Григорий Ревзин
Великолепная двадцатка: архитектура Москвы и зачем она была
В архитектуре иногда говорят об обезличивании, и не совсем понятно, как должен звучать антоним к этому процессу – когда пространство приобретает настолько личный характер, что у него появляется сложный психологический рисунок. «Бумажная архитектура» – это иной уровень гуманизации пространства, когда оно становится глубоко личным. Так вот, мы не смогли не то что реализовать этот потенциал – мы даже не смогли двинуться в этом направлении. Михаил Филиппов и Михаил Белов строят, но это не архитектура сделала шаг к тому, что они открыли тогда, в молодости, это они пошли на компромисс с реальностью, сделав шаг от поэзии к недвижимости. Юрий Аввакумов и Александр Бродский отказались идти по этому пути – ну так они по большому счету стали не архитекторами, а художниками.
Что ж, это было слишком сложно, хотя, если бы мы больше уважали их, если бы смогли доказать заказчикам и обществу, что тот уровень поэзии, эмоционального переживания и интеллектуальной медитации, который был стандартом почти любого «бумажного» проекта 70-80-х годов, это и есть русская школа, это была бы победа, и мировая победа. Но у нас и не было такой цели. Давайте честно признаемся, мы хотели, чтобы наши пространства выглядели как-то ближе к «Макдоналдсу», чем к ресторану «95 градусов», который Александр Бродский построил в Пирогово. Увы и ах. Это безусловное поражение.
Приблизимся к реальности. Мы придумали средовой неомодернизм: Александр Скокан был главой этого направления, а Остоженка – главным местом действия. Пусть не «бумажная архитектура», но все же это было не вполне вторично и уж во всяком случае небезынтересно. По сути, это был вариант архитектурной деконструкции, только вместо случайности как «безумия» мастера, который ломает конструктивную и композиционную логику, у нас получилась случайность как «безумие» истории, которая ломает любые человеческие замыслы, прокладывает улицы и переулки как хочет, и это ценно, потому что это и есть жизнь. В профессиональной плоскости это был внятный ответ на то, как современная архитектура может существовать в историческом городе. Потенциально – не русская, а мировая тема.
Мы не только не смогли утвердить средовой подход как достижение российской архитектурной школы – мы пришли к признанию, что концепция, родившаяся из идеи сохранения исторического города, привела к его уничтожению. Тонкая профессиональная логика уперлась в тупую политическую, когда средовой модернизм был осознан как «точечная застройка» и «разрушение исторической среды», и в борьбе с этими фантомами массового сознания политики вполне себе честные, но далекие от понимания ценностей культуры вообще (я имею в виду, например, Сергея Митрохина и возглавляемую им партию «Яблоко») попытались привлечь на свою сторону избирателей. И у них не получилось, и архитектура не состоялась. Это не поражение?
