Готика
Единственный алмаз золотой армии или нет чистоты в выгребной яме
Темный мраморный зал, разделенный ровно на две половины монолитной мраморной плитой окаймленной золотом, освещаемый горящими факелами, прикрепленными к стенам.
От распахнутых тяжелых каменных врат до мраморного монолита протягивается узкий подпольный коридор, крышей которого служит кованная чугунная решетка, искусно покрытая сусальным золотом. За три метра до разделяющего мраморного монолита, по линии подпольного коридора, на решетке располагается золотой трон, инкрустированный драгоценными камнями, на котором сидит, покрытый золотыми доспехами, Нармер. По бокам от него стоят двое воинов с оголенными мечами серповидной формы. Нармер наклонился и пристально посмотрел на молодую женщину, стоящую на коленях перед троном, её руки связаны за спиной, один стражник прислонил остриё пики к её шее, пока серповидное копье второго обхватывало её шею спереди.
Женщина, глядя в глаза Нармеру, спокойно и сдержанно произнесла:
«Я только ищу чистоты в этом мире, ничего более»
«Не смотри на меня! Опусти глаза! Ты искала чистоту в этом мире, но обрести её сможешь только в смерти, очищающей от грехов и всей накопленной скверны за всю твою земную жизнь», – произнес Нармер.
Клео отвела взгляд в сторону и глубоко выдохнула.
«Весь этот пафос, украшает тебя лишь перед лицом твоих псов, при этом их верность определяется только страхом расправы, и тоска твоего сердца по любви и верности, основанной на понимании, льется из тебя ручьем гнева на каждого, кто тебе встречается!»
Нармер: «Ты маленькая бестолковая девчонка, таких как ты у меня было настолько много, что вести счет для меня нет уже никакого интереса. Но при этом, ты стоишь передо мной на коленях и что-то пытаешься пробормотать про понимание мужской преданности, ты хоть одну войну то прошла, чтобы мне тут что-то говорить о столбах повиновения, воинской преданности и чести. Сколько манускриптов о устройство иерархии власти ты прочитала?…
Не больше пары сотен любовных историй за всю свою жизнь прочла и теперь пытаешься меня учить?! Да ты просто ничтожество, ребенок, грязный и бестолковый, не имеющий ничего кроме внешней красоты женского тела и миловидного лица, унаследовавший это всё от своих родителей. Сначала добейся хоть чего-то, а потом пытайся говорить со старшими».
Клео: «Ты просто старик, заключенный в молодом теле. Сидишь на троне и мудрствуешь, тыкая всем свои авторитетом. Моя жизнь как мгновение, подобно одному дню бабочки, обретшей крылья и способной любоваться красотой цветов всего мира… пусть хоть и мгновение. Твоя же – как долгий день старой черепахи в золотом панцире, ползающей по пустыни в поисках грязи, которую можно употребить в пищу, и ничего кроме жажды, голода и усталости тебе не суждено ощущать в этот день. Раскрытие сознания и устремление его к пути вечности в бесконечном пространстве неминуемо ждет каждого появившегося на свет, и только нам самим выбирать как идти по этому пути, и что будет на нём служить нашему вдохновению.
Тебя интересует лишь борьба и вдохновляют боевые победы, поэтому и найти тебя не составило особого труда, видимо ты увлекся этим в определенный момент… но я любуюсь красотой мира с рождения и черпаю силы от истинной чистоты, заключенной в мельчайших частицах этого мира. Наивность моя, как черта, всё время помогала мне и вела меня как спутница по этому пути, вот и в этот раз она привела меня сюда, ведь я наивно полагала, что тебя тоже привлекают чистота и справедливость, раз ты стал правителем страны отступников, и готов принять всех, кто поступил в определенных ситуациях, так как диктовала ему чистота в сердце, вызвав гнев правителей других земель… Но ты не такой, ты всего лишь обиженный на жизнь мальчишка, жаждущий приключений и считающий свои знания в количестве прочитанных страничек, окруживший себя псами на цепи и сидящий на золотом стульчике, инкрустированном блестящими камушками.
Нармерчик, не уж то ты думаешь, что я боюсь смерти от рук твоих или от кого-то еще?! Меня пугают куда более масштабные явления, чем потеря сосуда моей души. Неимоверно долгая жизнь в окружении собственных побед и успехов ослепила тебя, опустошив сердце. Ты видимо забыл, что движет нами на пути жизни?»
«Только что ты сама себе подписала смертельный приговор, назвав моё имя. Обычно мой Шезму отрезал бы тебе голову и бросил в винный пресс, но я тебе дам прожить один день жизни черепахи, пока Шезму будет переделывать винный пресс для твоей головы, чтобы все, включая тебя, могли насладиться разрушением сосуда твоей души, пока ты будешь еще дышать и смотреть мне в глаза. Послушаем, что ты будешь говорить в последние мгновения… Шезму!», – сказал Нармер и топнул ногой по металлической решетке у трона.
Из-за трона медленно начал появляться темный силуэт, он увеличивался и увеличивался в размерах, словно из тени трона Нармера вырастал гигантский черный голем. Внезапный блеск отражения света от его головы на секунду ослепил Клео. Открыв глаза, она увидела, что из-за трона выходит двухметровый, мощный, толстый мужчина. На его голове золотом горела маска распахнувшего пасть льва, грива которого спускалась до плеч, и полностью прикрывала шею. Трудно было понять, где находятся прорези для глаз, в правый глаз льва был инкрустирован рубин, в левый же изумруд. Черный льняной шендит был измазан запекшейся кровью, как и, уже порядком истертые, облегающие черные кожаные перчатки. Шезму молча одел на шею Клео металлический ошейник с прикрепленной к нему цепью. Стражники убрали копья от шеи пленницы, и Шезму слегка дернул за цепь. Клео встала с колен и Шезму повел её за трон, где располагалась крутая лестница в подпольный коридор.
Шезму шел, наклонив голову, но даже так он практически полностью заполнял просвет коридора.
За мраморным монолитом во второй половине комнаты, в коридоре уже не было отверстий и Шезму медленно уводил Клео в кромешную тьму. Изрядно поплутав в темноте и пару раз споткнувшись и упав, Клео перестала чувствовать, как Шезму её тянет за цепь, и остановилась. Медленно и с грохотом открылась увесистая круглая каменная дверь, и темноту озарил свет факела, горевшего внутри другого коридора, оканчивающегося слепо. Войдя в него Клео увидела, что по обеим сторонам располагаются чугунный решетки, разделяющиеся комнату на коридор и две небольшие камеры. В одной из камер сидел узник, полностью покрытый ссадинами и синяками, заросший и грязный, на его шее также был металлический ошейник и цепь, которая была прикреплена к каменной стене камеры. Его потряхивало, и он со страхом в глазах взглянул на Шезму, после чего ушел в угол камеры, отвернувшись от вошедших. Открыв дверь свободной камеры, Шезму завел в неё Клео и прикрепил цепь к креплению на стене. Выйдя из камеры, он закрыл решетку на замок и покинул коридор, с шумом закатив обратно круглую каменную дверь, не имеющую ни ручек ни креплений изнутри.
Клео посмотрела на камеру на против – узник не пытался даже выйти из угла. В каждой из камер лежало немного соломы и по одному деревянному ведру, ни маленького окошечка, ни сосуда с водой, ничего.
Когда не видишь солнце и луны, то постепенно теряется ощущение времени, может на это и было рассчитано…
Спустя три часа спокойного отдыха на соломе, Клео решила встать напротив решетки и начала петь. Она пела во весь голос, её голос был сильным и красивым, слышал ли это Шезму, и где он был в это время неизвестно, но узник напротив слышал её точно. Клео пела долго, и разные песни, но все они были посвящены свободе. В них не было сладости романтических слов, но были острые и поэтичные речевые обороты, воспевающие храбрость и отвагу и предвещающие расплату за содеянное. Пропев около двух часов, Клео решила отдохнуть и легла спать. Проснулась она позже, но ничего особо не поменялось, никто не пришел покормить узников, а после такого долгого пения пить хотелось очень сильно. Прободрствовав еще несколько часов, она снова решила лечь спать.
