Густав Эмар
Морские титаны
Впрочем, испанцы со свойственной им гордостью и самонадеянностью были убеждены, что флибустьеры никогда не осмелятся напасть на их сильные укрепления.
Итак, флибустьерский адмирал не ошибся ни в чем относительно плана, который изложил на совете.
Казалось бы, подобная нерадивость была невероятна и превосходила все, что говорилось о быстром падении несчастного испанского народа, достойного, однако, во многих отношениях не только жалости, но и сочувствия людей мыслящих, тем не менее история говорит положительно, она не рассуждает, а утверждает, приходится преклоняться перед безапелляционным решением, когда излагаешь факт, к несчастью, как нельзя более достоверный. Изложенное нами здесь происходило точь-в-точь так, как мы передаем это, мы не только не преувеличиваем, но, напротив, стараемся сгладить, так грустно влияет на нас самих мрачная картина, которую мы волей-неволей должны развертывать перед читателем, дабы показать ему мишурное величие монархии, заставившей одно время дрожать весь мир, однако благодаря шатким основаниям теперь повергнутой в прах из-за невежества, фанатизма и гордости.
Этот бедный, злополучный народ, и способный, и храбрый, доведен до такого низкого умственного и нравственного уровня монахами, деспотизмом и налогами, то есть жаждой поживы и золота, что ужаснейший переворот, который даже предвидеть страшно, и тот едва ли выдвинет его на одну высоту с прочими нациями. В испанцах сознательно притупляли все хорошие чувства и старались заменить их одними постыдными страстями, чтобы управлять ими посредством этих страстей и держать их под игом, которое они, подобно сраженному титану, тщетно силятся свергнуть.
Что бы ни говорили, а падение Испании имело началом неумолимый деспотизм звероподобного тирана, чудовища в человеческом образе, известного под именем Филиппа II.
Этот трусливый король, ханжа, гордец, кровопийца и обманщик, имел все дурные наклонности животного и ни одного из малейших добрых качеств человека: положенное им начало распада так и не останавливалось с тех пор в своем развитии. Испания утратила две трети своего населения, остальная же треть, за исключением некоторых избранных людей, наделенных выдающимися способностями, коснеет в невежестве и самом унизительном варварстве. Неужели этой прекрасной и плодоносной стране, предоставленной монахам и растлевающему обскурантизму, суждено в силу божественного права превратиться в пустыню? Это тайна Провидения.
После продолжительного допроса адмирал, оставшись доволен откровенными ответами рыбака, дал ему пятнадцать унций, что составляло целое состояние для такого бедняка, и передал его в руки Филиппу д’Ожерону с предписанием бдительно караулить и не возвращать ему свободы, пока остров не окажется во власти Береговых братьев.
Рыбак, однако, и не думал бежать, напротив, он предпочитал сойти на берег, только когда все уже свершится, не без основания опасаясь, что продолжительная его отлучка и внезапное возвращение могут привести к разным нежелательным предположениям. Не заставляя просить себя дважды, он лег, где ему указали, тщательно спрятав в пояс полученное золото, и заснул сном праведника.
Разве золото – не лучшее целебное средство для трусливой совести?
Всю ночь эскадра лавировала неподалеку от острова, постепенно, однако, приближаясь к нему при каждом повороте, и за час до восхода солнца Береговые братья находились на расстоянии чуть не в половину пушечного выстрела от большого и прекрасного рейда Санта-Каталины, куда намеревались войти с такой неслыханной дерзостью.
Исполнив этот маневр, матросы получили десять минут на завтрак. Стояла кромешная тьма; шел четвертый час утра.
Были сделаны последние приготовления к атаке: шлюпки спустили на воду, и в них разместился десант. Постепенно каждая из них зашла за корму того судна, к которому принадлежала и которое должно было привести ее на буксире на рейд. Две легкие лодки отделились от адмиральского судна и тихо направились ко входу в порт, чтобы удостовериться, натянута ли цепь для преграждения доступа кораблей.
В то же мгновение десять лодок с уключинами, обернутыми ветошью, битком набитые людьми, отделились от судов, находящихся в подчинении Пьера Прямого, и пошли на веслах в сторону маленького островка.
В лодках находились двести человек, а направлялись они захватить врасплох тысячу шестьсот!
Если бы то, о чем мы намерены рассказать, не было подтверждено самым положительным образом всеми историками, быть может, мы не решились бы описать этот подвиг безумной отваги, настолько он кажется невероятен, смел и необычен и изобилует такими странными случайностями, ясно показывающими, до какой степени может доходить беспечность некоторых правителей.
Лодки достигли узкого пролива, которым замыкался рейд. Ночь стояла темная, лодки шли очень осторожно. Караула нигде не оказывалось; флибустьеры преспокойно пристали к берегу, одни – справа, другие – слева от входа в гавань, взошли на набережную, где были закреплены концы цепи, отцепили их одновременно с той и другой стороны и, надвязав кабельтовым[5], без малейшего шума опустили в море.
Но тут Береговых братьев осенила внезапная мысль. Случайно они заметили, что небольшие двери внизу фортов, защищающих пролив, даже не затворены. Лодки поспешили назад к адмиральскому судну, отчитались в выполнении возложенного на них поручения и сообщили о своем открытии.
Пьер Легран тотчас решил воспользоваться этим удобным случаем, чтобы мигом захватить форты.
Десять хорошо вооруженных лодок под начальством Филиппа д’Ожерона и самого Пьера Леграна направились к проливу и разделились на две части, каждая в сто человек, которые одновременно подошли к обоим фортам.
Смелое нападение вышло удачнее, чем могли надеяться сами флибустьеры: испанцы были абсолютно уверены, что бояться им нечего, а потому форты оказались чуть ли не пустыми, в них едва набралось по сотне человек гарнизона, который был застигнут спящим и потому побежден в мгновение ока. Остальная часть гарнизона находилась вне крепостных стен. Форты взяли без единого выстрела.
Всех захваченных в плен испанцев повесили, так как пленники связали бы флибустьеров по рукам и ногам. Кроме того, решившись на отчаянную попытку, Береговые братья хотели жесткими мерами с самого начала приступа внушить неприятелю сильный страх.
В каждом из фортов был оставлен гарнизон, пушки обращены на город, тела несчастных испанцев вывешены рядами на всеобщее обозрение снаружи стены, после чего адмирал с командиром корабля вернулись на свое судно.
Из четырех фортов, защищавших большой остров, два уже находились во власти флибустьеров, форт на островке также, по всей вероятности, не замедлит сдаться отряду, посланному Пьером Прямым; следовательно, оставалось овладеть всего двумя фортами и городом, а это действительно было пустяковым делом для людей, которых не страшила никакая опасность, не могла остановить никакая преграда. Начало экспедиции предвещало удачу, только не следовало терять ни минуты: опаловые полосы уже пролегли на небосклоне и понемногу загорались багряным отливом, небо светлело с каждой минутой, ночные звезды меркли одна за другой, и вскоре солнце должно было рассеять мрак. Адмирал дал сигнал к атаке.
Эскадра разом вошла в рейд и заняла его весь, суда вытянулись в одну линию и стали на шпринг.
Между тем лодки обрубили канаты, которыми были прикреплены к судам, и на веслах пошли к городу. На лодках находилось до тысячи двухсот человек.
В ту самую минуту, когда солнце величественно поднималось из-за горизонта, громовой залп с продолжительными раскатами грянул над городом, и на него дождем посыпались ядра. Отчаянные крики тысячи двухсот человек зловещим отголоском отозвались на грохот орудий, и флибустьеры ринулись на город разом со всех сторон, небольшими отрядами в сорок-пятьдесят человек.
Два форта у входа на рейд почти одновременно с фортом на маленьком островке присоединились к общей бомбардировке и накрыли Санта-Каталину градом ядер. Сражение вмиг приняло ужасающие размеры. Никакими словами нельзя передать испуга и оцепенения испанцев, когда при внезапном пробуждении они увидели, что окружены значительными силами и уже почти находятся во власти своих грозных и неумолимых врагов – флибустьеров. Наступило страшное смятение, сущий хаос, над которым преобладала неудержимая паника; все бежали, сами не зная зачем и куда.
Флибустьеры являлись повсюду, поджигали дома и безжалостно убивали несчастных жителей, которые спросонья, полуодетые, спасались бегством из своих пылающих жилищ. Женщины, дети, старцы – никто не был пощажен слепой яростью Береговых братьев.
Однако вскоре население, доведенное до отчаяния, устроило отпор неприятелю.
Несколько храбрецов смело бросились вперед и принялись защищаться, предпочитая скорее дать убить себя в сражении, чем быть постыдно изрубленными, не оказав никакого отпора.
Губернатор дон Себастьян Коронель, старый воин безупречной храбрости, с помощью нескольких преданных офицеров собрал гарнизон, который пребывал в состоянии паники, присоединил к нему волонтеров из городских жителей и с этим небольшим войском, поместив посреди него женщин, детей, священников и монахинь, словом, всех, кто был не в состоянии защищаться, начал медленное упорядоченное отступление под огнем флибустьеров, которые невольно испытали благоговейное удивление при виде этого зрелища.
Ценой громадных жертв, оставляя за собой на каждом шагу груды тел, но не давая флибустьерам врезаться в свои ряды, так что их ярость бессильно разбивалась о холодный и героический отпор испанцев, дону Себастьяну удалось после двух часов страшной борьбы ввести целым и невредимым в два форта, еще не занятых неприятелем, большую часть населения города и самому запереться в них со своим небольшим отрядом, признавая невозможным бой на открытом месте, но твердо решившись защищаться до последней капли крови и сдаться только на почетных условиях.
Отдельно взятые испанцы все одинаковы: они храбры до безумства, умны и энергичны. Плохи в Испании только учреждения; измените их – и страна спасена, в людях недостатка не будет, это доказывает история.
Флибустьеры, знатоки по части геройства, даровали губернатору больше, чем то, на что он смел надеяться.
Ему было позволено перебраться на материк со своим отрядом и теми из жителей, которые пожелают следовать за ним; остальным даровали жизнь и даже пощадили их имущество, разумеется, ценой громадной военной контрибуции.
Береговые братья были вне себя от восторга: успех превзошел все их ожидания, они завоевали практически без борьбы несметные богатства. Атака была произведена так быстро и дружно, что флибустьеры потеряли не более тридцати человек, и то во время героического отступления дона Себастьяна Коронеля.
В тот же вечер губернатор с испанскими солдатами сели на старые суда и направились к материку, а жители вернулись в свои полуразрушенные жилища и в городе наконец водворилась тишина.
Не теряя ни минуты, Пьер Легран принялся за вторую часть своего поручения: он осмотрел арсеналы и магазины, нашел их полными и приступил к приготовлениям для снабжения флота всем необходимым.
По прошествии двух-трех дней вид города совершенно изменился: флибустьеры, которые, впрочем, жили в довольно добром согласии с городскими жителями, привнесли лихорадочную деятельность в этот уголок Земли, который под их неодолимым влиянием как будто внезапно пробудился от долгого и тяжелого сна.
Глава III. Дон Хесус Ордоньес и дон Пабло Сандоваль воображают, что заключили выгодную сделку
Пока флибустьерский флот такими смелыми действиями открывал свою великую экспедицию против самого, пожалуй, важного для испанцев города в Америке, в Панаме происходило несколько событий, о которых мы обязаны поведать читателю. Граф дон Фернандо де Кастель-Морено, которому мы во избежание недоразумений вернем его имя в среде Береговых братьев, заканчивал свой завтрак вместе с Тихим Ветерком, Мигелем Баском, Бартелеми и еще несколькими флибустьерами. Усердно наполняя стаканы, собеседники вскоре развеселились и уже принялись говорить все одновременно, не слушая друг друга, когда дверь столовой отворилась и вошел Шелковинка. Паж приблизился к Прекрасному Лорану и что-то сказал ему на ухо. Тотчас же лицо молодого человека совершенно изменилось, он встал и обратился к приятелям:
– Пейте и курите, сколько душе угодно, друзья, но не шумите; мне сейчас доложили о важном посещении, я ухожу.
– Будь спокоен, – ответил Тихий Ветерок за всех, – если твои гости не подойдут слишком близко к этой зале, никто не заподозрит нашего присутствия здесь, ручаюсь тебе головой.
– Очень хорошо.
С этими словами Лоран вышел из столовой и направился к парадной гостиной. Там его ждали двое. Это были дон Хесус Ордоньес и капитан Сандоваль.
– Чего-нибудь освежительного! – приказал Лоран своему пажу и любезно раскланялся с гостями.
Юлиан, или Шелковинка, почти мгновенно вернулся со слугой, который нес за ним поднос со всякого рода угощениями. Поставив его на стол, слуга вместе с пажом по знаку хозяина удалились.
– Сеньоры, – с величайшей вежливостью обратился молодой человек к посетителям, – перед вами на столе табак, сигары, листы бумаги и маиса, огонь в жаровне, в бутылках старый ром и водка, в вазах шербет и мороженое; прошу оказать честь.
– Вы нас смущаете, граф… – начал было дон Хесус.
– И слушать ничего не хочу! – с живостью перебил Прекрасный Лоран. – Прошу вас выбирать по вкусу.
– Вы осыпаете нас милостями, – заметил капитан.
– Разве это не наш старый кастильский обычай, господа? Я, со своей стороны, нахожу его замечательным в том отношении, что каждый чувствует себя свободным и таким образом исчезает всякая принужденность. Стоит вместе выпить и покурить, и холодный этикет сменится полным доверием, а разговор будет вестись откровеннее.
Два гостя поклонились, как бы признавая справедливость приведенного хозяином довода, и без дальних околичностей взяли каждый по мороженому и закурили по настоящей гаванской сигаре. Прекрасный Лоран последовал их примеру и спустя минуту продолжал:
– А теперь, господа, если вам угодно будет сообщить мне, чему я обязан вашим любезным посещением, то я готов слушать.
– Кхм! – прочистил горло дон Хесус и улыбнулся. – Хотя причина действительно очень важная, граф, ее, признаться, чрезвычайно трудно сообщить.
– Полноте! – засмеялся молодой человек. – Испанский язык, благодарение Богу, один из самых богатых в числе многих языков нашей старой Европы; если владеть им как следует, можно сказать все, что хочешь.
– Вы полагаете?
– Убежден в этом.
– Во-первых, граф, – начал капитан, – не позволите ли вы мне задать вам вопрос?
– Хоть десять, если желаете, черт возьми!
– Нет, всего один, но с условием, что вы ответите откровенно.
– Это мой обычай, сеньор, окольные пути ненавистны мне во всем.
– Тогда все отлично. Какого вы мнения, граф, о контрабанде?
– Вы ведь желаете, чтобы я говорил откровенно?
– Разумеется.
– Мы будем очень рады слышать мнение о таком важном предмете человека столь просвещенного, как вы, граф, – прибавил дон Хесус.
– Да, вопрос важный, господа. Если бы мы не были испанцами и находились во Франции, Германии или Англии, где бы то ни было, только не здесь, я ответил бы вам, что нахожу контрабанду преступлением, как кражу у государства без пользы для частных лиц, воображающих, что дешево получают хороший товар, а между тем, по большей части, платят гораздо дороже настоящей стоимости за товар плохой и даже бракованный.
– Да, граф, – возразил дон Хесус, – так вы ответили бы нам во Франции, в Англии или в Голландии, но я замечу вам, что мы испанцы и находимся в Америке.
– В этом случае ответ мой будет совсем не такой, – улыбаясь, сказал хозяин.
– Ага! Посмотрим, каков он! – с живостью вскричали посетители в один голос и придвинулись ближе.
– Испанская Америка, – продолжал молодой человек, – заключает в себе несметные богатства. К несчастью, правительство захватило в свои руки всю торговлю колоний и под страхом строжайшего наказания отстраняет все чужие страны. Это неполитичное запрещение, которое убивает торговлю, так как существует она только свободным обменом товаров между народами, неполитичное запрещение это, повторяю, вызывает в колониях болезненный застой, который по прошествии известного срока повергнет их в нищету, а там уже ничто не будет в состоянии заставить их подняться.
– Это очевидно, – вставил слово капитан Сандоваль.
– Торговля, – продолжал Лоран, – распространяется и процветает только при наличии конкуренции, без нее она гибнет, колонии вынуждены сбывать свои товары одной Испании, которая берет с них несоразмерные налоги и одна пользуется богатствами, приобретенными ею, так сказать, задаром трудами населения, которое она безжалостно разоряет, тяготея над ним всей своей скупостью и жадностью.
– Все это очень справедливо, – опять заметил капитан.
– Торговец, у которого один-единственный покупатель, и то обязательный, должен принимать его условия, какими бы они ни были, чтобы товар не сгнил у него в руках и дабы не подвергнуться разорению. Это, к несчастью, также факт неоспоримый.
– Увы! – откликнулся дон Хесус.
– Все это истинная правда, – прибавил капитан, – но каково же ваше заключение из всего этого, граф?
– Боже мой, господа, заключение очень просто. Вывод из фактов сделать легко: с одной стороны – разорение вследствие несоразмерных налогов и обязательства продавать только в пользу правительства, с другой – контрабанда, поставленная роковым образом в исключительные условия, становится уже не преступлением, а благодеянием, так как, проводимая с большим размахом, она восстанавливает равновесие в торговле, облегчает участь притесненного населения, создает конкуренцию и в известной степени превращает нищету в довольство, отчасти избавляя колонии от страшных поборов правительства.
– Значит, вы не осуждаете контрабанду? – спросил дон Хесус.
– Кажется, я высказался ясно?
– Конечно, граф, – подтвердил капитан, – вы выразились как нельзя яснее.
– Я ответил откровенно, как вы просили.
– И мы от души благодарим вас, граф.
– Боже мой! – вскричал молодой человек с подкупающей искренностью, улыбаясь самым любезным образом. – Кто знает, не защищал ли я свое собственное дело?
– О-о! – с любопытством воскликнул асиендадо[6]. – Что вы хотите этим сказать?
– Ничего, любезный дон Хесус, считайте, что я ничего не говорил.
– Однако…
– Ничего, говорю вам, я сболтнул то, чего говорить не следовало.
Посетители со значением переглянулись. Лоран наблюдал за ними исподтишка, прихлебывая из стакана отличный ром.
– Ей-богу, граф! – вдруг вскричал дон Хесус, прикидываясь откровенным. – Случай так заманчив, что нельзя им не воспользоваться!.. Угодно вам вести дело начистоту?
– Позвольте вам заметить, господа, – возразил Лоран обиженным тоном, – что я никогда иначе и не действую… впрочем, я вас не совсем понимаю.
– Извините, – с живостью перебил дон Хесус, – с такой особой, как вы, граф, таиться нельзя, лучше говорить прямо, как вы сами только что подали тому пример.
– Что именно это значит?
– То, – объявил капитан, – что, говоря без обиняков, мой приятель дон Хесус Ордоньес и я, мы занимаемся контрабандой.
– И вы воображаете, что это для меня новость? – осведомился Лоран с улыбкой.
– Как?! Вы знали? – вскричал асиендадо, оторопев.
– Нет, но угадал.
– Угадали?
– Мне кажется, тут есть некоторая разница. Помимо всего прочего, одно устройство этого дома могло открыть мне глаза.
– Кхм! – прочистил горло дон Хесус, у которого стало сухо во рту. – Что же вы думаете по этому поводу?
– Думаю, черт побери, что и прежде думал, мой уважаемый гость, – ответил с величайшей любезностью Лоран. – Кто же в этом благословенном краю не занимается контрабандой?
– Да те, казалось бы, кто воздерживается от нее, – наивно возразил дон Хесус.
– Назовите мне троих таких в Панаме, и я готов согласиться с вами.
– Во-первых, вы сами, граф.
– Позвольте! Я не в счет.
– Отчего так?
– Оттого, черт побери, что я не здешний житель, нахожусь в Панаме случайно, и наконец…
– Наконец что?
– Что? Да делаю то же, что и вы!
– Вы занимаетесь контрабандой?
– А позвольте узнать, чем еще можно заниматься в этом проклятом краю? Сам губернатор занимается этим делом, если я не ошибаюсь.
– Правда?
– Не говорил ли я вам, что почти беден?
– Действительно.
– Ну, вот я и стараюсь восстанавливать справедливость, только имею над вами громадное преимущество.
– Ага! Какое, позвольте узнать?
– Как племянник вице-короля Мексики я ничего не боюсь. Предположив даже, что меня могут захватить с поличным, я все равно выйду сухим из воды. Моя каравелла перевезла бог весть сколько контрабанды – все иностранные товары, которыми теперь наполнен город, были доставлены ею; судно, которое я поджидаю в Чагресе, нагружено контрабандой снизу доверху, потому-то я так и забочусь о нем и требовал конвоя.
– Сообщение, которым вы нас удостоили, граф, совершенно меняет дело, – заметил дон Хесус.
– В каком смысле?
– В том смысле, что мы хотим сделать вам предложение.
– Посмотрим, что за предложение, любезный дон Хесус; если есть малейшая возможность, я приму его с радостью.
– Вступите в союз с нами.
– Нет, я всегда веду дела в одиночку.
– А!
– Я могу сделать только одно…
– Что же?
– Помогать вам.
– Прекрасно!
– Но с условием.
– Гм!
– Не слишком обременительным. Вы дадите мне шесть процентов от стоимости вашего товара, все равно, будет ли он выгружен мной или нагружен.
– Как видно, граф, вы знаете дело, черт возьми!
– Все надо знать понемногу… Устраивают вас мои условия?
– Как нельзя более, но…
– Пожалуйста, без «но». Просто: да или нет.
– Тогда пусть будет «да».
– Значит, вы принимаете условия?
– Бесспорно.
– И платить будете по сдаче товара?
– Это решено.
– Моя каравелла должна сняться с якоря дней через семь или восемь. Есть у вас товар?
– И даже чрезвычайно ценный.
– Тем лучше, поскольку получу с него больше, – заметил Лоран, смеясь. – Что это за товар?
– Во сколько тонн водоизмещением ваша каравелла?
– В двести пятьдесят.
– Могу я зафрахтовать ее всю?
– Можете. Какой же будет груз?
– Жемчуг, золото слитками и сплющенная серебряная посуда, все в Лондон.
– Отлично. Позвольте минуту. Он позвонил, вошел паж.
– Позвать сюда капитана дона Мельхиора, – приказал Лоран.
Паж вышел.
– Дон Мельхиор – капитан моей каравеллы, – объяснил Прекрасный Лоран.
– А! Очень хорошо. Явился Тихий Ветерок.
– Сеньоры, имею честь представить вам капитана дона Мельхиора; капитан дон Хесус Ордоньес де Сильва-и-Кастро, дон Пабло Сандоваль, командир корвета «Жемчужина». Садитесь, любезный капитан, прошу вас, возьмите стакан рому, закуривайте сигару.
– Покорно благодарю, ваше сиятельство, – ответил Тихий Ветерок, садясь.
– Скажите, капитан, ваше судно, кажется, водоизмещением в двести пятьдесят тонн?
– Так точно, ваше сиятельство, но при необходимости оно вынесет тонн пятьдесят или шестьдесят сверх этого – все зависит от нагрузки.
– Очень хорошо. Каков вес товара, принятого вами по моему приказу вчера и сегодня?
– Около семнадцати тонн, ваше сиятельство, я даже специально хотел поговорить с вами на этот счет.
– В чем же дело?
– Вы понимаете, ваше сиятельство, что семнадцать тонн товара для меня все равно, что ничего: прибыль не покроет затрат, я не могу идти с таким фрахтом.
– Вы правы, любезный дон Мельхиор… К счастью, я могу пополнить ваш фрахт.
– Да благословит Бог ваше сиятельство! Где же товар? Могу я сегодня же приступить к погрузке?
– Как вы торопитесь, капитан!
– Простите, граф, но вы не моряк и не знаете требований нашего ремесла.
– Не отрицаю этого.
– Я должен обогнуть мыс Горн, чтобы выйти в Атлантический океан, так как идти придется либо в Англию, либо в Голландию.
– Дальше что?
– Дальше? Кажется, сегодня у нас вторник?
– Ну да.
– Мне надо сняться с якоря самое позднее в субботу.
Лоран обратился к дону Хесусу и его приятелю:
– Что вы скажете на это? – спросил он.
– Это невозможно, – ответили они в один голос.
– Товары сложены на асиенде дель-Райо, – прибавил дон Хесус, – нужен, по крайней мере, день на переезд туда и три дня на обратный путь, что составляет четверо суток, не считая непредвиденных задержек в пути.
– Кроме того, мне надо быть в Чагресе, что также является еще одной причиной промедления, капитан; выходит, вам нельзя уйти раньше чем через неделю.
– Гм! Это слишком уж долго, ваше сиятельство.
– Это самый минимальный срок, какой требуется.
– Я ручаюсь вам за верных двести пятьдесят тонн, – с живостью вскричал дон Хесус.
– А я обязуюсь конвоировать вас до островов Чилоэ, – прибавил капитан.
– О, тогда дело другое, – ответил Тихий Ветерок с видом ягненка, – признаться, я страшно боюсь хищников-флибустьеров, особенно когда у меня ценный груз.
– Этот груз будет чрезвычайно ценен, – заметил дон Хесус.
– Тем лучше для вас и для меня, сеньор; и я, и вы – мы порядком поживимся! Даете ли вы мне слово конвоировать меня до островов Чилоэ, капитан?
– Клянусь честью дворянина!
– Решено. Вот вам моя рука, сеньор.
Тихий Ветерок пресерьезно протянул дону Хесусу свою похожую на баранью лопатку руку. Асиендадо не побрезговал пожать ее.
– Однако куда же я зафрахтован? – осведомился Тихий Ветерок.
– В Англию и Голландию, капитан. Впрочем, я снабжу вас письмами к лицам, которым посылается товар.
– Прекрасно… но видите ли, сеньоры, дела надо вести как следует. Пока не дан задаток, условия не оговариваются.
– Вижу, что вы истый контрабандист! – весело сказал дон Хесус. – И дело свое знаете.
– Стараюсь, сеньор, надо же жить чем-нибудь.
Дон Хесус вынул из кармана внушительный кошелек, высыпал из него на руку небольшое количество золотых унций и разложил их кучками на столе.
– Вот пятьдесят унций задатка, пересчитайте, любезный капитан, – сказал он.
Тихий Ветерок, не торопясь, пересчитал унции.
– Верно, – объявил он.
– Вы довольны?
– Доволен, сеньор.
– Стало быть, наш уговор состоялся?
– Несомненно, и отступиться никому нельзя; только распорядитесь, чтобы все было погружено в понедельник вечером, иначе договор расторгается и вы теряете ваш задаток.
– Я признаю это справедливым, но куда же мне сложить мои товары?
– Это дело ваше, сеньор, мое дело – взять их там, где вы укажете.
– Ничего проще быть не может, – сказал Прекрасный Лоран, – все будет сложено здесь, сюда никто не посмеет сунуть нос.
– Ей-богу, граф, вы не делаете дела наполовину!
– Разве я не обещал вам помощь? Что может быть естественнее?
– Тысячу раз благодарю вас; не сумею выразить моей признательности.
– Полноте, сеньор, подождите конца, чтобы благодарить, – возразил Лоран со странной улыбкой.
– Не правда ли, сеньоры, – начал Тихий Ветерок, – что в понедельник мне будет передан весь товар и вручены письма заказчикам?
– Непременно.
– Очень хорошо; стало быть, мы, сеньор капитан, снимемся с якоря во вторник утром?
– То есть сниметесь с якоря вы, капитан, – уточнил дон Пабло, – мне же надо соблюсти некоторую осторожность: я выйду в море только в два часа пополудни, нам нельзя вместе выходить из порта.
– Лучше бы вам сняться с якоря в понедельник, капитан, это устранит всякое подозрение.
– Вы правы; действительно, это будет еще благоразумнее, я выйду из гавани в понедельник при заходе солнца.
Тихий Ветерок встал.
– Не будет ли еще каких-нибудь распоряжений, ваше сиятельство? – спросил он.
– Нет, любезный капитан.
– Тогда позвольте мне откланяться, я должен вернуться на каравеллу.
– Как хотите, не стесняйтесь, дон Мельхиор.
– Мое почтение, сеньоры, к вашим услугам. Гости ответили на его поклон.
Тихий Ветерок вышел.
– Этот молодец, по-видимому, знает свое дело, – заметил дон Хесус.
– Это настоящий моряк, – ответил Лоран с улыбкой, – он счастлив только на своем корабле.
– Я понимаю это, – сказал дон Пабло.
– Однако теперь надо условиться нам, – начал Лоран.
– Действительно, времени остается немного, – согласился дон Хесус.
– Когда мы можем отправляться?
– Завтра, если угодно.
– Положим, завтра, но в котором часу?
– В девять утра – не рано?
– Нет, вовсе не рано.
– Я зайду за вами.
– Буду готов. А вы с нами, капитан?
– Нет, граф, мне необходимо остаться в Панаме.
– Значит, мы будем путешествовать вдвоем?
– Моя дочь поедет с нами, граф.
– Донья Флора! – вскричал молодой человек, невольно вздрогнув.
– Да, ей наскучил город, она хочет вернуться на асиенду; но вы не бойтесь, граф, она отличная наездница и не задержит нас в пути, наш переезд совершится вовремя.
– Мне очень приятно, сеньор, путешествовать с доньей Флорой.
– Поручаю вашим попечениям мою невесту, – смеясь, сказал капитан, – но предупреждаю вас, что она очень капризна.
– Полно, капитан, – в свою очередь рассмеялся Лоран, – как можно жаловаться на то, что является не недостатком, а достоинством в женщине?
– Особенно в таком избалованном ребенке, как моя Флора, – прибавил дон Хесус с добродушным смехом.
Два испанца встали и простились с хозяином, который проводил их до двора.
Посмотрев своим посетителям вслед, пока они не вышли из ворот, Лоран опять направился в столовую.
Береговые братья все еще находились там.
– Ну что? – спросил Тихий Ветерок, как только он показался. – Как, по-твоему, я сыграл свою роль?
– Великолепно! Я был просто поражен, – ответил Лоран, смеясь, – ты не мог отвечать лучше!
– А все по моей милости! – с громким хохотом воскликнул Мигель Баск.
– Как так?
– Видишь ли, разговор ваш что-то слишком уж затянулся, и я решил подслушать.
– Вот блестящая мысль! Признаться, я не знал, как выйти из затруднения, в которое сам себя поставил, я так и дрожал при мысли, что Тихий Ветерок ответит невпопад.
– А я, не будь глуп, предупредил его.
– А что, разве дело и в самом деле состоится? – спросил Тихий Ветерок.
– Великолепное дело, золотое, в четыреста тысяч пиастров с лишним!
– О, какой он достойный человек! – воскликнул Тихий Ветерок с восхищением.
– Да, – крякнул Мигель, – он не прогадает, связавшись с нами, надо сознаться. Все равно, клянусь честью, это дело мастерское, только бы довести его до конца!
– Я сам как на шпильках, – признался Лоран, – давно бы нам следовало иметь известия.
– Успокойся, – возразил Тихий Ветерок, – времени прошло еще немного, тем более что дел у них по горло.
– Положим, но я все-таки очень встревожен.
– Разве ты никого не посылал за известиями?
– Четыре дня назад отправил Хосе в Чагрес.
– Так будьте спокойны, граф, – сказал Мигель Баск. – Если Хосе жив, он скоро вернется, это человек верный и неустрашимый.
В эту самую минуту дверь отворилась и на пороге показался Хосе.
