Роберт Ирвин Говард
Вероотступники

4

В огромном роскошном зале, украшенном дорогими коврами ручной работы, на мягком диване, утопая в вышитых бархатных подушках, полулежал принц Орхан. В шелковом халате и мягких бархатных туфлях, с кувшином вина возле локтя он казался олицетворением праздности и сладострастия. Темные, отрешенные и задумчивые глаза принца выдавали в нем фантазера, чьи грезы были слегка подкрашены гашишем и опиумом. Но строгие черты лица его еще не расплылись, и молодое тело под богатыми одеждами еще не потеряло силу от безделья. Его рассеянный взгляд остановился на Айше, которая стояла, вцепившись в оконный переплет, и напряженно всматривалась в происходящее снаружи. Принц оставался невозмутимым, он не обращал внимания ни на пронзительные крики, ни на выстрелы, и продолжал с отсутствующим видом листать только что написанное стихотворение, посвященное изгнанию из дома.

Айша с тревогой посмотрела на Орхана. В этой девушке текла капля крови древнего арийского завоевателя, и тысячи минувших с тех пор лет и сотни предыдущих поколений не принесли покоя и покорности в ее душу. Внешне Айша была правоверной мусульманкой, а в душе – необращенной язычницей. Скорее, она бы загрызла Орхана, как тигрица, чем позволила бы ему безвольно погружаться в водоворот смирения и апатии. А для принца фраза «Так повелел Аллах» заключала в себе всю жизненную философию, служа единственным извинением и утешением во всех его неудачах. В жилах Айши текла кровь светловолосых королей, хоть и не знавших бога, но не раз совершавших набеги на Ниневию и Вавилон в поисках богатства. Для Орхана эта девушка стала карой небесной в своем неуемном стремлении поддержать в нем жизнь и честолюбие.

– Время! – Айша вздохнула, отворачиваясь от окна. – Солнце уже в зените. Турки поднимаются по откосу, нахлестывая лошадей и впустую выпуская стрелы по стенам. Курды обстреливают их сверху, прислушиваясь к воплям раненых. Телами мертвых турок уже усыпаны все склоны, а оставшиеся в живых то отступают, то опять наступают, как сумасшедшие. Я должна спешить. Ты воссядешь на трон под звуки фанфар, любовь моя!

С этими словами она опустилась на колени, поцеловала туфлю принца и, поднявшись, заторопилась прочь из зала. Она миновала десять черных немых стражей, что день и ночь несли караул, прошла коридор и направилась к площадке, располагавшейся между зданием и задней стеной ограды замка. Никто даже не попытался остановить Айшу, поскольку ей дозволялось бродить, где ей вздумается, даже за стенами крепости, хотя Орхану разрешалось покидать его зал лишь в сопровождении охранников и гулять только в пределах замка. Несколько вопросов, которые она задала, вернувшись днем в крепость, дали всем понять, как она боится турок; осторожности ради, Айша старалась скрыть свое слепое увлечение принцем от орлиного ока предводителя курдов, который, как она догадывалась, был не более чем простым орудием в руках Сафии.

По площадке слонялся один-единственный воин, очень недовольный тем, что не может принять участие в сражении, потому что его поставили охранять всегда закрытую, никому не нужную железную дверь, выходящую в непреодолимую расщелину. А виноват в этом был чересчур осторожный и предусмотрительный Шеку; хотя с тыла крепость казалась неуязвимой, ее хозяин никогда не считал лишним принять дополнительные меры предосторожности. И стоит ли упрекать его за то, что он не обнаружил предателя в своем окружении, если страж, приставленный им к Айше, влюбился в красивую девушку.

Страж железной двери был узбеком. Он носил чалму, за его пояс были заткнуты ножи и пистолеты, а опирался он на кремневое ружье. Он ждал Айшу, но, увидев ее горящие глаза, усмехнулся и сердито спросил:

– Что ты здесь делаешь, женщина?

Она стянула на шее светлую накидку, покрывавшую ее хрупкие плечи, и жалобно проговорила:

– Я боюсь! Выстрелы и крики пугают меня, бахадур. Принц накурился опиума и не способен рассеять мои страхи.

Такая хрупкая испуганная женщина, молящая о защите, оживила бы и мертвого. Узбек пощипал бороду.

– Не бойся, крошка газель, – сказал он наконец, – я тебя утешу.

Он протянул грязные руки, слегка дернул ее за одежду, привлекая к себе, и промурлыкал:

– Никто пальцем не тронет ни единого волоска на твоей голове.

Съежившись в его руках, она выхватила кривой кинжал и вонзила его в бычью шею.

– А-ах! – Рука мужчины соскользнула с плеча персиянки на рукоятку кинжала, другой он схватился за горло, из которого фонтаном хлестала кровь. Сделав неверный шаг, страж рухнул. Айша выхватила связку ключей, висевшую у стражника на поясе, и, даже не взглянув на свою жертву, побежала к двери. Открыв ее, Айша вскрикнула от радости – на той стороне бездны стоял Осман-паша со своими головорезами.

Широкая доска, использовавшаяся для выхода из крепости в качестве моста через расщелину, лежала на площадке перед дверью – редкий случай неосторожности в этом замке, – но она была слишком тяжела для слабых рук Айши, девушка не могла с ней справиться. Тогда Осман-паша кинул ей конец веревки, и она крепко привязала ее к ручке двери. Другой конец схватили сильные мужские руки, и три алжирца, проворнее обезьян перебирая руками по веревке, пересекли бездну. Они подняли доску и перекинули ее через расщелину, чтоб перешли остальные. Признаков тревоги с этой стороны замка так и не было; видимо, шум сражения перед фасадом крепости заглушал другие звуки.

– Двадцать человек охраняют мост, остальные – за мной! – скомандовал Осман-паша.

Два десятка морских волков выхватили сабли и последовали за предводителем. Осман-паша позволил себе слегка ухмыльнуться, отметив, что быстроногая девушка вполне уверенно возглавляет его банду. Теперь, в этом логове льва, как и во всяком рискованном предприятии, на которое Осман-паша когда-либо отваживался, кровь его бурлила, словно от вина.

Как только они вошли в первое помещение, слуга, находившийся там, вскочил и, вытаращив глаза, открыл было рот, но прежде чем он успел что-либо сообразить, острый, как бритва, ятаган арапа Али скользнул по его горлу, и вся банда бесшумно ввалилась в зал. Десять немых охранников подскочили к ним, выхватив кривые турецкие сабли. Схватка проходила в полной тишине, если не считать свиста и лязганья стали да хрипа раненых. Три алжирца были убиты, и по их телам, лежавшим вперемежку с черными телами охранников, Осман-паша прошел в покои принца.

Орхан встал, когда Осман-паша опустился перед ним на колени. Несмотря на всю театральность сцены, спокойные глаза принца вспыхнули былым воодушевлением.

– Эти воины возведут тебя на трон! – воскликнула Айша, воздев тонкие белые руки. – О, Аллах! О, господин мой, какой великий час!

– Пойдемте быстрее, пока курдские собаки не обнаружили нас, – сказал Осман-паша, и его воины окружили Орхана плотным кольцом.

Они быстро покинули зал, пересекли площадку и уже вышли из железной двери, но, очевидно, звон сабель все же был услышан, потому что, едва беглецы и часть разбойников перешли мост, позади раздались дикие вопли – высокая фигура в шелках, сопровождаемая пятью десятками вооруженных саблями людей в шлемах, неслась через площадку.

– Шеку! – вскрикнула, бледнея, Айша.

– Скидывайте доску! – заорал успевший перебежать после принца и Айши Осман-паша.

С обеих сторон прогрохотали ружейные залпы, и с полдюжины курдов, а с ними и четыре замешкавшихся алжирца, подступившие было к доске, отправились на дно глубокой расщелины. Через мост пронесся Шеку, его ястребиное лицо перекосила судорога. Осман-паша встретил противника лицом к лицу, и в сверкающем вихре кривая сабля корсара замелькала вокруг клинка Шеку. Выпад – и острое лезвие коснулось толстой шеи курда, Шеку приостановился и с диким воплем рухнул в расщелину вместе с доской.

Курды завизжали от ярости и бессилия; они уже не могли достать противника, но, прикрытые стеной, открыли бешеную стрельбу, и еще три или четыре алжирца были сражены раньше, чем беглецы успели завернуть за угол скалы. Осман-паша потерял в этой операции десяток человек, и теперь он сам прокладывал дорогу.

– Шестеро идут вперед и смотрят, чтобы путь был чист, – приказал он. – Мы с принцем двинемся следом. Орхан, я не смог провести коней в ущелье, но мои псы понесут тебя на носилках, сделанных из плащей и копий.

– Аллах не допустит, чтобы я ехал на плечах моих освободителей! – вскричал молодой турок. – Я не забуду этот день! Я снова человек! Я – сын Селима! Я запомню каждого из вас! Иншалла!

– Махалла! Хвала Аллаху! – прошептала персиянка. – О, господин, у меня голова кружится от радости, когда я слышу от вас такие речи. Истинная правда, вы – опять человек и скоро станете падишахом всей Османской империи!

Не заметив ничего подозрительного, отряд миновал водопад, как вдруг из зарослей травы, словно бросок притаившейся змеи, щелкнул выстрел, и одни из пиратов упал. Тотчас, поскольку выстрел был сигналом, раздался ружейный залп. Большинство корсаров, как зрелые зерна, повалились на землю, остальные в ужасе подались назад – они не видели атакующих, только дымки над зарослями да мертвеца у своих ног.

– Собака! – заорал Осман-паша, поворачиваясь к Али. – Это твоя работа?

– Разве у меня есть кремневые ружья? – завизжал турок. – Это работа дьявола!

Изрыгая проклятия, Осман-паша сбежал вниз по ущелью к своим растерявшимся людям. Он понимал, что курды к этому времени уже соорудили что-нибудь вроде моста через расщелину и вот-вот появятся здесь, и тогда он окажется между двух огней. Но кто напал на отряд сейчас, корсар не догадывался. В верхнем конце ущелья все еще гремели выстрелы, и вдруг ослепительная вспышка пламени осветила долину, но пираты, запертые в узком ущелье, которое искажало и заглушало любые звуки, не могли понять, что происходит. Дым над потоком рассеивался, но мусульмане не видели ничего, кроме зловещего шевеления травы на противоположном берегу потока. Спрятаться было негде, оставалось только вернуться в ущелье – прямо в зубы курдам. Они попали в западню. Корсары начали беспорядочно палить по траве, развеселив нападавших. Услышав этот смех, Осман-паша взвел курок пистолета.

– Дураки! Будете стрелять по призракам? Сабли наголо и за мной!

И алжирцы с яростью ринулись вслед за своим вожаком на засаду.

Смертоносные залпы прореживали ряды мусульман, но они рвались вперед и прыгали в воду, пытаясь перейти бурный поток вброд. И тогда из зарослей на другом берегу начали подниматься гигантские фигуры в кольчугах с изогнутыми саблями в руках.

– Вперед, братцы, руби, коли! – проревел громоподобный голос. – Огонь, казаки!

При виде могучих неистовых великанов, от сабель которых солнце отбрасывало яркие вспышки, мусульмане завопили от ужаса. А потом под дикий гортанный вопль неверных, от которого стыла кровь в жилах, противники сошлись в рукопашной, и опять лязг и скрежет стали загулял по ущелью. Сначала успевшие вскарабкаться на берег алжирцы были сброшены обратно в воду с разбитыми головами, а затем и сам казацкий вожак спрыгнул с берега в поток и встретил врагов, стоя по пояс в красной от крови воде. Казаки и алжирцы в слепой ярости полосовали друг друга саблями, кололи кинжалами. Пот и кровь заливали глаза.

Арап Али влетел в самую гущу рукопашной, его глаза сверкали, как у бешеного пса, а изогнутый клинок рассекал бритые головы до самых зубов. И вдруг перед ним возник Краль.

Турок даже отпрянул, испуганный свирепостью, исказившей лицо армянина. Краль с диким криком прыгнул вперед, и его пальцы сомкнулись на горле врага, словно стальной капкан. Не обращая внимания на кинжал алжирца, который снова и снова вонзался ему в спину, Краль висел на шее Али, и кровь текла из-под его пальцев, смешиваясь с кровью, хлеставшей из разорванного горла турка. Но вот оба рухнули в поток. Их головы долго мелькали над водой, пока оба не канули в вечность.

Алжирцы бросились обратно на левый берег, а оттуда отступили к месту, где стоял принц Орхан с кучкой оставленных для его охраны воинов Осман-паши. Айша стояла перед принцем на коленях, обхватив его ноги.

Орхан трижды порывался вмешаться в происходящее, гибкие руки Айши вокруг его колен были подобны тонкой стальной петле. Осман-паша, бросившись прочь от места сражения, заторопился к Орхану. Кривая турецкая сабля паши была красной по рукоять, кольчуга разрублена, из-под шлема текла кровь. Не многие алжирцы сумели перебраться на левый берег, но и там казаки уже теснили мусульман.