Хэлли Рубенхолд
Пять жизней. Нерассказанные истории женщин, убитых Джеком-потрошителем
2. Благодеяния Пибоди
В январе 1862 года американцам в Лондоне приходилось туго. Шли первые месяцы Гражданской войны в США. Америка поделилась на юнионистов и конфедератов[25], и то же самое произошло в гостиных Мэйфера – района, где обитали немногочисленные переселенцы из Штатов, северных и южных. Чуть раньше, в ноябре 1861 года, британское судно «Трент» невольно оказалось вовлеченным в события Гражданской войны: представители Союзного флота совершили насильственное проникновение на борт с целью задержать посланников южных штатов, направлявшихся в Лондон. Парламент, пресса, а вскоре и общественность, читавшая газеты, возмутились столь вопиющему проявлению американской агрессии. Виргинские предприниматели с Гросвенор-сквер разрывали договоренности с инвесторами из Нью-Йорка, лондонцы проклинали Авраама Линкольна, а американский финансист Джордж Пибоди в отчаянии рвал волосы на голове в своей конторе на Брод-стрит. Незадолго до инцидента с «Трентом» Пибоди, считавший Лондон второй родиной, намеревался сделать крупное благотворительное пожертвование лондонским «бедным и нуждающимся… чтобы поспособствовать их комфорту и благополучию»[26]. Обсуждались различные варианты: пожертвование благотворительным школам, финансирование сети муниципальных питьевых фонтанчиков. Но Пибоди решил заняться напрямую тем, что считал самой насущной проблемой рабочего класса, – жильем.
Сам Пибоди происходил из весьма скромных кругов и поднялся от должности ученика в бакалейной лавке в Массачусетсе до владельца международной импортно-экспортной конторы. В 1838 году он переместил штаб-квартиру своей компании в Лондон и занялся банковским делом. После выхода Пибоди на пенсию в 1864 году управление его коммерческим банком «Пибоди и Ко» перешло к его партнеру Дж. С. Моргану из династии банкиров Морганов. Пибоди был бездетным холостяком, унаследовать его огромное состояние было некому, и он пожелал направить накопленные средства на благое дело. Так у него возникла идея возвести недорогие жилые комплексы для лондонских рабочих семей. Новость о предстоящем пожертвовании в размере ста пятидесяти тысяч фунтов стерлингов уже должна была появиться в газетах, когда происшествие с судном «Трент» испортило отношения между Великобританией и США настолько, что Пибоди начал опасаться, что его взнос будет отвергнут.
В своем письме основателя Джордж Пибоди лишь в общих чертах обозначил круг людей, которые имели право воспользоваться новой системой социального жилья. Претендовать на жилье могли «лондонцы по праву рождения или проживания». Кроме того, потенциальные жильцы должны были быть «малоимущими, обладать высокими моральными качествами и являться достойными членами общества». «Религиозные воззрения и политические предпочтения значения не имеют», – добавлял он. «Дома Пибоди» были открыты для всех.
Миновало несколько тревожных месяцев, и наконец 26 марта 1862 года Пибоди открыл свои намерения прессе. Строительство первого квартала Домов Пибоди началось в Спиталфилдсе на Коммерческой улице. Причем вместо изначально обещанных ста пятидесяти тысяч фунтов Джордж Пибоди выделил городу полмиллиона – в пересчете на нынешние деньги это примерно сорок пять с половиной миллионов фунтов стерлингов. Щедрость Пибоди умиротворила британцев и даже помогла улучшить разладившиеся англо-американские отношения. Сама королева Виктория отправила Пибоди персональное благодарственное письмо. Благодаря его проекту жилищного строительства более тридцати тысяч лондонцев смогли выбраться из трущоб.
В 1864 году, накануне открытия здания на Коммерческой улице, попечители фонда получили более ста заявок на пятьдесят семь квартир. Джордж Пибоди предвидел, что спрос окажется высоким. Он приобрел новые участки под застройку и приступил к строительству жилых домов в Айлингтоне, Шэдуэлле, Вестминстере и Челси. В 1874 году началось строительство дома в Ламбете, на Стэмфорд-стрит, в двух шагах от крупной типографии «Уильям Клоуз и сыновья».
Поскольку целью Пибоди было улучшение здоровья и морального состояния рабочего класса, жилищные условия в его домах превосходили те, к которым привык рабочий люд. В отличие от допотопных домов с заплесневелыми потолками, клопами и тараканами, здания Пибоди строились из кирпича. В них были дощатые полы и белые цементные стены. В четырехэтажных домах по Стэмфорд-стрит располагались одно-, двух-, трех- и четырехкомнатные квартиры с газовым освещением. В каждом доме имелся общий внутренний двор, также были обещаны «современные удобства». «Квартиры снабжены шкафами, в том числе кухонным буфетом с дверцами из перфорированного цинка. В наружном коридоре находится емкость для хранения угля оригинальной конструкции, вмещающая полтонны», – так описывали репортеры «Дейли Ньюс» жилой дом на Саутуарк-стрит, по соседству с кварталом на Стэмфорд-стрит. В многокомнатных домах одна комната была «отдана под кухню… там стояли плита, печь, бойлер и все прочее»[27]. В квартирах на Стэмфорд-стрит были даже предусмотрены полки для картин, «чтобы жильцы не портили гвоздями стены». Центральная общая комната служила одновременно кухней, столовой и гостиной; в отдельных же спальнях члены большой семьи могли уединиться или использовать лишнюю комнату как будуар[28]. Репортеры часто замечали, что комнаты были очень маленькими, «14–15 футов в длину и 11–12 в ширину». Однако даже такие размеры существенно превосходили трущобные комнатушки, в которых обитателям Домов Пибоди приходилось ютиться прежде.
Важным фактором, учтенным при проектировании Домов Пибоди, стало поддержание гигиены. Лучшими в этом плане считались дома по Стэмфорд-стрит, где имелись общие, на две квартиры, «клозеты» (уборные непосредственно в доме) и «раковины для умывания» в коридорах. На нижнем этаже здания также стояла «большая ванна», которую можно было наполнить водой, подогретой на газе, причем счета за подогрев воды оплачивали попечители. Таким образом, жильцы могли принимать ванну «бесплатно и в любое время, предупредив об этом коменданта и взяв у него ключ». По словам одного репортера, у жильцов Домов Пибоди больше «не было оправдания ходить грязными, в запачканной одежде»: в одном из корпусов каждого жилищного комплекса на чердаке имелась большая прачечная. В домах на Стэмфорд-стрит прачечные были снабжены не только «чанами с кранами для воды… и тремя большими медными тазами для кипячения», но и отдельной, выложенной плиткой сушильной с «восемью большими светлыми окнами»[29]. Расчет был на то, что жители Домов Пибоди, вдохновившись чистотой своих тел и приятно пахнущей одеждой, захотят поддерживать в чистоте и красоте и свое окружение: не только белить стены и оклеивать их обоями, но и следить за гигиеной и порядком в доме. С этой целью архитекторы квартала в Ламбете, фирма «Кабитт и Ко», запатентовали мусоропровод, который состоял из шахты, проходившей по центру каждого здания. В эту шахту жильцы сбрасывали мусор, и тот попадал в общий мусоросборник. Подобная система представлялась необходимой для поддержания здоровья граждан, писала газета «Сëркл», учитывая, что «множество людей будут проживать на одной территории».
Поскольку попечители фонда Пибоди были заинтересованы в наилучшем исходе своего социального эксперимента, они с крайней дотошностью подошли к процессу отбора жильцов. Лишь «самые достойные из неимущих представителей рабочего класса», отличавшиеся высокоморальными качествами и способные вносить еженедельную арендную плату, заслуживали право поселиться в новых домах. Отбор проходил строго. Каждый претендент обязан был предоставить характеристику от работодателя и тем самым подтвердить, что обладает стабильным доходом и «ничто в [его] поведении… не является препятствием к предоставлению [ему] жилищных льгот»[30]. Кроме того, попечители наносили кандидатам личный визит. При этом дисквалифицировали всех, кто оказывался «хроническим пьяницей» или имел проблемы с законом. Отказывали и тем, чей уровень жизни попечители сочли удовлетворительным, а доход – достаточно высоким. Также не попали в программу семьи, в которых было слишком много детей. Наконец, перед самым одобрением заявки все члены семьи будущего арендатора должны были предъявить доказательство, что им делали прививку от оспы.
В 1876 году семейство Николс признали идеальными кандидатами на проживание в Доме Пибоди на Стэмфорд-стрит. Попечители явились в их дом на Трафальгар-стрит и застали Уильяма, Полли и их троих детей умытыми, в лучших воскресных костюмах. В комнатах было подметено и прибрано. Никаких признаков падения морали и хронического пьянства проверяющие не обнаружили. В характеристике, предоставленной работодателем Уильяма – типографией «Уильям Клоуз и сыновья», находившейся прямо напротив ворот дома на Стэмфорд-стрит, – его описали как трудолюбивого работника и примерного семьянина. Поскольку одной из целей попечителей было обеспечение граждан жильем по месту работы, можно предположить, что фирма «Уильям Клоуз и сыновья» рекомендовала своим сотрудникам подать заявку в фонд Пибоди. Когда Уильям Николс поступил на работу в типографию «Уильям Клоуз и сыновья», предприятие имело весьма солидную репутацию. Платили Уильяму тридцать шиллингов в неделю. Помещение на Дюк-стрит состояло из шести наборных мастерских, где набирали шрифты, и двадцати пяти печатных машин на паровой тяге. Николс служил оператором печатного станка. К середине века в компании числилось более шестисот сотрудников. Именно в типографии «Уильям Клоуз и сыновья» были отпечатаны первые тиражи самых известных литературных произведений Викторианской эпохи, в том числе многие романы Диккенса, который наведывался на Дюк-стрит вплоть до своей смерти в 1870 году и правил гранки. Типография слыла надежной и уважаемой и дорожила своей репутацией, а сотрудники гордились тем, что работают на столь солидном предприятии. Даже наборщики в «Уильям Клоуз и сыновья» вплоть до конца девятнадцатого века приходили на работу в цилиндрах и крахмальных воротничках.
Всю свою жизнь Полли и ее семье приходилось ютиться в убогих старых домах, поэтому перспектива поселиться в новой, чистой, современной квартире на Стэмфорд-стрит, должно быть, несказанно радовала молодое семейство. Плита для приготовления пищи, работающий туалет в доме и отдельная комната, где можно развесить белье, не опасаясь того, что оно пропитается запахом дыма и покроется налетом сажи, – эти простые вещи казались супругам роскошью. Детям предстояло жить в отдельной комнате; у супругов появилась бы даже возможность уединения. Как и планировали попечители фонда Пибоди, новое жилье Уильяма находилось всего в паре минут от его конторы, и он мог приходить домой на обед. Работа, семья и соседи, здоровье, производство и моральное благополучие – все в этой картине соответствовало замыслам социальных реформаторов Викторианской эпохи.
Тридцать первого июля 1876 года Николсы заселились в квартиру № 3 на втором этаже корпуса «Д» по Стэмфорд-стрит. Впервые в жизни Полли предстояло жить отдельно от отца. Эдвард Уокер отправился жить к сыну и его молодой семье, занимавшей квартиру на соседней Гилдфорд-стрит. Новая квартира в Доме Пибоди – четырехкомнатная, просторная – принадлежала только Николсам.
За шесть шиллингов восемь пенсов в неделю обитатели дома на Стэмфорд-стрит получали совершенно новый, уникальный опыт проживания. В отличие от трущобного жилья, принадлежавшего частным собственникам, в Домах Пибоди действовали правила касательно чистоты и порядка. За их соблюдением следили комендант и привратники. Обязанность поддерживать чистоту в общих зонах ложилась на плечи жильцов: коридоры, лестницы и «клозеты» следовало подметать ежедневно до десяти утра; полы мыли раз в неделю, по воскресеньям. Детям разрешали играть во дворе, но запрещали баловаться на лестнице, в коридорах и прачечной. Сдавать квартиры в субаренду и использовать жилье для получения прибыли каким-либо другим способом было строго запрещено. Женщинам не позволяли «брать на дом стирку» – а у многих была мысль подработать таким образом, воспользовавшись большими чанами и тазами в коммунальной прачечной. Если жильцы нарушали правила, им грозили «выселением»[31]. Однако чаще всего правила соблюдались постольку-поскольку. Когда Дом Пибоди на Стэмфорд-стрит посетил журналист из газеты «Дейли телеграф», он обнаружил, что дети «играют в прятки в коридорах». Правда, он заметил, что дети казались весьма довольными и «несмотря на убогую одежду… большинство выглядели чистыми, опрятными, а волосы их были аккуратно причесаны». Комендант в беседе с журналистом сказал, что большинство новых жильцов принесли с собой дурные привычки, приобретенные за долгую жизнь в трущобах. Но вскоре они узнали, что соседи с неодобрением посматривают на их грязные окна и босоногих детей. «Беднякам хочется равняться на соседей», – заметил комендант. Другой посетитель обратил внимание на «цветы на всех подоконниках и ясные счастливые лица, выглядывающие из окон». В доме не было «дерущихся и скандалящих детей… пьяных женщин и отчаявшегося вида мужчин»[32]. По мнению коменданта дома на Стэнфорд-стрит, это объяснялось отсутствием поблизости пабов: женщины занимались хозяйством вместо того, чтобы напиваться. «Большинство мужей», замечал он, рады, что их жены не «перемывают косточки соседям» после пары кружек пива, а «смотрят за детьми и поддерживают чистоту в доме»[33].
Но, разумеется, как и везде, здесь тоже перемывали косточки соседям и периодически нарушали правила. Обитатели Дома Пибоди сталкивались с теми же жизненными трудностями, что и их соседи по ту сторону кованых ворот. Соседями Николсов по корпусу «Д» оказались люди самых разных профессий, с разной судьбой. Среди них были проводник, упаковщик, полисмен, несколько вдов, разнорабочий, грузчик, поденщица, плотник и многочисленные сотрудники фирмы «Уильям Клоуз и сыновья». Трое сыновей Корнеалюса Ринга, проживавшего на том же этаже в квартире № 2, бегали по коридорам вместе с сорванцами Николсов. Жена Ринга умерла при родах, и за старшими детьми и трехмесячным младенцем ухаживала его сестра. В квартире № 9 жила семья Уильяма Хэтчеса, в которой постоянно рождались новые дети. Их было уже шестеро – предел, свыше которого занимать квартиры в Домах Пибоди запрещалось. Правда, по соседству, в квартире № 8, жил холостой брат Хэтчеса, и «лишние» дети переселились к нему. К вдовам, проживавшим в здании, Полли и другие женщины относились крайне настороженно. Вдов было три: Энн Фриман из квартиры № 7, Эмона Блоуэр с двумя детьми, жившая по соседству с Николсами, в квартире № 4, и Элиза Мерритт из первой квартиры, получавшая пенсию в размере 65 фунтов стерлингов в год (о чем ее соседи, вероятно, даже не догадывались)[34].
В этом тесном кругу соседей, у которых и стены, и туалеты были общими, которые знали друг о друге всё и шептались, склонившись над катком для глажения белья, разыгрывались нешуточные драмы. Записи о жильцах Домов Пибоди рассказывают истории надежд и потерь, любви и разорения. Из них мы узнали о тех, кто населял эти дома помимо Николсов. Шотландец Уолтер Дати работал проводником на железной дороге, а его жена Джейн родилась в индийском городе Амбала. Гейтоны из десятой квартиры мечтали о лучшей жизни. Генри Гейтон работал упаковщиком картин, но также организовал маленькое предприятие по торговле произведениями искусства; накопив достаточно средств, Гейтоны эмигрировали в Австралию. В 1877 году Полли и ее соседки наверняка обсуждали несчастного Джона Шарпа: болезнь забрала его жену и двух детей. Его заставили переселиться из квартиры № 6 в квартиру № 8, однокомнатную. Убитый горем, он совсем себя запустил. В сентябре комендант был вынужден выселить несчастного вдовца за «неопрятность». Не обходилось без радостей и любовных историй: Джейн Роуэн, вдова с четырьмя детьми, работавшая прачкой, планировала переехать в жилой комплекс в Саутуарке, когда ее сосед Патрик Мэдден сделал ей предложение[35]. Были у обитателей дома и тайны – все то, что творилось за закрытыми дверями. Этим моментам не суждено было попасть в хронику коменданта.
Сара Видлер была одной из многих вдов, получивших квартиры в домах на Стэмфорд-стрит. Девятнадцатого апреля 1875 года Сара и четверо из ее пятерых детей – одиннадцатилетняя Сара Луиза, четырнадцатилетняя Джейн, шестнадцатилетний Уильям и замужняя двадцатиоднолетняя Розетта Уоллс – переехали в квартиру № 5 корпуса «Д». Старшая, Розетта, оказалась в весьма затруднительном положении. За год до описываемых событий, 4 января 1874 года, она вышла замуж за корабельного кока Томаса Вуллса (или Уоллса). Они спешно поженились, так как Томас вскоре должен был отправиться в плавание на винтовом пароходе «Россия». «Россия» отплывала из Глазго 2 февраля[36]. Вне всякого сомнения, Вуллс убедил свою невесту в том, что они разлучаются ненадолго, и поначалу так и было: супруги с нетерпением ждали очередного возвращения Вуллса на берег, и он проводил в порту по несколько недель или месяцев. Однако постепенно периоды его отсутствия стали всё более продолжительными, и супруги разошлись.
Так у Розетты возникли серьезные проблемы. По закону она по-прежнему оставалась супругой Вуллса и не могла выйти замуж повторно. Она стала иждивенкой в доме матери: обе работали поденщицами, то есть служанками, которые перебивались случайными заработками, – самый низкооплачиваемый и презренный труд. Розетта бралась за любую работу, которую ей предлагали, поэтому, когда у Полли Николс вновь родился ребенок и ей понадобилась помощь – а случилось это в декабре 1878 года, – Розетта сразу же согласилась наняться к Николсам.
Летом того же года из соображений экономии Николсы переехали из четырехкомнатной квартиры в трехкомнатную – квартиру № 6, – и Сара Видлер с детьми оказались их ближайшими соседями. Тогда Полли была приблизительно на четвертом месяце беременности пятым ребенком – Генри Альфредом[37]. Четвертый ребенок, девочка Элиза Сара, родилась в конце 1876 года: скорее всего, именно поэтому супругам пришлось затянуть пояса[38].
Три комнаты, четверо детей и еще один на подходе: все это, должно быть, существенно накалило обстановку в доме Николсов, хотя дочери Сары Видлер, уже достаточно взрослые, помогали им с малышами при любой возможности. Видлеры и Николсы поладили. Сын Сары Уильям устроился швейцаром в типографию «Уильям Клоуз и сыновья», а две ее дочери поступили в переплетную мастерскую – по всей видимости, по рекомендации Уильяма Николса. Квартиры № 5 и 6 были смежными и имели общую дверь. Семьи пользовались одной уборной, так что можно представить себе степень их близости: они пересекались регулярно и были в курсе всего, что происходит друг у друга.
Точно неизвестно, когда Полли и Уильям Николс начали ссориться и что стало причиной разлада в их отношениях. Теснота, слишком много детей, увеличившееся финансовое бремя – вероятно, все эти факторы сыграли роль. Однако в супружеских разногласиях всегда следует выслушать версии обеих сторон. Позднее Уильям утверждал, что ссоры начались, когда его жена внезапно пристрастилась к алкоголю. Но даже если Полли действительно выпивала, вряд ли ее зависимость была настолько серьезной и неуправляемой, как заявлял ее муж. Будь это на самом деле так, поведение Полли не ускользнуло бы от внимания коменданта, и он внес бы это в свои записи. Николсов бы выселили, как это происходило со всеми пьющими жильцами. Другую версию случившегося выдвинул Эдвард Уокер на дознании коронера по делу убийства дочери: по его словам, зять завел интрижку с Розеттой Уоллс.
Вероятно, Уокер услышал об этом от дочери, которая начала регулярно наведываться в дом брата на Гилдфорд-стрит, спасаясь от токсичной обстановки в собственной квартире. После рождения пятого ребенка, появившегося на свет 4 декабря 1878 года, конфликты между Полли и Уильямом обострились. Видлеры, которых отделяла от Николсов всего лишь тонкая стенка, оказывались в курсе всех претензий супругов друг к другу, так как крики в соседней квартире были хорошо слышны.
Скорее всего, после рождения Генри Полли злилась на мужа из-за ревности. Она наверняка заметила зарождавшуюся симпатию между ним и кудрявой голубоглазой юной соседкой. Розетта была несчастна и одинока без мужа. На Полли же висели четверо детей, а пятый, новорожденный, требовал круглосуточного внимания – она была обессилена. Вероятно, ее состояние усугублялось послеродовой депрессией, и она пристрастилась к алкоголю, считая это единственным способом справиться со своими сомнениями и растущим отчуждением между ней и Уильямом. Таким образом, в словах Уильяма о пагубном пристрастии жены все-таки была доля правды, хотя и сильно преувеличенная.
Мы никогда не узнаем, имелись ли у Полли конкретные доказательства любовной связи между Розеттой и Уильямом. Возможно, она что-то видела, а может быть, и нет. Но Уильям Николс сообщил, что в период между рождением Генри в декабре 1878 года и началом 1880 года Полли уходила из дома «примерно пять или шесть раз» и временно переселялась к отцу и брату. По словам Эдварда Уокера, к тому времени муж дочери «стал вести себя безобразно».
Дальше так продолжаться не могло. Отец и брат наверняка твердили Полли, что ее материнский долг – ухаживать за пятью детьми, один из которых еще не вышел из грудного возраста. На Гилдфорд-стрит ее не ждали. Она должна была вернуться домой, к детям, и помириться с Уильямом. Но помириться не получалось. Стоило Полли вернуться на Стэмфорд-стрит, как скандалы возобновлялись.
Видимо, в один прекрасный день она просто поняла, что Розетта Уоллс никуда не исчезнет, и покуда они живут по соседству, пока занимают эту квартиру в Домах Пибоди, Розетта будет рядом. Для себя Полли решила, что Уильям сделал выбор. Теперь настал ее черед выбирать.
Двадцать девятого марта 1880 года, на следующий день после Пасхи, Полли наконец не выдержала. Никто не знает, планировала ли она свой уход заранее или сделала это сгоряча, но факт остается фактом: в тот день Полли Николс покинула свою семью. Она вышла за ворота Домов Пибоди, чтобы никогда не вернуться, и оставила позади прежнюю жизнь. Дети остались на попечении отца – единственного, кто мог обеспечить им пропитание.