Хидэо Ёкояма
Полупризнание

7

Вторую часть допроса Сики начал, как и планировал, ровно в час дня.

Некоторое время он посвятил повторному выяснению обстоятельств, предшествовавших преступлению, и обстоятельств самого преступления. В течение 48 часов необходимо сообщить в прокуратуру о задержании Кадзи Соитиро. Поскольку дальше Сики решил уделить значительную часть времени выяснению того, что произошло «после», перед этим он собирался составить по возможности полный протокол признания.

В сидевшем перед ним Кадзи он не заметил никаких изменений. Помощник Ямадзаки, как всегда, был невозмутим. И лишь Курита был другим. Похоже, что он хорошо усвоил полученный урок: теперь старался не только тихо ходить, но даже писать.

Но самым далеким от того, чтобы сохранять хладнокровие, был, наверное, не кто иной, как Сики.

В доме Кадзи он получил важную информацию. Кроме того, во время обеда на скорую руку внимательно прочитал материалы административного отдела, но никак не мог понять, как ему все это использовать. Сам по себе допрос уже содержит в себе вывод. Ты заранее решаешь, на основании чего добиваться признания, и, шаг за шагом подбираясь все ближе и ближе, в конце концов получаешь его. Но в этот раз непонятно, за что зацепиться. Есть только одно, с чего вроде бы можно начать, – «он встречался с женщиной в Кабукитё». Однако когда ты видишь перед собой ясные глаза Кадзи, это начинает казаться совершенно далеким от реальности.

Не говоря уже о том, что в этом расследовании он связан по рукам и ногам административным департаментом. В 7 часов вечера все должно быть завершено. Это обстоятельство камнем лежало на сердце Сики, и его переполняли беспокойство и раздражение.

Было больше трех часов, и от вопросов о происшествии он уже перешел к выяснению того, что было «после», но пока лишь пробирался на ощупь.

– Болезнь Альцгеймера – это так страшно… Вашей жене шел только пятьдесят второй год.

– Да… Это было действительно как гром среди ясного неба.

– Вам сорок девять лет. Мне сорок восемь. Мы уже в таком возрасте, что можем заболеть в любой момент.

– Да, это так. Я слышал, что средний возраст начала развития болезни – пятьдесят два года.

Сики не просто так заговорил о возрасте.

– Я только что был у вас дома и видел в кабинете каллиграфическую работу, где было написано: «Человеку суждено жить под небом лишь полвека».

Веки Кадзи чуть заметно дрогнули.

– Это слова Ода Нобунага^[14], да? Так мало, всего пятьдесят лет…

– Но в те времена это был обычный возраст.

– Такие плавные линии… Превосходная работа.

– Благодарю.

– Мне показалось, что это совсем недавняя работа. Когда вы написали ее?

– …

– Вы занимаетесь каллиграфией двадцать пять лет?

– Да.

– Одиннадцать раз участвовали в выставках искусства каллиграфии префектуры. И в прошлом году наконец стали лауреатом в области иероглифики.

– Мне просто повезло.

– Когда вы пришли с повинной, пальто оставили дома, не так ли?

– Что?.. А, ну да.

– Предполагали, что не вернетесь?

– Да.

– Мне кажется, что каллиграф, который знает, что уже не сможет вернуться, берет с собой кисть.

– …

Он написал это изречение непосредственно перед тем, как явиться с повинной. Сики не сомневался в этом.

Человеку суждено жить под небом лишь полвека…

Какие чувства Кадзи вложил в эти слова?

Сики решил пойти на небольшой риск. Он задал вопрос, который затрагивал пограничное состояние между «происшествием» и тем, что было «после».

– Что вы чувствовали после того, как убили жену?

– Некоторое время я был в рассеянности, – ответил Кадзи. – Понимал, что сделал что-то ужасное, но, с другой стороны, неоднократно говорил себе, что так было лучше для Кэйко, что она умерла счастливой.

– На следующий день, пятого декабря, вы позвонили в отдел и, сославшись на плохое самочувствие, не пошли на работу, так?

– Да.

– Вы действительно плохо себя чувствовали?

– …

– Не физически, а морально?

– …

– Я воспользовался стремянкой и проверил пространство под потолком.

Зрачки Кадзи расширились.

– Только в одном месте не было пыли. Это было похоже на след от каната или оби^[15].

– Я собирался умереть, – внезапно произнес Кадзи. – Это естественно. Я потерял Тосию, убил Кэйко… Не мог представить, как смогу жить один. И показаться на глаза коллегам было стыдно. Я считал, что должен смертью заслужить прощение…

Что я худший человек… Однако еще только один год…

Кадзи замер. Он сидел не шелохнувшись.

…Еще только один год?

Кадзи моргнул, как будто вспомнил что-то, и заговорил опять:

– Мне стало жаль… потерять жизнь.

Сделав небольшую паузу, Сики заговорил:

– Только один год… Что вы имели в виду?

Кадзи упорно молчал.

49-летний Кадзи решил прожить еще только один год. 50 лет. «Человеку суждено жить под небом лишь полвека». Наверное, все-таки не просто так он написал это изречение. Но все равно непонятно. Не умереть сейчас, все выдержать, а когда исполнится 50 лет, можно и умирать?

– Это как-то связано с Тосия-куном?

– …

– Теперь, кроме вас, некому ходить на могилу.

Произнося эти слова, Сики подумал, что Кадзи тоже не сможет ходить на могилу сына. Несколько лет.

Кадзи спокойно заговорил:

– Там теперь Кэйко. Тосии уже не будет одиноко.

Сики не мог понять его истинных чувств.

Но одно было ясно.

Кадзи был готов умереть. Но потом передумал. Волевым решением он выбрал жизнь. Решил прожить еще один только год. Что повлияло на это решение? Возможно, ключ к разгадке содержится в Кабукитё…

Сики посмотрел на часы. 15.45. Близится вечер. В голове зазвучал голос: «А с тебя как с руководителя нужен результат!» И желание прочитать историю Кадзи настолько усилилось, что его стало трудно сдерживать.

Сики придвинул стул ближе.

– В последнее время вы посещали Кабукитё в Синдзюку?

Он почувствовал, что Кадзи задержал дыхание.

– Посещали, не так ли?

– …

– Когда это было?

– …

– Когда речь заходит о том, что было после происшествия, вы молчите. Но таким образом становится понятно, что вы скрываете именно то, что произошло потом.

– …

– В моем отделе есть молодой следователь, который вас уважает. Он рассказал, как вы призывали действовать в случае, если придется отправиться на место крушения поезда. Вы говорили, что им следует обращаться с останками так, будто это их братья или сестры. Верно?

– Да.

– Так как же вы могли оставить тело жены и уйти?

– …Не могу сказать.

– Почему? Потому что совесть нечиста?

– …

– Честно говоря, у меня были некоторые подозрения. Но сейчас я совершенно не верю в то, что вы могли развлекаться в Кабукитё.

– …

– Мне кажется, вы относитесь к категории людей, которые не могут врать. На следующий день после того, что произошло, вы действительно плохо себя чувствовали. А на второй день у вас действительно были важные дела. Это так?

– …

– Что за важные дела?

– Простите меня! Я не могу рассказать.

– Но на самом деле вам хочется рассказать. Хочется с кем-то поделиться. Ведь в душе́ вы так считаете, правда?

Кадзи пристально взглянул на Сики. Тот тоже всмотрелся в его лицо.

Казалось, что страница вот-вот будет перевернута. В этот момент определенно ощущались признаки того, что откроется истина.

Однако Кадзи потупил взгляд. Когда он снова поднял глаза, те впервые выглядели помутневшими.

– Следователь Сики… Скажите, что мне лучше написать в показаниях?

– Что вы имеете в виду?

– Я не хочу больше доставлять беспокойства. Ни вам, ни полицейскому управлению, ни ученикам…

– Что вы хотите этим сказать?

Задавая вопрос, Сики чувствовал, как напряглось все тело.

Кадзи заговорил:

– Я искал, где умереть… Такой ответ подойдет?

Что это? Гнев? Или, может быть, печаль?

Душа его пылала так, что казалось, вспыхнет.

Тщательно подбирая слова, Сики сказал:

– Не нужно так беспокоиться. Я всего лишь хочу узнать, что вы на самом деле чувствуете.

8

17 часов. Объявив перерыв, Сики направился в уголовный отдел. Нужно просмотреть вечерние выпуски всех газет. Это входило в его планы.

Открыв дверь, он заметил профиль Сасаоки, сжимающего телефонную трубку. За несколько минут до перерыва тот крадучись выскользнул из допросной комнаты.

На столе в глубине кабинета возвышалась стопка вечерних газет. Сики собрался было проскользнуть сбоку от Сасаоки, но в этот момент тот передал ему трубку.

– Это глава департамента.

Наверное, будет требовать ответ…

– Сики слушает.

– А ты молодец!

Сики растерялся. Иё был в прекрасном настроении.

– О чем вы?

– Не скромничай. Притолока, притолока… Я о попытке самоубийства. Как ты его разговорил! На семичасовой пресс-конференции так и скажем. Что он точно пытался покончить с собой. В этот раз журналисты и пикнуть не смогут.

Точно?..

– Но попытка самоубийства не объясняет то, что он пришел только через два дня.

– Как же? Он сидел дома в одиночестве и мучился. Потом попытался покончить с собой. Это убедительно и для журналистов, и для общественности.

Кризис миновал. Сики наконец реально ощутил это. Однако, несмотря на чувство облегчения, на душе у него скребли кошки, и он не смог повесить трубку.

– Я не сомневаюсь, что инспектор Кадзи выходил из дома.

– Чтобы больше я этого не слышал! – пригрозил вмиг изменившимся голосом Иё. – Кабукитё – табу. Если это станет известно, всему руководству полицейского управления придется сделать харакири.

– Думаю, что он ходил туда не для того, чтобы развлекаться.

– Это звучит плохо. Впредь не упоминай Кабукитё на допросе Кадзи. Если, не дай бог, он признается, то это может обернуться против нас. Забудь об этом. Понял?

Сики было стыдно слушать его слова. Этот человек, будучи сотрудником полиции, приказывает подчиненному не пытаться выяснить правду?

– При всем моем уважении…

– Дай! – Стоявший рядом Сасаока вырвал трубку и, повернувшись спиной к Сики, заговорил веселым голосом.

Курита попятился назад. Несомненно, он предчувствовал, что Сики сейчас взорвется. Этот его испуг выглядел ужасно комично, и Сики невольно улыбнулся.

Курита отступил еще на шаг назад.

– Принеси вечерние газеты, – попросил одного из сотрудников Сики и сел на стул. Ему казалось, что из-за сбоя движения электрического тока гнева в его душе возникло короткое замыкание.

Статьи в вечерних выпусках преподносили произошедшее спокойнее, чем ожидалось. Болезнь Альцгеймера. Убийство по просьбе потерпевшего. Журналисты, наверное, тоже чувствовали сострадание. Однако статьи всех изданий завершались одинаково: «Поскольку остаются невыясненными обстоятельства событий двух дней после убийства Кэйко-сан^[16] до явки с повинной, полиция префектуры продолжает активную работу с задержанным Кадзи».

Позвонил местный прокурор Сасэ, прочитавший вечерние выпуски. Очевидно, он впервые услышал об этих двух днях, поэтому очень подробно обо всем расспрашивал. Сасэ был приятелем Сики, с которым они иногда выпивали. Сики чуть было не проговорился, но все-таки скрыл факт того, что Кадзи уходил из дома, и сообщил только о его попытке самоубийства. «Хоть это и прокуратура, но мы с ними не в одной связке». Положив трубку, Сики подумал, что промолчал, так как уже давно не доверял прокурорам, но в то же время получилось так, что он действовал в соответствии с указанием Иё.

9

Он вернулся в свою служебную квартиру в час ночи. Хотя ему случалось возвращаться и значительно позднее.

Сики прошел через темный коридор и направился к кухне. В какой-то момент он отказался от привычки смотреть на спящее лицо Мики. Когда девочке исполнилось 15 лет, заглядывать к ней в комнату стало считаться «подглядыванием».

На столе – три тарелки, накрытые пленкой. Посмотрев вечерние новости по телевизору, Митико приготовила поздний ужин для Сики.

Процедура гемодиализа была закончена, и Такано Мицугу перевели в палату. Вряд ли он сможет двигаться, но на всякий случай Сики дал указания Камате выставить охрану.

Сики молча работал палочками, словно соревновался с секундной стрелкой на наручных часах.

Поиск подтверждающих доказательств не дал никаких результатов. Работник клуба «Видео для взрослых», глядя на показанную ему фотографию Кадзи Соитиро, лишь качал головой. Сотрудники учебного отдела тоже не рассказали ничего интересного. Все они единодушно оценивали Кадзи как «мягкого и доброго человека», но ни один не знал, что у его жены болезнь Альцгеймера.

Вечерняя пресс-конференция прошла, как и ожидал Иё. Кадзи действительно пытался совершить самоубийство. Начальник главного управления Кагами с уверенностью заявил об этом.

На сетчатке глаз Сики запечатлелся ясный взгляд Кадзи.

Прокурор Сасэ напомнил Сики о том, что завтра в первой половине дня Кадзи должен быть доставлен в прокуратуру, поэтому вечерний допрос опять был посвящен составлению протокола признательных показаний. Сасэ намекнул на недопустимость прикрывания своих внутри полицейского управления.

Однако даже передача дела в прокуратуру не означает, что полиция не получит к нему доступ. До того как будет возбуждено уголовное дело, Кадзи останется в изоляторе центрального управления. Завтра его доставят в прокуратуру, послезавтра будет назначена мера пресечения в виде заключения под стражу на 10 дней. Возможно продление еще на 10 дней. Всего 20 дней. Даже если прокурорское расследование займет 5–6 дней, у полиции есть полных две недели для проведения своего расследования.

«Я обязательно прочитаю…» – уверенно обещал себе Сики, умываясь в ванной.

Переполох со СМИ улажен, так что административный департамент вряд ли будет мешать. Куда отправился Кадзи, оставив тело жены, что делал? Почему, решившись умереть, раздумал и выбрал жизнь?

В зеркало на Сики смотрело лицо 48-летнего мужчины.

Усталость, которая обычно проявлялась в глазах и плечах, сегодня ночью ощущалась на всем лице, где уже были заметны морщины.

Человеку суждено жить под небом лишь полвека…

Подумав об этом, он почувствовал что-то за спиной.

Шарк-шарк… Шаркая ногами, маленькая фигура направлялась к туалету. Она напоминала высохшее каштановое дерево.

– Мама, я вернулся, – тихонько окликнул Сики, но, как всегда, не получил ответа.

10

Его сон был прерван телефонным звонком.

Сики по привычке потянулся к мобильному, лежавшему в изголовье, но звонил стационарный телефон, находившийся в гостиной.

5.50 утра…

– Это Сасаока.

Голос человека, с которым после вчерашнего вроде бы больше не должно быть никаких отношений.

– В чем дело?

– У тебя какие газеты есть?

– Я получаю все семь. Фирма платит.

– Посмотри «Таймс». Там опубликована невероятная статья.

– Почтовый ящик на улице. Что там? Говори!

– За день до явки с повинной Кадзи видели на платформе синкансэна^[17] на станции К.

В одну секунду сон как рукой сняло.

– Кто видел? Информации можно доверять?

– Думаю, ты тоже его знаешь. Галстуки продает у нас в управлении… Идиот! Больше никогда не сможет торговать в полиции.

Через десять минут Сики выбежал из квартиры.

В уголовном отделе на третьем этаже центрального управления, к своему удивлению, он увидел опухшего Иё. Тот прошел в приемную. Сасаока и Курита тоже влетели туда. Нет, что касается Куриты, то он вошел, стараясь не топать.

На столе лежала местная газета «Кэнмин таймс», открытая на странице местных новостей.

6 декабря, накануне явки с повинной, примерно в 7 часов утра на платформе станции К., откуда отправляются синкансэны в сторону Токио, был замечен стоящий в пальто Кадзи. Когда продавец галстуков поприветствовал его, он кивнул в ответ. На вопрос «Куда вы направляетесь?» Кадзи не ответил, и, поскольку вид у него был какой-то странный, продавец не стал продолжать разговор…

Сики резко выдохнул. Просто идеальная сенсация. Теперь уже никого не обманешь.

– Надо что-то делать. Еще можно что-то сделать! – простонал Иё.

– Пятого числа он пытался убить себя, а шестого бродил в поисках места, чтобы умереть… Как тебе этот вариант?

Сасаока, к которому был обращен этот вопрос, нахмурился.

– Но он же стоял на платформе поезда в сторону Токио…

– Он же просто стоял. Неизвестно, сел ли он в поезд в сторону Токио или в противоположную. – Проницательный взгляд Иё был направлен на Сики. – В любом случае, если эта поездка связана с Кабукитё, нам конец.

Частично Сики тоже так думал. Поскольку Кадзи не раскрывает цель своей отлучки из дома, Кабукитё ни к чему не привязано, и в таком случае СМИ накинутся и на Кадзи, и на полицейское управление с такой силой, что мало не покажется.

– Послушай! Быстро начинай допрос! Ты же для этого пришел, верно?

Сики посмотрел на часы. 6.20.

– Завтрак в камере в семь часов.

– Неважно. Допрашивай без завтрака.

– Если адвокат обратит на это внимание, потом будут проблемы.

– В любом случае к Кадзи будет назначен государственный защитник. Поэтому никаких возражений быть не может. Так или иначе, нужно обязательно заставить его говорить до того, как пойдут в печать вечерние выпуски. Что шестого числа он пошел искать, где ему умереть.

Сики злобно посмотрел на Иё.

– Неужели вы просите, чтобы я заставил его говорить то, что нужно?

– Что ты имеешь в виду?

«Именно это я и имел в виду! Нет ничего более постыдного для следователя, чем выбивать показания из подозреваемого в соответствии со своим сценарием».

– Заставить его врать.

– Неважно, лишь бы заговорил!

– Показания, полученные под давлением, не могут считаться достаточным доказательством. Если это станет известно, потом, на суде, могут быть неприятности.

– А, ты боишься, что твоя голова полетит? Вряд ли возможно такое, что Кадзи потом изменит показания. Этот парень, наверное, считает себя сильно виноватым…

– Да.

– В таком случае скажи ему, чтобы дал такие показания! Раз он готов просить прощения, то ему все равно, что говорить. По твоей милости две тысячи триста полицейских вне себя от ярости. Поэтому делай так, как я говорю!

– Но…

– Не забудь, – лицо Иё безобразно искривилось, – если твоя голова и полетит, то не тогда, когда возникнут проблемы на суде.

Голова ходила ходуном. Сики потерял дар речи.

Он вышел из приемной и позвонил на служебную квартиру главе уголовного департамента. Ивамура тут же ответил. Сики объяснил ему ситуацию. Тот ответил не сразу.

– Считай, что это ради Кадзи. Иногда может быть две правды.

Все чувства Сики погрузились во тьму. Он повесил трубку и крикнул:

– Курита!

– Да.

– Вызови Ямадзаки!

11

6.45. Допросная комната № 3.

Может быть, тревожность, исходившая от Сики, распространялась на все вокруг, но выражение лица Кадзи тоже было немного более строгим.

Сики не стал садиться.

– Извините, что вызвал вас рано утром. Считайте, что это продолжение вчерашнего дневного допроса.

– …

– Инспектор Кадзи, где вы были и что делали пятого и шестого декабря?

– …Я не могу рассказать.

– Утром шестого числа вы были на платформе синкансэна на станции К. Это правда?

Кадзи побледнел.

– Куда вы поехали на синкансэне?

– Я не могу сказать…

Значит, действительно ездил.

– Полицейское управление сейчас в тяжелой ситуации.

– Я очень виноват…

– О том, что вы были на станции К., написано в сегодняшней утренней газете.

– Как!..

– Поэтому я и спрашиваю. Что вы собирались делать утром шестого числа?

Кадзи заморгал. Похоже было, что он не мог оценить истинный смысл вопроса Сики.

Заставить его рассказать не составит труда. Но, хотя Сики и считал так, в нем росло беспокойство. Вчера Кадзи дал ложные показания. А Сики развеял его сомнения, заявив, что не нужно волноваться. Кадзи, несомненно, прямодушно воспринял эти слова.

«Может быть, я смогу заставить его говорить без принуждения?»

Это было последнее орудие Сики. Но сейчас, когда ситуация зашла в тупик, дать понять Кадзи, что он в мягкой форме хочет передать ему свои намерения, представляется еще более подлым средством, нежели принудить его дать нужные показания.

Нет, не так. Неважно, какие средства он использует. Главное – он исполняет свои служебные обязанности.

Почему он должен жертвовать своим положением в полиции, к которому так долго шел, ради сидящего перед ним человека, с которым у него нет ничего общего?

Сики опустился на стул.

– Инспектор Кадзи, вы были одержимы желанием умереть.

Ему казалось, что это не его голос.

– Даже после неудавшейся попытки самоубийства вы постоянно думали о смерти.

Кадзи выглядел так, будто нашел то, что искал.

Ямадзаки отложил ручку и посмотрел на Сики. «Пожалуйста, остановитесь», – словно загремел в ушах старшего инспектора его беззвучный голос.

Сики продолжил:

– Шестого декабря, в поисках места, где умереть, вы бродили по улицам в пределах префектуры. Верно?

Губы Кадзи медленно задвигались.

– Да… Это так.

Всё. Одной истории больше нет.

В голове возникла картинка летнего дня. Разрушенный сарай для хранения сельскохозяйственного инвентаря. Отец сказал: «Ты же мужчина. Будь поласковее с матерью». Под обломками валялись книги. Разорванные. Покрытые грязью. Отец схватил их руками в рабочих перчатках и швырнул в огонь, в железную бочку…

Послышалось жужжание мухи.

Нет… Это звук ручки… Курита ведет протокол.

Сики дрожал мелкой дрожью. Он попытался встать, но пошатнулся. Сдавило грудь. Ему хотелось разорвать пиджак, рубашку и разодрать ногтями грудь.

– Прекрати… – Это его голос. – Прекрати!

Сики подлетел к столу помощника и схватил бумагу, лежавшую перед Куритой. Стал рвать ее. Еще, еще, еще, еще и еще… Показания Кадзи крохотными клочками рассеялись по полу.

Курита снова занял оборонительную позицию маленькой черепашки. Ямадзаки смотрел в потолок, чуть прикрыв глаза. В комнате раздавалось лишь тяжелое дыхание Сики.

Распахнулась дверь, и в помещение влетел Иё. На скулах его ходили желваки. Он находился в соседней допросной комнате № 4 и с помощью «волшебного зеркала»^[18] наблюдал за происходящим.

– Ты уволен! Ты больше не занимаешься расследованием! Убирайся!

– Это моя комната! Сам убирайся! – невольно закричал в ответ Сики.

– Что ты сказал?.. Ну давай, повтори. Если скажешь еще раз, я пойму.

Сики не мог остановиться. Его уже нельзя было остановить.

– Да сколько угодно…

Это произошло, когда он начал говорить.

– Сики-сан! – закричал Кадзи. – Сики-сан, пожалуйста, прекратите! – Чуть не упав со стула, он склонился в поклоне, положив руки на пол. – Прошу вас! Пожалуйста, прекратите. Я скажу все, что произошло на самом деле. Я расскажу правду. Поэтому, прошу вас, не надо больше…

Глаза всех присутствующих устремились на Кадзи – Сики, Иё, Ямадзаки, Куриты. И только что вошедший в комнату Сасаока тоже уставился на Кадзи.

Тот закрыл глаза. На пол упала его слеза.

– Шестого декабря я действительно был на платформе синкансэна. Но никуда не поехал. Весь день я бродил и искал, где мне умереть. Я был в парках, универмагах, ходил на реку… Я искал место, где смогу умереть.

Сики широко раскрыл глаза.

– Кадзи-сан, вы…

– Это правда! – Кадзи коснулся лбом пола. – Это правда! Пожалуйста, поверьте мне, Сики-сан. Так и было! Так и было…

Кадзи замолчал, и допросная комната № 3 погрузилась в тишину.

Он «полностью признался».

История закончилась. Книга закрыта.