner
Витой Посох. Хроники Севера

Иар Эльтеррус
Витой Посох. Хроники Севера

Пролог

«Начинался второй день лета, но он не сулил радости. Низкие свинцовые тучи затянули небо над Дойном. Яркие зеленые луга, светлые озера и перелески выглядели омертвевшими. Восходящее в дымке над Архенарской грядой солнце оказалось багровым и отбрасывало на все вокруг зловещие блики. Солнечный диск еще был виден между вершинами скал и наползающим краем туч, но скоро тучи сомкнутся с вершинами гор, и тогда начнется действительно страшное. Уже клубятся на горных тропах белесые дымы.

Князь Эргисарен Ин Дари, статный светловолосый мужчина в сверкающих доспехах, лет пятидесяти на вид, с точеными чертами лица, стоял вместе с несколькими верными вассалами на вершине холма. Он смотрел на приготовившиеся к последнему бою войска.

«Лучше погибнуть в бою, чем попасть в руки жрецов Дора. Рабство и безысходность – вот удел оставшихся в живых».

Старший сын и наследник на серебристом карайне во главе верного ему отряда, на платиновых волосах кровавый отблеск восходящего солнца, как свежая кровь. Он попросил права умереть первым, и отец не смог ему отказать. Даже Верелея, его старшая дочь, надела сегодня кольчугу и взяла в руки меч. Она тоже не желает стать храмовой рабыней – утехой для жрецов. Старшие дети смогут умереть достойно, как подобает детям правителя Дойна. Эргис беспокоился только о судьбе младших, оставшихся в родовом замке вместе с матерью и верными слугами: Лиерии было семь лет, а Энели всего четыре. Двое средних сыновей – близнецы пятнадцати лет Мелианор и Эйранел были при нем.

В свои сто семьдесят девять лет князь не питал иллюзий в отношении исхода грядущего сражения. Слишком мало защитников и почти не осталось магов. За победу дорцы заплатят дорогой ценой, но на сей раз вряд ли удастся удержать жадные полчища, рвущиеся через горы. Может, денери, как звали себя прародители и как до сих пор именовали себя чистокровные жители Дойна в память о них, прогневили богов своей надменностью? Но это в прошлом, как и былое величие. Или просто каждый народ приходит и уходит в свой черед, и теперь настала пора уйти светловолосым потомкам народа, покинувшего этот мир в незапамятные времена?..

С тех пор как южный сосед Дора – королевство Игмалион взялось планомерно вытеснять дорцев с Восточного материка, соединенного с Западным только узким Илайским перешейком, дорская корона, будучи не в силах справиться с растущей мощью южан, вновь устремила свой взгляд на север – на еще неподвластные ей богатые земли Дойна.

Противостояние двух народов длилось уже не первое тысячелетие. В давние времена денери жили по всей территории каверны, а может, это было и до разделения мира на участки, называемые теперь кавернами. Хроники освещали лишь период, когда потомки денери остались только на севере этой каверны. Предки нынешних дорцев пришли после глобальной катастрофы откуда-то с юга. Сначала их было совсем мало, и пришельцы не обеспокоили тогдашних правителей Дора, тогда еще Даэрна или Даэра. Даэрцы не были многочисленным народом и поначалу решили, что места хватит всем. Но со временем, где силой, а где хитростью и обманом пришедшие начали вытеснять даэрцев все дальше на север, отрезав их от исконных областей на севере Восточного материка. И вот теперь пришло время последней битвы.

Вдали показались ряды дорской панцирной пехоты, а за их спинами строились в ряды лучники. Где-то сзади копошились дорские жрецы и служащие им маги, там же черными пятнами виднелись и нигакте – зачарованные жрецами воины, но уж им-то развернуться он не даст. По традиции князем мог стать не просто чистокровный денери, а только тот, кто обладал даром настоящего мага.

Князь поднял руку, и карайны рванулись с места серебристыми стрелами, унося своих всадников в последнюю славную битву».

Молодой беловолосый мужчина оторвался от манускрипта, который только что перечитывал. Это был главный труд всей его жизни. Элианар ло’Райди еще некоторое время оставался в задумчивости, потом взял перо и дописал:

«Говорят, что от стрелы безвестного до той поры лучника князь умер далеко не сразу. Проклятие Дору, произнесенное им перед смертью, сыграло свою роль, когда южане решили присоединить полуостров к игмалионским землям. Те, кто слышал проклятие, давно мертвы, и никому теперь неизвестен его настоящий текст».

«Ветер разбросал нас, как палые листья поздней осенью. Время лишило былой славы. И даже наши имена стерлись из памяти потомков. Жизнь на чужбине горька, и нет ни единого просвета в доле покоренных», – с болью думал Элианар, перекладывая листы рукописи, разложенные на столе.

– Хасве! – услышал он голос хозяина. – Долго мне еще тебя дожидаться?!

«Хасве» было скорее ругательством, чем обращением, но слуга уже привык к этому и не обращал внимания на реплики хозяина, не относящиеся к сути дела.

– Одну минуту! Сейчас приду! – громко ответил он, чтобы глуховатый хозяин не заподозрил его в непочтении.

Со вздохом запихнув рукопись на нижнюю полку стола, мужчина поднялся и, захватив хозяйские бумаги, вышел в соседнюю комнату.

– Я уверен, что ты опять занимался посторонними делами! – забрюзжал хозяин, увидев вошедшего слугу. – Вечно ты занимаешься чем угодно, но только не тем, что тебе поручено!

– Что вы, да-нери Лорхи! Все, что вы мне поручили утром, уже дожидается вас! – С этими словами, поклонившись, он вручил пухлую папку в руки своего господина.

– Знаю я тебя, – продолжил бормотать тот, бегло просматривая бумаги. – Почему тогда не вышел сразу?.. – Но в его голосе уже не было прежнего недовольства.

«Хороший работник, только слишком уж любит отвлекаться на глупости», – думал он.

– Простите, да-нери, я еще раз проверил, все ли документы сложены в надлежащем порядке, – еще раз поклонился слуга.

Как обычно, увидев почтение и аккуратное отношение к работе, хозяин пришел в благодушное состояние и покровительственно потрепал исполнителя по плечу.

– Все. Пока свободен, но никуда не уходи, может, ты мне еще потребуешься, если нужны будут пояснения. – С этими словами он отослал слугу.

Элио вернулся в свою комнату и вновь достал рукопись, которая пока была озаглавлена просто: «Хроники Севера». В ней он пытался описать историю своего народа, а также самые интересные факты и легенды из прошлого земель, лежащих к северу от Игмалионского королевства, в состав которого они вошли не так уж давно. Записывал он и свои размышления на эту тему, без всякой надежды, что кто-либо когда-нибудь их прочтет.

Родом из денери – исконной аристократии Дойна, Элианар ло’Райди был рад, что ему удалось найти на территории Центрального Дора спокойную и не слишком обременительную работу, которая оставляла время на занятие любимым делом. А загадки древней истории с детства приводили его в трепет. На самом деле Элианар был гораздо старше, чем казался на вид, что было естественно для народов, живущих долго. Если бы не война, разрушившая привычный для него мир и отнявшая всех, кого он любил, денери продолжил бы свои научные изыскания в родных краях. Время распорядилось иначе. Но Элианар радовался и такой возможности, ведь многие из его соотечественников не имели и этого.

Глава 1
Пришедшие с моря

«Испокон веков мощное течение, как широкая река, несет свои воды с востока к берегам Дорского полуострова и, наткнувшись на неприступные скалы севера, поворачивает вспять. Эти воды богаты рыбой и морским зверем, особенно вблизи берегов Райна[1]. Но сколько человеческих жизней уносят каждый сезон внезапные и свирепые восточные шторма. Даже крупные корабли не рискуют покидать защищенные бухты, когда наступает время восточных ветров.

В легендах сохранилась память о том, что некогда с северо-востока приходили корабли. Ныне только море простирается до самого невидимого предела. Никому пока не удалось пересечь его и вернуться обратно. Однако из года в год на побережье непонятным образом появляются странные люди. Порой они даже не помнят своих имен, но каждый из них несет на себе печать тайны».

Элианар ло’Райди. «Хроники Севера»

В кромешной тьме под затянутым бурей небом тяжелые штормовые волны били в подножие узкого скалистого мыса, на котором стояло родовое жилище графа ло’Айри. Замком назвать его было нельзя – окруженный высокой каменной стеной дом в два этажа из дикого, слегка отесанного камня с деревянной надстройкой. Соленые брызги мелкой пылью долетали даже до ее окон, а от порывов ветра дребезжали стекла. На нижних этажах стекла уже не использовались, узкие оконные проемы защищали мощные двойные ставни. Но ничто не могло спасти молодую женщину, которая второй день умирала в этом доме.

Граф в оцепенении сидел у постели умирающей жены, которая так и не дожила до появления на свет их второго ребенка. Первенец, которому скоро исполнится семь, здоровый и крепкий мальчик, находился сейчас на попечении доброй пожилой служанки, нянчившей еще самого графа. «Море дало, море и уведет», – шептались слуги. Оно и правда, лодку с полуживой девушкой прибило к берегу после такого же шторма, пришедшего с востока. Откуда она, девушка объяснить не смогла, как то ли не могли, то ли не хотели говорить и другие пришедшие с моря. Их были единицы, но они появлялись, сколько помнили жители этих мест. Некоторых прибивало к берегу на лодках, других просто находили на берегу. Часть оседала здесь же, в приморских поселках, другие уходили вглубь страны по одним им известным причинам.

Светловолосая девушка с ясными серо-голубыми глазами не была красавицей, но молодому ло’Айри показалось, что она светится каким-то внутренним светом. В ее глаза хотелось смотреть не отрываясь, и граф взял ее в свой дом, а через полгода объявил о свадьбе. Через полтора года родился первенец, по мере возрастания становившийся все более похожим на своего отца.

 

Тяжелая жизнь на Северных Пустошах, как за глаза называли эти края редкие гости из центральных областей королевства и надменные дорцы, шла своим чередом. Скудная каменистая земля побережья не могла прокормить даже то малое население, что обитало в этих краях, кормильцем людей было неласковое северное море. Оно приносило улов рыбакам и охотникам за морским зверем, но порой забирало их самих. Потому в этих местах редко вспоминали Троих, но помнили о Морской Матери, Урагане и других древних богах, чтили, но не преклонялись в страхе, как этого требовали заезжие дорские жрецы. Но жрецы из Дора были здесь редкими гостями, в отличие от дорских пиратов, также желающих поживиться чужой работой, чужим телом и чужим страхом. Вот с ними шла постоянная война за право на жизнь.

Слез уже не было. Сорейн просто сидел, держа исхудавшую за сутки руку любимой в своих. Лаэрия запретила звать ведающих, сказав, что они все равно не смогут помочь, потому что это ее судьба. Граф, не послушав ее, сам отправился еще днем сквозь бурю к дому ведуньи и даже уговорил ее пойти с ним, хотя та сразу сказала, что ни в ее, ни в чьих-либо силах помочь его супруге. Придя в дом, ведающая ненадолго велела оставить ее наедине с уходящей. Пробыв с ней около получаса, ведунья вышла.

– Простите, милорд, не в моих силах помочь вашей жене, но… – Женщина запнулась, потом все же продолжила: – Выслушайте и отнеситесь серьезно к тому, что скажет вам она. Мне она поведала многое, и не все я могу открыть вам, но то, что вы услышите, очень важно.

– Спасибо вам за участие, матушка, – выдавил из себя Сорейн и подал ведающей плату – узелок с серебряным обручьем его покойной матери.

– Уберите, милорд, – нахмурилась ведунья. – Я не возьму и медной монеты. Только исполните то, что скажет вам да-нери Лаэрия. Держитесь – все в руках Высших. Да помогут милосердные вам и вашим детям.

Граф подумал, что ведающая оговорилась, ведь у него был только один ребенок, и не придал значения этой оговорке. Он попросил доверенных слуг проводить пожилую женщину обратно в ее дом и приказал, чтобы взяли для нее хотя бы сладостей, которые, как он знал, матушка Веранна очень любила и не должна была обидеться и отказаться от такого подношения.

Проводив гостью до дверей, Сорейн поднялся наверх и вошел в комнату Лаэрии. Она по-прежнему обессиленно лежала на кровати, только теперь на ее лице появилось какое-то необычно спокойное выражение.

– Подойди ко мне, – тихо произнесла молодая женщина. – Мне надо сказать тебе кое-что важное.

Граф подошел и сел, взяв ее руку в свои.

– Что ты мне хочешь сказать, милая? – спросил он.

– Не надо плакать обо мне. Мое время истекло, хотя я и не думала, что это случится так рано.

Мужчина стиснул ее руку и неотрывно молча смотрел ей в глаза.

– У тебя подрастает сын, он будет тебе надежным помощником. Ты знаешь это. Но я хочу попросить тебя о другом. Я не смогла родить тебе второго сына, но не печалься. Когда ты найдешь на берегу моря, так же, как нашел меня, маленького мальчика – возьми его и воспитай как родного сына. Я не могу тебе сказать всего… Но… дай ему все тепло, которое ты подарил бы своему сыну… Он… – Лаэрия хотела еще что-то сказать, но внезапно закашлялась и замолчала, прикрыв глаза.

Сорейн дернулся, но она с трудом открыла глаза вновь и продолжила:

– Береги его… и он… убережет тебя и всех… – На этих словах женщину затрясло, она из последних сил приподнялась на кровати, сжав руку мужа.

Слеза скатилась по ее щеке.

– Прощай, – прошептала она и ослабла, осев на подушки.

Глаза Лаэрии закрылись, и Сорейн почувствовал, что ее больше нет. Он закрыл лицо руками и просидел так неизвестно сколько, в полузабытьи. К утру граф очнулся и, приказав слугам готовить тело к морскому погребению, сам ушел на берег моря.

Буря уже закончилась, ветер понемногу слабел, но волны с пенными гребнями еще мощно накатывались на прибрежье. Граф заметил, что сильным прибоем подломило несколько столбов в сараях, где сушились сети, – надо будет потом сказать плотникам, чтобы заменили их, пока сараи не рухнули вовсе. Привычные мысли о повседневных заботах ненадолго отвлекли Сорейна от горя, в которое он погрузился после смерти жены. Граф пошел дальше вдоль берега туда, где серые от поднятого песка волны неумолимо с каждым большим штормом вгрызались в береговые скалы. В тихую погоду прибой уже не доходил до них, и там образовалась крохотная бухточка, где они с Лаэрией любили проводить время, особенно теплыми летними вечерами. Но сейчас волны еще захлестывали всю полосу песка под скалами.

«Вот войти бы сейчас в море и последовать за ней…» – мелькнула прохладная успокаивающая мысль.

Но граф оттолкнул ее, хотя это было смертельно больно. Нет, все же у него остался сын и эта странная просьба любимой. Такое пожелание всегда было законом для любого жителя побережья, и Сорейн, выросший, как и поколения его предков, в этом краю между морем, скалами и небом, думал так же. Что ж, если действительно море принесет ему сына, то так тому и быть. А уж что будет потом, так это будет потом.

Вечером Лаэрию положили в лодку, которую тянули вдоль берега сам граф и двое близких ему людей, и оттащили к Синей скале. Невдалеке от берега там проходило течение, уходившее в открытое море, на восток. Нечасто здесь вспоминали этот древний обычай, но тех, кто пришел с моря, возвращали ему именно в этом месте, когда на закате набирало силу течение, усиливаемое отливом. С началом отлива лодку оттолкнули от берега, и она поплыла, сначала медленно, потом все увереннее, словно знала, куда держать путь. Через час она стала просто точкой, мелькающей среди волн, и исчезла вдали.

С этого дня у графа ло’Айри вошло в привычку обходить морской берег утром и на закате, от Ржавых скал на западе до Синей скалы на востоке. В конце своего пути он подолгу стоял, глядя в море, пока не исчезали последние блики солнца на его волнах. Люди графа ничего ему не говорили и старались не обращаться к нему со своими делами в это время.

Поначалу эти обходы были ежедневными, но постепенно Сорейн начал возвращаться к обычному распорядку дел, и прогулки по берегу становились реже. Дружинники графа взяли большую часть патрулирования берега на себя. Только во время сильных бурь он регулярно сам проходил этот маршрут по берегу, не доверяя никому.

Так прошло полтора года.

Осеннее небо над окрестностями города Ройден на восточном побережье Дорского полуострова в этот день было на редкость ясным, и солнце пригревало почти по-летнему, когда на прибрежную полосу песка из подошедшей к берегу лодки выпрыгнули двое юношей, один темноволосый, постарше и выше ростом, а второй – скорее подросток со светло-пепельными волосами и хрупким телосложением. Они помахали мужчине, сидевшему на веслах, и лодка быстро отошла от берега, направляясь в обратную сторону. Оба товарища поспешили отойти от воды и углубились в лабиринт скал, окружающих храм. Они заранее решили, что днем у них будет больше шансов остаться незамеченными среди прочих обитателей храма и выяснить, где находится мать Калена, как звали старшего юношу. Найдя ее, они собирались вернуться обратно через скалы на открытый берег, где и подать условленный сигнал человеку, который доставил их сюда. В крайнем случае, молодые люди собирались вместе с матерью Калена добраться до ближайшей рыбацкой стоянки и там попросить доставить их с узкой косы, на которой находился храм, обратно в город.

Однако в этот день удача явно была не на их стороне или они своим дерзким поступком прогневили древнюю богиню: выбравшись из скального лабиринта, товарищи почти сразу натолкнулись на одного из старших жрецов храма, обходившего окрестности вместе с храмовой стражей.

Калена замучили до смерти там же, на пляже, останки тела по частям выбросили в море, которое сразу вскипело от любителей дармовой еды. Арен думал, что он будет следующим, но жрец посмотрел на него оценивающим взглядом и велел отвести в храм. Юноша понял, что значит этот взгляд, так смотрели на него охранники у дверей дома, куда его сестра устроилась служанкой. Иногда брат приходил проведать сестру, а охранники стремились дотронуться до него и делали вполне определенные жесты – Арен с его тонкими чертами лица и шелковистыми пепельными волосами уродился слишком красивым для сына безродного плотника. Сестра была в мать, светловолосая и улыбчивая, а он вырос непохожим ни на нее, ни на отца. Тот порою качал головой, глядя на сына, но никогда ни единым словом подозрения не обидел их мать.

Арена быстро отвели в одну из комнат храма и заперли там одного. Чтобы отвлечься от страшных мыслей, юноша невольно вспоминал рассказанное его отцом.

Около пятнадцати лет назад соседний Игмалион завоевал их государство. Но на удивление грабежей и захвата рабов не случилось. Наоборот, страшный Мертвый Герцог запретил рабство и провел несколько рейдов против пиратов и бандитов. Правда, королевскую династию и некоторые из аристократических родов вырезал под корень, чтобы и не думали о восстановлении своего престола, но разве таким, как отец Арена, было до этого дело? Подати не увеличились, зато с центральных площадей исчезли рабские рынки, где пираты продавали невольников с континента, а рядом родители продавали детей, а мужья жен. Жуткое древнее Семейное уложение было отменено. По нему дети считались собственностью родителей до семнадцати лет, с этого возраста сыновья могли распоряжаться всем вновь приобретенным имуществом самостоятельно, а после смерти родителей – и своими сестрами, не вышедшими замуж. Замужние женщины переходили в собственность их мужей.

Отец Арена никогда не относился подобным образом ни к своей жене, ни к детям. Но в других семьях отголоски этих обычаев жили и до сих пор. С площадей ужас ушел за толстые каменные стены домов, а храмы хоронили свои темные дела в глубинах моря. Поэтому и до сих пор отцы женатых сыновей могли потребовать благосклонности от своих невесток, господа от слуг, а храмы брали оплату за долги живым товаром. Храмовые слуги теряли все – от своего достоинства до каких-либо частей тела, да и жили недолго – обряды требовали жертв.

Хромому рыбаку, отцу Калена, нечем было отдать долг храму, удача не сопутствовала ему последние декады. Сын был уже старше семнадцати, и храм забрал за долги его жену. Кален решил выкрасть мать из храма и уговорил отца эмигрировать в Игмалион, пусть даже на забытые всеми богами Северные Пустоши, лишь бы сбежать из этого кошмара. Арен взялся помочь товарищу.

Через несколько часов, когда уже начало темнеть, Арена привели в небольшое помещение, где его ожидал тот самый старший жрец, который стал виновником их неудачи. Первым делом этот человек спросил, кто помог им добраться до храма, и рассказал про путь через лабиринт; ну и, конечно, зачем товарищи пытались тайком пробраться в храм. Арен собрался молчать в любом случае, правда, судя по поведению жреца, того, пожалуй, больше интересовал сам юноша, а не его ответы.

Через час, когда Арена мутило и ноги едва держали его, жрец вновь приступил к расспросам. Юноша понимал, что у жрецов есть способы разговорить кого угодно, но решил держаться сколько сможет.

– Мразь! – От хлесткого удара старшего жреца по лицу из глаз Арена брызнули слезы, но он молчал.

Вырываться было бесполезно – двое дюжих послушников крепко держали его, вывернув руки.

– В подвал его! К агуалам! Посмотрим, что он запоет…

И парня оттащили в каменный мешок в подвалах храма. Жрецы ожидали, что вскоре услышат мольбы о милости, но не дождались. Попав в холодный и влажный изнутри каменный мешок, Арен на какое-то время впал в забытье от всего пережитого за этот день, а когда очнулся, десятки слизких тварей уже присосались к его телу в разных местах, он молча пытался срывать их, и они отрывались, оставляя проеденные дырки на коже. Потом, обессилев, он снова потерял сознание.

Когда через сутки юношу вытащили из подземелья, у него не хватало левого глаза, двух меньших пальцев на правой руке и многих кусков плоти на других местах. Кровь, правда, не текла, в слюне агуалов было кровеостанавливающее вещество. Младший жрец печально присвистнул:

– Да он теперь ни на что не годен! Все объели.

– Не совсем все! – хихикнул второй, глядя в упор на обнаженного юношу. – Может, исправить?!

– Да Храг с ним, пусть катится на все четыре стороны. Он нам больше не помеха.

– Как знаешь… А старшие не спросят потом с нас? Они же хотели что-то узнать.

– Хочешь, пойди и сообщи. Сам потащишь этот огрызок к ним и отчитаешься о работе. Я не буду больше руки марать.

 

– Ну вот еще, они спросят, почему не проверил раньше…

– Вот и я говорю: пусть катится.

– А если спросят, где?

– Скажешь, съели. Я подтвержу. Иногда на этих тварей и правда находит жор, так что чуть не уследишь, и тю-тю…

Вскоре, накинув на Арена старый плащ, его вытащили через калитку, ведущую на берег моря, и, оттащив к ближайшим скалам, бросили там. Молодые жрецы были совершенно спокойны – то, что не доели агуалы, доедят морские твари, стоит только юноше зайти в воду, да и вообще с такими ранами долго не живут.

Однако на этот раз жрецы ошиблись, свежий ночной воздух привел юношу в чувство, и он машинально пошел тем путем, по которому пришел на территорию храма. Потом, добравшись до первой же рыбацкой стоянки, никем не замеченный, отвязал какую-то лодку и, оттолкнув от берега, перевалился через борт. Некоторое время он даже смог кое-как поработать веслами, чтобы удалиться от берега, после чего упал на дно лодки и отдался на волю богов. Ветер и набирающий силу отлив потихоньку уносили хлипкое суденышко с беглецом в открытое море.

Прошло почти полтора года со времени смерти Лаэрии. Однажды, уже ближе к осени, когда подули холодные ветра и небо уже с утра все чаще оказывалось затянутым тяжелыми свинцовыми тучами, беспокойство вновь овладело графом ло’Айри. Его люди перешептывались, но приняли как должное, что их владетель все чаще стал делать обходы сам, иногда с кем-то из дружинников, иногда в одиночестве.

Море штормило уже третий день, выходить на лов было бесполезно и опасно – северо-восточный ветер легко мог сорваться стремительным шквалом с востока, да и рыба в такую погоду уходила в глубину. Сорейн отправился на запад, к Ржавым скалам, еще задолго до вечера. Ветер понемногу крепчал. На обратном пути к мысу, на котором находился его дом, начался дождь, ветер явно переходил к востоку, начиналась буря.

Накинув капюшон плаща, граф шел, наклонившись вперед, навстречу ветру, не забывая при этом внимательно оглядывать прибрежный песок и торчащие из него скалы, которые уже захлестывали первые штормовые волны. Вдруг между двух стоящих вертикально почти плоских обломков скал он заметил застрявшую лодку. Сорейн мог поклясться своим родом, что на пути от дома к скалам ее в этом месте не было, в то время еще хватало света, и он неспешно оглядывал берег.

Не обращая внимания на хлесткие струи дождя и резкий ветер, граф бросился к лодке. Слишком близко от воды, штормовые волны скоро разобьют скорлупку в щепки. Ожидал ли он то, что увидел? Наверное, да. Подогнув под себя ноги, на дне лодки сжался мальчишка, совсем еще малыш, судя по росту, лет трех-четырех. Сорейн подхватил его на руки, и тут же большая волна ударила прямо в створ скал, между которых застряла лодка. Граф чуть не задохнулся от потока солоновато-горькой воды, ударившего ему в лицо, но не отпустил прижатого к груди ребенка. Когда волна откатилась, лодки между скал больше не было, только несколько обломков досок застряли между камней. Сорейн, увязая в мокром песке, рванулся прочь от моря, унося найденыша.

Береговая тропа была опасна при таком разгуле стихии, пришлось по скользким от дождя камням, спотыкаясь, карабкаться наверх, на стежку, ведущую по холмам. Выбравшись на нее, Сорейн осмотрел мальчишку, тот находился без сознания, но видимых ран и переломов не было, и граф поспешил к дому со всей возможной скоростью. Но в такую погоду две мили, отделявшие его от дома, заняли в три раза больше времени, чем обычно.

Когда принесенный морем пришел в сознание, Сорейн спросил его: «Кто ты?» Мальчик ответил: «Халег». Объяснить, откуда он и как оказался в море, малыш не смог.

А через три дня шестьюстами милями к западу прибило старую лодку с обезображенным до неузнаваемости человеком, скорее всего подростком. Дело было днем, и жители поселка, узнав о находке, высыпали на берег. Однако, увидев незнакомца, все застыли в нерешительности. На первый взгляд юноша казался мертвым, и селяне спорили в основном о том, что могло оставить на нем такие чудовищные раны. Они тихо переговаривались, некоторые женщины всхлипывали, но никто не осмеливался приблизиться.

Однако через некоторое время в толпе раздался ропот, и она раздалась, пропуская высокую худую женщину лет сорока пяти на вид, темноволосую, в черном балахоне, с некрасивым, но властным лицом. В поселке ее прозывали Карада, вряд ли это было имя, но так уж повелось, она и сама отзывалась на это прозвище. «Ведьма, ведьма», – пронесся легкий шепоток. Женщина в черном только криво усмехнулась, прекрасно слыша даже самый тихий шепот в толпе. Впрочем, ей не было никакого дела до глупых селян.

Ту, кого называли Карада, уважали и побаивались, хотя за все тридцать с лишним лет жизни в этом забытым богами поселке она ни разу не причинила зла ни одному живому существу. Да, в порыве раздражения, например, на подростков, устроивших в пылу игры гвалт возле ее дома, она не раз обещала проклясть их всех, а потом снять проклятие с невиновных, буде такие случайно попадут под горячую руку. Но ни разу пока никого не прокляла, а, наоборот, лечила селян травами и заговорами, не раз ставила охрану и отвод злых умыслов, если поселку грозила опасность извне. Но досужие слухи все равно ползли по домам. Говорили, к примеру, что она самая настоящая черная дорская ведьма, которая проиграла своей сопернице и вынуждена была отправиться в изгнание. Правды не знал никто, поэтому домыслы были самые фантастические.

Учениц ведьма не брала, да оно и понятно, все местные с даром ведающих были светлыми, а дар Карады – темным. Это единственное, что известно было наверняка. И вот сейчас, пройдя через расступившуюся перед ней толпу, она, не останавливаясь, подошла к несчастному, лежавшему в лодке, и наклонилась над ним. Через несколько мгновений выпрямилась и сказала, повернувшись к селянам:

– Он жив. Жизненная искра еще не покинула тело. Я беру его к себе. Есть здесь хоть один мужик, кто поможет мне донести парня до моего дома?

Селяне громко зашушукались. Было что-то зловещее в принесенном волнами юноше, да и сама Карада внушала опаску. А не исполнить просьбу ведьмы – навлечь беду наверняка. В конце концов кто-то не выдержал и стал пробираться вперед.

– Я подсоблю, да-нери Карада, – вышел вперед крепкий мужик с какой-то клочковатой бородой и растительностью на голове.

В толпе кто-то хихикнул.

– Сован-непутевый несчастий на свою голову ищет, – послышался бабий голос.

– Али приглянулась ему ведьма, – добавил другой с издевкой.

– Молчали бы, беспутные, глядишь, и обойдет вас несчастье, – обронила, ни к кому не обращаясь, ведьма, и все голоса тут же стихли, стало слышно, как жужжат насекомые.

– Ну дак что ж? Беру это я парня? – спросил тот, кого назвали Сованом, поклонившись темной ведающей.

– Бери, раз вышел, – хмыкнула та, рядом стало видно, что ведьма чуть ли не на голову выше помощника, да и в плечах не у́же. – Бери под руки, а я с другой стороны возьмусь.

– Дак, может, я сам? Я сам донесу-то, в убогом и веса-то нет.

– Делай, как велено! – оборвала его Карада. – Да неси не как мешок!

Вытащив юношу из лодки, они перехватили его поудобнее и пошли через широко расступившуюся толпу. Аккуратно ступая, Карада стала пятиться спиной вперед по направлению к своему дому, выстроенному на окраине поселка около скал. Идти было недалеко, и, несмотря на неудобную ношу, вскоре ведунья и ее помощник достигли дома. Карада велела заносить парня и класть прямо на ее кровать. Сован смутился было, но взгляд ведающей был строг и не допускал возражений. Вздохнув, мужчина исполнил приказ.

– А теперь иди сюда! – позвала его ведьма обратно во двор.

Сован послушно подошел.

– Останешься помогать мне по хозяйству, пока парень не оклемается. Мне потребуется много сил, чтобы поставить его на ноги, и недосуг возиться с хозяйством. Будешь делать все, как я скажу, и точно в срок – не обижу. На пока монету и иди колоть дрова.

Помощник промямлил что-то невнятное, но от монеты отдернул руку, как от ядовитой твари. Ведьма рассмеялась:

– Бери, не укусит! А впрочем, как хочешь… Топор возле поленницы. Наколи мелко, мне нужно много щепы, но не все, часть оставь половинками.

1Райнский архипелаг.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22 
Рейтинг@Mail.ru