Ханна Линн
Дитя Афины
– Эти битвы, – сказала она, – не заканчиваются никогда.
Глава третья
Гелиос вступил в свои права, появившись в небе легкой пурпурной дымкой на горизонте. Когда Медуза встала, звезд было еще больше; все это время она, как только оделась, подметала в храме. В этот день ей предстояло встретиться с гражданами полиса. Встать перед этими мужчинами и женщинами от имени Афины, отвечать на их вопросы и даровать мудрость Богини в меру своего понимания. Третий раз за долгие месяцы эта обязанность легла на нее. Где-то в мире за пределами храма какие-нибудь женщины, возможно, позавидовали бы, сочли Медузу любимицей Богини, но в храме такие мысли держали при себе. Принижать других здесь просто бесполезно: им все равно всегда одинаково подавали еду, кровати застилали одним и тем же полотном.
Крепко держась за метлу, Медуза подметала храм, и пылинки взмывали и кружили в воздухе, устремляясь к тускнеющим утренним созвездиям тысячей новых звезд. Когда от ее шагов перестали оставаться следы на земле, она забрала метлу и направилась вниз, в комнату под храмом. Там вымыла руки и ноги, умастила их шалфеем и апельсинами и облачилась в тунику. Лоб она закрыла жреческой повязкой, на плечи набросила белую накидку. Некоторые на ее месте надевали золото и драгоценности в честь такого события, но она никогда не хотела ослепить людей, а лишь заставить их заметить ее.
– Он ворует, – сказал ей мужчина. – Ворует и ворует. Уже три раза на этой неделе. Это еда моих родных. Их деньги, их золото.
– Он крал и золото, и еду? – спросила Медуза.
– За что еще можно купить еду, если не за золото?
– Я слыхал, за расставленные ноги твоей жены, – выкрикнул кто-то из толпы. Мужчина подавил секундную вспышку злости и снова повернулся к Жрице.
Медуза сидела на деревянной скамье, окруженная толпой людей, ожидающих, когда их жалобы будут выслушаны. На земле тлели розмарин и мелисса, и от их пьянящих ароматов воздух вокруг сделался густым и вязким.
– Предлагал ли ты сам ему еду?
Проситель ясно расслышал вопрос Медузы, но потряс головой, будто она сказала какую-то бессмыслицу.
– Он меня обворовывает. С чего бы мне предлагать ему еду?
– Именно потому, что он тебя обворовывает. Отдай ему еду. Никто не захочет того, что может получить бесплатно. Твои плоды ничуть не слаще других. Поделись с ним едой. Я очень удивлюсь, если он продолжит воровать.
– Но что, если он откажется брать? – спросил мужчина; от досады его щеки все еще были розовыми.
– Тогда, возможно, он, увидев твое сострадание, поймет ошибочность своих поступков. Если же он примет дар и продолжит красть, наверное, стоит закрыть на это глаза.
Мужчина сжал челюсти, явно не одобряя ее слова.
– То есть мне просто позволить ему красть? – сказал он.
Медуза откинулась на спинку скамьи и оглядела просителя. На его подбородке была ямочка, темные волосы липли к голове. Руку охватывал золотой обруч толще его запястья.
– Господин, отдали бы вы свою еду богам, если бы они об этом попросили?
Мужчина в замешательстве кивнул.
– Конечно. Как и любой здравомыслящий человек.
– А если бы бог ее украл?
– Боги могут брать и отдавать, как считают нужным.
Медуза улыбнулась.
– Да, могут, – сказала она. – Итак, здесь мы согласны. Но, – она сделала паузу и отодвинулась немного, – что, если этот бог скрывает себя? Как Посейдон, когда выходит на берег. Как ты определишь, что человек, которому ты отказываешься дать еды, – смертный, а не бог?
Мужчина снова затряс подбородком:
– Этот сосед жил рядом всю мою жизнь.
– И все же ты видишь его только тогда, когда твои глаза открыты. Куда, скажи на милость, он уходит, когда они закрыты или ты отворачиваешься?
Мужчина покраснел. Его вопросы заняли больше времени, чем было необходимо, и позади него уже слышалось ворчание тех, кто все еще хотел высказаться перед жрицей.
– Ты просил мудрости Богини, и она была тебе дарована, – сказала Медуза мужчине. – Ты понял меня?
Сжав челюсти, мужчина склонил голову и быстро кивнул.
– Спасибо, Госпожа, – сказал он, возвращаясь в толпу.
Большинство вопросов, которые ей задавали в тот день, были глупыми дрязгами и легко разрешимыми разногласиями. Мужчины крали еду, крали женщин, крали домашний скот – скот, о котором часто думали с большей нежностью, чем о своих женщинах.
Им не нужны боги, думала Медуза, им просто нужен кто-то: любой, кто скажет им, что и как делать.
– Мою дочь отослали домой с позором, – сказал другой мужчина, выступая из толпы и привлекая внимание Медузы. – Это был ее второй муж. Я потратил на приданое целое состояние. Почему она так поступает? Почему взваливает на себя такой позор? Неужели она не понимает, что скоро станет слишком старой для замужества и у нас не останется денег на подходящую партию?
– Твоя дочь здесь? – спросила Медуза.
Мужчина покачал головой.
– Здесь женщинам не место, – ответил он. Медуза подняла бровь.
– Скажи мне, в чем твоя дочь опозорила тебя? Какие поступки столь отяготили твое сердце?
Проситель наморщил лоб.
– Теперь ни один мужчина на ней не женится, – сказал он. – Ей придется остаться дома и ухаживать за посевами до самой смерти.
– А она об этом знает?
– Как она может не знать?
Медуза подняла руку ко лбу, где из-под повязки выбился тонкий локон. Этот человек напомнил ей отца – таким же отмеченным печатью многих забот лицом. Они могут быть одного возраста, подумала она, ведь прошло больше пяти лет с тех пор, как они попрощались на ступенях храма Афины.
– Господин, ты хороший человек, – сказала она. – Возможно, лучше той сотни мужчин, что говорили сегодня до тебя. Ты рассказал мне только о позоре своей дочери, о том бремени, которое она взвалила на себя.
Мужчина серьезно кивнул.
– Но этот позор она выбрала сама. Ты говоришь о ее тяготах сейчас, но спрашивал ли ты о ее тяготах раньше? – Проситель молчал, грызя ноготь большого пальца. – Понимаю, не такой жизни ты для нее хотел – жизни, полной тяжелых трудов и неопределенности. Но что бремя для одного, то другому свобода. Заклинатель змей зарабатывает себе на жизнь тем, что для других стало бы смертью. Моряк проводит в море годы, а кто-то может погибнуть за неделю. Ты хорошо ее воспитал. Доверься ей.
Вечер в Афинах был влажным и теплым. В переулках суетились люди, кричали и смеялись, дрались и обнимались. Небо окрасилось оранжевым, а теплый воздух поднимался над домами, размывая тени птиц, порхающих с крыши на крышу. Добравшись до храма, Медуза склонила голову перед статуей своей Богини и начала взбираться по ступеням.
– Медуза? – позвал ее кто-то из тени, из темного угла у края лестницы. – Можешь мне помочь?
Женщина, согнутая и съежившаяся вдвое, протянула руки к жрице. Она была закутана в коричневую шаль, толстую и жесткую, как рубище бедняка. Ее темно-рыжие волосы спутались, голова поникла, и ровные капли красного цвета падали на землю у ее ног.
– Корнелия? – Медуза быстро оглядела море людей, стоявших перед храмом. – Быстрее, быстрее, заходи. Не надо было ждать тут снаружи.
Она обхватила женщину руками и повлекла ее внутрь храма, поглядывая по сторонам.
– Он знает, где ты? Он отправился за тобой следом?
Та помотала головой.
– Нет, нет. Не думаю. Я шла пешком. Меня никто не мог узнать. Никого в доме я не предупредила.
– Ты шла пешком всю дорогу? – Острая боль кольнула сердце Медузы. Ей представился кровавый след, оставшийся на камнях. Она протянула руку к плечу женщины.
– Покажи мне, – сказала она.
Тяжело дыша, Корнелия спустила коричневую шаль вниз до талии. Позади раздался тихий выдох. Медуза обернулась и взмахом руки велела другой жрице не показывать своего изумления.
Под балахоном попрошайки на Корнелии оказались шелковые одежды, запятнанные коричневым и красным. Вокруг ее запястий были не только браслеты и цепи, золотые и серебряные, но и следы: черные и фиолетовые, совсем недавние. Отметины на ее шее и руках выглядели как отпечатки грязных детских пальцев. Пальцы и ногти оставили углубления в ее юной плоти.
– Что случилось? – спросила Медуза, взяв чашу, переданную ей другой жрицей.
– Я узнала о нем с … Я узнала о нем. – Она осеклась: дальше объяснять не было необходимости. – Я не хотела, клянусь, – ее голос задрожал, – я не следила. Я не подсматривала. Я просто вошла в комнату и… и… – Ее затрясло, и слезы покатились из глаз.
Нежно, как бабочка касается лепестка, Медуза обернула ткань вокруг запястья несчастной и начала вытирать кровь.
– Я уверена, он хотел, чтобы я умерла, – сказала она.
– Боюсь, это может быть правдой, – согласилась Медуза.
Они встречались не впервые. Медуза присутствовала на свадьбе этой девушки около четырех лет назад, чтобы показать, что Афина одобряет союз. Ребенку было столько же лет, сколько Медузе, когда у той появились первые поклонники, потому, конечно, она ощутила с ней связь. Жених был военачальником, благородным человеком, соглашение считалось чрезвычайно выгодным. В тот день вино лилось рекой, и мало кто стоял на ногах, когда Медуза уходила. Под смех и шум музыки свадьбы она набросила на плечи вечернюю накидку и направилась обратно в храм. Но Медуза совсем не радовалась. Давая благословение, она поймала взгляд невесты, и в нем светился лишь страх. Страх перед неизвестным. Страх перед известным, но еще не испытанным. Возможно, страх из-за уже пережитого. Медуза знала, что в этом не было ничего необычного. Большинство женщин выглядели испуганными в первую брачную ночь, а другие обычно вообще не показывали никаких эмоций.
Но проходили месяцы, а испуг во взгляде не угасал. Когда Медуза видела девочку, та пряталась в тени своего мужа. Даже когда ее живот увеличился, она не сияла и не улыбалась, как многие другие, вынашивающие первенца, да и любого ребенка. А после родов воля будто полностью покинула ее тело. Последние два года она часто приходила с синяками на щеках и лиловыми боками, хотя те никогда не были такими темными, как сейчас.
– Ты можешь куда-то уйти? – спросила Медуза, полоща красную ткань в миске и выжимая кровавую воду. – Нет у тебя брата или дяди?
Корнелия покачала головой.
– Нет. Может быть. Возможно.
– У тебя есть семья?
Корнелия нахмурилась, но кивнула.
– Есть двоюродный брат. На Кефалонии. Но что мне там делать? – сказала она. – Я никогда к такому не готовилась. Я ничего не умею. Мой муж меня найдет.
– Кто знает. Ты молода. У тебя есть время всему научиться.
– Значит, когда он меня отыщет, он убьет умелую женщину? А моя дочь – что у нее будет за жизнь, если она вырастет на каменистом острове? – Корнелия потрясла головой и скривилась от резкой вспышки боли. – Лучше уж я приду сюда, в храм Богини. Ни один муж не будет бить жену за то, что она пришла в храм, так ведь? – сказала она с коротким смешком, но глаза продолжали выдавать страх.
– Мы выкупаем тебя и найдем, где тебе разместиться, – сказала Медуза. – Я сама найду.
Медуза протянула руку, чтобы отвести беглянку в покои за храмом, но та не двинулась.
– Корнелия?
Взгляд девушки опустился на мраморный пол. Она поджала пальцы на ногах.
– Есть еще кое-что, – сказала Корнелия.
Медуза, похолодев, зашептала молитву Афине. Шум безудержных гуляний с городских улиц нарушал тишину; Жрица ждала. Она поняла, что сейчас случится. Корнелия медленно сняла шаль со своих бедер. Кровавое пятно доходило ей до колен.
– У меня был ребенок, – сказала она. – Еще один ребенок. Боюсь, его больше нет. Его больше нет, так?
Медуза молчала, ибо знала, что никакие слова не способны смягчить такую боль.
Когда раны были промыты и перевязаны, несчастную нарядили в одеяние жриц. Кровотечение не остановилось и не остановится еще много дней, сказала старшая жрица. Но если боли останутся и после следующей луны, надо будет вернуться и окунуться в фонтаны Богини. Ей повезло, что это произошло рано, сказала старшая жрица, щипая Корнелию за щеки, чтобы вернуть им цвет. Чем раньше, тем лучше. Медуза не поняла, как хоть что-то в этой ситуации можно считать везением.
– Эти шелка почти такие же тонкие, как мои, – сказала Корнелия, пытаясь казаться жизнерадостной, натягивая рукава одеяния на покрытую рубцами кожу. – Возможно, стоило прийти к Богине, а не выходить замуж.
– Все еще можно найти другой выход. Я напишу твоему двоюродному брату. Как только получим какие-то вести, мы тебе передадим. А сейчас надо найти тебе место для сна. – Медуза взяла беглянку за руку, но та молчала. Корнелия, недавно умоляюще смотревшая на Медузу, теперь не смогла даже встретиться с ней взглядом.
– Медуза. Я благодарю тебя. Ты хорошо позаботилась обо мне.
– Корнелия…
– Уже поздно. Не так уж много времени женщина может провести в молитве, чтобы ее муж не почувствовал себя брошенным.
Медуза потянулась к ее плечу, но, вспомнив о синяках, отдернула руку.
– Нет, Корнелия. Ты вовсе не должна возвращаться к нему.
– Должна.
– Нет, не должна.
– Ты хочешь сделать из меня островитянку. Крестьянку. – Ее хорошенькое личико исказилось. – Хочешь, чтобы я копалась в грязи и делила соломенный матрас с крысами и клопами? Разве можно так жить?
– Но ты будешь жить. Ты останешься жива. Ты можешь не возвращаться к нему.
– Я должна.
– Нет, ты…
– Да, должна. Моя жена права. Ей нужно вернуться домой сейчас же.
Он стоял в освещенном проеме, разведя в стороны загорелые руки, костяшки покраснели от крови жены. В его позе чувствовалась нервозность, глаза смотрели настороженно.
Ярость почти неземной силы захлестнула Медузу. Она шагнула к нему.
– Это храм Богини! – От гнева в ее голосе задрожал воздух. – Тебе запрещено здесь находиться.
Непрошеный гость слегка улыбнулся одними губами, будто она всего лишь поинтересовалась ценой на инжир.
– Я не желаю нарушать ваш покой. Я лишь пришел забрать то, что принадлежит мне. Твои молитвы окончены, любимая?
Не обращая внимания на Медузу, он обратился к жене, которая дрожала у нее за спиной.
– Я знаю, боги прислушались к тебе. Я в этом уверен. Удачно же я появился в тот самый миг, когда ты пожелала! Мы словно скроены из одного куска ткани.
Ноги Корнелии приросли к земле. Бравада, с которой она говорила раньше, испарилась.
– Корнелия! – Голос ее мужа стал резким.
– Господин, – снова заговорила Медуза, – это храм Афины. Покинь это место.
– Я уйду, когда получу то, за чем пришел.
– Лучше бы тебе уйти сейчас, сохранив то немногое, что осталось от твоего достоинства.
Гнев вспыхнул в его глазах.
– Ты сомневаешься во мне? – Он шагнул вперед, в храм. Медуза ахнула, будто он не перешагнул порог храма, а ногой ударил ее в живот. Мужчина сжал пальцы в кулак. Ее глаза вспыхнули.
– Ты хочешь ударить жрицу в храме Богини войны? – спросила Медуза.
– Я этого не хочу, – ответил он.
– Тогда уходи.
Непрошеный гость покачал головой.
– Я уйду, когда получу то, за чем пришел.
– Уйдешь. Боги увидят тебя здесь. Они увидят тебя здесь, в этот день, попомни мои слова. Ты еще не видел гнева, подобного гневу богини, чей храм осквернили.
Она не отступила, уперев в бока трясущиеся руки – трясущиеся от ярости, не от страха.
– Я не хочу причинять тебе вреда, жрица. Я тут только за своим.
– Здесь у тебя нет на нее права. Ты не осквернишь имя Афины, – повторила Медуза.
Из-за ее спины эхом раздался прерывистый вздох Корнелии:
– Я иду. Я иду с тобой, любимый.
Медуза обернулась, потеряв дар речи.
– Ты не можешь.
– Только взгляните на себя – ссоритесь из-за глупого недоразумения, – рассмеялась она высоким фальшивым смехом.
Оглядываясь на Медузу, Корнелия прохромала навстречу мужу и встала рядом с ним. Взяла его за руку и обняла, морщась от боли. Взгляд Медузы был прикован к ее животу. Животу, где всего пару часов назад трепетало маленькое сердце, такое крошечное, что только боги могли его слышать. Корнелия повернулась к выходу.
Лишь в последнюю секунду она оглянулась на Медузу. Она что-то произнесла одними губами – возможно, благодарность, возможно, извинение. Что именно – Медуза так и не узнала.