Джеймс Хайнс
Рассказ лектора
– Ну, – начал Нельсон слишком громко, – каждый из этих троих будет находкой для факультета.
Вейссман, прикрываясь ладонью, шумно прочистил горло.
– «Вот трио очень странных животных, – продекламировал он, – которых на всех языках называют дураками». – Пауза. – «Как вам это понравится», Антони. Хотя вы, конечно, и без меня знаете.
– Там сказано «пара очень странных животных». – Акулло свирепо ухмыльнулся.
– Всякий подгоняет пьесу к контексту.
Акулло и Вейссман впились друг в друга глазами. Нельсон опустил голову. Палец его горел.
– Но мне кажется, – продолжил он, прерывая молчание, – что и у нас на факультете есть фигура не меньшего масштаба. Может, она не так известна, как эти трое, однако со временем…
Кралевич шумно вздохнул и, как скучающий школьник, принялся листать «Надзор и наказание». В дальнем конце кафе Лайонел сражался за стул с девушкой в африканских дредах.
– Я понимаю, мы все занятые люди, – сказал Нельсон быстро. – Комиссия то есть. Но я считаю, что если мы рассмотрим работы Виты Деонне, то обнаружим…
Лотарингия Эльзас закашлялась. Кралевич закатил глаза и с сопением оттолкнул Фуко. Книга проехала через стол и остановилась возле Акулло. Викторинис вздохнула и откинулась на спинку стула. Стивен Майкл Стивенс тихо посапывал.
Внезапно дверь с грохотом распахнулась, вошел потный запыхавшийся Лайонел, двумя руками сжимая стул. Он грохнул дверью и начал протискиваться вдоль стола, задевая стулом о стену.
– Вы хотите отдать свободную ставку, – спросила Миранда, уворачиваясь от проходящего Лайонела, – уже работающему сотруднику?
Гроссмауль утвердил стул у стены, сразу за Акулло, сел, все еще тяжело дыша, и попытался закинуть одну толстую ногу на другую.
Акулло рассматривал свой маникюр.
– Вы неправильно поняли вопрос, Нельсон. Все три кандидата уже приглашены для встречи. Я спрашивал, не будет ли у вас проблем подобрать их в аэропорту?
Нельсон захлопал глазами. Палец горел. Все остальные с облегчением улыбались. Лайонел ахнул, снял ногу с колена и подался вперед на шатком стульчике, пытаясь лопасть в поле зрения декана.
– Но это я делаю, – задушенно выпалил он. – Я их подбираю.
Акулло, не обращая на него внимания, теребил «Надзор и наказание».
– Справитесь?
От жара в пальце Нельсона бросило в пот.
– «Лей кровь и попирай людской закон», Нельсон, – продекламировал Вейссман.
– Какая муха вас укусила, Морт? – рявкнул Акулло. – Отрабатываете моноспектакль? «Бард и педант: Шекспировский вечер с Мортоном Вейссманом».
Вейссман улыбнулся.
– Честное слово, Антони, я рад. Я не сомневался, что вы немного знаете Мильтона, и мне очень приятно, что Шекспир отвечает вашим представлениям о минимальном градусе.
– В чем дело, Морт? Вам есть что сказать? – Акулло грозно ухмыльнулся. – «Вдаваться, государи, в спор о том, что есть король и слуги, и что время есть время, день есть день и ночь есть ночь, есть трата времени и дня, и ночи».
– «Гамлет», – снисходительно сказал Вейссман. – Каждый школьник знает «Гамлета», Антони.
– Тогда какая следующая строчка, Морт? Улыбка на лице Вейссмана застыла.
– «Итак, раз краткость…», – начал Нельсон, но Акулло остановил его взмахом руки.
– «Позвольте мне всю правду говорить», Антони, – холодно произнес Вейссман, поворачиваясь на стуле, – «и постепенно прочищу я желудок грязный мира».
Акулло заморгал и открыл рот. Все, за исключением Стивена Майкла Стивенса, переводили взгляд с Акулло на Вейссмана, словно зрители на Уимблдоне.
– «Как вам это понравится», – выпалил Акулло. – «Неужели колкости и шуточки, эти бумажные стрелы, которыми перебрасываются умы, должны помешать человечку идти своим путем?»
– «Много шума»! – крикнул Вейссман. Он расцепил руки на груди и положил их на колени.
Акулло отогнул уголок на обложке «Надзора и 228 наказания».
– «Говорю я жестко, – сказал Вейссман, сверкая глазами. Руки его, подергиваясь, теребили ткань брюк. – Не искушенный в мягкой мирной речи».
– «О-тел-ло», – торжествующе, по слогам произнес Акулло. – Акт первый, сцена третья. – Он улыбнулся, показывая клыки. – «Молчаливые люди – самые храбрые».
Вейссман осекся, и Акулло захохотал. Викторинис и Миранда обменялись взглядами. Глаза у Кралевича горели. Лотарингия игриво ласкала его большой палец.
– Ге-ге-генрих, – начал Вейссман.
– Который Генрих? – рявкнул Акулло. Казалось, он сейчас бросится через стол.
– Пятый! – Вейссман вскочил. Стул его закачался, пальто свалилось на пол. – Акт третий, сцена вторая!
– Ха! – крикнул Акулло. – Сцена третья! Нельсон выразительно кашлянул в кулак. Оба повернулись к нему.
– Вообще-то Морт прав, – кротко вставил Нельсон. – Сцена вторая.
– Ха! – вскричал Вейссман, улыбаясь до ушей.
– Попал, – сухо сказала Викторинис.
Акулло стукнул «Надзором» по столу так, что грохот прокатился по всей комнате. Он вскочил на ноги, стул проскрежетал по полу. Студенты за ближайшими к окну столиками начали оглядываться.
– «Подальше отсюда, грязный паршивец! – Акулло осклабился. – Не видали мы такого сокровища! Марш отсюда, голоштанник! Ты мне не пара!»
Вейссман стоял, дрожа, его бледное обрюзгшее лицо пошло красными пятнами.
– «Плут, мошенник, лизоблюд! Подлый, наглый, ничтожный, нищий, оборванный, грязный негодяй; трус, жалобщик, каналья, ломака, подхалим, франт…»
Он замолчал, переводя дыхание. Однако Акулло опередил его.
– «Холоп с одним сундучишкой! – хрипло выкрикнул декан, приплясывая на цыпочках. – Хотел бы быть сводником из угодливости, а на самом деле – смесь из жулика, труса, нищего и сводника, сын и наследник дворовой суки. И исколочу я тебя до того, что взвоешь, если осмелишься отрицать хоть один слог из этого списка!»
Акулло замолчал. Оба набычились, дыхание с хрипом вырывалось из их ноздрей.
– Ярмарочный фигляр, – бросил Вейссман.
– Грязная водяная крыса, – прорычал Акулло.
– Дурак лоскутный. – Вейссман. Брызжет слюной.
– Пивные подонки. – Акулло, рыча.
– Проходимец. – Болван.
– Шельма.
– Ферт.
– Мурло.
– Лох!
– Сука!
– Мойша!
– Макаронник!
– Пархатый!
– ДАГО!
– ЖИД!
Повисла звенящая тишина. Вейссман дрожал, его лицо было в пятнах, губы побелели, кулаки сжимались и разжимались. Костюм от Армани натянулся у Акулло на груди. Во время перепалки декан схватил со стола «Надзор и наказание» и стиснул в побелевших руках, словно желая разорвать пополам. Миранда смотрела на него в священном ужасе, Кралевич и Лотарингия прижались друг к другу щеками. Стивенс по-прежнему спал, но беспокойно. Виктория Викторинис, бледная как смерть, вжалась в стул. За большим стеклом все тоже замерли, студенты сидели, раскрыв рты.
– Антони?
За спиной у Акулло Лайонел подался вперед, на дюйм оторвав задницу от стула, и потянул шефа за рукав.
– Антони? Забирать кандидатов в аэропорту? Это – мое дело.
Декан словно не слышал. Он сжимал книгу, не сводя с Вейссмана налитых кровью глаз. Нельсон схватился за стол, палец жгло нестерпимо. Кто-то под другую сторону окна со звоном уронил ложечку.
– Что? – хрипло спросил Акулло.
– Это… это… это моя работа. – Лайонел говорил и сглатывал одновременно. – Не… не… не Нельсона.
Грудь Акулло вновь всколыхнулась. Он медленно, с шипением выпустил воздух, потом, не спуская глаз с Вейссмана, поднял «Надзор и наказание» на высоту плеча и с размаху опустил Лайонелу на темечко. Хлопок, вскрик, грохот. Лайонел Гроссмауль кувырнулся назад вместе со стулом.
Толпа в кафе испустила дружный сочувственно-восхишенный стон, как футбольные болельщики при виде удачной подножки. Миранда отпрянула от Акулло, Виктория Викторинис кончиками пальцев оттолкнулась от стола. Стивен Майкл Стивенс проснулся.
– Да, эфенди, – прошептал он.
Нельсон подпрыгнул, споткнулся о собственный стул и прижался к стене. Марко Кралевич вскочил и задвигал лопатками, как молодой Марлон Брандо, когда тому не терпится вступить в драку.
– Пять баллов, – пророкотал он, взглянув на стонущего Лайонела и явно мечтая добавить от себя.
– Заседание окончено, – сказала Викторинис, вставая.
Толпа за окном взволнованно загудела, гудение быстро перешло в рев. Миранда схватила пальто и выскочила из комнаты. Лотарингия вцепилась Кралевичу в руку и потащила его к дверям. Стивенс встал и недоуменно огляделся. Он взглянул на Викторинис; та только покачала головой и глазами указала на дверь. Стивенс начал протискиваться между Нельсоном и столом, Викторинис шагнула было за ним, но, увидев Нельсона, предпочла двинуться в обход стола, хотя для этого ей пришлось перешагнуть через Лайонела и проскользнуть за спиной у Акулло.
Декан стоял бледный, выдохшийся. Глаза его потускнели. Он засопел, одергивая манжеты, потом снял со спинки стула пальто и шагнул через своего заместителя, который лежал под стулом, суча ногами, как раненый зверь. В дверях Акулло помедлил, надевая пальто.
– Нельсон, – сказал он, не оглядываясь. Нельсон прочистил горло.
– Да?
– Аэропорт, – сказал декан. – Не забудьте.
– Конечно. – Нельсон сглотнул. В следующий миг Акулло вышел.
Нельсон повернулся к стеклу. Декан шел через кафе; толпа расступалась, бледные взволнованные студенческие лица поворачивались за ним, как подсолнухи. Следом перекатывался Кралевич, а позади бодро прыгала Лотарингия, сжимая пальцы перед грудью.
Нельсон почувствовал на плече чью-то руку. Мортон Вейссман стоял совсем близко, глаза его сияли. Он тяжело дышал ртом.
– Настал час, друг мой! – хриплым от волнения голосом произнес Вейссман. – Переломный миг! У них – численный перевес, у нас – выгодная позиция.
Вейссман развернул Нельсона к себе и положил дрожащие руки ему на плечи, как будто желая поцеловать. Он пожирал Нельсона глазами, обдавая его кислым старческим дыханием.
– Я ждал этого часа пятнадцать лет! Раскол в их рядах, верный союзник на моей стороне! – Он обеими руками заколотил Нельсона по плечам. – Снова вместе, сынок? «Тот, кто сегодня кровь со мной прольет, мне станет братом; как бы ни был ты низок, Нельсон, тебя облагородит этот день!»
Палец у Нельсона вспыхнул. Ему хотелось схватить старика за горло, но он только попятился.
– Время позднее, Морт. Меня ждет семья.
– Конечно, конечно. – Вейссман нагнулся, поднимая с пола пальто. – Но завтра, профессор, нам надо поговорить, обсудить следующий шаг, подумать…
Нельсон ринулся к двери. Вейссман, в криво накинутом пальто и съехавшей шляпе, устремился следом и поймал за локоть.
– Понимаю, – хрипло зашептал он, прикладывая палец к губам и косясь на окно. – Антони считает, что вы у него в кармане. И мы хотим поддержать это заблуждение…
– Мне пора. – Нельсон вырвался и шагнул к двери. Вдогонку ему несся хриплый шепот Вейссмана.
– «И проклянут свою судьбу дворяне, что в этот день не с нами, а в кровати!» – Вейссман чихнул и поднял дрожащий кулак. – «Нас горсточка счастливцев, Нельсон! Братьев!»
В морозных сумерках Нельсон быстро шел от «Пандемониума». Руки тряслись, и он, надевая перчатки, уронил одну на асфальт. А когда нагнулся за ней, из темноты его окликнули театральным голосом, от которого по спине пробежал легкий холодок удовольствия.
– Нельсон.
Миранда Делятур в туго перетянутом пальто вышла из темной дверной ниши. Нельсон стоял, опешив. Она взяла его за рукав парки, оранжевый нейлон зашуршал под кожаной перчаткой. Носик Миранды наморщился, как от неприятного запаха.
– Вы ведь не поедете в этом в аэропорт? – Она подняла яркие карие глаза, и по всему его телу от пришитого пальца словно пробежал электрический разряд. – У вас есть что-нибудь поприличнее?
– М-м. – Костюм, приобретенный на сбережения жены к окончанию аспирантуры, продали несколько лет назад, чтобы купить памперсы. Остались только парадные ботинки.
– Первое впечатление, Нельсон, – сказала Миранда. – Эти кандидаты нужны нам не меньше, чем мы – им. Вы куда-нибудь торопитесь?
Образ жены и дочек, сидящих за столом с ножами и вилками в руках, сдулся, словно из него вытащили затычку. Фальшивый заяц расправил крылья и улетел во тьму. – Нет, – соврал Нельсон, – меня никто не ждет. По пути через площадь встретилась Вита, бредущая с опущенной головой. Нельсон надеялся, что она их не заметит, но Вита внезапно подняла глаза и чуть не споткнулась. У Нельсона вспыхнули уши; ему вдруг стало стыдно своей лжи. Он, не сбавляя шагу, слабо улыбнулся Вите. Миранда повернулась к нему, но в темноте ее выражения было не разобрать.
В своей спортивной «мазда-миате» по пути к магазину Миранда не снимала руки в перчатке с рычага передач и лавировала в потоке машин, как пилот «Формулы-1». Покусывая губы, она неслась от светофора к светофору, всякий раз проскакивая под только что зажегшийся красный. Нельсон до отказа отодвинул сиденье и вытянул длинные ноги, искоса поглядывая на Миранду; когда она давила на газ, его приятно вжимало в кожаное сиденье. По чреслам пробегала волнующая дрожь.
– Вы правда думаете протащить Биту Деонне на постоянную должность? – спросила Миранда под гудение идеально отлаженного мотора. – Или у вас иная далекая цель?
– Я правда считаю, что Вита это заслужила, – начал Нельсон, однако его отвлекало мелькание огней за окном: магазины, рестораны, фаст-фуды сливались в одну длинную зелено-оранжевую светящуюся вывеску, отраженную в одной длинной мокрой парковке.
– Вы всего лишь лектор, Нельсон, – сказала Миранда, и он испытал дурацкий трепет при звуке своего имени, сорвавшемся с ее губ. – Вам ничего для Виты не сделать.
Слева, как белая крепость, возникли торговые ряды. Как раз когда красные отблески светофора вспыхнули на стеклянных дверях, Миранда свернула через две полосы машин и по дуге вылетела на парковку, гоня перед собой волну талого снега.
– Вы меня заинтриговали, Нельсон, – сказала она, складывая губы в немое «а»[126].
Они молчали всю дорогу через яркую церковную пустоту торговых рядов. Покупателей в этот час было совсем мало – несколько школьниц да две-три толстухи в огромных пуховиках. Наконец Миранда и Нельсон подошли к Миннесотскому форпосту нью-йоркского мужского бутика – темной плюшевой пещере с мягким ковром, отделкой под дуб и кипами дорогих свитеров на столах. Сразу за дверью Миранда тряхнула волосами. Широкоплечий молодой человек в подтяжках и галстуке замер по стойке «смирно» и расплылся, как жених на свадебной фотографии. Он успел включить медовую улыбку на все пятьсот ватт, прежде чем заметил Нельсона; тем не менее все же занялся им, мужественно приступив к поиску рубашек, пиджаков, галстуков и носков.
Нельсон стоял, как манекен, покуда продавец прикладывал к нему рубашки и спортивные пиджаки, а Миранда, держась за подбородок, задумчиво покачивалась на каблуках. Она почти не говорила, только мотала головой или, чаще, показывала жестом отложить вещь для дальнейшего рассмотрения. Нельсон успел заметить ценник на одной рубашке до того, как продавец бросил ее в кипу, и чуть не ахнул: она стоила больше, чем его семья тратила в неделю на питание. Когда молодой человек пошел относить отвергнутый пиджак, Нельсон нагнулся к Миранде.
– Мне это не по карману, – шепнул он.
– Не важно, – проговорила Миранда, теребя привешенный к нему галстук. – Антони платит.
Миранда проявила даже больше жесткой хватки, чем Бриджит – в дешевом универмаге. Она только раз сгоняла Нельсона в примерочную, после чего велела продавцу упаковать вещи – шерстяные брюки, рубашку египетского хлопка, шерстяной пиджак и галстук.
– Ботинки получше есть? – спросила она, презрительно морща носик.
– Да, – отвечал Нельсон.
Миранда оплатила покупки, покуда он в примерочной переоблачался обратно в штаны и в парку. Когда Нельсон под ревнивым взглядом продавца шел между столами, на которых красовались свитера ручной вязки, Миранда уже ждала за дверью бутика. Нельсон, щурясь, вышел на свет, как беглец из платоновской пещеры, и она сразу вручила ему пакет с покупками, словно награду за освобождение от оков. Затем, не говоря ни слова, повернулась на высоких каблуках и повела его к машине.
В «миате» Нельсон сидел, двумя руками прижимая к груди пакет с одеждой. Миранда неслась к университетскому городку, обгоняя машину за машиной; казалось, она беззвучно смеется про себя. Уже на подъезде к университету она спросила, где он живет, и Нельсон поперхнулся. Он не знал, чего больше боится: что Бриджит увидит его в спортивной машине с красивой женщиной за рулем или что Миранда увидит его жалкое жилье.
– Просто высадите меня перед университетом. Миранда взглянула на него с загадочным выражением.
– Какая у вас машина? – спросила она, обгоняя автобус.
– «Тойота», – сказал Нельсон, не конкретизируя, какого года.
«Миата» вылетела на полосу впереди автобуса.
– Может, вам стоит для поездки в аэропорт взять мою.
– Правда? – ахнул Нельсон.
– Я пошутила. – Миранда раздвинула губы и взглянула на него. – Вы же не думаете…
– Нет. – Нельсон отвел глаза. – Конечно, нет.
Миранда музыкально рассмеялась, и сердце у Нельсона дало сбой.
– Вы прелесть, – сказала она со смехом.
Профессор Делятур остановила «миату» у Харбор-холла. Нельсон неловко выбрался из маленькой машины. Когда он наклонился закрыть дверцу, Миранда положила руку в перчатке на пассажирское сиденье.
– Мне так не хочется, чтобы вы зря тратили время.
Ее карие глаза светились холодным недоумением. Нельсон не мог не заметить, какая у нее гладкая шея и плавный изгиб спины, как она одной рукой легко держит руль, а другой касается сиденья, с которого он только что встал.
– Вите это место достанется, только если все три кандидата попадут под грузовик. Вы понимаете?
Нельсон кивнул. Миранда улыбнулась. Нельсон закрыл дверцу, и «миата», урча, легко покатила прочь. Нельсон провожал ее взглядом, пока стоп-сигналы не мигнули на повороте.
– Да, – сказал он. – Я понял.
Он оставил покупки в кабинете, чтобы не объяснять Бриджит, откуда они взялись, кто их выбирал и оплачивал. Ужин ждал дома на кухонном столе под пленкой: кусок фальшивого зайца, фасоль, картофельное пюре.
Жена сама пошла укладывать дочек, молча отвергнув его помощь. Позже, в постели, он погладил ее пальцем, уговаривая заняться любовью. Потом, в решающий момент, снова коснулся ее, и Бриджит закрыла лицо подушкой, чтобы стоном не разбудить девочек.
Нельсон кончил в следующую секунду. Втыкая глубже, он закрыл глаза и беззвучно произнес: «Миранда».
12. ТРИО КЛОУНОВ
Новая одежда Нельсона висела на плечиках сразу за дверью его кабинета. Когда он пытался писать или консультировать студентов, взгляд его то и дело натыкался на плоское подобие человека. Воротник рубашки торчал из пиджака в елочку, пара неброских носков носовым платком выглядывала из нагрудного кармана, брюки свободно висели на зажимах. Сублимированный университетский профессор, подумалось Нельсону. Только добавь бессрочный контракт.
Через несколько дней после заседания комиссии Нельсон поехал в аэропорт встречать Маллоя Антилла. Он несся по шоссе в почти новой «кроун-виктории» из университетского гаража. Мясо-молочная Миннесота спала под толстым снежным одеялом. Его «тойота» никогда не развила бы такую скорость: на пятидесяти милях в час она начинала трястись и дребезжать, в болтающиеся окна тянул жуткий сквозняк, дворники скрипели, печка воняла выхлопом. То ли дело «кроун-виктория»! Она летела по мокрому шоссе, разбрасывая два симметричных веера брызг. Когда Нельсон догнал караван грузовиков, идущих нос-в-хвост, как цепочка слонов, одно нажатие на газ пронесло седан мимо. Даже на такой скорости в автомобиле было тише, чем у Нельсона в гостиной, дворники скользили бесшумно, печка урчала, благоухая машинным дезодорантом.
Костюм нигде не жал, но в здании аэропорта Нельсон ослабил воротник и потянул манжеты. Он чувствовал себя чисто вымытым подростком, которого мать отправила встречать важного дядю, наказав вести себя как следует.
В трескучий миннесотский мороз Маллой Антилл сошел с самолета в белом льняном костюме, рубашке без ворота и парусиновых туфлях. Широкогрудый, с плоским невыразительным лицом и тяжелыми веками. Образ довершали стрижка «под бобрик», толстые очки в прозрачной пластмассовой оправе, медаль Святого Христофора на толстой шее и массивный золотой перстень. Одним словом, интеллектуальный самурай с головы до пят – или колумбийский наркобарон. Нельсон не мог решить, на кого профессор похож больше.
В научной дисциплине, где мерило веса – перепостколониалить оппонента, Маллой Антилл был тяжеловесом высшего разряда. Магистрантом в одном из престижнейших университетов страны он объявил ученому совету, что защита диссертаций в западных научных учреждениях изначально воплощает колониальный взгляд на аборигенные ценности, и он в принципе отказывается способствовать маргинализации коренных голосов или участвовать в гегемоническом дискурсе западного постколониального культурного империализма. В результате этого идейно-принципиального неучастия он получил бессрочный контракт раньше, чем степень, а своим отказом писать книги или статьи (поскольку публикации в университетской прессе – еще большее пособничество империализму, чем даже защита диссертации) спровоцировал настоящую войну между желающими взять его на работу. Выиграла Колумбия, предложившая именной пост и полную профессуру. На новом месте Антилл с прежним мужеством отказывался читать лекции, консультировать студентов, заседать в комитетах или вести аспирантов. За такой прорыв в доминирующем дискурсе он получал шестизначную зарплату – больше, чем президент Соединенных Штатов.
Превозмогая боль в пальце, Нельсон шагнул вперед и окликнул Антилла. Тот попятился, тяжелые веки вздрогнули. На мгновение Нельсону показалось, что вдобавок к профессиональной немоте он еще и глухой, но тут кандидат вынул из ушей крохотные наушники, проводки от которых уходили в нагрудный карман.
– Вы из Мидвеста? – спросил Антилл без всякого выражения.
Пока они забирали багаж, кандидат нехотя и односложно отвечал на вопросы о полете. Впервые Нельсону стало неуютно в новой одежде; костюм не произвел на Антилла ни малейшего впечатления. С тем же успехом можно было приехать в спецовке. В машине кандидат сразу надел наушники и вытащил из кармана плейер; перевернул кассету, прибавил громкость и закрыл глаза. Всю дорогу в Гамильтон-гровз Нельсон ехал под несмолкающее гудение плейера. Палец на руле припекало.
Что делать? Как вывести из строя человека, который не оставляет ни малейшей зацепки? До конца дня Нельсон пропустил все мероприятия, на которых кандидат не говорил. Он пропустил встречу с лидерами этнических и сексуальных групп, на которой Антилл не отвечал на вопросы, и студенты разошлись, удрученные тем, как он разоблачил их соучастие в доминирующей культуре университета. Нельсон пропустил ленч с отборочной комиссией в «Перегрине», где Антилл заговорил дважды: один раз, чтобы заказать жареную курицу с бобами, второй – чтобы попросить горчицу. Нельсон пропустил встречу с университетской элитой, на которой Кралевич, Лотарингия Эльзас и Пенелопа О ловили каждую фразу, не сказанную Антиллом, а Мортон Вейссман исходил бессильной яростью, неспособный вставить слово там, где слов не звучало.
Нельсон поймал Антилла только в конце дня – подстерег в холле гостиницы. Палец поджаривало. Кандидат явился к полуночи, после обеда в доме Акулло. Глаза у него были стеклянными от несмолкающей музыки в наушниках. Нельсон вскочил и бросился к нему. Антилл испуганно сморгнул и попятился. Нельсон поймал его запястье.
– Я придумал, как вам завтра провести встречу с преподавателями и студентами. – Нельсон выхватил у кандидата плейер, вытащил кассету – Кении Джи[127], на минуточку! – и вложил свою, записанную этим вечером. Роясь в коробке со старыми грампластинками, он нашел между дисками «Бэдфингер» старый альбом «Здорово, придурки! Фрэнки Карсон ЖИВ!» – грубую комедию оскорблений, которую обожал в детстве. Правой рукой он стиснул Антиллу запястье, левой включил плейер.
– Уложи их в лежку.
Палец обратился в лед.
На следующий день после третьего занятия Нельсон отправился на встречу кандидата со студентами и преподавателями. По дороге заскочил в студенческий магазинчик и купил большое красное яблоко, которым любовался по пути через площадь.
Первый раз он куснул, войдя с мороза в вестибюль Харбор-холла. Встреча должна была начаться пятнадцать минут назад; без сомнения, зачарованная толпа уже впитывает каждое слово, не сказанное Антиллом. Однако за хрустом яблока Нельсон различил взволнованный гул и ритмичные хлопки, а обогнув угол, оказался во встречном потоке студентов. Они сердито переговаривались и трясли головами. Хлопала дверь аудитории А, которая закрывалась за каждой новой порцией выходящих. Нельсон придержал ее и вошел.
В аудитории стояло шуршание надеваемых пальто. Сердитый гул почти перекрывал голос кандидата, который неловко взмахивал руками за спиной у расходящейся публики.
– Проваливайте, дуроломы! – визгливо кричал Маллой Антилл. – Я припас самые лучшие хохмочки на конец! Скатертью дорожка! Да кому вы нужны, неудачники паршивые!
Вместо свободного льняного костюма и парусиновых туфель кандидат был в больших черных полуботинках, слаксах и двубортном пиджаке с подложенными плечами – расхаживал взад-вперед по сцене и мятым носовым платком вытирал взопревший лоб; глаза без очков казались неожиданно маленькими и острыми.
– Чего приуныли? Шуток не понимаете? Так я и знал, надо было прихватить с собой пару девчат. Сисек-лисек на сцене не хватает? Что, угадал?
Целый ряд молодых женщин поднялся и разом устремился в проход; разноцветные лица, как на рекламе Бенетона, были искажены гневом.
– Бабоньки, что с них взять!… И с ними плохо, и без них нельзя – по крайней мере настоящему мужчине. Хотя, не буду отрицать, женщина – друг человека. – Антилл выбросил руку вслед удаляющейся цепочке. – Дай им Бог здоровья. Здоровья вам, милые дамы! Я буду здесь всю неделю! – кричал он, пока цепочка проходила в дверь. Последняя девушка погрозила ему пальцем.
– Проваливай, крошка! – рявкнул он. – Никто тебя не держит. Так я и позволил розовой злючке попрыгать на моем суку.
В аудитории оставалось человек пятнадцать, из них половина надевали пальто. На заднем ряду Пропащие Мальчишки закусывали губы и хватали друг друга за коленки, силясь не рассмеяться. Отборочная комиссия сидела в первом ряду. Акулло хмурился. Миранда яростно разглядывала ногти. Марко Кралевич (в форме почтового служащего) и Лотарингия Эльзас смотрели на Антилла восхищенно, как пара молодоженов в «Тропикане». Лайонел Гроссмауль подался вперед, словно на невидимом поводке. Викторинис сидела очень прямая; Нельсон впервые видел, чтобы у нее порозовела шея. Антилл пригвоздил ее взглядом и вышел на середину сцены.
– Виктория, лапуля, кисонька, зайчик! Я пошутил! – Он осклабился. – Ты же знаешь, как я люблю женщин. Не как ты их любишь, где уж мне, но все равно обожаю.
Внезапно Антилл замер и откачнулся на каблуках, закатив глаза и высунув язык.
– Скажите, профессор, это банан? – Он еще сильнее закатил глаза, энергичнее задвигал языком. – Или кол с минусом?
Викторинис вскочила и, развернувшись, как на параде, стремительно вышла из аудитории.
– Это шутка, леди! Прикол! – вскричал Антилл. – Может, вы ожидали увидеть Глорию Стайнем[128]?
Пропащие Мальчишки согнулись пополам, красные от натуги. В середине прохода Викторинис заметила Нельсона, который ел яблоко, положив ноги на спинку переднего ряда. Она замедлила шаг и, сняв черные очки, устремила холодный взгляд на Нельсона, как будто хотела заговорить. Тот пожал плечами и снова откусил яблоко. Викторинис отвела взгляд и пошла к выходу.
– Вот уж ушла так ушла! – крикнул Антилл, когда дверь за ней захлопнулась. – Тебе бы в «Кукольном доме»[129] играть, детка!
Он театрально вздохнул и утер лоб платком.
– Отлично, леди и джентльмены, я предпочитаю более тесный круг. Меньше народу, больше кислороду.
Потом он снова подошел к краю сцены и сощурился на Стивена Майкла Стивенса, который спал в первом ряду. Антилл возвел глаза к почти отсутствующим зрителям и поднес палец к губам.
– Ш-ш, – прошептал он. – Дядя Том спит. Посмотрите, леди и джентльмены, на этот пример для всех чернокожих. Чего он такого делает по ночам, что лотом дрыхнет весь день?
Кандидат заложил руку за голову и медленно покачал бедрами взад-вперед.
– Смотри, мама, едет ночной поезд! – Пауза для смеха, которого не последовало.
– ПРОСНИСЬ, КОБЕЛЬ! – заорал Антилл.
Стивен Майкл Стивенс резко вздрогнул.
– Дайте этому герою-любовнику гарлемского свиного рубца! – воскликнул кандидат. – Парню надо восстановить силы.
Стивен Майкл Стивенс медленно встал, моргая. Миранда Делятур подала ему руку, и они медленно двинулись к проходу. Только Кралевич и Лотарингия Эльзас остались сидеть, восхищенно разинув рты. Акулло поднимался на сцену. Гроссмауль трусил следом.
Антилл развел руки и широко улыбнулся аудитории, состоявшей теперь из Нельсона и Пропащих Мальчишек.
– Антони Акулло, леди и джентльмены, декан! – возгласил он. – Наш царь и Бог, все мы в сравнении с ним – жалкие букашки.
Антилл тяжело сглотнул, видя приближающегося декана.
– В чем дело, Тони, тебе не нравится спектакль?
Лайонел, яростно тараща глаза, начал обходить кандидата. Тот завертелся, пытаясь удержать в поле зрения и его, и Акулло.
– Я шучу, Антони, дружески подтруниваю! – Он вытер лоб. – Все, что я здесь сказал, было сказано с уважением.
Декан взял кандидата за локоть и что-то зашептал ему на ухо.
– Спасибо, леди и джентльмены! Выступать перед вами – одно удовольствие! Честное слово!
Акулло и Гроссмауль поволокли кандидата к ступенькам. Кралевич с Лотарингией вскочили и зааплодировали как бешеные. По щекам Кралевича катились слезы радости, он сорвал форменное кепи и подбросил в воздух. Гроссмауль и Акулло волокли Антилла по пустому проходу, Кралевич и Лотарингия бежали следом, не переставая хлопать. Не дожидаясь, пока вся компания поравняется с ними, Пропащие Мальчишки перелезли друг через друга и выскочили в дверь.
– Я от вас тащусь! – кричал Антилл, когда его выволакивали в дверь. – Будьте здоровы! Не кашляйте!
Кралевич и Лотарингия вышли следом, радостно щебеча. Целое мгновение дверь томительно поворачивалась на петлях и наконец с грохотом ударила о косяк. Нельсон доел яблоко, оглядел огрызок со всех сторон и небрежно бросил его на сцену.
– Один готов, – сказал он, складывая руки за головой и вытягивая ноги. – Два остались.
В тот вечер телефон звонил несколько раз.
Сперва Акулло. Декан был краток. «Этот урод, Маллой Антилл, – сказал он вместо „здрасьте“ и добавил, раньше чем Нельсон успел вставить слово: – сам доедет до аэропорта, не облезет».
Вторым позвонил Вейссман.
– Нельсон? Морт. Агенты донесли мне, что сегодня нам неожиданно улыбнулась удача. Профессор Антилл деконструировал, если мне позволено употребить этот глагол в непереходной форме. Честно сказать, Нельсон, нас пронесло чудом; следующий кандидат может оказаться не с такими явными отклонениями. У вас есть уникальная возможность прощупать его по пути из аэропорта, мой добрый друг. Я рассчитываю, что вы будете держать меня…
