bannerbannerbanner
Джентльмен с Медвежьей Речки

Роберт Ирвин Говард
Джентльмен с Медвежьей Речки

Полная версия


– Зачем было калечить моего папашу и братьев? – кричит, а сама навзрыд плачет. Девчонки, что с них взять. Да и что я мог сделать? А она дальше всхлипывает: – Если бы ты меня любил, ты бы их не тронул! Ты это нарочно сделал, подлец! Я же просила, чтоб ты вел себя скромно и осторожно! А ты? Замолчи! Не говори мне ничего! Ну, чего как воды в рот набрал? Или язык отсох?

– Я ведь и так с ними осторожно, – громко начал оправдываться я, теряя понемногу терпение. – Не виноват я ни в чем. Если б они понимали, то…

– Не смей наговаривать на мою родню! – взвизгнула она. – А мистер Вилкинсон-то где?

И тут вышеозначенный господин выскакивает из-за угла и залезает на свою кобылу. Глория кинулась к нему, схватила за руку и говорит:

– Если вы все еще хотите взять меня в жены, чужеземец, то я согласна! Я прямо сейчас с вами поеду!

Но тот посмотрел на меня, вздрогнул и отдернул руку.

– Я что, на дурака похож? – пылко осведомился он. – Рекомендую вам выйти замуж за этого юного гризли, по крайней мере, ради сохранения общественного спокойствия! Жениться на вас, когда на вас он глаз положил? Нет уж, благодарю! Оставляю свой палец в качестве сувенира, хотя, сдается мне, я еще легко отделался. Видал я это торнадо в действии и, как по мне, палец – это сущий пустяк! Адье! Если я еще хоть раз на сотню миль приближусь к Медвежьей речке, считайте меня чокнутым!

С этими словами он пришпорил кобылу и так припустил вверх по тропинке, словно за ним гнался сам дьявол.

– Видишь, что ты наделал! – всхлипнула Глория. – Теперь он уже не хочет на мне жениться!

– Так ведь ты же сама за него не хотела! – Я вконец запутался. Тут-то она и набросилась на меня, как рысь.

– Не хотела! – кричит. – Я бы за него не вышла, будь он даже последним мужчиной на земле! Но я требую оставить мне право решать, да или нет! Я не собираюсь позволять какому-то деревенщине на вшивом муле командовать мной!

– И вовсе Александр не вшивый, – говорю. – И вообще, не собирался я никем командовать, Глория. Я просто хотел все устроить так, чтобы твой папаша не заставлял тебя выходить за мистера Вилкинсона. Ведь это же мы с тобой хотели пожениться…

– Это кто тебе сказал, что мы хотели? – взвилась она. – Выйти за тебя, после того как ты поколотил моего отца и братьев? Ты что, вообразил себя лучшим парнем на всей Медвежьей речке? Ха! Сдался ты мне со своими кожаными штанами, ржавым револьвером и енотовой шапкой! Выйти за тебя? А ну, полезай на своего вшивого мула и убирайся отсюда, пока я тебя дробью не разукрасила!

– Ну и ладно! – взревел я, потеряв наконец терпение. – Ну и ладно, раз тебе так хочется! Ты тоже не последняя девушка в этих горах! Да любая будет только рада, если я захочу на ней жениться!

– Ну и кто же, например? – ухмыльнулась Глория.

– Да хоть Эллен Рейнольдс! – рявкнул я. – Вот кто!

– Ну и прекрасно! – говорит она, а голос прямо дрожит от ярости. – Валяй, садись на своего вшивого мула и езжай к ней, охмуряй эту бесстыжую девку, да дырявые мокасины и ржавую пушку не забудь! А мне все равно!

– И поеду! – заверил ее я. – Только не на муле, а на лучшем коне в округе, и на ногах у меня будут сапоги, а на коне – серебряное седло и сбруя. И пистолет у меня будет самый лучший, с покупными патронами! Вот погоди, сама увидишь!

– И где же ты возьмешь все это? – спросила она с издевкой.

– Найду! – рявкнул я, краснея от ярости. – Ты вот спрашивала, уж не вообразил ли я себя лучшим парнем на Медвежьей речке? Так вот, ей-богу, так оно и есть! Я лучше всех, и я это докажу! И я только рад, что ты меня гонишь! А то, чего доброго, еще женился бы на тебе, поселился в каком-нибудь домишке и ничего на свете больше не видел, не слышал и никем бы не стал, кроме как твоим мужем! Но уж теперь-то я объезжу всю страну, побываю во всех уголках и прославлюсь на всю округу!

– Ха-ха-ха! – холодно рассмеялась она.

– Сама увидишь! – гневно пообещал я ей, пришпорил мула и поехал по тропинке.

Ее смех все еще звучал у меня в ушах. Я едва ли не со злостью ткнул Александра пятками в ребра, и тот, громко вскрикнув от изумления, заторопился к дому. Мгновением позже и дом семейства Макгроу, и Глория, и мои юношеские мечты остались позади, скрытые зарослями ольховника.

Глава 2. Как я спустился с гор

– Она еще пожалеет! – пообещал я всему миру, пока Александр что есть мочи мчался сквозь густые заросли кустарника. – Я еще прославлюсь на весь свет, мое имя будет знать каждый, ей-богу! Я ей покажу! Тпру, Александр!

Впереди показалось дерево с пчелиным дуплом. Это дерево я заприметил еще накануне. Мое разбитое сердце нуждалось в утешении, и я подумал, что деньги и слава вполне могут немного обождать, пока я заливаю свое горе медом.

Я был в меду уже по самые уши, когда услыхал клич моего старика:

– Брекенридж! Эй, Брекенридж! Куда ты запропастился? А, вот ты где. Слезай-ка с этого дерева. Я тебя пока колотить не собираюсь.

Он подошел ближе.

– Это не пчела ли торчит у тебя из уха, Брекенридж?

Я пощупал ухо рукой – и впрямь, пчела. Оказывается, меня вовсю жалили со всех сторон.

– Да-а, Брекенридж, – продолжал папаша, – ну и местечко ты выбрал, чтобы спрятаться, никакому другому Элкинсу такое и в голову бы не взбрело. А теперь послушай-ка, что я тебе скажу: только что к нам заезжал старик Роджерс из Буффало, он был проездом в Томагавке. Тамошний почтальон сказал ему, что у них для меня письмо из Миссисипи, только отдавать отказался наотрез: говорит, велено вручить лично в руки мне или кому-нибудь из моей родни. Ума не приложу, кому я понадобился в Миссисипи, в последний раз я там был во время войны с северянами. Ну, как бы то ни было, письмо надо забрать. Мы с мамашей посоветовались и решили, что поедешь ты.

– Неужели меня – в Томагавк? – переспросил я. – Вот те на!

– Ну, – протянул отец, запустив пальцы в бороду, – если не умом, то уж мускулами ты точно окреп. Пора тебе мир повидать. Ты ведь и на тридцать миль не отходил от родного дома. Твой брат Гарфильд поехать не сможет, он не до конца оправился после стычки с медведем, а Бакнер занят выделкой шкуры того самого медведя. Где начинается дорога на Томагавк, ты знаешь. Так вот, тебе нужно просто ехать прямо до развилки, а там свернуть направо. Налево будет поселок Вечные Муки.

– Здорово, – говорю. – Наконец-то повидаю мир!

А про себя думаю: и Глории Макгроу докажу, что я чего-то да стою, ей-богу!

Сказано – сделано, наутро я оседлал Александра и выехал с самым рассветом. Отец выделил мне на поездку целый доллар и лично сунул его в кобуру. Пару миль папаша шел за мной, щедро раздавая напутствия.

– Смотри, тот доллар, что я тебе дал, трать с умом, – говорил он. – В карты не играй. Пей в меру. Полгаллона кукурузного виски, не больше. Норов свой держи в узде – однако не забывай, что по части кулачных боев твой папаша был когда-то первым в округе Гонзалес, штат Техас. Едва завидишь, что кто-то на тебя косо смотрит, не жди, пока тебе первому по уху съездят. И не оказывай сопротивления представителям закона.

– А кто это, пап? – осведомился я.

– Понимаешь, – начал он, – в городах есть такие люди, работа которых – следить за порядком. Сам-то я никому свою безопасность не доверю, но городские – они не то что мы. Так вот, если встретится тебе шериф и прикажет бросить оружие – да, даже так! – то не спорь, а делай, что тебе велят.

Я был ошеломлен. С минуту помолчав, я спросил:

– А как я узнаю, кто шериф, а кто нет?

– Шерифы носят серебряную звезду на рубахе, – объяснил отец, и я пообещал, что не буду оказывать им сопротивления. Затем папаша развернулся и отправился назад, в горы, а я продолжил свой путь вниз по тропинке.

К ночи я добрался до поворота на Томагавк и решил заночевать там, а рано утром снова двинулся в путь с ощущением, будто уже целую вечность не бывал дома. Солнце стало припекать, и, наткнувшись вскоре на речушку, я решил окунуться. Я привязал Александра к дереву, снял штаны из оленьей кожи и повесил их тут же на ветку, но поясной ремень с револьвером сорок четвертого калибра оставлять не стал – его я из осторожности повесил на ивовый прут, торчащий из самой воды. Вся река вдоль берега заросла ивняком.

Ныряю я, значит, всплываю, и вдруг меня кто-то бьет дубинкой по макушке. Смотрю вверх: прямо надо мной навис индеец, одной рукой держится за куст ивняка, а в другой у него и впрямь дубинка.

Он издал боевой клич и размахнулся по новой, но я ушел под воду, и он промазал, а я вынырнул прямехонько под той веткой, на которой висел мой револьвер, схватил его и – бах! – пальнул по индейцу. Тот пытался было скрыться в кустах, но тут же с воплем схватился за то место, откуда ноги растут. И минуты не прошло, как до моих ушей донесся топот лошадиных подков, и я даже мельком увидел, как он улепетывает на своем пегом мустанге, приподнявшись в стременах, словно под ним не седло, а раскаленная печь, и – черт его дери! – сжимая в руке мои штаны! Это так сбило меня с толку, что я промахнулся, а потом выскочил из воды и выпустил еще одну пулю прямо в заросли, но индейца уже и след простыл. Я знал, что вряд ли он был не один – скорее, захудалый воришка из пайютов, но в какую же я все-таки попал переделку! Он даже мокасин мне не оставил.

Возвращаться домой без письма и в таком виде я никак не мог, к тому же пришлось бы признаться, что я дважды промазал по индейцу. За такое папаша весь дух бы из меня выбил. Можно было, конечно, продолжить путь как ни в чем не бывало, но вдруг по дороге мне попадутся поселения, а там меня увидят женщины? Да, в те годы я был очень застенчивым парнем. Меня так и прошиб холодный пот. Мне подумалось: когда я отправился покорять мир и сердце Глории Макгроу, я был лучшим из лучших, а теперь что? Стою тут в чем мать родила. Вконец отчаявшись, я нацепил ремень и поехал дальше, в Томагавк. Попадись мне кто, я готов был убить, лишь бы заполучить штаны.

 

Александра индеец, к счастью, не тронул, да только дорога все равно была не из легких: открыто идти я постеснялся, поэтому побрел через кусты, ведя Александра под уздцы. Александру было нелегко пробираться сквозь заросли, шипы терновника царапали его шкуру, он кричал, а мне то и дело приходилось поднимать его и переносить на руках, когда на пути попадались особо острые камни. Да, Александру приходилось несладко, но я все-таки не решался выйти голым на дорогу.

Так мы прошли где-то милю, как вдруг впереди послышались шаги. Я выглянул из зарослей, и передо мной предстало любопытное зрелище. По дороге в том же направлении, что и я, шел человек, одетый, как мне показалось, в городскую одежку – не кожаную и не домотканую, но при этом совсем не похожую на попугайское тряпье мистера Вилкинсона. Красивая одежка, вся в узорах да полосках. На голове у прохожего была круглая шляпа с узкими полями, а на ногах такие башмаки, каких я сроду не видывал, не похожие ни на сапоги, ни на мокасины. Он был весь в пыли и проклинал все на свете, ковыляя по дороге, на которой еще виднелись свежие следы подков. Я забежал вперед, обождал, пока он поравняется со мной, а затем выскочил из кустов, выставив перед собой револьвер.

Прохожий тут же вскинул руки и заорал:

– Не стреляйте!

– Я и не собирался, мистер, – говорю. – Раздевайся и давай мне все свое тряпье.

Он затряс головой, будто бы поверить своим ушам не мог, и спросил:

– На индейца вы не похожи… а скажите, кто вообще тут обитает?

– Демократы по большей части, – сказал я. – Да только некогда мне тут с тобой политику обсуждать. А ну, снимай портки.

– Боже мой! – застонал он. – Сперва лошадь скинула меня и ускакала прочь, и я шел пешком не один час, поминутно рискуя быть схваченным индейцами и лишиться скальпа, а теперь какой-то голый псих верхом на муле требует мою одежду! Ну, это уж слишком!

– Некогда мне спорить, мистер, – говорю, – того и гляди, кто-нибудь нас увидит. А ну, живей! – Чтобы подкрепить свои слова, я выстрелил поверх его головы, и продырявленная пулей шляпа полетела в пыль.

Он снова взвыл и принялся торопливо раздеваться.

– Что, и белье снимать? – осведомился он, весь дрожа, хотя было чертовски жарко.

– Белье? – удивился я. – Первый раз вижу, чтобы мужчина носил эти бабские тряпки. Прав был папаша, страна катится к чертям. Ну, шевелись. Садись на моего мула. Когда доберемся до города, я найду себе другую одежку, а тебе верну твою.

Незнакомец как-то странно посмотрел на меня, вскарабкался на Александра и спросил с отчаянием в голосе:

– Вы мне вот что скажите: как добраться до Томагавка?

– На следующей развилке повернуть направо, – говорю, – а затем…

Тут Александр вдруг повернул голову, увидел этого беспорточного у себя на спине, звонко взвизгнул и что было мочи припустил по дороге, а незнакомец обхватил его обеими руками за шею, изо всех сил пытаясь не свалиться. Прежде чем они скрылись за холмом, я заметил, что Александр свернул не направо, а налево.

Я оделся, и шкура моя немилосердно зачесалась. Ну, думаю, ладно, покупной одежкой я обзавелся быстрее, чем рассчитывал. Но была она, надо признаться, паршивенькая: куртка снизу позади расходилась на две части, штаны были коротковаты, но хуже всего были башмаки, которые нещадно давили мне ноги. Носки я выкинул, в жизни их не нáшивал, но то, что осталось от шляпы, на голову все же нацепил.

Я свернул направо и уже милю спустя вышел на равнину, как вдруг до моих ушей донесся топот копыт. Через секунду я увидел группу людей верхом на лошадях. Один из них крикнул: «Вот он!» – и тут же они перегородили мне путь. Я уж было решил, что незнакомцу удалось добраться до Томагавка, и он отправил своих дружков поквитаться со мной за украденную одежку.

Я соскочил с дороги и помчался прочь прямо по траве, и все они бросились за мной в погоню, крича: «Стой!» Чертовы башмаки так больно натирали мне ноги, что я не мог как следует разогнаться, и уже через четверть мили почувствовал, что преследователи меня вот-вот настигнут. Так что я достал револьвер, крутанул барабан, но, пытаясь развернуться на полном ходу, поскользнулся в этих чертовых башмаках и приземлился задом прямо в заросли кактусов как раз в тот момент, когда спускал курок. Поэтому пуля только сбила шляпу с того, что скакал впереди всех. Он заорал и остановил лошадь прямо передо мной, но, когда я готов был уже выпустить очередную пулю, на рубахе у него блеснула звезда. Я тут же бросил револьвер и задрал руки вверх.

Они окружили меня – судя по виду, это были ковбои. Человек со звездой спрыгнул с лошади, подобрал мой револьвер и выругался.

– За каким лешим ты убегаешь и палишь куда ни попадя? – властно спросил он.

– Я не знал, что вы шериф, – отозвался я.

– Черт побери, Маквей, – сказал один из ковбоев, – ты же сам знаешь, какие они нервные, эти неженки. Наверняка он принял нас за головорезов из банды Сантри. Эй, ты, а лошадь-то твоя где?

– Нету у меня лошади, – отвечаю.

– Сбежала от тебя, что ли, а? – спросил Маквей. – Ну, тогда залезай к Кёрби и поехали.

К моему удивлению, шериф сунул мой револьвер обратно мне же в кобуру. Так что я залез на лошадь, уселся позади Кёрби, и мы тронулись. Кёрби все предостерегал меня, чтобы я не свалился, и это выводило меня из себя, но я молчал. Где-то через час впереди показались дома – как мне сказали, это и был Томагавк. Я слегка запаниковал, когда впервые увидал город, и едва удержался, чтобы не спрыгнуть и не убежать обратно в горы, да только я знал, что меня тут же поймают из-за этих чертовых ботинок, так их растак.

Таких домов я никогда раньше не видывал. Сколоченные из досок, высокие, в два этажа. На северо-западе и на западе в нескольких сотнях ярдов за поселением возвышались холмы, а с других сторон раскинулись равнины, поросшие кустарником и лесом.

– Вы, ребята, езжайте в город и расскажите всем, что представление скоро начнется, – сказал Маквей. – А мы с Кёрби и Ричардсом доставим его на место.

Я видел, как по улицам снуют люди. Никогда бы не подумал, что в мире, оказывается, живет так много народу. Шериф и еще двое ребят отправились к северной части города, остановились возле старого амбара и приказали мне слезать. Я послушался, после чего мы вошли внутрь и оказались в какой-то странной комнате, уставленной скамейками, с кучей полотенец и ведер с водой. Шериф сказал:

– Раздевалка так себе, но сойдет. Мы с парнями не очень-то смыслим в этих ваших делах, но постараемся посодействовать в меру сил. Вот только… у того, другого, нету ни тренера, ни помощников. Как себя чувствуешь?

– Хорошо, – говорю, – только есть охота.

– Ричардс, притащи ему что-нибудь из еды, – тут же распорядился шериф.

– Я думал, перед поединком есть не положено, – отозвался Ричардс.

– О, я думаю, ему виднее, – отозвался Маквей. – Иди.

Ричардс ушел, а шериф с Кёрби принялись ходить вокруг меня, осматривать со всех сторон, будто трофейного быка, щупать мои мышцы, и наконец шериф сказал:

– Ей-богу, если размер хоть что-то да значит, то денежки, почитай, уже у нас в кармане!

Я вынул доллар из кобуры и сказал, что заплачу за проживание, но они хохотнули, хлопнули меня по спине и сказали, что я большой шутник. Затем вернулся Ричардс с блюдом, полным еды, а за ним появились вооруженные мужчины с бакенбардами и в сапогах. Они принялись меня разглядывать, а Маквей объявил:

– Глядите, парни! С ним наш Томагавк сегодня либо выстоит, либо падет!

Все стали расхаживать вокруг меня, точь-в-точь как шериф с Кёрби, а я стушевался и слопал разом три или четыре фунта говядины с картошкой, закусил здоровенным куском белого хлеба и выпил почти целый галлон воды, потому что меня уже давно чертовски мучила жажда. А они все стояли, разинув рты, пока наконец один из них не сказал:

– А почему он не явился вчера с почтовыми лошадьми?

– Ну, – сказал шериф, – как говорит кучер, он так нализался, что они решили оставить его в Бисни, а сами захватили только багаж – вон он, там, на полке. Ему только оставили лошадь и объяснили, как добраться до Томагавка, чтобы он выехал, как только протрезвеет. Сегодня мы с парнями ждем его, а его все нет и нет. Вот мы и решили поискать его, да там на дороге он нам и попался.

– Бьюсь об заклад, эти молодцы из Великих Мук что-то задумали, – сказал Кёрби. – Ни один из них еще не объявился. Наверняка сидят там у себя и замышляют что-то против нас. Они-то хотели, чтобы представление состоялось у них в Муках. Утверждали, что, раз уж половину оплатил Томагавк, а вторую половину – Гансток, то все должно состояться у них!

– Это все чепуха, – сказал Маквей. – Выбор был между Томагавком и Ганстоком, мы бросили монету и честно победили. Если Великие Муки хотят нарваться на неприятности, они их получат. Ну что, ребята из Ганстока уже тут?

– Еще бы! – отозвался Ричардс. – В Томагавке все таверны битком забиты ковбоями. Те уж накачались виски, и их прямо распирает от гражданской гордости. Ставят на кон все вплоть до последней рубахи и затевают уже девятую по счету потасовку. Да у нас собрался весь Гансток!

– Ладно, тогда начнем, – сказал Маквей. Его слегка потряхивало. – Чем быстрее все закончится, тем меньше крови придется пролить.

Не успел я и глазом моргнуть, как меня схватили и принялись стягивать одежку. Тут уж я подумал, что меня, наверное, теперь арестуют за то, что я украл тряпье у того чужака, но Кёрби достал с полки в углу чемодан и рылся в нем, пока не вытащил пару чудаковатых штанов; потом-то мне уже объяснили, что они были сшиты из белого шелка. Натянул я их, потому как больше мне ничего не предлагали, и штаны оказались впору. Ричардс повязал мне вокруг пояса американский флаг, а на ноги мне нацепили какие-то чудные башмаки с шипами.

Я позволил им делать все, что пожелают, помня слова папаши: не оказывай сопротивления представителям закона. Тем временем снаружи стало шумно, не иначе, собралась целая толпа народу. Вскоре в амбар заглянул тощий старый оборванец с бакенбардами и рявкнул:

– Слушай, Мак, черт бы тебя побрал! У меня ожидает отправки с вечерней почтой крупная партия золота, а весь чертов город собрался глазеть на это ваше безобразие! Что, если Индеец Сантри со своей бандой пронюхает об этом?

– Ну, – протянул Маквей, – я пошлю к тебе Кёрби, пусть поможет сторожить.

– Пошлешь ты меня, как же, – сказал Кёрби. – Я тут же откажусь быть помощником шерифа, и всего делов. Я поставил все до последнего цента и не намерен пропустить представление.

– Ну, отправь кого-нибудь другого! – упорствовал чудаковатый старикашка. – У меня и так с этим магазином забот по горло, а еще за станцией следи, да за почтой… – Он исчез, бормоча что-то себе под нос, а я спросил:

– Это кто такой был?

– А-а, – сказал Кёрби, – это старик Брентон, хозяин магазина, что на другом конце города, на восточной стороне улицы. И почта у нас там же.

– Так он-то мне и нужен, – говорю. – Есть там у вас на почте одно письмо…

Тут в амбар ввалился еще один незнакомец и выкрикнул:

– Ну что там, все готово? Народ уже теряет терпение!

– Готово, – ответил Маквей и накинул мне на плечи тряпку – «халат», как он выразился.

Вместе с Кёрби и Ричардсом они подхватили полотенца, ведра с водой и прочую ерунду, и мы все вместе вышли через дверь напротив. На улице собралась целая толпа, все улюлюкали и палили в воздух. Я хотел было скрыться в амбаре, но меня удержали и успокоили, что все в порядке. Мы пробивались сквозь толпу – в жизни не видел столько сапог и револьверов разом, – пока не очутились перед каким-то загоном, сделанным из четырех столбов, вбитых в землю, и натянутых между ними веревок. Мне сказали, что это «ринг», и велели залезать внутрь. Ну, я так и сделал. Земля внутри оказалась ровнехонько утоптанной и твердой. Мне велели садиться на табурет в углу; я послушался, и меня завернули в какую-то робу, словно индейца.

Тут все снова закричали, и несколько человек (из Ганстока, так мне Маквей объяснил) перешагнули через веревки с другой стороны ринга. Один из них был одет в точности как я; никогда в жизни не видал такого смешного человека. Уши как два кочана капусты, сплющенный нос, начисто выбритая голова, а череп гладкий, словно пуля. Он сел в углу напротив меня.

Затем еще один незнакомец вскочил, замахал руками и громогласно протрубил:

– Джентльмены, всем вам знакома предыстория этого поединка. Мистер Бэт О’Тул, будучи проездом в Ганстоке, изъявил желание побить любого, кто решится выступить против него. Томагавк ответил на вызов и пригласил из Денвера самого мистера Костолома Макгурти, что родом из Сан-Франциско!

Он указал на меня пальцем, и все тут же загалдели, принялись палить в воздух, а я сконфузился и весь покрылся холодным потом.

 

– Этот поединок, – продолжал незнакомец, – проводится согласно правилам Лондонского профессионального боксерского сообщества, то есть согласно тем правилам, которых придерживаются на чемпионатах. Никаких перчаток, раунд оканчивается, когда один из бойцов окажется в нокдауне. Поединок оканчивается, когда один из бойцов не сможет подняться на ноги за время моего отсчета. Я, Юкка Блэйн, буду судить этот поединок, поскольку я родом из Жеваного Уха, и, следовательно, беспристрастен. Все готовы? Начали!

Маквей спихнул меня с табурета, стащил с меня халат и вытолкнул на середину ринга. Я чуть не помер от смущения, но заметил, что парень по фамилии О’Тул одет в такое же безобразие. Он подошел ко мне и протянул руку. Мы обменялись рукопожатием, а затем безо всякого предупреждения он врезал мне в челюсть слева. Сильно так врезал, будто мул лягнул. Я упал и треснулся головой о землю. О’Тул зашагал обратно в свой угол, а ганстокцы принялись плясать и обниматься, в то время как жители Томагавка недовольно рычали, хватаясь за револьверы и вертя в руках охотничьи ножи.

Не успел я подняться, как Маквей и его помощники вскочили на ринг, оттащили меня в угол и облили водой.

– Сильно прилетело? – громко осведомился Маквей.

– От кулака-то? Разве кулаки могут кому-то навредить? – удивился я. – Я бы и не свалился, да только он застал меня врасплох. Я же не думал, что он меня колошматить вздумает. Раньше я в такие игры не играл.

Полотенце, которым Маквей махал вокруг меня, выпало у него из рук. Он побледнел.

– Ты что же это… разве ты не Костолом Макгурти из Сан-Франциско? – взревел он.

– Не-ет, – отвечаю, – я Брекенридж Элкинс с Гумбольдтских гор. Приехал получить на почте письмо для папаши.

– Так ведь кучер нам описывал, во что был одет Макгурти… – начал было он.

– Видите ли, какой-то индеец стащил мою одежку, – объяснил я, – поэтому мне и пришлось позаимствовать тряпье у одного господина. Может, это и был ваш мистер Макгурти.

– Что там у вас? – спросил Кёрби. Он притащил еще одно ведро воды. – Следующий раунд того и гляди начнется.

– Нам крышка! – рявкнул Маквей. – Это никакой не Макгурти! Это чертов деревенщина, спустившийся с гор! Он укокошил Макгурти и стянул его одежду!

– Мы пропали! – в ужасе вскрикнул Ричардс. – Томагавк поставил на кон все свои деньги, хотя никто даже в глаза не видал, кого мы притащили! Всему виной доверие и гражданская гордость. Теперь нам уже деваться некуда. Томагавку конец! Что нам делать?

– Пускай идет и дерется, черт бы его побрал, – рассудил Маквей, достал пистолет и ткнул дуло мне в спину. – А после боя мы его повесим.

– Так ведь он никакой не боксер! – простонал Ричардс.

– Плевать, – сказал Маквей. – На кону честное имя нашего города; Томагавк обещал выставить О’Тулу соперника и…

– А-а! – осенило меня. – Так мы должны драться, что ли?

Маквей зарычал, Кёрби схватился за револьвер, но в эту секунду судья объявил начало раунда, и я вскочил и бросился на О’Тула. Если им нужна всего лишь драка – прекрасно, будет им драка. Все эти мудреные правила, вопли и прочая ерунда так меня запутали, что я не сразу понял, чего от меня хотят. Я врезал О’Тулу со всего маху, но он уклонился и стал колошматить меня в ответ – в живот, в нос, в ухо и в глаз. Брызнула кровь, толпа взревела, а этот кретин встал столбом, как огорошенный, и процедил сквозь зубы:

– Ты человек или медведь? Почему не падаешь?

Рот у меня был полон крови. Я сплюнул, схватил соперника обеими руками и впился зубами ему в ухо. О’Тул завизжал, как дикий кот. Подскочил Юкка и попытался развести нас в стороны, но я отвесил ему оплеуху, и тот кувырком полетел на веревки.

– Ваш парень бьется не по правилам! Это фол! – заорал он, но тут вступился Кёрби.

– Послушай, ты что, совсем одичал? Видишь эту пушку? Еще раз услышу слово «фол» – вмиг нашпигую тебя пулями!

О’Тул тем временем ухитрился вырваться и тут же треснул меня кулаком в челюсть. Тут уж я начал терять терпение и снова пошел на него.

– Задумал превратить честный бой в уличную потасовку? – прошипел он. – Ну, будь по-твоему. Даром я, что ли, рос в Файв-Пойнтс! – с этими словами он врезал мне коленом промеж ног и попытался ткнуть мне пальцем в глаз, но я вцепился ему в большой палец зубами и принялся кусать и пережевывать изо всех сил, и О’Тул заверещал во весь голос.

Толпа к тому времени окончательно разбушевалась. Я швырнул О’Тула на землю и начал месить ногами, но в эту секунду кто-то из толпы пальнул в мою сторону. Пуля сбила ремень, и штаны начали сползать.

Я ухватился за штаны обеими руками, а О’Тул тут же встал на ноги и накинулся на меня, истекая кровью и мыча, но я не осмелился отпустить штаны даже ради самозащиты. Я извернулся, нагнулся и лягнул его правой пяткой, будто мул. Удар пришелся ему в подбородок. Он перекувыркнулся в воздухе, ударился башкой о землю, отпружинил от веревок и наконец рухнул на спину, зацепившись ногами за канаты. Не было сомнений в том, кто победил. Вопрос был только один: жив ли О’Тул?

Кто-то из ганстокцев заорал: «Фол!» Со всех сторон засверкали дула револьверов.

Томагавковцы были на моей стороне и кричали, что я выиграл по-честному, а ганстокцы проклинали меня и сыпали угрозами. Наконец кто-то рявкнул: «Судья пусть решает!»

– Конечно, пусть решает, – сказал Кёрби. – Он-то подтвердит, что мы выиграли честно, а если не подтвердит, то я ему мозги вышибу!

– Вранье! – взревел кто-то из ганстокцев. – Он подтвердит, что был фол, а если скажет, что не было, я его вот этим самым ножом выпотрошу!

После таких обещаний Юкка грохнулся в обморок, и вдруг сквозь галдеж послышался топот копыт. Из-за деревьев, за которыми скрывалась восточная дорога, показалась банда быстро несущихся всадников. Все закричали: «Гляди, вон они, паршивцы из Великих Мук!»

На них моментально нацелилось не меньше сотни стволов.

– Вы явились с миром или с войной? – потребовал объяснений Маквей.

– Мы прибыли, чтобы разоблачить обманщиков! – гаркнул огромный ковбой с красным платком вокруг шеи. – Давай, Макгурти!

Вперед вышла знакомая фигура, одетая теперь в ковбойское шмотье, и подтолкнула моего мула ко мне.

– Вон он! – заорала фигура, тыча в меня пальцем. – Это тот самый головорез, который ограбил меня! А теперь он еще и нацепил мое трико!

– Чего-о? – взревела толпа.

– Вас всех обвели вокруг пальца! – продолжал человек в красном платке. – Вот настоящий Костолом Макгурти!

– А это тогда кто? – выкрикнул кто-то, показывая на меня.

– Я Брекенридж Элкинс, и я начищу морду любому, кто посмеет меня тронуть! – Я уже начал выходить из себя и выставил вперед кулаки, чтобы защититься в случае чего, но мои штаны снова поползли вниз, так что мне пришлось заткнуться и придержать их.

– Ага! – Человек в красном платке взвизгнул, как гиена. – Он признался! Не знаю, в чем тут подвох, но эти подлецы из Томагавка задумали кого-то обхитрить! Зуб даю, что вы, ганстокские подонки, своими глазами убедились, что они мерзавцы и обманщики! Этот человек, Макгурти, несколько часов назад появился у нас в Великих Муках, раздетый до исподнего и верхом на муле, и рассказал, как его поймали на дороге, ограбили и послали не в ту сторону. Вы, скунсы вонючие, задрали нос и отказались проводить бой в Великих Муках, но мы не потерпим, чтобы несправедливость осталась без возмездия! Мы привезли сюда Макгурти, чтобы доказать: томагавковцы вас провели! Никакой это не боксер, это разбойник с большой дороги!

– Эти драные койоты из Томагавка нас обманули! – закричал человек из Ганстока и потянулся за оружием.

– Врешь ты все! – рявкнул Ричардс и направил ствол сорок пятого калибра ему в голову.

В следующую секунду началась пальба, зазвенели ножи, все заорали – короче говоря, полная неразбериха. Молодцы из Ганстока ополчились против храбрецов из Томагавка, а парни из Великих Мук с радостными криками вытащили пушки и принялись пались по всем без разбора, уворачиваясь от ответных пуль. Макгурти взвыл и упал на шею Александру, обхватив его обеими руками, и Александр исчез в облаке пыли и порохового дыма.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru