Джеймс Хайнс
Рассказ лектора
– Видишь? – холодно спросила Клара.
– Козявки! – победно вскричала Абигайл.
– Я не буду есть козявок, – сказала Клара. Бриджит, поджав губы, смотрела на Нельсона.
– Но ты же не в этом ездил? – Она вскинула подбородок. – В аэропорт? На «кроун-виктории»?
Перед отъездом с работы Нельсон снова надел джинсы с дешевой распродажи и потертый пуловер.
– В этом, – буркнул он. – А что тут такого?
На следующий день расписание не позволило Нельсону попасть на мероприятия, где выступала дженнифер менли: встречу с преподавателями-феминологами в Редклифф-холле, ленч в «Перегрине» с отборочной комиссией, репетицию «Двенадцати разгневанных мужчин» с чисто женским исполнительским составом. В три часа, закончив последнее занятие, Нельсон под легким снежком затрусил в потоке студентов через площадь, надеясь попасть в аудиторию А на первом этаже Харбор-холла, пока не закончилась встреча дженнифер менли с преподавателями и студентами.
Посреди площади он чуть не столкнулся с бегущей Витой.
– Вита! – Это была их первая встреча за несколько дней. – Вы из аудитории А? Как там?
Вита обеими руками натягивала на уши вязаную шапочку. Лицо ее было смертельно бледно, глаза расширены. Она скользнула по Нельсону невидящим взглядом и неожиданно широким шагом побежала к зданию старой библиотеки.
В аудитории Нельсон обнаружил, что встреча закончена, но по меньшей мере четверть пришедших, все еще кучковалась вокруг дженнифер менли. Та сидела на сцене, как фотомодель, нога на ногу, руки на колене, и расточала мегаваттные улыбки, говоря что-то, чего Нельсон не мог разобрать. Женщины заходились смехом.
Позади, на сцене, отборочная комиссия образовала свой кружок. Антони Акулло улыбался и размахивал руками, остальные тоже жестикулировали и энергично кивали. Стивен Майкл Стивенс, совершенно проснувшийся, смеялся в голос. Виктория Викторинис говорила с таким жаром, что казалась почти живой. Только Марко Кралевич (в сутане) и Лотарингия Эльзас все больше мрачнели, видя, как надежды Лотарингии заполучить бессрочный контракт тают под теплой улыбкой дженнифер менли.
Нельсон двинулся по проходу. Миранда, с перекинутым через руку пальто, устремилась ему навстречу.
– Что случилось? – спросил Нельсон. – Не понимаю.
Миранда закусила губу и обернулась на смеющихся женщин.
– Думаю, у нас есть победитель, – сказала она и пошла к дверям.
– Но разве отборочной комиссии не надо еще встретиться? – Нельсон затрусил следом. – Разве мы не должны еще раз все обсудить?
Миранда медленно повернулась на высоких каблуках.
– Сегодня вечером Антони дает обед у себя дома. Вы, конечно, знаете.
– Конечно. – Нельсон впервые об этом слышал.
– Вот и отлично. – Миранда снова обернулась. – Вы-то мне все и расскажете.
– А вы разве не придете?
– Не думаю, чтобы жене Антони это понравилось.
– Антони женат? – Нельсон готов был проглотить свои слова, но Миранда уже вышла в дверь, и быстрый стук ее каблуков отдавался в холле первого этажа.
– Я приглашена? – спросила Бриджит, когда Нельсон позвонил с работы и сказал, что идет на обед к декану.
– Это чисто факультетское мероприятие, дорогая, – ответил он.
– А почему ты раньше не сказал?
Нельсон огляделся. На столе у Виты царил дикий разгром: бумаги, ручки, книги, все валялось как попало.
– Мне пора идти, милая.
– Разве ты не заедешь переодеться? Ты же не пойдешь к декану домой в чем был на работе?
Нельсон чуть не подавился. Он стоял в костюме, который купила ему Миранда.
– Постараюсь вернуться до одиннадцати, – сказал он.
Ему все-таки пришлось поехать к семейным домикам, чтобы забрать машину, к Антони Акулло автобус не ходил. Теперь, оставив позади прямые широкие дешевые улицы, он въехал в узкие извилистые аллеи на холме над озером, где дома были больше и прятались за стенами и деревьями. Старенькая «тойота» дребезжала и пукала; Нельсон боялся, что сейчас подойдет частный охранник и спросит, что он делает на этой машине среди шикарных домов. Нельсон чувствовал себя мелким правонарушителем, вторгаясь на десятилетней воняющей выхлопом развалюхе в царство новых «мерседесов», «БМВ» и «ягуаров». Он оставил машину за поворотом и зашагал вверх по дороге. Шел снег, и за падающими снежинками дом (оригинальное творение Фрэнка Ллойда Райта[142]) освещенным прямоугольником выдавался над склоном холма. Сзади мерцали городские огни. Нельсону захотелось повернуть назад, но палец припекало, и он, в парадных ботинках, двинулся вверх по обледенелой дороге – два шага вперед, шаг назад.
– Нельсон! – послышалось из темноты, и он чуть не упал. Покуда Нельсон силился восстановить равновесие на скользкой дороге, чья-то рука схватила его за локоть и потащила в неглубокий сугроб за кустом. Не успел он и охнуть, как оказался лицом к лицу с Мортоном Вейссманом.
– Морт, какого!…
– Вы как раз вовремя! – хрипло прошептал Вейссман. Глаза его блестели, изо рта несло виски. – Я не могу найти выгодную точку!
Он поглядел вверх на теплый свет из гостиной. Пальцы его теребили парку, на груди висел полевой бинокль.
– Здесь нет места, откуда можно было бы наблюдать незаметно. Правда, я еще не пробовал зайти с другой стороны. – Вейссман повернулся к дому. Нельсон вырвался из его слабой хватки и огляделся, потом развернул старика за плечи и схватил за руки. Вейссман был без перчаток, ладони его заледенели. Палец у Нельсона гудел от жара.
– Морт, где ваши перчатки?
– Но вы!… – Глаза у Вейссмана вспыхнули. – Вы можете проникнуть внутрь! Сойти за одного из них! Вы можете пробраться… в самое чрево зверя! Я – нет. Меня не пригласили. – Он сглотнул. – «Во всей Англии не наберется трех смельчаков, которые бы не были повешены. Один из них полнеет и старится…»[143] – Его глаза налились слезами, он зашатался.
Еще раз взглянув на дом, Нельсон закинул руку Вейссмана себе на плечо.
– Где ваша машина, Морт? Где вы припарковались?
Оказалось, что Вейссман приехал на такси. Нельсон повел старика назад, к «тойоте», усадил на пассажирское сиденье, отыскал перчатки и натянул ему на руки, словно своей дочери.
– Нельсон, вы наш последний шанс, – хрипло, умоляюще шептал Вейссман. – Судьба литературы на нашем факультете, в Мидвесте… Господи, Нельсон, возможно, во всей Северной Америке – зависит от вас! Варвары не просто у ворот, Нельсон, они в пиршественном зале, прожирают наше наследство! Бросают кости на пол! Едят руками!
Нельсон, кривясь от запаха перегара, снял перчатку. Палец коснулся дряблой старческой кожи. От него пробежала искра.
– Спите, Морт, – сказал Нельсон.
На крыльце перед домом он остановился перевести дыхание и потоптался, стряхивая с ботинок снег, потом позвонил. Открыла прислуга, серолицая узкогрудая женщина в простом синем платье.
– Добрый вечер! – выпалил Нельсон.
Палец горел; он испугался, что сейчас придется ее уговаривать, однако женщина без единого слова посторонилась, впуская гостя в прихожую. К тому времени, как Нельсон снял парку, прислуга уже исчезла, так что он сам отыскал шкаф и запихнул туда куртку.
Он с опаской двинулся по коридору, увешанному произведениями азиатского искусства, на мерцание свечей и певучий голос дженнифер менли. В дверях Нельсон замялся, дженнифер и отборочная комиссия сидели за длинным столом в гостиной. Пламя свечей отражалось в огромном, во всю стену, окне, дженнифер приглушенным голосом досказала свою историю. Все грохнули. Нельсон, превозмогая боль в пальце, бочком шагнул в гостиную. Веселье тем временем улеглось, менли, сидевшая спиной к Нельсону, увидела его отражение в окне и с улыбкой обернулась.
– Нельсон! – мелодично вскричала она. – Как приятно!
Остальные, продолжая улыбаться, повернулись в его сторону. Нельсон, пойманный в их коллективный взор, как бомбардировщик в лучи прожекторов, вошел в гостиную. Стол был застелен скатертью, полотняные салфетки в тон торчали аккуратными пирамидками. Посреди стола горели три свечи, их пламя мерцало в бокалах и винной бутылке, вспыхивало на серебряных подносах, солонках и перечницах. Стивен Майкл Стивенс не спал, хотя и позевывал. Лотарингия Эльзас в длинном черном платье с открытыми плечами и Марко Кралевич в aprés ski[144] – ботинки, лыжные штаны, роскошный свитер – сидели на противоположных концах стола, явно очень довольные, несмотря на успех менли. Виктория Викторинис была без очков, глаза ее сияли; она казалась даже хорошенькой, с ниткой жемчугов на шее и в мерцающей шелковой блузке. Сам декан восседал во главе стола в белой рубашке без ворота и кожаном жилете – Великий Человек У Себя Дома. При виде Нельсона он с самым живым разочарованием повернулся к менли.
– Что за херня? – спросил Акулло. – Вы уже уезжаете?
Пустых мест за столом не было. Гроссмауль отсутствовал, миссис Акулло, судя по всему, тоже. «Это хорошо, – подумал Нельсон, – я смогу сказать Бриджит, что декан не пригласил даже собственную жену».
– Конечно, нет! – воскликнула дженнифер. – Нельсон просто опоздал к обеду! Правда, дорогой?
Нельсону пришлось выдержать свирепый взгляд Акулло. В следующий миг декан раскинул руки, приглашая его к столу, и Нельсон с облегчением выдохнул.
– Садитесь рядом со мной! – дженнифер поманила Нельсона к себе. Она сидела справа от Акулло, поэтому он отодвинул от стены стул – еще одно оригинальное творение Фрэнка Ллойда Райта – и втиснулся между менли и Кралевичем. Словно по команде, вошла серая домоправительница с салфеткой, бокалом, чашкой, блюдцем и серебряным прибором. Акулло сам налил ему вина – что-то из собственного подвала, названия в тусклом свете было не разобрать, – и Нельсон взял бокал, чувствуя жжение в пальце.
– дженнифер, – Акулло, не глядя, через плечо отдал бутылку серой домоправительнице, – вы говорили…
дженнифер возобновила рассказ. Серая женщина внесла суп – страккьятеле, обильно посыпанный петрушкой – и под одобрительный гул принялась разливать его по тарелкам. Акулло, сам великолепный рассказчик, обрел в кандидатке свою ровню, менли сплетничала об одной из самых известных феминисток. Она была в полной мере наделена остроумием, способностью нагнетать напряжение, умением вовремя подвести финал.
Нельсон чувствовал себя подростком, которого впервые усадили за стол со взрослыми, и благоразумно помалкивал. Впрочем, это не помешало ему заметить, что, собственно, происходит: дженнифер менли кладет свой рассказ к ногам Акулло, как золотой слиток. Она уже получила работу, и это ее приданое, вено, магарыч. За то, что она предоставит Акулло прямой доступ к личной жизни ведущих теоретиков, ей обеспечена пожизненная гарантия работы и почти шестизначный годовой доход.
– И что сказала Фванческа? – прощебетала Лотарингия Эльзас. Она цвела, совершенно очарованная соперницей.
– Ничего! – выдохнула дженнифер менли. – Покраснела.
– Читатель, я вышла за нее замуж, – восхищенно протянула Лотарингия Эльзас.
Публика снова грохнула. Акулло смеялся сдержанно, зато Виктория Викторинис вся осветилась, словно бумажный фонарик, и скромно приложила к губам салфетку.
По пальцу пробежало тепло – слова Эльзас пробудили какое-то смутное воспоминание. Нельсон отхлебнул вина.
История громоздилась на историю, и каждая заканчивалась аккурат к появлению нового блюда.
– Это русская штучка или японская штучка? – спросила дженнифер менли, и прибыла огромная миска феттучине с помидорами под соусом из белых грибов. Антони Акулло сам картинно разложил их большими деревянными ложкой и вилкой.
– А когда откинули одеяло, под ним оказалась не Таня, а Микаэла! – сказала дженнифер менли, и женщина внесла говяжью пикатту с картошкой.
– Честное слово! Не вру! – И серая женщина подала салат из латука с редиской под оливковым маслом и красным винным уксусом.
Нельсон смеялся и ел, ел и смеялся. После макарон он настолько освоился, что снял пиджак. Во всем этом веселье чувствовался только один неприятный момент. После каждой истории, когда слушатели промокали губы салфетками и тянулись к бокалам, взгляд дженнифер менли следовал за снующей по комнате серой женщиной. Нельсон сидел рядом с менли, но видел ее отражение в окне, между Викторинис и Лотарингией. В глазах ее читалось страстное сострадание. Первой догадкой Нельсона – непосредственно от спинного мозга – было, что в угаре нервного напряжения (поди очаруй целый факультет), под влиянием алкоголя кандидатка внезапно пленилась серой домоправительницей.
Однако он сам понимал, что это чушь: женщина немолода, костлява, глаза ее пусты, тусклые волосы стянуты в тугой пучок. Даже Викторинис, сиявшая, словно влюбленная студентка, и та казалась привлекательней невзрачной прислуги. Как ни старалась дженнифер менли поймать ее взгляд, та, словно ничего не замечая, убрала тарелки, принесла новую бутылку вина и стакан воды Стивену Майклу Стивенсу, все бесшумно и расторопно.
– Мария, кофе. – Впервые с начала вечера Акулло назвал ее по имени. Потом, гостям: – Сейчас будет тирамису. – Он поцеловал кончики пальцев. – Сдохнуть, не охнуть.
Мария молча вышла из комнаты, неся стопку тарелок. Нельсон встал, чтобы отлить, пока не принесли десерт.
– Извините, – сказал он, но никто не обратил внимания – менли начала новый рассказ.
Он побрел по темному коридору на свет из двери и по ошибке зашел в кухню. Мария с удивительной силой сгружала в раковину тарелки. Когда он попятился, она обернулась.
– Я… м-м… ищу… м-м… – Он не договорил; скорее всего женщина вообще не понимает по-английски.
Однако она издала горловой звук и указала пальцем налево. Нельсон кивнул и прошел в уборную за буфетной. Он запьянел и слегка покачивался, стоя над унитазом.
На обратном пути он снова заглянул в освещенную кухню. Мария сидела за кухонным столом, на свету ее кожа казалась еще более серой. Она, прикуривая, тупо уставилась на Нельсона; вернее, она смотрела в дверной проем, когда он там появился. За спиной у нее урчала и шипела исполинская кофеварка «Делон-ги». Из соседней комнаты доносился веселый голос дженнифер менли, хотя слов было не разобрать.
– Нашел, – сказал он.
Женщина подняла бровь и выпустила струйку дыма.
– М-м… habla Ingles?[145] – спросил Нельсон наугад. Он слышал, что дженнифер заговорила быстрее, и не хотел входить под самый финал.
Женщина как раз затягивалась, поэтому просто кивнула.
– Все очень вкусно. – Нельсон по-прежнему не знал, насколько она понимает английский.
– Спасибо, – сказала Мария. Он так и не понял, с акцентом ли она говорит, и взялся рукой за косяк, придумывая, что сказать дальше, дженнифер все еще рассказывала.
– А… м-м-м… миссис Акулло присоединится к нам позже?
Женщина только что затянулась, поэтому подняла палец, призывая Нельсона потерпеть, потом выдула клуб дыма, серый, как ее кожа.
– Я миссис Акулло, – сказала она.
Гостиная взорвалась смехом. Кто-то постукивал ладонью по столу, звенело серебро.
Нельсон ослеп от неловкости. Он ухватился за косяк, моргая и беззвучно шевеля губами. К тому времени, как дымка перед глазами рассеялась, хохот в гостиной сменился веселым гулом, а жена Акулло, встав, тушила окурок в пепельнице. Оказалось, что говорит она все же с акцентом: итальянским акцентом рабочих кварталов Чикаго.
– Извините, – сказала они сиплым голосом стареющего Фрэнка Синатры. – Мне надо поджарить орехи.
***
Нельсон с трудом добрел до гостиной. Палец горел так, что он чуть не рухнул на колени. Тем не менее он кое-как добрался до стола и упал на стул рядом с дженнифер менли.
Вошла миссис Акулло. В одной руке она несла блестящий металлический кофейник, в другой – поднос с хрустальными тарелочками тирамису. Все оживленно переговаривались. В зеркале Нельсон видел, что менли по-прежнему следит глазами за хозяйкой, но теперь он заметил и другое: жена Акулло тоже все видит и сознательно не поднимает головы.
Нельсон повернулся к самой дженнифер. Нет, понял он, во взгляде ее сквозит не страсть, а тщательно скрываемое сочувствие, желание хотя бы глазами сказать этой забитой женщине: я тоже прислуживала за столами.
Однако если она хочет получить работу, то будет молчать.
Палец горел. Миссис Акулло обходила стол, наливая эспрессо и расставляя тарелочки с тирамису. Все с самого начала знали, кто эта женщина, и никто, кроме дженнифер менли, не обращал на нее и малейшего внимания. Мария перегнулась через Викторинис – та, не глядя, подняла чашку, и миссис Акулло налила ей кофе.
Нельсон поймал взгляд дженнифер в окне. Как влюбленные в разных концах людного зала, они медленно повернулись друг к другу, и глаза их встретились. Нельсон прятал улыбку; у дженнифер затрепетали ноздри, в глазах промелькнул легкий испуг. Молчите, умоляла она. Нельсон пригнулся, обхватил ладонью ее запястье, прижал палец к бьющейся жилке.
– Скажите, не таясь, – шепнул он ей на ухо. – Скажите, что думаете на самом деле.
дженнифер глотнула ртом воздух и захлопала глазами. Боль в пальце сразу прошла. Никто ничего не видел. Стивен Майкл Стивенс заснул перед самым кофе, притулив голову на плечо. Кралевич и Лотарингия, жадно уписывая тирамису, поглядывали на его нетронутую тарелку. Антони и Виктория, перегнувшись через угол стола, беседовали и улыбались. Антони сцепил руки под подбородком; два старых врага искренне наслаждались кратким перемирием. Мария Акулло в последний раз обходила стол, собирая бокалы.
– Антони! – выпалила дженнифер менли. – У меня отличная мысль!
Она говорила все так же бодро, с тем же мелодичным распевом, однако глаза смотрели немного дико, в голосе чувствовалось напряжение. Все подняли головы, ожидая услышать очередной анекдот. Только Нельсон с сожалением смотрел на тирамису, которое наверняка уже не успеет попробовать.
– Почему бы нам всем не встряхнуться, – сказала дженнифер, – и не вымыть посуду?
Антони Акулло, все еще улыбаясь, заморгал, как будто дженнифер заговорила на иностранном языке. Та сглотнула, в отчаянии улыбаясь еще шире.
– Я серьезно! Я уверена, если мы засучим рукава, то управимся в два счета.
Все молчали. Нельсон почти слышал, как падает за окном свет. Ему вспомнился спящий в «тойоте» Мортон Вейссман.
– А почему бы нет? – продолжала дженнифер менли. – Мы здоровые тетки и мужики. Уверена, после такой готовки ваша жена не откажется от помощи.
Лицо Викторинис превратилось в бескровную маску, свет в ее глазах сфокусировался в булавочные головки; она снова ушла в тень и оттуда наблюдала за идиотским поведением теплокровных. Лотарингия и Кралевич разинули рты, полные полупережеванным тирамису. Стивен Майкл Стивенс резко проснулся, дженнифер менли обворожительно улыбалась.
– М-может быть, – пролепетала она, – Мария даже выпьет с нами кофе…
Улыбка сошла с лица Антони Акулло. Он медленно откинулся на стуле, упираясь согнутыми пальцами в стол, потом перевел пустые глаза с дженнифер на жену, которая стояла, сжимая по бокалу в каждой руке. Она поймала его взгляд, пожала плечами и, презрительно взглянув на дженнифер менли, вышла из комнаты. Кухонная дверь медленно закачалась на петлях – бам-бам-бам, – словно метроном тишины.
– Ладно. – Акулло взял салфетку, промокнул губы и начал медленно складывать ее толстыми пальцами. – Уже поздно. Быть может, Нельсон отвезет нашу кандидатку в гостиницу.
Нельсон оторвал взгляд от торта.
– Конечно, – кивнул он. – Нет проблем.
Антони встал; остальные, нервно шаркая ногами, последовали его примеру, дженнифер менли поднялась последней, дрожащая и безмолвная. Кожа у нее была серая, как у Марии.
Упершись в скатерть кончиками пальцев, Акулло уставился в центр стола и сказал:
– Спасибо, что пришли.
Он повернулся и молча пошел в кухню. Викторинис скользнула вдоль стола в дверь, так и не взглянув на менли. Лотарингия и Кралевич вышли на цыпочках, перешептываясь. Следом плелся Стивен Майкл Стивенс, потирая глаза.
– Пленных не брать, – пробормотал он.
Нельсон обернулся, дженнифер менли съежилась на стуле и смотрела на него с неприкрытым ужасом.
– Хорошо, я поймаю вам такси.
Он встал и помедлил какое-то мгновение, зачарованный отражением свечей в темном окне, поднял руку и, не чувствуя боли, загасил одну за другой все три. Потом обмакнул мертвый палец в тирамису и облизал его по пути к дверям.
13. L'ARRКT DE MORT[146]
Через несколько дней, сразу после обеда, в дверь к Нельсону позвонил Мортон Вейссман с дарами. Открыла Бриджит, и старик втиснулся мимо нее, дыша морозным воздухом, словно диккенсовский дядюшка, от которого только и жди любых неожиданностей. Он прижимал к груди три одинаковые Лизы Симпсон из магазина игрушек. Когда Нельсон поднялся из подвала, его бывший наставник пытался справедливо раздать их Кларе и Абигайл. Клара отказывалась подойти, но Абигайл уже взяла одну коробку и пыталась вырвать другую. Бриджит, настороженно улыбаясь, стояла рядом.
– Здесь каждой по кукле! – отечески-театрально рокотал Вейссман. Он тянул за одну сторону коробки, Абигайл – за другую. Первая Лиза Симпсон уже валялась на полу.
– У нас профессор Вейссман! – бодрым голосом объявила Бриджит.
– Как вы чудесно устроились! – загромыхал Вейссман при виде Нельсона. – Я и не думал, что эти домики такие уютные!
Он, пытаясь привстать, выпустил куклу, и Абигайл плюхнулась на попку. Секунду стояла тишина, потом раздался оглушительный рев.
– Какие милые детки! – воскликнул Вейссман, неловко поднимаясь с низкой кушетки.
Бриджит подняла орущую Абигайл и потащила ее наверх. Клара бежала следом, громко шепча:
– Мама, почему он принес три куклы?
– Чем могу быть полезен, Морт? – спросил Нельсон. Палец его был холоден.
– Вопрос скорее, чем я могу быть полезен вам. – Вейссман заговорщицки понизил голос.
– Не уверен, что понимаю вас.
– Мой добрый друг. – Вейссман заговорил еще тише и, обойдя журнальный столик, крепко схватил Нельсона за бицепсы. – Мы можем где-нибудь побеседовать?
Вчера, после обеда у декана, Нельсон отвез спящего Вейссмана домой, разбудил и довел до входной двери. Когда Нельсон видел его в последний раз, старик нетвердой походкой поднимался по лестнице своего тюдоровского особняка, бормоча: «Горе трусам, горе и проклятие! Стакан хереса, малый!» Теперь Нельсон обозревал свое собственное жилище (крашеные бетонные стены, штукатурка, подержанная мебель, постоянный разгром: деревянные кубики вперемешку с рассыпанным лего, детские книжки под ногами, груды одежды где попало, заляпанные диванные подушки на полу). Он подумал было о темном сыром подвале и наконец указал на обеденный стол. Остатки еды – сосиски, фасоль, размазанная каша – все еще дожидались, когда их унесут на кухню. Вейссман с кривой улыбкой подвинул стул и, прежде чем сесть, не таясь, внимательно оглядел сиденье. Нельсон сел напротив и сдвинул пустой пакет из-под молока.
– Нет надобности говорить вам, – Вейссман положил было руки на стол, но тут же отдернул, – что факультет бурлит. Приятно отметить, что все пошло не так, как рассчитывал Антони. Как вам прекрасно известно, два его избранных кандидата «самодеконструировали», что же до третьего, многоуважаемого профессора Бранвелла, скромность не позволяет мне напоминать причину его интеллектуального… м-м… недержания…
Вейссман отвел глаза, словно ожидая ответа, однако Нельсон только положил руки на липкий стол. Непонятно было, считает ли его Вейссман причиной случившегося с Бранвеллом конфуза или просто хочет создать впечатление, что так думает. А может, ему и вправду все равно.
– Суть в том, – продолжал Вейссман, – что ставка по-прежнему свободна, и, если декан не захочет пригласить еще кого-то из «видных ученых», комиссия с большой вероятностью обратит взгляд на кого-то из факультетских.
На лестнице слышались три голоса, один взрослый и два детских. Все говорили одновременно, хотя разобрать можно было только вопль Абигайл: «Мое! Мое! Мое!»
– Нет, прежде выслушайте меня, – сказал Вейссман, хотя Нельсон молчал. – Я уважаю ваше доброе отношение к коллеге, как ни мало, по моему глубочайшему убеждению, она его заслужила, – но давайте будем честны, мой друг. Вита Деонне не годится на это место. Господи, вы читали ее работы. Вы продирались через дебри ее «доводов», если их можно назвать доводами, в чем я лично искренне сомневаюсь…
– К чему вы клоните, Морт? – Нельсон откинулся на стуле и скрестил руки на груди. До последней минуты палец оставался холодным и бесчувственным – Вейссман больше не заслуживал, чтобы из-за него переживали. Сейчас постепенно рождалось желание выбросить глупого старика из своего дома, из своей жизни, со своего пути.
– Насчет того, куда я клоню, как вы изволили выразиться. Я клоню к тому, что мы с вами можем предложить другого кандидата. Более отвечающего нашим целям. – Глаза Вейссмана вспыхнули бледным, отчаянным огнем. Старый актер сделал эффектную паузу, но в глазах его сквозила такая мольба, что Нельсон чуть не расхохотался.
Он не знал, что и думать. Не рассчитывает же Вейссман продвинуть кого-нибудь из Пропащих Мальчишек? Насколько Нельсону было известно, никто из них еще не защитил диссертацию. Да и сам Вейссман, за ленчем в «Перегрине», назвал их интеллектуально хромыми и убогими. Кто же у него на примете? Явно не Лотарингия Эльзас, другой возможный кандидат от факультета. И что за «наши цели»? Чьи «наши»? Палец подергивало. – Это мне?
Нельсон обернулся и увидел старшую дочь. Клара держала на вытянутых руках коробку с заключенной в целлофан Лизой Симпсон. Сбоку Нельсон отчетливо видел ценник: «ПОСЛЕДНЯЯ РАСПРОДАЖА! $2.98». Интересно, как долго она собирала пыль в универмаге, прежде чем Вейссман сгреб из корзины три штуки сразу.
– Конечно, дорогая, – сказал Вейссман и подмигнул Нельсону. – Я купил по одной каждой из ваших прелестных девочек. Я знаю, как сестры ссорятся из-за подарков.
– Я могу ее взять? – спросила Клара, ближе придвигая к себе коробку.
– Конечно, – сказал Нельсон. – Поблагодари профессора Вейссмана.
– Зови меня дядя Морт. – Вейссман вкрадчиво улыбнулся – наполовину Микобер, наполовину Урия Гип.
Клара выронила коробку и бросилась по лестнице, крича:
– Мама, мама! Это правда мой дядя?
– Как мило! – пробормотал Вейссман.
– Кого вы предлагаете на вакантное место? – спросил Нельсон.
Вейссман посмотрел через стол. Мольба в его глазах сменилась хитроватой расчетливостью. Он медленно улыбнулся.
– Вас, конечно. Наверняка эта мысль приходила вам в голову.
Палец вспыхнул. Рот наполнила сладковатая горечь. На мгновение Нельсон ослеп и увидел площадь с восьмого этажа Харбор-холла, деревья в молодой листве, цветущую сирень. Под окном кабинета – его кабинета – молодые люди загорали, перебрасывались мячом, играли на гитарах. Через стеклянный потолок книгохранилища Нельсон видел склоненные головы прилежных студентов, а над ними, чуть выше окна – сияющий циферблат Торнфильдской библиотеки и стрелки, гордо указующие высокий полдень его карьеры.
– Разумеется, речь не идет о бессрочном контракте прямо сейчас, – говорил Вейссман. – Если честно, Нельсон, список ваших публикаций пока не предоставляет такой возможности. Вы, мой мальчик, сделали много, но вам нужны серьезные публикации; в качестве кандидата на постоянную должность вы получите семь лет, чтобы доказать свою состоятельность. Пара больших статей в год, книга-другая, под моим руководством, разумеется…
Как если бы Харбор-холл в мгновение ока сделался стеклянным, перед Нельсоном предстал весь факультет, разделенный на хрустальные шкатулочки кабинетов, демократически устроенный – от каждого по способностям, каждому по потребностям, сияющий город, где наука и преподавание, теория и практика взаимно уравновешены, где училки из программы литкомпозиции – гораздо лучше одетые и накормленные – сидят на одном этаже с молодыми гей/лесбийскими теоретиками и старыми Новыми Критиками, где первокурсникам рады не меньше, чем аспирантам, и Вита Деонне лежит вместе с Мортоном Вейссманом, аки барс с козленком[147], где Нельсон – царь-философ[148] – стоит над счастливой, просвещенной республикой учености, литературы и любви…
– То, что вас нельзя перевести на постоянную ставку, – продолжал Вейссман, – и даже кандидатом прямо сейчас – позвольте еще раз подчеркнуть, мой друг, прямо сейчас, – можно обратить в ваше достоинство: факультету не придется платить вам повышенную зарплату. Поймите, Нельсон, я пекусь исключительно о вашем благе, но факультет мог бы предоставить вам, так скажем, скидку. Если, беря вас, факультет экономит деньги, это делает вашу кандидатуру экономически более привлекательной…
Что-то грохнуло наверху. Бриджит рявкнула, как сержант. Хрустальный дворец Нельсона рассыпался на острые осколки: ледяной ветер качал облетевшие деревья на площади, стрелки часов показывали глубокую полночь, бледная фигура приплясывала за декоративными зубцами. Напротив сидел Вейссман, глаза его горели, над верхней губой поблескивали капельки пота.
Нельсон встал, моргая. Палец снова подергивало.
– …не буду вас обманывать, это тяжело, особенно поначалу – вдвоем противостоять невежеству и идеологии, – но, мой мальчик, снова плечом к плечу, мы станем острием клина, первыми, кто пробьет брешь в разграбленную цитадель нашего культурного наследия…
– Сколько, по-вашему, у меня детей, Морт? – спросил Нельсон.
Вейссман, остановившийся на полуфразе, замер с открытым ртом.
– Простите?
– Сколько у меня детей?
Вейссман крякнул.
– А… м-м-м… – Он посмотрел на свои руки, как будто мог пересчитать детей Нельсона по пальцам.
– Спасибо, что заглянули. – Нельсон протянул руку и, когда Вейссман ее пожал, рывком поднял старика на ноги.
– Пусть этот разговор останется между нами. – Горячий палец разрядился в дряблую ладонь Вейссмана. Старик быстро заморгал и покачнулся. – Я подумаю и скажу вам свое решение. Никто не должен знать о наших планах, верно?
По-прежнему крепко держа Вейссмана за руку, Нельсон довел его до прихожей и, открыв дверь, вытолкнул на холод. Старик захлопал глазами. Губы его беззвучно шевелились.
– Перчатки, Морт, – сказал Нельсон, закрывая дверь. – Холодно, приятель.
Громкий стук заставил его снова открыть дверь. Вейссман стоял на пороге, покачиваясь на пятках и тиская в руке перчатки.
– Я говорил, что наш друг вернулся?
– Какой друг, Морт? – Нельсон держал дверь, готовый захлопнуть ее перед носом Вейссмана.
Старик понизил голос:
– Наш анонимный автор. Я получил новое, как бы это сказать… послание. И, полагаю, не только я.
У Нельсона все в животе перевернулось.
– He может быть. – Куган сейчас кочует в Чикаго из бара в бар, как пристало ирландскому поэту. – Куган… Он не мог…
– О, это не наш кельтский друг. – Вейссман огляделся. – Как и прежде, письма подбросили в ячейки для почты на восьмом этаже. Это кто-то из университетских. – Он нехорошо улыбнулся. – Сдается, мой мальчик, вы с Антони приговорили не того человека.
