Джеймс Хайнс
Рассказ лектора
Сегодня Джилиан все никак не отпускала на перемену двух сонных первокурсников, белого и чернокожего. Она объясняла им понятие «различия» с помощью диаграммы. На доске было обведено в кружок слово «патриархи», а вокруг начерчен другой круг, больше, с надписью «другие».
– Ты, – говорила она, указывая мелом на белого студента, – полностью принадлежишь к этому дискурсу. – Она постучала мелом по малому кругу. – А ты, – обратилась она к черному, проводя линию между двумя окружностями, – размазан между двумя дискурсами в силу свой расы и фалличности.
Студенты переглянулись и закусили губы. Нельсон пошел в аудиторию, выразительно поглядывая на часы. Джилиан сверкнула глазами. Нельсон поднял брови. За семестр они довели этот обмен взглядами до ритуальной отточенности брачного танца. Он происходил между ними в десять утра каждый понедельник, среду и пятницу.
Глядя на часы, Нельсон как бы говорил: «У меня занятие».
Огненный взгляд Джилиан отвечал: «Я еще не закончила. То, что вы белый самец, еще не дает вам права врываться в аудиторию».
Поднятые брови Нельсона означали: «Ценю ваше рвение, как ни мало, на мой взгляд, подходит избранная вами тема к вводному курсу литературы. Тем не менее мне нужна аудитория».
Наконец Джилиан обвела оба круга еще одним, захватив почти всю доску, написала большими печатными буквами НЕ СТИРАТЬ, схватила свои бумажки и, подвинув Нельсона плечом, вышла в коридор. Нельсон посторонился, пропуская своих студентов. Ученики Джилиан побрели прочь.
– Что такое «фалличность»? – спросил черный.
– Это она про член, – отвечал белый.
– Блин, – шепнул черный.
– Она к тебе неровно дышит, – сказал белый, по-гангстерски прищелкивая пальцами.
– Дурак, – отвечал черный, заворачивая за угол.
Нельсон вошел в аудиторию. На второе занятие студентов пришло побольше, в том числе двое из тех, кто должен был рассказывать о пережитом моменте озарения. Трепетная девушка по имени Мелани озаглавила свой рассказ «Кровь на дороге». Со слезами на глазах она лепетала про раздавленного енотика – случай, совершенно перевернувший ее восприятие реальности. Нельсон, сидевший у несчастной за спиной, строго смотрел на студентов, чтобы не прыскали слишком громко. Он свернул обсуждение и отправил Мелани домой успокаивать нервы. Разбитная общежитская девица объявила, что пережила момент озарения в десятом классе, когда, вернувшись домой, застукала своего бойфренда в постели с мамочкой. Нельсон не был уверен, что рассказ отвечает заданной теме, но по крайней мере группа проснулась, только усилиями преподавателя обсуждение не перешло ток-шоу Джерри Спрингера[48]. Палец болел нестерпимо, Нельсон весь вспотел. Студенты незаметно посмеивались, думая, что его бросило в жар от обсуждаемой темы.
Ледяная кока-кола превратилась в единственную цель жизни. Сжимая бумаги здоровой рукой, он попытался запихнуть правую в карман, чтобы средним и указательным пальцами вытащить мелочь. Повязка не пролезала, потому он сунул бумаги под мышку правой руки и попытался залезть в карман левой.
– Вам помочь, профессор?
Нельсон поднял глаза и увидел девицу, у которой мать увела бойфренда.
– Давайте я помогу вам достать деньги! – Девица участливо шагнула вперед.
Нельсон вырвал руку из кармана, едва не уронил бумаги, краснея, отпрянул назад и налетел на кучку студентов.
– Все в порядке! Мне надо… мне правда пора… Я порезался, когда брился! – судорожно выкрикнул он, увлекаемый студенческим потоком.
В кабинете Нельсон бросил бумаги на стол, запер дверь и опустил жалюзи. Его трясло, как наркомана во время ломки, все мысли были только о кока-коле. Он скинул ботинки, не развязывая шнурков, расстегнул ремень, молнию и сбросил брюки. Разумеется, в тот самый миг, когда он, подняв их с полу, вынимал из кармана деньги, в двери щелкнул ключ, и Нельсон выронил мелочь. Он поднял глаза и увидел свою соседку по комнате, Биту – та с открытым ртом смотрела, как Нельсон стоит посреди кабинета в рубашке, носках и тpycax. Монеты со звоном катились по линолеуму. Нельсон прижал брюки к животу.
– Вита! – завопил он. – Не входите!
Она пулей вылетела в коридор и захлопнула дверь. Нельсон видел ее сквозь матовое стекло. Он расстелил штаны на полу и кое-как натянул их одной рукой.
– Можно заходить! – крикнул он наконец, запихивая рубашку под ремень. – Я оделся!
Вита приоткрыла дверь и в щелку опасливо оглядела Нельсона, опущенные жалюзи и мелочь на полу. Нельсон пробормотал что-то про холодную колу, автомат и таблетки, потом рухнул в кресло и показал бинты.
– Вита! – выговорил он, чуть не плача. – У меня только одна рука!
Вита вошла и закрыла дверь. Это была маленькая полноватая застенчивая особа, одевавшаяся как можно более скромно и незаметно. Она носила бесформенные брюки, обвислые свитера и туфли без каблука, все исключительно в серо-коричневой гамме. Темно-русая челка и очки в черепаховой оправе сливались в маску; получалась Жанна д'Арк инкогнито. Часто, заходя в кабинет, Нельсон видел, как она сидит, обхватив руками макушку, как будто хочет, чтобы волосы лежали еще глаже.
– Что случилось? – Вита замерла у двери, прижимая к себе сумочку.
Из друзей на факультете у Нельсона осталась одна Вита Деонне. Она периодически выплескивала на него свои профессиональные переживания и частенько заходила к ним с Бриджит домой. Судя по всему, у нее тоже не было на факультете других друзей.
Нельсон решительно не понимал Виту. Из его знакомых ее больше всех захватили проблемы тендера, и при этом он еще не встречал столь несексуальной особы.
С одной стороны, в работе она была просто одержима всем, что связано с полом. Она писала про операции по уменьшению и увеличению груди, удлинению члена, лицевых подтяжках, исправлению носа, эпиляции и липосакции. Она с медицинским бесстрастием живописала случаи обрезания, кастрации, клитерэктомии, гистерэктомии и мастэктомии; приводила леденящие душу подробности татуировок, художественного шрамирования, пирсинга бровей, губ, пупка, сосков, языка, клитора и пениса. А когда она не перечисляла различные ритуальные и медицинские формы надругательства над человеческим телом, то в немыслимых деталях описывала половые извращения, о которых Нельсон постеснялся бы рассказывать жене: садомазохизм и скотоложство, промискуитет, копро– и некрофилия. О некоторых он никогда не слышал, некоторые не мог вообразить. Совокупление с домашними и сельскохозяйственными животными, растениями и набивными игрушками, секс в самолетах, вездеходах и подводных лодках, публичный секс, сатанинский секс, тантрический секс; семяизвержение в ботинки, парики, нижнее белье, мелкую кухонную утварь и ручной электрический инструмент; соитие с курами – живыми и мертвыми, ощипанными и неощипанными, консервированными и замороженными.
С другой стороны, Вита фанатично прятала свой пол, разве что чадры не носила, и краснела, как девочка, когда Нельсон и Бриджит робко спрашивали, были ли у нее увлечения. Когда Вита приходила к ним в гости и смотрела с малышками видео, даже самый невинный намек на чувственность вгонял ее в краску. Когда Леди и Бродяга ели макаронину с двух концов, она под любым предлогом выбегала из комнаты.
– Я принесу девочкам еще сока! – кричала она из кухни.
Единственной сплетней, которую Нельсон слышал о Вите, была история про теоретический семинар. Якобы Вита порывисто и неумело поцеловала аспирантку Вирджинию Даннинг. Поцелуй не был обоюдным, а Вита немедленно покинула семинар; вскоре после того Даннинг защитилась и уехала в Техас. Нельсон никогда не слышал, чтобы Вита о ней вспоминала. Из мужчин она при Нельсоне упоминала только своего брата Роберта в городе Орландо, и то один раз. Когда Биту посадили с Нельсоном, она поставила на стол фотографию ладного улыбающегося юноши в футболке и шортах. Прическа, ухоженные усы и бородка навели Нельсона на мысль, что юноша голубой. Он спросил Биту, не ее ли это близнец, и первый раз получил в лицо полную порцию паранойи.
– Почему вы так подумали? – вскричала она, сразу подобравшись. – Я кажусь вам мужеподобной?
– Что вы! – запротестовал Нельсон. – Просто семейное сходство.
– Это Робин Брейвтайп, – сказала Вита, хватая фотографию со стола. – Мой брат.
Нельсон не успел даже спросить, почему у них разные фамилии. Она была замужем? У них с братом разные отцы?
– Я ничуть на него не похожа, – объявила Вита, задвигая снимок в ящик стола. На следующий день на ее столе красовалась фотография Оскара Уайльда в костюме Саломеи. Больше Нельсон ее о брате не спрашивал.
У них с Витой сложились неплохие отношения. Нельсон объяснял это себе так: брат, единственный мужчина, с которым ей легко, вот Вита и выбрала в друзья добропорядочного отца семейства, на которого проецирует братские отношения. Он боялся, что теперешнее происшествие разрушит их дружбу.
– Со мной приключился несчастный случай. – И Нельсон описал пятничное происшествие, пояснив, что лишился работы, жилья и страховки. Вита заметно успокоилась. К концу разговора она положила сумку на стол и, целомудренно сведя колени, развернулась на стуле к собеседнику.
– Почему вы мне не позвонили? Это же лишняя нагрузка на Бриджит.
Нельсон подавил вздох. Иногда ему казалось, что Вита дружит с ним только ради семьи. Эту ее сторону знал на факультете он один: Вита, веселая, раскрасневшаяся, каталась по ковру с его дочерьми, заливаясь девичьим смехом. Он был благодарен, что она по-прежнему не стыдится его общества.
– Болит?
– Немного. Мне нужно кока-колы, чтобы запить лекарство.
Вита тут же засуетилась, как наседка, собрала с пола мелочь и повела Нельсона к автомату. Ход»
был пуст, и они сели на скамейку. Вита держала банку с колой, пока Нельсон доставал свои полтаблетки и отправлял их в рот.
– И что вы будете делать?
– Не знаю. – Он блаженно вытер рот тыльной стороной ладони. – Вакансии сейчас…
– Сходите к администратору, – перебила Вита. – Может, вам разрешат остаться до конца года.
Чужие профессиональные перспективы Виту не волновали; при этом Нельсон обязан был часами выслушивать ее бред. Хриплым заговорщицким шепотом Вита с дотошностью кабаллиста выискивала тайные знаки в любой фразе, брошенной ей кем-то из профессуры.
– Сегодня утром я ехала в лифте с Вейссманом, – говорила она, – и он сказал: «Ну и слякоть». – Вита в упор смотрела на Нельсона через толстенные окуляры. – Что, по-вашему, это может значить?
– Ну, – отвечал Нельсон, – на улице льет со вчерашнего вечера.
– Да, но он сказал не так, – шептала Вита. – Он сказал: «Ну и слякоть». – И она смотрела через очки, будто подозревала, что Нельсон знает код, однако не хочет ей открывать.
Сейчас она внезапно выпрямилась, словно по стойке «смирно». Нельсон поднял глаза и увидел, что из лифта боевым клином выходит высшее руководство. Впереди вышагивал декан Акулло, низкорослый, загорелый, осанистый, в костюме от Армани, шелковой рубашке и пестром галстуке. Его кожаные итальянские ботинки резко выстукивали по линолеуму, кашемировый пиджак свободно ниспадал с плеч. Несмотря на короткие ноги, он умел создать впечатление широкой, уверенной походки. За ним семенил замдекана, «мой consigliere[49]», как любил называть его Акулло, – пучеглазый Лайонел Гроссмауль. Гроссмауль нес охапку бумаг и на ходу что-то шептал декану из-за спины.
Слева от Акулло, чуть отступя, плыла бледная и тонкогубая Виктория Викторинис, в круглых черных очках, несмотря на пасмурный день. Ее сопровождала Джилиан, та самая аспирантка, с которой Нельсон цапался из-за аудитории: она возвышалась над профессором Викторинис, всем своим видом показывая, что не смеет быть выше руководительницы. Справа от декана, не отставая, пыхтел Мортон Вейссман; деланная улыбка не могла скрыть мешков под глазами, и он то и дело наступал на отвороты брюк. За ним, как приклеенные, тащились три неотличимых блондина – аспиранты Вик, Боб и Дан, которых сокурсники звали «Пропащие Мальчишки»[50]. Они, стараясь не мозолить глаза начальству, гуськом тянулись за Вейссманом.
Трое профессоров со свитой направлялись на неофициальную сходку в «Пандемониум», где Большая Тройка могла обсудить факультетские дела, не обременяя себя повесткой дня и протоколом. От процессии веяло напряжением: все знали, что светила терпеть друг друга не могут. Нельсону показалось, что утлая скамейка закачалась на волне от проходящей мимо армады. Вита вцепилась руками в край, словно боялась вывалиться за борт. Она испуганно улыбалась, силясь решить, что лучше: поймать или не поймать начальственный взгляд. Нельсон уже не ждал,
что его заметят.
Когда величественное трио проходило мимо, Нельсона полоснула такая боль, будто кто-то с силой дернул за пришитый палец. Он громко застонал и затряс рукой.
Вита яростно взглянула на него, боясь, что он стоном выдал их присутствие. Декан Акулло замер на полушаге и обернулся; Лайонел Гроссмауль замер на цыпочках, чтобы не налететь на него сзади. Профессор Викторинис остановилась, и Джилиан застыла у нее за спиной на носках своих армейских ботинок. Вейссман поднял руку, как предводитель кавалерии. Пропащие Мальчишки налетели один на другого. Они проследили взгляд Вейссмана и, вероятно, страшась судьбы «нашего брата», разом отвели глаза. До Нельсона донесся их шепот.
– Ох, – сказал Вик.
– Глянь, – сказал Боб.
– Это он, – сказал Дан.
Глаза профессора Викторинис скрывали очки, а вот Вейссман смотрел прямо на Нельсона. Он открыл рот, чтобы заговорить, но тут же снова закрыл. Декан, продолжая глядеть на Нельсона, чуть заметно наклонил голову в сторону Гроссмауля. «Гумбольдт Нельсон, – шепнул тот. – Лектор».
Акулло широко улыбнулся и поднял голову.
– Гумбольдт, – сказал он громко. – Что у вас за херня с рукой?
Антони Акулло был сыном портового грузчика из Нью-Джерси и гордился этим. Другие ученые с такими же корнями давно вытравили акцент, но Акулло так холил и лелеял свой, что теперь его выговор звучал несколько театрально.
Нельсон сам удивился своей реакции. Палец горел, на лбу от боли выступил пот, однако в сознании внезапно наступила полная ясность. Робкая шутка, которую он выдумал утром, даже не пришла в голову.
– Дурацкая случайность. Мне отсекли палец на площади.
Акулло сморгнул. Выпученные глаза Лайонела не шевельнулись. Вейссман поморщился. Джилиан взглянула на Нельсона так, будто он пытался выставить ее из аудитории, а профессор Викторинис отвернулась. Вита нервно фыркнула. Пропащие Мальчишки зашептались.
– Это могло случиться с тобой, – сказал Дан.
– Типун тебе на язык, – сказал Вик.
– Постучи по деревяшке, – сказал Боб. Вейссман прочистил горло.
– Боже мой, Нельсон! Как вы?
Из его уст это прозвучало по меньшей мере странно. Нельсон снова подивился собственной смелости. Он перевел взгляд на профессора Викторинис, которая выставила его на улицу всего три дня назад, однако за черными очками было не понять, куда она смотрит. Нельсон внезапно сообразил: он такая мелкая сошка, что былой покровитель, вероятно, просто не слышал об его увольнении.
– Палец пришили. – Нельсон стиснул зубы. Боль мучила нестерпимо, но сознание оставалось ясным. – Говорят, будет, как новенький. – Он поднял глаза. – Даже лучше.
Акулло спокойно встретил его взгляд. По временам у декана и впрямь становились пустые, наглые глаза дворового хулигана. Внезапно он резко хохотнул и повернулся, чтобы его слышали спутники.
– К суду козлов, – сказал он.
– Простите? – не понял Вейссман.
– Пусть подаст в суд на ректорат. То-то эти козлы попрыгают. – Плечи у Акулло затряслись. – А? Я прав?
Вейссман натянуто улыбнулся: он находил Акулло невыносимо вульгарным. Губы профессора Викторинис не шевельнулись. Только пучеглазый Лайонел фыркнул.
– Пусть козлы попрыгают, – прогнусавил Лайонел. Он всегда говорил так, будто одновременно пытался что-то проглотить.
– Ага, – сказал Акулло. – Прищемить им яйца.
Он развернулся и пошел прочь, остальные за ним. Пропащие Мальчишки брызнули подальше от Нельсона. Только Вейссман удостоил его прощального кивка.
Когда все прошли, Вита обмякла и с шумом выдохнула.
– Что он хотел сказать? – Она крепко стиснула локти, провожая взглядом удаляющуюся процессию. – «Прищемить им яйца». Что, по-вашему, это значит?
Палец болел по-прежнему, но мозги больше не ворочались. Нельсон согнулся пополам, сжимая запястье.
– Черт, – пробормотал он, – там же нечему болеть.
– Нельсон? – Чуть ли не впервые за все время знакомства Вита положила руку ему на плечо.
– Нервы перерезаны. – Нельсон выпрямился, бледный и мокрый. – Я не должен вообще ничего чувствовать.
– Вы ужасно выглядите. Идите домой.
– Не могу. – Нельсон с трудом встал. – У меня консультации во второй половине дня и семинар в три.
Он зашатался. Вита подхватила его под локоть. Она оказалась неожиданно сильной.
– Отмените консультации, а семинар я за вас проведу… Что на вас нашло? Почему вы так говорили с Антони? Вы смотрели ему прямо в глаза.
Нельсон рассмеялся, превозмогая боль.
– А что он со мной сделает? Уволит?
Вита застыла и, продолжая сжимать его локоть, подняла глаза. Нельсон очень редко иронизировал. Он сам почувствовал, что краснеет.
– Неужели я это сказал? – спросил он.
Вита отвела глаза и вызвала лифт.
Дома Нельсон принял сразу две таблетки обезболивающего и проспал все обеденное время. Бриджит не позволяла девочкам подходить к кровати. Разбудила Нельсона Абигайл, замолотив ему ребром ладошки по лбу.
– Жив, папочка? – кричала она. – Ты живой? Нельсон заморгал. Отвечать не было сил.
Он помог выкупать девочек и почитал им сказку, потом уткнулся жене в колени и зарыдал – тихо, чтобы не разбудить малышек.
– Ты слишком много работаешь, – прошептала Бриджит.
– Нет, – всхлипнул Нельсон. – Я слишком мало работаю.
Это был их давнишний спор. Легко отказавшись от балетной карьеры, Бриджит считала, что и Нельсону нечего упираться. Неужто он рассчитывал закрепиться в приличном университете, спрашивала она, с дипломом-то бывшего сельскохозяйственного колледжа?
– Вита права. – Она погладила мужа по волосам. – Сходи к администратору, попроси, чтобы нам разрешили остаться до конца учебного года. – Она помолчала. – Если не хочешь, я схожу.
Нельсон сел и вытер глаза. Как все прогрессивные люди, он был, разумеется, феминистом, однако воспитание не позволяло ему сваливать на жену неприятное дело. Ее заботливость ранила. Он сам виноват, ему и расхлебывать.
– Нет, я пойду, – сказал он и снова заплакал.
Через неделю после несчастного случая доктор Дай снял повязку. Рука у Нельсона была белая и сморщенная после недели в бинтах, а пришитый палец – красный и теплый.
– Только посмотрите. – Доктор перевернул его руку ладонью вверх. – Никогда не видел, чтобы заживало так быстро.
– Это ненормально? – спросил Нельсон.
Доктор Дай пожал плечами.
– Что-нибудь чувствуете?
Нельсон даже Бриджит не говорил, что палец время от времени болит. Это была его боль и ничья больше. Сейчас он испугался, что доктор пропишет еще более дорогостоящее лечение.
– Да нет. Так, иногда покалывает, но это, наверное, мое воображение.
– Нервов там не осталось. – Доктор сильно ущипнул палец. – Чувствуете?
– Нет, – честно ответил Нельсон.
– Отлично, – сказал доктор Дай. – Значит, снимаем швы.
В тот вечер впервые за много месяцев Бриджит повела Нельсона в кино. Он переживал, что для них это слишком дорого, но жена ничего не хотела слышать. Она выбрала фильм, зная, что Нельсону понравится: постмодернистский вестерн, пародийный римейк «Шина»[51]. В пятницу вечером кинотеатр был полон, однако в зале, где показывали вестерн, кроме них, сидела только пожилая супружеская чета. Мужчина, рыхлый, с зачесанными на лысину редкими волосами, продолжал говорить с женой даже после того, как прошли титры. Бриджит сердито поглядела в их сторону.
– В Азии, – шепнул Нельсон, – принято обсуждать фильм по ходу действия – это как бы зрительское участие.
– Отлично, – буркнула Бриджит. – Вот и смотрели бы его в Сингапуре. А сейчас пусть помолчат.
Нельсон встал и пошел между темными рядами к бледно мерцающей лысине. Палец, освобожденный от бинтов, снова горел. Нельсон протиснулся между креслами к разговорчивому зрителю. Тот глянул через плечо, нагнулся поближе к спутнице и понизил голос до хриплого шепота. Палец жгло. Нельсон тронул мужчину за плечо. Пришитый палец коснулся липкой шеи.
– Пожалуйста, не разговаривайте, пока идет фильм, – сказал Нельсон, и боль прошла. Наступило блаженное успокоение, как будто он сунул палец под ледяную струю.
Мужчина напрягся и начал привставать. Не снимая руки с его плеча, Нельсон сказал:
– Сидите, пожалуйста. Я просто буду очень признателен, если вы помолчите.
Женщина шевельнулась, и Нельсон коснулся ее спины.
– Сидите, сидите, – сказал он. – Простите за беспокойство.
Нельсон вернулся на свое место. Вообще-то он предпочитал простодушные вестерны сороковых – пятидесятых годов, без новомодных иронических наворотов. А тут создатели от души поглумились над жанром. Поначалу герой действительно защищал поселенцев от богатого злодея-соседа, по одному отстреливая его приспешников. Закончилось это грандиозной перестрелкой, в которой герой уложил негодяя, однако после этого сам занял его место, став фактическим диктатором маленькой долины. Впрочем, Нельсон решил, что не даст испортить себе свободный вечер, и старался получать от зрелища простое детское удовольствие: немногословные мужчины, лошади, открытые пейзажи и яростные всплески насилия.
В зале зажегся свет. Нельсон заметил, что пожилые супруги тревожно на него оглядываются. Муж держался за горло и сипел. Нельсон торопливо подошел.
– Вам плохо? – спросил он.
Женщина с расширенными от ужаса глазами обняла мужа, словно пытаясь защитить. Мужчина потер горло и задвигал губами, но наружу вырвался только сдавленный хрип.
– Что вы с ним сделали? – прошипела женщина.
У Нельсона снова заныл палец. Он схватил мужчину за плечо.
– Вы можете дышать? Скажите что-нибудь, если можете.
Мужчина издал вопль, и снова словно холодная волна пробежала у Нельсона по пальцу. Он отдернул руку.
– Матерь Божия, – выговорил мужчина. – Чего вам от нас надо?
Нельсон отступил на шаг.
– Н-ничего, – выговорил он.
– Можно нам идти? – дрожащим голосом спросила женщина.
– Идти? – удивился Нельсон. – Конечно. Фильм кончился. Я просто…
Мужчина и женщина вскочили, цепляясь друг за друга, и тут же замерли. Нельсон загораживал им проход.
– Простите. – Он попятился, но они уже перелезли через кресла на соседний ряд и побежали к выходу.
– Что там такое? – спросила Бриджит, когда Нельсон вернулся к ней.
– Понятия не имею, – отвечал Нельсон, но палец его горел ледяным огнем.
