Хестер Д. Дженкинс
Великолепный век Ибрагима-паши. Власть и предательство
Существовало два рода легальных рабов – взятых в плен и рабов по рождению. Закон не признавал рабов, купленных и вывезенных из Африки и с Кавказа, тем не менее такое рабство имело место. Также и разбойники иногда захватывали чужестранцев и продавали в рабство. Военнопленные теряли гражданские свободы по исламскому закону. Пророк Мухаммед неоднократно предписывал их уничтожать. По турецкому кодексу, правитель мог навечно оставить их в плену или освободить за выкуп или казнить, если так удобнее. Исключением из этого закона были правоверные мусульмане из других стран, попавшие в руки к туркам, а также крымские татары, которые были шиитами, то есть еретиками, с точки зрения турецких суннитов.
Военнопленные рабы делились на две категории: на государственных и частных. К первой категории относились все солдаты и офицеры и пятая часть остальных рабов или их стоимости. Из них одних обменивали или перепродавали после заключения мира, других устраивали работать во дворце или отдавали. Некоторых отдавали на общественные работы, особенно в адмиралтейство, где они гнули спину вместе с каторжниками. Ко второй категории относились все пленные, не переданные султану, включая захваченных солдатами. Обычно их продавали. Работорговцы покупали их в военных лагерях и продавали по всей империи. Этих рабов, захваченных на войне, в стране было гораздо больше; многих отпускали на свободу еще до того, как у них рождались дети, а ребенок, родившийся от одного свободного родителя и одного раба, считался свободным. Если раб после пленения принимал ислам, это его не освобождало.
Хозяин обладал абсолютной властью над самим рабом, его детьми и имуществом. Он имел право продать, подарить или завещать раба, но не мог убить его без причины. Как естественное следствие такой власти, хозяин нес полную ответственность за своих рабов; он должен был содержать их, выплачивать их долги, отстаивать их во всех гражданских делах и давать согласие на сделки с их имуществом. Раб не мог выступать свидетелем и опекуном. Он полностью зависел от своего хозяина.
До сих пор в теории это походило на западные обычаи, но два обстоятельства меняли всю ситуацию кардинальным образом. Во-первых, то, что рабы недолго оставались в рабстве, а во-вторых, само положение раба не вызывало такого отвращения. Что касается первого обстоятельства, то в Турции считалось негуманным долго держать человека в рабстве, и, как правило, рабов отпускали на волю либо перед их свадьбой, либо на совершеннолетие, либо после достаточно продолжительной службы. Освобождение раба было добровольным и личным делом хозяина, который отпускал раба и переводил его в разряд свободных людей. Кроме того, турки считали это благородным поступком, который особенно приличествует на одре смерти, и умирающие часто освобождали рабов в своих завещаниях. У мусульман отпустить рабов на волю считалось чрезвычайно добродетельным. Была и менее бескорыстная форма освобождения, когда раб выкупал свободу у хозяина за деньги.
В Турции рабы не считали себя предназначенными для рабства по природе и не должны были навечно оставаться в неволе, но могли надеяться стать свободными через несколько лет. Этот факт сам по себе внушал человеку самоуважение и надежду. Одеждой раб никак не отличался от свободного человека, он не носил на себе ни клейма, ни какого-либо другого знака.
В 1850 году сэр Генри Булвер так написал о белом рабстве в Турции: «Оно очень похоже на усыновление, и дети часто становятся первыми сановниками империи». Это же подтверждает и Фатма Алийе Топуз, турецкая писательница, нарисовавшая чрезвычайно привлекательную картину домашней заботы и привязанности, с которыми относятся к рабам, и эту картину я могу удостоверить своими собственными наблюдениями за рабами в Константинополе. По всей видимости, описанная Булвером ситуация была типична и для XVI века. Джордж Янг в своем «Корпусе османского права» говорит о двух системах рабства в Турции – турецкой системе и черкесской системе, которые в наше время слились, но из них во времена Ибрагима существовала только первая. Противопоставляя их, Янг говорит: «Турецкая система по своей умеренности практически не выходила за рамки ученичества, и ее можно поставить в ряд с добровольным временным рабством, которое разрешалось в некоторых европейских колониях. В то время как черкесская система навсегда закрепляла раба в рабском положении, турецкая система всегда разрешала и в некоторых случаях даже предписывала его освобождение. Более того, социальное положение раба при старом режиме в империи благоприятствовало его продвижению даже на самые высокие посты… Турецкая система делала из рабства карьеру… Многие урожденные рабы сыграли важнейшую роль в истории империи». С последим утверждением не поспоришь, но насколько турецкая система благоприятствовала карьере, это требуется рассмотреть поподробнее.
Вернемся к категориям рабов, о которых мы упоминали выше. Часть их, как уже говорилось, отдавали на общественные работы; они не могли сделать карьеру в своем подневольном положении, хотя могли купить или иным образом заработать себе свободу и затем уже сделать карьеру. Другие рабы принадлежали отдельным людям, и у них не было возможности подняться, хотя, проживая в частном доме, как жил Ибрагим у вдовы из Магнесии, раб мог получить необходимую для дальнейшего продвижения подготовку. Но непосредственная возможность добиться успеха была только у раба, служившего в султанском дворце или доме какого-либо важного сановника. Им рабство поистине открывало перспективы в жизни. Мы, пожалуй, не можем согласиться с мистером Янгом в том, что турецкая система «делала из рабства карьеру», но оно определенно не было препятствием для карьеры и даже открывало такие возможности, которые иначе были бы недоступны для юноши-христианина, да и для большинства юношей-мусульман.
Умеренность и даже благотворность восточного рабства подтверждают многие авторы. Бусбек, писавший из Константинополя в царствование Сулеймана, хвалит турецкое рабство из экономических соображений, а потом, тронутый созерцанием этой отеческой системы, бросается на защиту рабства вообще[4].
Роберт Робертс в своей монографии говорит, что условия жизни рабов в современных исламских странах «не так плохи» и что рабство, которое он сам видел в Марокко, «всего лишь формально отличается от услужения у христиан». Барон де Тотт говорит, что видел мусульманских рабов в 1785 году, «хорошо накормленных и одетых, с которыми прилично обращались», и добавляет: «Я склонен сомневаться, что даже у тех, кто тоскует по дому, в целом есть много причин быть довольными, когда их выкупают. Безусловно, возможно, что рабы, проданные во внутренние части страны или отдельным покупателям на рынке, не так счастливы, как те, кому выпал жребий служить правителю или сановнику. Однако можно предположить, что даже жадность хозяина идет рабам на пользу, так как нужно признать, что европейцы – единственный народ, который плохо относится к своим рабам, что бесспорно демонстрирует одну идею: на Востоке рабы составляют богатство человека, а у нас они являются средством накопления богатства. На Востоке рабы – радость скупца; у нас они – лишь инструмент алчности». Что интересно, в пользу мысли де Тотта, восточные рабы порой не хотят быть выкупленными на свободу, выступает тот факт, что после Карловицкого мира, когда Порта заключила договор об освобождении пленных европейцев за выкуп и действительно попыталась это сделать, многие пленные отказались от свободы и от родины.
Возможно, главная причина отсутствия различий между свободным человеком и рабом лежит в том, что турки очень мало задумывались о свободе, и человек юридически свободный практически находился в таком же подчинении, что и раб. Как говорилось во вступлении, верность и подчинение были двумя главнейшими добродетелями в глазах турок, поэтому в идее служения они не видели ничего унизительного. Все, кто служил короне, назывались «куль», то есть рабами султана, и даже великий визирь носил такое звание, которое было гораздо почетнее, чем звание подданного, так как раб султана имел возможность безнаказанно оскорбить подданного, а подданный за малейшую провинность против раба султана подвергался наказанию. Турция была страной рабов с единственным хозяином – султаном, даже братья и сыновья деспота большую часть жизни проводили в заточении. Что касается женщин, то между рабынями и свободными не было никаких достойных упоминания отличий. Мать султана была всегда рабыней; одним из титулов султана было «сын рабыни». Большинство пашей родились от матерей-рабынь, так как у турок рождалось больше детей от наложниц, чем от жен. Из-за всех этих обстоятельств в Турции невозможно было то резкое различие между свободным человеком и презренным рабом, которое существовало на Западе, и раб потенциально стоял наравне с главнейшими людьми страны. Греку Ибрагиму рабство определенно предоставило шансы. Рабство привело его ко двору, познакомило с султаном, дало ему образование, честолюбивые стремления и в конце концов вознаградило их. Никто даже не считает нужным упомянуть, когда именно Ибрагима отпустили на волю; точно до его женитьбы, а возможно, и задолго до нее. Но совершенно очевидно, что тот момент, когда Сулейман сказал Ибрагиму: «Ты свободен, ты больше не раб», не считался чем-то примечательным, достойным запоминания – настолько естественным и неизбежным было его освобождение, когда положение раба перестало помогать его восхождению к вершинам власти.
Поэтому ясно, что низкое рождение Ибрагима, его христианское происхождение, рабское положение и евнушество не были препятствиями для блестящей карьеры. Что же могло способствовать такой карьере? Его необычайное честолюбие, его выдающиеся способности и, прежде всего, невероятная удача, что он попал к султану и завоевал его дружбу, так что Сулейманом двигала любовь к Ибрагиму, и он не мог сопротивляться ни одному капризу фаворита. Это были главные факторы его необычайного возвышения.
Еще в бытность его главным экономом (хассодабаши), венецианские бальи часто называли его Ибрагим Великолепный. Барбариго рассказывает, что дворец султана никогда не был великолепнее, чем в те дни, когда великолепный Ибрагим был одабаши великого господина, а также когда он был главным постельничим. Поскольку прозвищем Великолепный Европа наградила султана Сулеймана, любовь к роскоши и помпе, вероятно, была одним из общих интересов, объединявших султана и его выбившегося в сановники раба. Однако роскошества едва ли подобают простому эконому. Ибрагим должен был подняться до ранга паши.
Паша был чем-то вроде военачальника, хотя этот титул могли давать просто в качестве почетного звания. Так или иначе, это было звание, которое определялось конкретной должностью, на которой находился паша. Обычно паши были очень гордыми и величественными особами с солидными, неторопливыми манерами, их всегда окружало множество пажей и других домашних слуг в богатых одеждах, а когда они выезжали за ворота на великолепных скакунах, перед ними развевались знамена и лошадиные хвосты, и люди отдавали им почести. Но их влияние часто было совсем небольшим, а доход совершенно недостаточным для роскоши, которую они были вынуждены поддерживать.
Знаменитый штандарт с конским хвостом, отличавший высокопоставленного чиновника, появился следующим образом: знамя одного из средневековых турецких принцев погибло в бою, и с ним улетучилась храбрость его солдат; тогда он одним ударом отрубил хвост у коня, привязал его к своему копью и крикнул: «Смотрите, вот мое знамя! Все, кто любит меня, за мной!» Турки сплотились и одержали победу. Знамя назвали тугом. Каждый санджакбей имел право на один конский хвост, и европейцы называли его «пашой одного хвоста»; бейлербей (в буквальном переводе «принц принцев» или «полковник полковников») имел право на два или три хвоста; великий визирь мог похвастаться пятью конскими хвостами, а перед султаном носили семь подобных знамен.
В 1522 году Ибрагим стал Ибрагимом-пашой, великим визирем и бейлербеем Румелии. Турция делилась на европейскую часть Румелию (название произошло от Рима, то есть Византийской империи, чья территория в основном перешла под власть Турции), и азиатскую Анатолию. В царствование Сулеймана двумя частями империи управляли правители, называвшиеся бейлербеями, которые стояли над санджакбеями, управлявшими санджаками, то есть провинциями. Бейлербеи Румелии обычно жили в Монастире или Софии, но Ибрагим и здесь, как видно, был исключением из правил и жил в Константинополе.