Григорий Александрович Шепелев
Наездник Ветра

Глава третья

Ближе к утру подул резкий ледяной ветер и хлынул ливень. После зари дождь стих, и небо очистилось. Но на солнце осталась лёгкая дымка. Проверив по нему курс, Всеслав стал ругать гребцов. По его словам, они круто отклонили судно к востоку. Гребцы ему отвечали, что их вины в этом нет. Иоанн, поймав на себе взгляд Спирка, понял, что приобрёл врага на всю жизнь. Но это ему не казалось тем, над чем стоит думать. Он слишком сильно устал. Настася была рассеянна. Незатейливая беседа во время завтрака проходила мимо неё. Не очень охотно подавал голос за завтраком и её ночной собеседник, как ни старался Всеслав вовлечь его в обсуждение разных вин и женских одежд. Выпив напоследок полный ковш браги с приятным ягодным привкусом, Иоанн лёг спать и проспал до вечера. После ужина, не отметившегося особенно интересными разговорами, он довольно долго думал о смысле жизни. Ночью Настася вновь затащила его в палатку, чтоб закрепить урок. И всё это было, как уже понял патрикий, тонко разыгранным обезьянством и издевательством. Не сильнее нуждалась эта девица в каком-либо обучении, чем Мари. Но, как и почти всем женщинам, для чего-то ей было нужно изображать из себя овечку.

К заре молодой человек весь выдохся, а его подружка лишь вошла в раж. Утро было пасмурным, и невесело прошёл завтрак. Первым поднявшись из-за стола, Иоанн сказал, что наелся на двое суток вперёд, и снова спустился в трюм. Ровно через сутки он был разбужен.

– Земля, земля! – кричал во всё горло Лев Диакон, прыгая по палубе как безумный, – слава пресвятой Троице и угодникам! Переплыли море!

Восторг был общим. Пять кораблей огласились треском днищ винных бочек, звоном ковшей и шумным весельем. Всеслав и Хват сели пить с дружиной. Из разговоров Калокир понял, что далеко не каждое путешествие через Понт на таких ладьях проходит благополучно. Подойдя к борту, он поглядел на сушу. Пенные волны лизали низкий песчаный берег. За ним шумело своими волнами, изумрудными в лучах солнца, другое море – ковыльное, имя коему было Степь. Принесённый ветром запах цветов и трав кружил голову, как вино или медовуха. Через равнину текла с севера на юг большая река с пологими берегами. Перед впадением в море она делилась на рукава.

– Это Борисфен? – спросил у Всеслава Лев Диакон. Борисфеном ромеи именовали Днепр.

– Нет, это Буг, – отвечал купец, – днепровский лиман восточнее. Мы его увидим через два дня.

Дружинники выразили желание хорошенько попировать на суше. Всеслав сказал им:

– Ежели мы после каждых четырёх дней пути будем напиваться, то в Киев придём по льду. Минуем хотя бы Днестр! Там попируем.

Воины тут же взялись за вёсла, и лодки двинулись на восток вдоль берега. Степь цвела вся. По ней пробегали тени перистых облаков. Порывистый ветер клал на землю ковыль высотой с коня и всё ощутимее расстилал над морем медовый дух. Иоанн стоял у левого борта и глядел вдаль, когда к морю выехал, обогнув курган с каменной фигурой на гребне, всадник верхом на сером степном коне. Увидев ладьи, он остановил своего коня, а затем пришпорил его опять, рванув узду влево, и поскакал галопом вдоль кромки моря, по мокрым дюнам.

– Малёк, а воткни-ка в рожу ему стрелу по самые пёрышки, – флегматично сказал Всеслав, прищуривая глаза, – это печенег!

– Не получится, ветер слишком силён, – ответил стрелок, который оставил своё весло, чтоб хлебнуть вина.

– А ты всё же попытайся! Дам тебе гривну, если сумеешь.

– Нечего и пытаться. Жалко стрелу терять даром.

Тут верховой опять повернул коня и, крепко ударив его хлыстом, поскакал обратно.

– Бьюсь об заклад, что он приведёт орду, – проворчал Всеслав, глядя ему вслед, – этого ещё не хватало! До Лукоморья не добрались, а уже беда.

– Интересно, с чего это вдруг Залмах оделся как печенег?

Слова эти произнёс Малёк, также провожая степного бродягу взглядом. Всеслав опешил.

– Да ты в уме? Что ты мелешь? Какой Залмах?

– Глаз дам выколоть, это был Залмах, – объявил стрелок.

– Мне тоже так показалось, – сказал стоявший около мачты Хват. Всеслав повернулся на каблуках.

– Тебе показалось? Да неужели? Вечно ты мутишь какие-то дела с этим чёртом! О чём ты с ним говорил в Царьграде, скажи на милость?

– О чём бы я с ним ни говорил, его уже не догнать, – ответил приказчик. Всадник, кем бы он ни был, тем временем скрылся из виду, и поднялся примятый конём ковыль.

– Будем ждать беды, – повторил Всеслав, – она неразлучна с этим шакалом!

Остаток дня прошёл без каких бы то ни было происшествий. Вечер облил прибрежную степь багрянцем. Во время ужина Иоанн не сказал ни одного слова, о чём-то думая. У Настаси, напротив, было хорошее настроение, и она весело болтала со всеми прочими, а за ним наблюдала краешком глаза. Ночью она его растолкала.

– Пойдём в палатку!

Уединившись, они разделись. В этот раз Иоанн был не щедр на ласки. Быстро завершив дело, он лёг ничком и долго лежал, не двигаясь. Было слышно, что он не спит.

– Что с тобою? – спросила девушка после тщетной попытки его взбодрить.

– Меня встревожило то, что сказал Всеслав, – был ответ.

– О чём ты?

– Ты слышала всё сама. Кто этот Залмах?

Настася какое-то время думала. Прежде чем дать ответ, она прикоснулась ртом к спине Иоанна.

– Не нужно его бояться! Он мой приятель.

– А кроме этого?

– Вор. Никто не знает, откуда он пришёл в Киев и точно ли его род идёт от царя Давида, как любит он говорить. Все волхвы-кудесники на Руси боятся его, потому что он читает толстую книгу про иудейского Бога и сам себя именует жезлом какого-то Аарона. Не так давно Святослав поймал и убил трёх его дружков. Они грабили обозы вместе с Залмахом. Залмах дал клятву совершить месть. Он передал князю, что не уймётся и не возрадуется ни месяцу, ни заре, пока не покончит с тремя его близкими друзьями.

– И что же, убил он хоть одного?

– Не одного. Двух.

Иоанн решил притвориться спящим. Девушка, повертевшись, вправду уснула. Её возлюбленный так и не сомкнул глаз до самой зари. Едва лишь она взошла, показался Днестр. Он был широк – пошире, чем Буг, величав, медлителен. Его устье, заросшее камышом, тесно обступали дубравы.

– Вперёд, вперёд! – торопил Всеслав, – вечером устроим привал.

Гребцы налегли на вёсла дружнее, и Днестр вскоре исчез вдали. На пути к Днепру степной пейзаж слегка изменился. К нему добавились сосны, дубы и вязы, стоявшие как поодиночке, так и большими группами. У ручьёв, бежавших через степь к морю, шумели целые рощи их. Когда начало смеркаться, Всеслав велел править к суше. Гребцы охотно выполнили приказ, и вскоре ладьи зашуршали днищами по песку. Их установили на якоря. Потом мореходы весело соскочили в воду, которая захлестнула им сапоги, и вышли на берег. Он был окутан сумерками и плотным, белым туманом. Нарубив дров в обширной сосновой роще близ устья маленького ручья, дружинники развели костры, а затем сгрузили на берег бочки с вином и снедь. Начался отлив. Над дюнами пополз дым и приятный запах жареной солонины.

Когда темнота сгустилась, желание оказаться наедине с тревожной, чарующей беспредельностью повлекло Иоанна в степь. Отойдя от дюн на четверть версты, он перестал слышать голоса воинов, которые пировали возле костров – так туман был плотен. Сами костры сквозь него казались расплывчатыми, далёкими искрами. Ветер дул с северо-востока. Он доносил из самых глубин степей тоскливый и заунывный плач ночной птицы. Звёзды сияли над степью совсем не так, как над морем. Там, глядя на них, хотелось закончить путь, здесь – начать. «Будь у меня конь, – думал Иоанн, вдыхая запах высокой, сочной травы, – я бы доскакал до Киева дней за пять. А, нет! Как бы я оставил царские сундуки?»

– Патрикий, здесь кто-то есть! – вдруг раздался прямо у него за спиной испуганный голос. Иоанн вздрогнул и повернулся. Почти вплотную к нему стоял молодой хронограф Лев Диакон. Он был неподвижен. Даже и в полумраке нетрудно было заметить, что он с тревогой прислушивается к чему-то.

– Зачем ты пошёл за мною? – спросил патрикий.

– Нам нужно поговорить. Но мы не одни!

Голос царедворца отчётливо выдавал волнение. Иоанн молчал. Он был разозлён. Лучше было кому-то вклиниться между ним и красивой женщиной, нежели между ним и ночью, когда она отражалась в его глазах до самой далёкой, самой туманной звезды.

– Минуту назад, когда я тебя искал, кто-то вдруг шарахнулся от меня и побежал прочь, – прошептал хронограф, – он тоже за тобой шёл! В этом нет сомнений.

– А ты не бредишь?

– Нет, я вполне здоров.

– Где сейчас Настася?

– Она поёт у костра.

Иоанн охотно кинулся бы бежать обратно к кострам. Но ему хотелось одолеть страх.

– Может, полевая мышь шарахнулась от тебя?

– Патрикий! Вернёмся в дюны!

– Нет уж, говори всё. И прямо сейчас.

Поняв, что спор бесполезен, юноша вытащил из кармана конверт с восковой печатью и протянул его собеседнику.

– От царицы! Она велела вручить его тебе в собственные руки, втайне от всех, когда пересечём Понт.

Калокир поспешно сунул письмо в рукав – со стороны лагеря стали вдруг приближаться громкие голоса и свет многих факелов.

– Вот он, здесь! – провозгласил Хват, первым подойдя к Иоанну. В руке приказчика тлела, сильно дымясь, сосновая ветвь. Подбежал Всеслав, а следом за ним – Георгий Арианит и десяток воинов.

– Дорогой патрикий, ты обезумел? – грозно спросил торговец, – что, если печенеги возле нас рыщут? А у тебя нету даже ножа!

– Зато у меня есть святой преподобный Феодор Стратилат, – рассеянно возразил Иоанн, – не всякий же раз ему меня подводить!

Вернулись к кострам. По лицам дружинников Иоанну стало понятно, что все они беспокоились за него и дружно отправились бы на поиски, если бы не боялись оставить ладьи с товарами без присмотра. Глаза Настаси блестели. Смаргивая слезинки, она крутила над огнём вертел с целым бараном. Спирк чинил гусли, сидя на винной бочке.

– Нашли его, – объявил Всеслав, – он вообразил, что степь – это парк около дворца, место для прогулок и размышлений! Иоанн, знай: кочевники перекликаются волчьим воем или совиным криком. Хват иногда их распознаёт. Я этим искусством владею хуже. А ты, поверь мне, даже и не заметишь опасность раньше, чем твою шею стянет петля! Здесь лучше не полагайся на свою хитрость.

– Дадим ему какое-нибудь оружие, – сказал Хват, – патрикий, мечом владеешь?

– Не знаю, – признался царский посол, – но один мой друг учил меня обращаться с саблей.

– Ну, хорошо, – под всеобщий смех снисходительно улыбнулся Всеслав, – найдём тебе саблю.

Костров у моря пылало не так уж много, и возле каждого было тесно. Воины успели спалить пару-тройку опустошённых бочек. Одна из них догорала под тем бараном, жарить которого поручили Настасе. Он был уже приготовлен. Хват снял его и мечом разрубил на части. Сняли и Спирка, который сидел на бочке. С треском выбили крышку.

– Выпьем за печенегов! – крикнул Всеслав, подняв ковш, – пусть боги уберегут их от встречи с нами!

– Думаешь, Залмах пустит их по нашему следу? – спросил Георгий после того, как выпили.

– Этот волк просто так не рыскает по степи. Скажите спасибо Хвату! Что ему стоило взять да и придушить эту тварь в Царьграде?

– Но это было бы глупо, – возразил Хват, – сам знаешь, Всеслав, сколько раз он предупреждал нас о неприятностях. И ни разу, вроде, не обманул. Конечно, он жадный, но дело с ним иметь можно.

– И всё-таки не сносить ему головы, попадись он мне, – посулил Всеслав, снимая кафтан, чтобы поудобнее расположиться возле костра. Баран получился вкусным. Даже Лев Диакон пришёл от него в восторг, хоть не был любителем грубой пищи. Тщательно обглодав два рёбрышка, он взял третье. Дружинники у соседних костров затянули песню, чтобы Настася, повеселевшая от вина, её подхватила. Спирк вновь наполнил ковши.

– Так мы около Днепра? – спросил Иоанн.

– До него осталось несколько вёрст, – ответил Всеслав, – я просто не захотел впотьмах плутать по лиману. Войдём уж завтра.

– А сколько вёрст по Днепру до Киева?

– Где-то тысяча с лишним вёрст.

Настася начала петь. Все двести дружинников сразу смолкли. Голос мечтательной северянки струился над морским берегом как дымок, который так хочется проводить глазами до самых звёзд. Слушая её, Иоанн глядел, как прямо к его ногам подползают с шорохом из тумана низкие волны. Исполнив несколько песен, Настася смочила горло вином, а затем сказала, что хочет спать. Хват расстелил около костра плащ. Девушка свернулась на нём и сразу уснула. В течение следующего часа вино свалило всех остальных, кроме трёх дозорных и Иоанна. Воины спали, не выпуская из рук оружие. Степь, раскинувшаяся под звёздами от морских берегов до Русской земли, которую озаряла самая яркая из всех звёзд – Полночная, приучила их к осторожности.

Вскрыв конверт, Иоанн подбросил в костёр сосновой коры и веток. К небу взметнулись искры. Письмо было написано на хорошей белой бумаге, арабской вязью. Вот что прочёл его адресат:

«Иоанн! Теперь, когда между нами море, я, наконец, могу признаться тебе в любви. Меньшего расстояния моя гордость не допустила бы. К счастью для неё, мы с тобой никогда более не увидимся. И тебе, и мне суждено в скором времени умереть. Враги наши чересчур сильны и коварны. Одного из них ты встретишь уже в степи. Я тебя люблю. Прощай. Фея».

– Весьма неуклюжий ход, – вслух проговорил Иоанн, бросая конверт и письмо в огонь, – впрочем, ни к чему не обязывающий. Как сумел бы я доказать, что это она писала? Необязательно было ей утруждаться арабской вязью, чтобы я понял, с чьей стороны мне грозит удар. Она, сука, сильно боится их! И я тоже.

С такими мыслями молодой патрикий лёг на песок и уснул.

В путь двинулись чуть свет. И уже через два часа вошли, наконец, в лиман великой степной реки. Ярко-синий Днепр, не пожелав единым потоком вливаться в Понт, разбежался в дебрях осоки и камыша десятками русел, соединённых тысячами проток с песчаными берегами. Одна из них, шириною саженей в пять, и одно из русел, раз в десять шире её, сливались посреди дельты в большое озеро. При внимательном рассмотрении можно было увидеть ещё несколько проток, которые пополняли и убавляли его, бесшумно смыкаясь с ним в густых зарослях. Корабли Всеслава, проплыв по этому озеру, завернули в северную протоку и до полудня петляли по ней среди островов, разделявших тихие воды. Самый обширный остров, затерянный в глубине лимана, как игла в стоге, был для славян священным. На нём рос дуб, у корневищ коего лежал плоский камень. Никто не знал, откуда, когда и как возник он на острове. Четверо сильных мужчин не сумели бы его сдвинуть с места. Это был жертвенник. Рядом с ним уж не первый век тлели кости зарезанных и сожжённых на нём животных.

Всеслав и его попутчики высадились на остров. Он был покрыт травой, которая ростом не уступала Всеславу. К поляне с дубом вела тропинка – такая узкая, что по ней нужно было идти гуськом. Наконец, все вышли на поляну. Дуб был высок, раскидист. Шелестом его листьев, считали руссы, боги выражают волю свою. Понимать её могли лишь волхвы, которых Всеслав никогда с собою не брал, считая их всех лжецами и дармоедами. Но богов, тем не менее, купец чтил. Он решил отдать им барана, купленного за день до отъезда в Константинополе. Были приобретены два барана, но участь первого, как известно, решилась минувшей ночью.

Дружинники положили на камень четыре вязанки хвороста, а на них – связанного барана. Он слабо блеял.

– Перун, окажи нам помощь! – воззвал Всеслав, подойдя к барану с ножом. Дуб зашелестел, как всем показалось, вполне себе дружелюбно. Тогда Всеслав перерезал горло барану. Обильно хлынула кровь. Когда она вытекла, два дружинника с двух сторон подпалили хворост, и от барана вскоре остались одни лишь кости. Пока огонь пожирал его, руссы пели какой-то славянский гимн. Затем путешественники вновь сели в ладьи, чтобы перебраться на другой остров.

Этот другой был длиною почти с версту, шириною же не превосходил кое-где десяти шагов. Его окружали заводи, сплошь заросшие тростником. Лучники набили в них много уток. Настася зажарила одну из них Иоанну так, что тот даже и не заметил, как съел её. Грянул пир. Он не стих и ночью. Напились жутко. Даже Всеслав пару раз упал, пойдя проверять дозоры. К утру вино, взятое в Константинополе, вышло всё, и волей-неволей пришлось возобновить путь. Иоанн был этому страшно рад. Он уже не мог больше пить и слушать Настасю, которая приставала к нему с упрёками в эгоизме и равнодушии.

Во второй половине дня пять кораблей вышли из камышей Лимана в синий простор Днепра. С обеих сторон от него простиралась степь, правый край которой примыкал к Волге, левый – к горам Карпатским. Теперь путь лежал на север. Там была Русь. Иоанн, стоя на носу корабля, смотрел в равнинную даль. Что ждёт его там, за линией горизонта? Какие неведомые опасности, поражения и победы? Днепр был очень быстр, однако гребцы без труда справлялись с его течением. За второй излучиной на холме восточного берега показался маленький городок. Чуть ниже его посреди Днепра виднелся песчаный остров. Крошечный город был обнесён каменной стеной с четырьмя высокими башнями. Рядом с ним в степи пасся табун коней. От ворот тянулась дорога к пристани над Днепром. Сколочена пристань была из брёвен. Четыре девки, стоя на самом краю её, полоскали в реке одежду. Рядом седобородый старик и парни с мальчишками выволакивали из лодок корзины с рыбой.

– Чья эта крепость? – спросил Иоанн у Всеслава.

– Княжеская. В ней главный – варяг Улеба. Я оставляю ему коней. Сейчас мы их заберём.

Заметив корабли, девушки собрали бельё и почти бегом устремились к городу. Рыбаки взглянули из-под ладоней. Сразу же распознав, чьи суда идут, спокойно вернулись к своему делу. Из ворот крепости вскоре вышло с полсотни воинов без доспехов, но при мечах. Впереди шагал невысокий, но очень крепкий на вид варяг с длинными усами, одетый весьма богато. На поясе у него висела большая сабля. Тем временем, рыбаки потащили корзины в город, а корабли Всеслава подошли к пристани и легонько ударились о её сосновые брёвна. С каждого судна сбросили по два якоря. Всеслав, Хват и ещё полдюжины воинов спрыгнули на причал, к которому подошли защитники крепости. Длинноусый варяг протянул купцу могучую руку.

– Привет, Всеслав, – произнёс он басом.

– Здравствуй, Улеба, – сказал торговец, стиснув ему ладонь с куда большей силой, чем стискивал, например, ладонь Иоанна, – как у тебя дела?

– Какие тут могут быть дела?

Дав такой ответ, варяг пожал руки всем остальным сошедшим на пристань. Те обнялись с большей частью тех, кто вышел из городка.

– Что, ханы воюют? – спросил Всеслав.

– Точного ответа тебе не дам, – предостерегающе покачал головой Улеба, – но дам совет: отправь верхового в Киев. Пусть вышлют тебе навстречу сотни две-три бойцов.

Иоанн, услышав эти слова, подумал: «Я прав был – весть обо мне летит по степи с быстротою ветра. Надеюсь, что Святослав прислушается к Гийому, а не к Лидулу!»

– Лошадки твои все целы, – сказал Улеба Всеславу.

– Не растолстели?

Варяг гордо усмехнулся.

– Какое там! Я на них пахал.

– А сеял крапиву, что ли? Только она и растёт на твоих полях! Продай мне вина.

– Хорошо, продам. Но только две бочки. О большем и не проси.

Воины Всеслава, услыхав это, подняли крик возмущения.

– Друзья, я вам не советую пить в степи, – сурово взглянул на них вислоусый градоначальник, – иначе степь вашу кровь всю выпьет!

– Четыре бочки продай, – не отстал Всеслав, – плачу по два золотых.

– За каждую?

– Да. И решай скорее, пока я не передумал! Греческого вина-то у тебя нет, болгарского – тоже. Есть лишь моравское. Оно дрянь.

– Как знаешь, Всеслав, как знаешь! Но я вас предупредил.

К берегу подвели два десятка взнузданных и осёдланных лошадей. Это были добрые кони. Воины, выбранные купцом, вскочили на них, чтобы сопровождать ладьи вдоль двух берегов. А потом из крепости прикатили четыре большие бочки с вином. Поднять их на корабли оказалось нелёгким делом. Когда оно было кончено, Хват подал Всеславу мешочек с золотом. Рассчитавшись с грозным Улебой, купец опять пожал ему руку.

– Ну, будь здоров.

– Счастливо, Всеслав! Доброго пути, други.

Ладьи отчалили. Десять всадников направили коней в Днепр, чтобы его переплыть, сделав передышку на островке, и затем скакать по правому берегу. Остальные десять пустились рысью вдоль левого. Иоанн стоял на корме, провожая взглядом самую отдалённую от Киева крепость руссов. Вскоре она исчезла за поворотом реки.