bannerbannerbanner
Наработка на отказ

Александр Громов
Наработка на отказ

Полная версия

– Дежурный! Вы слышите меня?

– Еще что-нибудь, господин полковник?

«Еще что-нибудь!..» Наглец. Тон как у официанта. Наказать? Нет, пока рано. В линейную бы пехоту его, суток на трое в сельву с полной выкладкой, да чтобы без жратвы… Сдохнет ведь. Молодежь, одно слово.

– Еще вот что, – хмуро сказал Нуньес. – Сегодня же эвакуируйте больного. Да, вы. Вертолетом. Займитесь этим немедленно. Что? Это как понимать: «Если позволит погода»? Пусть позволит. Запомните себе на будущее: плохая погода бывает только для разгильдяев. Вот и хорошо, что вы поняли. Далее. С больным полетят двое сопровождающих, выберите их сами из резервной смены. Еще полетит врач. А меня не интересует, захочет он или не захочет. И не интересует его невменяемость. Тогда так: еще двое сопровождающих полетят с врачом. Пусть получит в медицинском управлении новую партию вакцины, вы поможете ему составить заявку, если он забыл, как это делается. Кхм… Кха! Кашель, черт… Вакцина сегодня же должна быть здесь. Сегодня же. И врач тоже. Нет, не «пусть он катится к чертовой матери», а пусть сегодня же проведет повторную вакцинацию всего личного состава. Да. Я сказал: всего личного состава. Полностью. Ответственный – вы лично. Это все.

Полковник снова закашлялся и, прочистив горло, сплюнул в носовой платок. Вот гадость. А ведь после прививки станет еще хуже. Люди будут недовольны, и трудно их за это осуждать. Но аверс аверсом, а с реверса отчетливо маячит пятнистая горячка – та еще хвороба, верный и мучительный конец. Вакцина спасает от пятнистой горячки, зато делает человека крайне восприимчивым к обычным простудам, это бы еще ничего в сухое время года, но теперь пошел муссон, и значит, уже завтра личный состав будет едва волочить ноги. Вакцина – дерьмо… И жара. Страшно подумать, что будет там, снаружи, когда солнце взберется повыше. Особенно завтра, после прививки. По-видимому, единственной работоспособной единицей на всем участке останется полковник, строчащий полугодовой отчет. Трогательная картина.

Он подошел к окну, скосил глаза вниз. Оттуда, с прямоугольной площадки, отвоеванной у сельвы под плац, забетонированной и расчерченной в соответствии с назначением, поднимались торопливые дрожащие испарения. В тени старой башни, реликта эпохи Второго Нашествия, ныне увенчанной крутящейся антенной станции дальнего обнаружения, досыхали последние, самые стойкие лужи. Двое солдат с натугой катили через плац гигантскую кабельную катушку, их движения были плавны, как в замедленном кино. «Мухи дохлые», – определил Нуньес. В катушке было куда больше жизни, чем в солдатах, она проявляла норов и стремилась покатиться в направлении, солдатами не предусмотренном. Полковник отогнал мысль о том, что было бы с ним самим, вздумай он спуститься вниз. И здесь-то не продохнуть… Скверный сезон. Муссонные ливни все похожи один на другой. И еще они похожи на конец света. Но сельве того и надо.

И вот пожалуйста! – на плацу опять свежая трещина. Спрашивается: откуда? Вчера ее здесь не было, это точно. Не иначе, опять из земли лезет какая-то дрянь, ей двухметровый бетон вроде скорлупы для любителей яиц всмятку. Санобработка? Да, и чем скорее, тем лучше. Полковник поморщился. Излучатели выжгут всякую жизнь на пятьдесят метров вглубь, но, конечно, лишь на время. В муссонный сезон эту процедуру необходимо повторять как минимум раз в неделю. Плохо то, что излучатели портят плац: бетон крошится, рассыпается в неприятную вонючую пыль, и плац потом выглядит как обгаженный. Не дай бог, командующий округом затеет инспекционную поездку – сгореть от стыда полковнику Нуньесу.

Сельва, кругом сельва, до горизонта во все стороны, кроме севера – там она только до гор. Сельва бессмертна. У нее тысячи способов расправиться с человеком, и поэтому углубиться в нее хотя бы на пять шагов способен лишь самоубийца или буйнопомешанный, каких здесь, слава Лиге, пока еще не держат. Каждому доводилось видеть, как легко и вместе с тем мощно движется, нависая над чащей, шагающий баньян и отвратительное месиво словно бы раздвигается, угадывая, где он ступит, и давая ему ступить. Несуразный глипт в шишкастой броне ползет напрямик, с треском валит подгнившие деревья, оставляя за собой развороченную просеку. Там, где он прошел, могла бы получиться хорошая вездеходная трасса – только сельва не даст. Для этого в ней слишком много жизни.

Можно каждый месяц выжигать вдоль границы контрольную полосу. Если хорошо выжечь и если на ней не укоренится баньян, ее действительно хватит на месяц. Потом – снова, и так без конца. Жечь, травить дефолиантами, выметать излучателями все живое – в золу и пепел. Надолго ли? Сельва упорна от рождения, гораздо упорнее людей. На соседних участках контрольной полосы давно уже не существует, линия границы условна, как мнимое число, и на это обстоятельство не устают выжидательно намекать подчиненные. Дьявольский соблазн. Люди не понимают, что они охраняют и от кого. По эту сторону хребта Северный Редут формально владеет куском территории, до которого еще ни у кого не дошли руки – потому и владеет. Между прочим – потенциальный противник, несмотря на то что уже лет двадцать как полноправный член Содружества и плюс к тому формальный доминион Земной федерации. Но их людей здесь нет, если не считать каких-то биологов в предгорьях, да и те не северяне, а из Межзоны, как-то их там терпят. Больше никого. У полковника Нуньеса нет коллеги по ту сторону границы. Это плохо. Такая служба оскорбляет командный состав и разлагает подчиненных. У них есть задачи, текущие и на перспективу, но нет цели, придающей службе значимость и видимый смысл. Людей трудно винить, но необходимо. Подчиненные не понимают, за спиной полковника делают неприличные жесты, сочиняют похабные анекдоты и думают, что одеревеневший на службе Нуньес ничего не видит. Один из этих сочинителей пустил в него две пули. Его пытались напугать – что ж, на службе случается всякое. И тем не менее полковник не считает своих людей сбродом. Просто они не могут дать ответ на мучительный вопрос: з а ч е м? Нет ответа. И, наверно, не будет, и не надо его искать, ответ этот. Служить надо.

Он переждал приступ кашля и вернулся к столу. Сначала дело, нытья на сегодня уже хватит. Отчет – тоже дело, и дело первейшей важности, когда отчетом интересуется лично командующий. И он не скрыл того, что интересуется потому, что заинтересовались в высших сферах, похоже, даже в генштабе. Непонятно, зачем им? Совсем темный лес, вроде здешней сельвы. Что они там хотят выудить из этого отчета? Уж наверное, не то, что гарнизонный врач скотина, не исполняющая прямых обязанностей. Тогда что?

Дана подсказка: случай с нарушением воздушной границы, очень неприятный случай. Нуньес не любил о нем вспоминать. В свое время и начальство о нем не вспоминало, то есть настолько, что вообще не отреагировало, хотя, по убеждению полковника, отреагировать следовало бы, и самым крутым образом. Случай был скандальным, до сих пор сидел как заноза, и хотя обошлось без видимых последствий, но дураку было ясно, что об этом еще вспомнят… Вспомнили – но странно. Об отставке ни слова. Само собой очевидно: ждут не оправданий и, вероятно, даже не анализа бездарных действий дежурной смены, не говоря уже о предложениях по совершенствованию порядка боевых дежурств. Ждут чего-то иного, а если подумать, то все это очень похоже на тотальный сбор информации, настолько систематизированный, что задействованы все каналы сбора, даже самые гиблые… Знать бы еще: какой информации? И на кого?

Полковник недовольно посмотрел на тощую пачку исписанных листков. Отчет называется… Нет, строго говоря, нормальный отчет «о положении дел на вверенном…», ну и так далее, по стандарту. Даже против обыкновения позволил себе кое-какие предложения касательно «совершенствования порядка»… Нуньес поморщился. Дельные, между прочим, предложения, а придется все же убрать, чтобы у высших сфер не застревал глаз на том, на что они заведомо не обратят внимания.

Итак. Нуньес перетасовал три полученных из архива листка и выбрал наугад. Короткий текст оказался рапортом давно уже сплавленного отсюда солдата, и с первого взгляда было видно, что документ составлен не по форме.

«По тре. плк. Нониуса от младшего оператора радарной службы рядового Ф.Р.Мбеле. Доклад…»

Полковник механически исправил Нониуса на Нуньеса, зачеркнул слово «Доклад» и вписал: «Рапорт». Дальнейшее он решил не править. В официальном интерсанскрите рядовой Мбеле путался, как водолаз в водорослях, но пиджин-санскритом владел и писал на нем следующее:

«…В соотв. с росписью дежурств 8 юня 91 г. Лиги около в 11 ч. 29 м. едного времени мною был замечен двигание летательного объекта в направе приблига к гран. В наиточном соответстве с инструкцией (номер инструкции) я произвел немедля вложение всех параметр полета предположной цели в следячий контур и доложил. Все без исключ. указания которого дежурного офицера четкоточно сполнял вдальнейшем. Случаем пользуюсь докласть факт о том, что жидкость для протира экранов операторам не дают почему не знаю, которые потому упыляются и не обеспечают надлежного слежения. Рядовой Филипп Реджинальд Мбеле». Резолюция – прочерк. Дата.

Вот так, подумал Нуньес и хмыкнул. Себя – полным именем, а полковник у него Нониус. Болвану лучше быть скромным, пыжащийся болван слишком похож на сувенир: дорого стоит и ни на что не годится. И правильно, что нет резолюции. Какие тут могут быть резолюции? Отчитать дурака в устной форме, заставить вызубрить инструкцию, чтобы впредь знал, что делать в первую очередь при обнаружении цели. Обругать за жаргон в официальном документе. Жидкости для протирки экранов не давать: не хватало еще пищевых отравлений, – а вместо этого назначить рядового Филиппа Реджинальда, как его там, на три внеочередных дежурства. Кажется, так и было сделано.

Полковник вздохнул, отложил листок на край стола и перешел к следующему. Второй документ был рапортом дежурного офицера лейтенанта Риттера из той же злосчастной смены. Первые строки Нуньес пробежал вполвзгляда. «Объект-нарушитель был замечен над южным склоном хребта Турковского уже в непосредственной близости от границы…» Так. Параметры полета на момент обнаружения… азимут… угол места… скорость полета… Ого! Далее: относительная высота… Так. Снижение. Маневр. Первый вывод: «Нарушитель осуществил пологое пикирование с одновременным глубоким разворотом вправо и через 20 секунд после вторжения вторично пересек линию границы и покинул охраняемое воздушное пространство, двигаясь на малой высоте в направлении азимута 310 градусов. Исходя из параметров полета, а также вариаций эффективной отражающей поверхности, можно утверждать, что нарушителем являлся боевой одноместный флайдарт класса «джокер» типа «Е» или более поздних модификаций…»

 

Так. Нуньес пробежал еще несколько строк и устроился в кресле поудобнее. Дальнейшее он помнил очень хорошо, но все же следовало вчитаться еще раз.

«…Таким образом, по вине дежурного оператора рядового Мбеле боевая тревога была объявлена с опозданием на 30–35 секунд. За это время нарушитель успел вторгнуться в охраняемое воздушное пространство и начал разворот, очевидно намереваясь в возможно более короткий срок выйти за пределы зоны поражения. Поднятое по тревоге зенитно-ракетное подразделение обеспечило готовность к пуску ракет в соответствии с установленной нормой времени, однако к этому моменту нарушитель находился уже в воздушном пространстве Северного Редута, удаляясь в глубь его территории на крайне малой высоте, и через 70 секунд после вторичного пересечения границы радарный контакт с объектом-нарушителем был потерян. В связи с этим обстоятельством мною была дана команда отбоя боевой тревоги…»

Нуньес заерзал в кресле. Вот в чем была главная ошибка Риттера, а вовсе не в том, что перед экраном у него сидел дурак. И даже не в том, что Риттер в горячке не успел сложить два и два, а потому не вспомнил, что «джокер Е» в силу своих исключительных летных качеств способен уйти от атаки зенитными ракетами и надо было задействовать лазерный пост… Самое печальное для Риттера случилось минуты через две после отбоя тревоги, когда локационщики искали, кто виноват, а зенитчики, скучно ругая Нуньеса – а кого же им еще ругать, – зачехляли свои ракеты. В это самое время флайдарт-нарушитель снова пересек границу и несся на сверхмалой высоте, практически повторяя свою первоначальную траекторию. Суета боевой тревоги повторилась во всех подробностях и с тем же успехом. Что-либо предпринимать было поздно. Нарушитель преспокойно удалился в сторону южных владений Редута, сразу после пересечения границы сделал горку метров на восемьсот, и дальнейшая траектория его полета была классифицирована как посадочная глиссада.

Нуньес даже застонал от досады: вот тут бы Риттеру и сбить нарушителя – на горке! Пусть даже над чужой территорией – полковник Армандо Нуньес сумел бы отстоять своего подчиненного. А так – пришлось наказывать. Риттер мог бы и сообразить, а по должности просто обязан был догадаться, что нарушитель обязательно пойдет на второй круг – иначе где ему там сесть? В сельву? На горы? Уже на первом заходе можно было понять, что нарушителя из Редута интересует своя территория. Свой собственный пятачок, на который еще надо сесть. Ну ладно, флайдарту высокого класса не нужна необъятная посадочная полоса, но при всем том он не вертолет и не летающая платформа, чтобы садиться на любую ровную лысину. Он просто выжег себе посадочную полосу где-нибудь на краю сельвы, а чтобы сесть, ему нужен был второй заход. С его радиусом разворота он непременно должен был еще раз войти в охраняемую зону и еще раз подставить себя под вероятный удар. Вернее – под маловероятный, учитывая полную деморализованность Риттера. Умно. Отлично спланированная акция, со здоровенной дозой разумного нахальства. И время выбрано удачно: за несколько недель до летнего муссона, иначе торчать бы тому флайдарту в болоте по самый стабилизатор…

К концу рапорта Риттер не удержался и съехал на оправдания и объективные обстоятельства, что в глазах Нуньеса выглядело совсем уже неприлично. Хлюпик, щенок скулящий… Резолюция: «Аргументы неубедительны. Лейтенанта Риттера предупредить о неполном соответствии. Капитану Нильсену принять необходимые меры к обеспечению надлежащей боевой подготовки вверенного ему подразделения. Нуньес».

Спускал на тормозах. А что еще было делать?

Полковник опять вздохнул. Последний документ он читать не собирался: помнил наизусть. Это был рапорт самого Нуньеса, обращенный к командующему округом. Не рапорт – крик души, черт знает что. Хорошо, не подал сгоряча в отставку, а ведь мог бы… Две недели спустя, когда о нарушителе уже и думать забыли, тот самый флайдарт – а откуда там взяться другому? – вновь вынырнул из южных земель Редута, легко, у всех на виду пронесся на взлетном форсаже чуть ли не над самой заставой и в считаные секунды скрылся за хребтом Турковского. Как назло, лазерный пост погряз в регламентных работах, а от ракет, впопыхах пущенных вдогон, нарушитель, конечно же, ушел в какое-нибудь ущелье. Ясно же, пилот высочайшего класса, таких один на две-три сотни. Он и в эту сторону летел ущельями, иначе быть бы ему обнаруженным за триста километров, гореть бы ему дымным огнем сразу после пересечения границы… Мастер. И опять-таки налицо все приметы тщательно спланированной и подготовленной операции. Не говоря уже о тщательности исполнения.

А виноват Нуньес. Виноват, потому что не задумался над простым вопросом: а что он делал, этот пилот, по южную сторону хребта? Где он жил эти две недели, не вопрос – у биологов он жил, – а вот чем он там занимался? Именно пилот, не кто-нибудь: в «джокер Е» два человека не поместятся физически. Учил биологов пилотажу?

Транспортная операция, вот что это такое. С целью доставить специалиста в интересующее кого-то место, не привлекая излишнего внимания ни к месту, ни к специалисту, потому и замаскированная под нахальный разведполет. Ясно, отчего выбран флайдарт: никакая летающая платформа не в состоянии перевалить через хребет, кишка тонка, а что касается космических средств, то у Редута всего один корабль, да и тот грузовой мастодонт, там ему не сесть. Правда, и «джокер Е» с навесным ускорителем способен выходить в ближний космос, но на посадке сделает такой круг, что будет испепелен над чужой территорией задолго до вхождения в тропосферу. Неудачные задворки у северян, прямо скажем…

Тихонько дзенькнули стекла. Задрожал письменный стол, пополз по нему рапорт рядового Мбеле. Дурнота накатила было, но отхлынула. Какого черта…

– Кха!… Хгм. Дежурный, вы что-нибудь почувствовали?

– Толчок, господин полковник. Уже второй за сегодняшний день.

Да, верно. Откуда они взялись, эти каждодневные толчки? Не было же раньше. Ну ладно, это мы потом, а сейчас не худо бы выяснить насчет того пилота, лучше поздно, чем слишком поздно. А что? Заказать полную информацию о пилотах высокого класса, затребованных Редутом за последние три-пять лет, и в особенности об их смежных специальностях… Допуска нет, не дадут. Еще доложат: суется старый пень не в свое дело, подозрительно… Разве что через Пикара? Круто он пошел в гору с тех пор, как я его вытащил, а сам небось думает, что выплыл без помощи Нуньеса, и в свои тридцать семь уже полковник службы информации с хорошими связями. Прыткий, как всякая сволочь. Что ж, напомнить не помешает, хотя, конечно, риск… Да что там риск, противно это, как ногой в дерьмо… а придется. Лучше ногой, чем мордой, тут и думать нечего. Как-нибудь оботремся.

– Дежурный! Соедините-ка меня с полковником Пикаром…

3

– Ого, – взгляд Чернова прилип к шкале индикатора, вшитого в рукав скафандра, – тридцать рентген в час. Здесь всегда так?

– Не всегда, – сказал Муттик. – Иногда больше. Скафандры держат. Ты смотри, смотри, как они его…

Глипт был еще жив. С полдесятка ложнокрылов уже обсели его, как москиты, завязнув бивнями в спинной броне. Остальные пока кружили высоко: были еще сыты позавчерашним зверем, оказавшимся на редкость упитанной тушей. Некоторые вообще не покинули верхушки скалы – торчали черными изваяниями, абсолютно неподвижные, и издали напоминали обыкновенных птиц с не в меру развитым клювом – вроде марабу. Не спешили. Глипт крутился на месте, как тяжелый танк с перебитой гусеницей, взревывал и явно не понимал, что с ним происходит. Он был стар. Он хотел жить, он и приполз, чтобы жить, – сюда, где растения-карлики, подступившие к осыпи, вырастают гигантами, а гиганты бессильно стелются по земле, он тащил свое тело прочь от пограничных постов, унося неразорвавшуюся противотанковую ракету, ушедшую в бок по самое сопло. Пожалуй, он еще мог бы спастись, повернув назад, но Симо знал, что глипт не повернет. Не догадается, тупорылый, не сообразит костным мозгом – а другого у него нет – и потому обречен стать частью Процесса, сырьем Процесса, углем в разгоревшейся топке. Третий – молодец, не подвел, зверь что надо. Больной, конечно, но ведь здоровый к радиоактивному горизонту не полезет. Вылечат его здесь, сей момент… Не зацепили бы ракету, вот что. Все-таки уму непостижимо, какая медленная тупость, какая косная животная сила толкает Процесс, выбрала Природа тех, кого не жалко. И ложнокрылы тоже тупы на редкость, летающие бронебойные тараны, что с них возьмешь – сыты они, видите ли, жрать не хотят. Чернов уже устал стоять, уже глядит понимающе, готовый принять извинения, – ничего, мол, в другой раз… «Ну давайте же! – мысленно взмолился Симо. – Ну, вниз, вниз… Все вместе! Хорошенько его!..»

Есть! Незабываемое зрелище, когда пикирует вся стая – словно россыпь управляемых бомб. Бивни вниз, отброшенные за ненадобностью крылья – кружащиеся лепестки, подхваченные ветром. Новые отрастут уже на земле, в считаные секунды. Ложнокрылы развивают в падении невероятную скорость; забавно смотреть, как они перестраиваются в воздухе, стараясь не помешать друг другу… Тук! Тук-тук! Тук-тук-тук-тук!.. Звук пулеметной очереди. Крррр… Так его!

Спина глипта лопнула в десяти местах разом. Брызнули фонтанчики синеватой жидкости. Глипт замычал, долго, мучительно… Он еще боролся, еще дышал… все слабее, слабее…

– Хм, – сказал Чернов. – Ты мне хотел показать именно это?

– И это тоже. Но самое интересное будет потом, когда съедят. Они быстро.

– А мы для них, случайно, не съедобны? – попробовал пошутить Чернов. На агонизирующего глипта он старался не смотреть.

– Ты натурализован? – спросил Симо.

– Дурацкий вопрос, извини. Да, конечно.

– Значит, съедобен. Но ты не беспокойся, нас они не тронут.

Глипт содрогнулся в последний раз и упал на брюхо. Сверху в него уже вгрызлись, когтистые лапы выдирали прочь обломки спинных щитков.

– А почему, собственно, они нас не тронут?

– Глупые…

Маленький ложнокрыл с обломанным бивнем прыгал возле самых ног, видимо, не решаясь приблизиться к туше. Квохтал что-то.

– Иди, иди, дурачок, – ласково сказал Симо, – туда иди, там всем хватит… Старый знакомый, – объяснил он Чернову. – Вздумал однажды спикировать на вездеход, сломал бивень. Он теперь пария, Джулия его подкармливает.

– Может быть, ты его отгонишь? – сказал Чернов. – Дрянь какая…

– Сам ты дрянь, – весело фыркнул Симо. – Гидролух ты, Борька, а не гидролог, красоты не понимаешь. Ладно, ладно, отгоню, не мучься… Пшел! Пшел, дурачок! Фьють!..

Ложнокрыл запрыгал прочь – у туши глипта зачем-то сбросил крылья и мелко-мелко затряс головой – явно канючил. Глипт уже не был глиптом. Он был сочащейся пищей, огромным мясным складом, отданным на разграбление, вскипающей муравьиной кучей, потревоженной упавшей веточкой. Куча заметно оседала.

– Жрут, – сказал Чернов и прищелкнул пальцами. – Ты прав, на пленке это выглядит не столь гомерически. Но я думал, они умеют быстрее.

– Торопишься? – спросил Симо.

Чернов промолчал. Только переступил с ноги на ногу.

– Значит, торопишься…

Глипт исчез. Последним взлетел ложнокрыл с обломанным бивнем, тяжело покружился в небе, опробуя новые крылья, и наконец угнездился. На него квакнули, и он попятился к краю скалы. И почти сразу же из сельвы вышли вариадонты.

– Конвой, – объяснил Симо. Он всматривался, угадывая. Так… Четвертый, Первый и, естественно, Восьмой. А вон тот, кажется, Пятый. Свита более чем пышная – в честь Чернова. Но Третьего почему-то нет. Интересно, где Третий?

– Ну вот, смотри, как это бывает…

Останки глипта неторопливо шевелились. Удивительно мало оставляют после себя ложнокрылы: щитки панциря, кости, часть системы выделения и еще одно… Знать бы: зачем глипту этот орган? Туман. Мертвый зверь ничего не дал, а с живым глиптом в лаборатории не поэкспериментируешь, скорее он сам поэкспериментирует с лабораторией. Пока что по умозрительным построениям получается, что речь идет о древнем рудименте со странными свойствами, вроде способности к самостоятельному передвижению. Гм… когда не знают, как вписать работу непонятного органа в расхожие представления о метаболизме, обыкновенно списывают на рудиментарность. Одно ясно: не мозг. «Суборганизм икс»… Джулии это название почему-то не нравится, а Ахмет и вовсе позволил себе охарактеризовать уровень фантазии, доступный начальнику биостанции. Вольфганг, правда, промолчал. Он молодец.

 

Черный блестящий комок размером с голову человека, ритмично сокращаясь, полз точно к Восьмому. Пока все шло как обычно, Симо видел эту картину двадцать раз воочию и сотни – в записи. Теперь, притемнив забрало скафандра, он исподволь наблюдал за Черновым. Ничего… Ну, то есть, совсем ничего, никакой реакции. Можно подумать, что Чернову неинтересно. Стоит себе человек, смотрит на Процесс как на пустое место, как на осточертевший пейзаж в окне, но пейзажа не видит, а мучительно размышляет: куда же он, черт побери, подевал свои тапочки… А может быть, хоть на Чернова и не похоже, просто вспоминает последний толчок, содрогается внутренне, что вполне естественно, и думает о том, как бы поделикатнее унести отсюда ноги. Обидно.

Восьмой двинулся навстречу комку. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, как два притягиваемых друг к другу магнита, и наконец последний стремительный рывок… Чмок! Удивительно сочный звук соприкосновения. Черного комка не стало, и Восьмой замер. Теперь он стал немножко больше.

– Это – все? – спросил Чернов.

– Все, – разочарованно ответил Симо. – Прирос. Это шестнадцатый по счету, а всего нужно девятнадцать. Теперь он поползет на осыпь и будет часа два заряжаться, да и остальные тоже, так что мы можем идти. Когда они едят, с ними без толку разговаривать – не ответят. Или, может быть, подождем?

– Ну-у… – с сомнением протянул Чернов, – вряд ли это интересно. И потом, я читал твои отчеты. Ты мне вот что скажи: ты всерьез полагаешь, что они разумны?

Ну вот, мрачно подумал Муттик. Опять начинается, в который уже раз. И кто – Борька Чернов!

– Ты же читал мои отчеты…

– Мало ли, что я читал.

– Они немножко больше, чем разумны, – сказал Симо, сдерживаясь. – Они мудры. Мудры, как дети, если это не смешно звучит. В сущности, они и есть дети. Редкие, гениальные дети, феноменальные младенцы. Ты видел рождение, поздравляю.

– Это не похоже на рождение, – сказал Чернов. – Это похоже на басню с моралью. Чтобы стать мудрым, необходимо, чтобы тебя съели. И даже не один раз. Так?

Пришлось улыбнуться:

– Ну… примерно.

– Спасибо, что показал. В последний раз ведь.

Симо похолодел.

– В последний, в последний, – кивнул Чернов. – Станцию будем эвакуировать. Ну что, двинулись?

Двинулись. Красный столбик на индикаторе радиоактивности потихоньку пополз вниз. Одиночные камни, вывернувшиеся из-под ног, неторопливо скатывались по осыпи. Симо плелся сзади, стараясь не смотреть на мелькающую перед глазами начищенную оскафандренную спину – зря старался Ахмет. Зря молчал как убитый, терпел и только кивал, поддакивая, зря старалась Джулия, зря Вольфганг тяжеловесно пытался услужить. Все впустую, болотному гаду под панцирный хвост. Не тот Чернов, совсем не тот, что лез в пекло на Юнии, и даже не тот, каким был на Капле. Начальство. Молодое, еще горячее начальство, не без спеси, любит принимать решения даже там, где это не обязательно. Попирает землю, человече. К тому же спасатель по натуре: на Капле спас и теперь тоже тщится, а когда спасаемый упирается и намерен утонуть, его глушат кулаком по темени и выволакивают на берег за волосы, это всем известно. Веди себя смирно, выполняй, что приказано, сам не тони, пока не топят, и не вовлекай подчиненных. Уяснил?

Нет.

Ну, тогда заставим…

Капля, Капля… Симо на ходу помотал головой, отгоняя видение. Стойкий сюжет ночных кошмаров: разъедаемый тонущий плот, жгучие брызги, слетающие с таранящих волн, плевки едкой пены, и горизонт горит – что там может гореть?! – а вокруг только океан, зеленые воды, наполненные жизнью до самого центра планеты, и где-то там, уверенно и неотвратимо, наматывая на винты чужую жизнь, идет к цели ядерная торпеда, наделенная искусственным интеллектом… Симо еще поморгал, и видение пропало.

– Зря ты меня тогда вытащил, вот что.

– А? – Чернов обернулся. Симо догнал, пошел рядом.

– Борька, – хрипло попросил он. – Давай так: ты меня не видел, а? Не нашел, не долетел, не передал. Гукнулся в сельву, застрял, пришлось вернуться. Годится?

Чернов натянуто улыбнулся. Покачал головой.

– Раньше надо было думать, Симка. Теперь поздно. Не сегодня завтра здесь будет полно северян. Это их территория.

– Нет, – сказал Симо. – Это не их территория. Это вон чья территория, – он показал через плечо. – Только их и ничья иная. Это единственное место на планете, где возможен Процесс, и ты это понимаешь не хуже меня. Где ты еще видел превращение неразумного в разумное? Вот и не увидишь нигде через несколько дней, голову даю на отсечение…

– Это почему не увижу? – спросил Чернов.

– Убьют их, вот почему! – не выдержал Симо.

– Ну-ну. Вот так сразу и убьют… – Чернов поморщился. – А зачем их, собственно говоря, кому-то убивать? Чепуха. Пошлем от Академии официальное обращение к правительству Редута. В связи с исключительной научной ценностью… ну и так далее. Я добьюсь. Слово.

– Подотрутся они твоим обращением, – сказал Симо. – Каплю забыл?

– Ну, Капля – это аномалия. Когда начинают делить жидкую планету…

– Когда начинают делить твердую, бывает то же самое. А мы тут… «В связи с исключительной научной ценностью…» – Симо фыркнул. – Мне вообще последнее время кажется, что в Академии разучились думать. Никак не могут понять, что вариадонты ценны сами по себе, а вовсе не потому, что мы ими интересуемся. Да не очень-то и интересуемся, право слово.

Чернов поднял бровь, молчал. Симо отвернулся, скрывая злость. Надо же, как смотрит, ждет, что подчиненный сам поймет неуместность своих слов… Не дождется.

– Академия занимается вопросами комплексного освоения планеты, – заговорил наконец Чернов. – Освоения, заметь, это существенный момент. А не наоборот. Ты что намерен предложить, только без соплей, – заповедник?

Симо махнул рукой:

– Не мечтаю. Тут Редут устроит заповедник… Но хотя бы… Борька, я прошу тебя, ты же можешь… Сохрани мне станцию, больше мне ничего не надо, только станцию…

– Вот эту? – показал Чернов. Развалины вагончика были уже видны вполне отчетливо. В развалинах копошились три крошечные фигурки, издали было не разобрать, где кто. Пытались что-то спасти.

– Станция – это не вагончики, – возразил Симо. – Станция – это люди. Люди, делающие свое дело и готовые делать его впредь. Нормальные люди.

– Вот-вот, – сказал Чернов. – Значит, ты, сам нормальный, хочешь рискнуть своими нормальными для того, чтобы уберечь этих твоих… как их…

– Вариадонтов.

– Вот именно, вариадонтов. Прикрыть, значит, телом, причем не только своим… молодец! Да ты хотя бы представляешь себе, что здесь будет твориться в тот момент, когда тоннель выйдет наружу?

– Нет, – зло сказал Симо. – Не представляю. А что здесь будет твориться?

– Сдохнешь, идиот! Если тебе на себя наплевать, то мне нет. И ставить Академию, да что там – всю Межзону в дурацкое положение я тебе не позволю. И мне не позволят. Понял?

– Значит, нет? – спросил Симо. – Значит, никакой надежды?

– Ее и не было, – сказал Чернов. – Я тебя, кажется, не обнадеживал.

Верно. Симо почувствовал себя опустошенным. Не обнадеживал. Сейчас придем, Чернов скомандует собираться, все будут смотреть на меня, а я не буду знать, что сказать. А Чернов скажет: «Мы сюда еще вернемся», – и все поймут, что это ложь и что мы не вернемся сюда никогда. Почему же он ничего не понял, Чернов? Ведь понял же тот пилот, а уж на что, кажется, заурядный малый… Может быть, Чернов испугался? Может быть, дошел своим умом, какие для кого-то откроются возможности, если гипотеза верна и восемь вариадонтов, как только будет готов Восьмой, сольются в единый сверхорганизм-супермозг? Ужаснулся, замахал руками: не хочу, мол, не надо… А может быть, просто дорожит своим местом – чем же еще и дорожить, когда жизнь привычно вне опасности? Нормальный человек, налицо нормальная логика…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru