Гомер Эон Флинт
Деволюционист Эмансипатрикс
Глава
IV
. Новые сердца для пожилых
Переживания Билли были совершенно иными. Она обнаружила, что перевоплотилась в разумную летающую птицу колибри.
Казалось, что ее сознание с бесконечной быстротой носится то туда, то сюда по всей Вселенной. Она успевала лишь молниеносно заметить какую-то одну точку; вспышка за вспышкой незнакомые, неописуемые ситуации сменяли друг друга, как ускоренные сценки кинематографического спектакля. В течение неопределенно долгого времени этот беспорядочный процесс занимал ее мысли.
Потом наступила сцена, которая не отпускала. Вначале она была тусклой, и более всего ей почудился шум голосов. Потом она увидела все отчетливо.
Она, то есть ее агент, находилась в каком-то помещении, давая указания группе одетых в белое фигур. Не успела Билли сосредоточиться на сказанном, как разговор прекратился, а в следующий момент, в полной тишине, агент склонился над чем-то, лежащим на высоком столе.
В этот момент Билли почувствовала сильный толчок. Ведь, если она не ошибается, перед ней был находящийся в бессознательном состоянии пациент, место – операционная больницы, а глаза, которыми она смотрела, принадлежали хирургу.
Она смотрела, затаив дыхание. Проворные пальцы хирурга с предельной аккуратностью раскрывали грудную клетку пациента. Другие пары рук, принадлежащие медсестрам, помогали в этом, и Билли нашла этот сложный процесс скорее интересным, нежели наоборот. Разумеется, она не чувствовала запаха крови.
Как только ребра были полностью отодвинуты, легкие были аккуратно отложены в сторону. Чувствовалось, что здесь требуется необычайная деликатность. Билли уже начала подумывать о том, не пора ли ей выйти из игры, когда ее агент, как и прежде, спокойно обнажил сердце пациента.
Билли видела, как оно пульсирует, более того, она могла его слышать. Она с удивлением наблюдала за дальнейшими действиями.
Они заключались в том, чтобы с усилием распутать массу сосудов и артерий вокруг органа. Вскоре все стало чисто, и тогда медсестры без промедления вынесли странное на вид устройство.
Оно было серебряным, по форме напоминало сплюснутое яйцо и по размеру было немногим меньше этого трудолюбивого человеческого насоса для перекачки крови; к нему была прикреплена пара длинных, гибких, серебряных трубок, которые вели неизвестно куда. А с одной стороны яйцо было снабжено восемью необычными соплами.
Временами мельтешащие руки мешали Билли наблюдать за происходящим, но все же она видела почти весь этот удивительный процесс от начала до конца. Если говорить коротко, то восемь сопел были быстро и смело введены почти за один прием в крошечные отверстия восьми соответствующих сердечных сосудов. Их вводили, пока они не заполняли артерии и вены, а после введения на внешние стороны трубок мгновенно накладывались серебряные зажимы. Все это происходило в течение двух-трех секунд, и когда все было закончено, сердце было целиком изъято, а его место окончательно заняло маленькое серебряное яйцо.
Пациент не подавал никаких признаков того, что произошло что-то необычное. Не было пролито ни капли крови, кроме как в процессе извлечения органа, но теперь несколькими ловкими движениями инструментов сердце было отрезано от окружающих тканей, сосуды перерезаны, и весь мощный насос, все еще слабо бьющийся, был полностью извлечен из тела.
Далее хирург приступил к остановке кровотечения из самого аппарата, то есть из тех трубок, которые выступали под плотными серебряными соплами. После этого ловкие пальцы спокойно, словно собирая механизм, установили на место легкие и другие элементы. Наконец, шов наложили так, что порадовало бы любую швею.
Две длинные серебряные трубки остались торчать. Теперь Билли впервые увидел, куда они ведут.
На подставке рядом с операционным столом стояла очень маленькая плоская коробочка с открытой крышкой. Трубы заканчивались там. И когда хирург осмотрел это приспособление, Билли увидел, что оно, по сути, представляет собой пару миниатюрных воздушных насосов. Здесь были два крошечных циферблата, регулирующий прибор, что-то вроде автоматического электрического выключателя и, похоже, стальной резервуар для жидкости; все это было расположено на похожей на часы шкале.
Присмотревшись внимательнее, Билли различил две пары электрических проводов, идущих от этого корпуса к другому такому же по размеру. Хирург поднял крышку, открыв два электрических аккумулятора, каждый со своей схемой.
Короче говоря, в этом корпусе имелись дублирующие друг друга источники энергии, размером с жилетный карман, для работы механического сердца. Электричество приводило в действие пневмонасосы, которые, в свою очередь, создавали в маленьком серебряном яйце, имплантированном пациенту, давление и вакуум, а в самом искусственном органе, несомненно, находилась система клапанов, которая выполняла все остальные функции. Регулирующее устройство поддерживало нужную скорость циркуляции крови.
Хирург, казалось, был всем доволен и, еще раз критически осмотрев пациента, окинул взглядом палату, выпрямился, глубоко вздохнул и произнес:
– Хорошая работа. Всем большое спасибо.
И Билли не знала, чему удивляться больше – тому, что голос был однозначно женским, или тому, что она, Билли, смогла понять все, что было сказано. Только потом она в полной мере осознала, что переводом занимался ее собственный мозг, а подсознание хирурга всего лишь создало мыслеобраз, который был бы точно таким же, независимо от языка.
– Какие-то особые указания, хирург Алдор? – спросила одна из фигур в белых одеждах с закрытыми лицами.
– Нет. Обычное обслуживание. Просто держите батареи заряженными в процессе ротации.
Хирург сняла маску для рта и испачканный кровью фартук, затем быстро вымыла руки. Далее она бодрым шагом вышла из комнаты, и архитектор, которая пользовалась ее глазами, с радостью увидела, что дверные ручки имеют стандартную высоту тридцать пять сантиметров, что говорит о том, что этот ее агент был примерно ее собственного роста. Однако по звуку ее шагов Билли сделала вывод, что она несколько тяжелее ее самой.
Дойдя до другой комнаты, хирург надела шляпу и пальто. Затем она встала перед длинным зеркалом, но это действие было настолько быстрым и застало Билли врасплох, что она не успела внимательно рассмотреть изображение. Честно говоря, она сначала посмотрела на одежду женщины и обнаружила, что ее костюм был очень аккуратным, из синей кожи, полувоенного покроя. Полоски темно-красного материала по рукавам повторялись у воротника, а фуражка, остроконечная с козырьком, подходила к костюму. Нижние концы бриджей, похожих на обычные брюки для верховой езды, были заправлены в высокие сапоги на шнуровке из красной кожи.
Прежде чем Билли успел заметить, что хирург обладает небольшим ростом, что разительно контрастирует с крепким телосложением, она вышла из комнаты. Через минуту автоматический лифт доставил ее на нижний этаж, где ее встретил человек, которого Билли приняла за старшую медсестру.
– Что-нибудь особенное, хирург?
– Нет, – ответила она с суровостью, которая выглядела поразительно на фоне ее жизнерадостности наверху. – Насколько я понимаю, доктор Норбит хочет как можно скорее отправиться домой?
– Да.
– Он может ехать, как только гипс затвердеет. Проследите, чтобы его аппарат был исправным.
Медсестра просто кивнула, когда хирург прошла дальше, через самую обычную пару раздвижных дверей, вышла в предбанник, а затем на крыльцо, где на мгновение замерла, глядя на улицу.
Она была очень широкой, и по обеим сторонам ее выстроились внушительные здания, архитектура которых была совершенно незнакома Билли. Она хотела бы рассмотреть их все в деталях, но не могла контролировать своего агента, который сразу же спустилась по ступенькам и вышла на тротуар.
Здесь Билли с полным правом могла пренебречь архитектурой. Люди шли и шли, и, судя по всему, такие же люди, как и она сама. За исключением некоторой роскошной пышности нарядов, в большинстве своем они казались просто мужчинами и женщинами.
Различить полы было сравнительно легко. Одежда женщин, хотя и не выставляла напоказ сугубо женские достоинства, тем не менее, не пыталась их замаскировать. Билли заметила, что свободные бриджи полностью вытеснили юбку у этих женщин, а мужчины неизменно носили либо трико, либо какие-то другие короткие брюки, так что общий образ был очень молодежным. Мужчин с бородами не было, хотя некоторые носили длинные волосы до плеч, как бы компенсируя тем самым короткую стрижку женщин.
У хирурга, похоже, было больше свободного времени, чем у большинства врачей. Она стояла несколько минут, поприветствовав, пожалуй, с десяток прохожих, и все они, похоже, гордились этим знакомством. Вскоре, однако, тротуар на некоторое время освободился от пешеходов, и тогда Билли услышала, как хирург пробормотала что-то про себя, что на тот момент было невозможно понять:
– Дураки! Бедные, невежественные скоты!
Она повернулась и зашагала к середине улицы, где Билли уже успел заметить большое количество летающих машин. Действительно, пространство от бордюра до бордюра было практически заполнено этими аккуратно припарковаными аппаратами.
Все они без исключения были орнитоптерами, то есть аппаратами, построенными по принципу птичьих крыльев, поддерживающими себя за счет машущего движения, а не за счет давления воздуха, создаваемого пропеллером. Их размеры варьировались от одноместных совсем маленьких до достаточно больших, чтобы вместить целую толпу. Большинство из них были нарядно раскрашены.
Машина самого хирурга была двухместной, небольшой, но обладающей мощной системой. По короткой лесенке она поднялась в удобную кабину, снабженную откидным верхом, который в это время был откинут в сторону. Она приступила к регулировке различных рычагов и маховиков, взглянула на циферблаты, нажала кнопку, и аппарат тут же взлетел, крылья били по воздуху с глухим тягучим ритмом, заглушавшим тихое звяканье механизмов.
Через мгновение летательный аппарат оказался высоко над улицей. К разочарованию Билли, хирург не посмотрел вниз настолько, чтобы дать понять архитектору, к какому мегаполису относится эта улица. Вместо этого ее агент осторожно вела машину сквозь поток машин, который Билли назвала бы опасно плотным. Она вспомнила, что не видела на этой улице ничего, кроме самолетов; ни одного автомобиля.
И тут в воздухе с огромной скоростью пронесся легкий самолет. Билли успела заметить бесчисленное множество машин, лишь немногие из которых двигались в том же направлении, что и машина хирурга.
Прошло еще несколько минут, и Билли почувствовала себя на гораздо более высоком уровне – аппарат летел с огромной скоростью. Вскоре он остался в небе совсем один.
Через некоторое время глаза хирурга различили что-то далеко внизу, что очень озадачило Билли. Это был корабль под полным парусом, но, насколько она могла судить, корабль покоился на облаках, а не на воздухе. До него было еще далеко.
И тут Билли бросила взгляд наверх, где увидела еще одно судно – маленькое, хлопающее крыльями, как и у хирурга. Он как раз поднимался по длинной наклонной траектории, чтобы пройти над ее курсом. И в тот же миг раздался резкий треск, а за ним – треск осколков. Летательный аппарат хирурга сильно завалился набок.
В следующую секунду женщина смотрела на свое левое крыло. Оно было сломано посередине и дико трепыхалось. Еще мгновение, и часть крыла оторвалась, отлетела и ударила хирурга по голове. Раздался приглушенный крик, а затем наступила темнота.
Следующее, что увидел Билли, была реанимационная палата большого небесного крейсера Смита, и хирург, моргая, смотрела на улыбающееся лицо своего светловолосого спасителя.
Глава
V
. Дочь Капеллы
Первое, что бросилось в глаза доктору, когда он погрузился в мысли о своем далеком агенте, были часы. Это был самый обычный прибор, какие встречаются в школах и офисах: две стрелки, маятник обычного размера и длины.
Однако маятник качался очень быстро, почти в два раза быстрее, чем маятник его собственного хронометра. А его циферблат был разделен не на двенадцать, а на двадцать пять равных частей, каждая из которых была разделена еще на пять равных частей. В данный момент эти две стрелки показывали то, что на Земле можно было бы назвать половиной третьего.
Прежде чем доктор успел порассуждать на эту тему, его неизвестный агент перевел взгляд на газету, лежащую на столе перед ним. Видимо, он думал о чем-то совершенно другом, потому что рассеянно переворачивал одну за другой страницы, воспринимая все это подсознанием.
И доктор увидел, что газета называется попросту "Ежечасный журнал", что она почти такого же размера, как большинство газетных листов, и что она состоит примерно из десяти страниц. Только первая и последняя страницы содержали новости, остальные были сплошь заполнены рекламными объявлениями. Ни одно из них не запомнилось доктору; по его словам, они были похожи на профессиональные визитки большого размера, только относились к разным видам бизнеса, от конфет до мостов. Что касается новостей, то все они были короткими, без сенсаций, с самыми скромными заголовками. Больше доктор ничего не успел заметить.
Внезапно агент убрал газету и поднял глаза. Предположительно, он сидел в каком-то кинотеатре. Прямо перед ним находился знакомый белый прямоугольник экрана кинотеатра. А вокруг него – головы и плечи, судя по всему, молодых людей, примерно школьного возраста. Вплоть до "низких горлышек" у девушек и белых воротничков у парней, они были совершенно идентичны жителям Земли.
В общем, если бы не эти часы, доктор мог бы сделать вывод, что произошла какая-то ошибка, и прекратить эксперимент. Некоторое время он почти ничего не понимал, вокруг стоял нестройный гомон. Однако его агент не принимал никакого участия в разговорах, которые привели к такому эффекту; он лишь пару раз зевнул.
Вдруг шум прекратился, и в следующее мгновение на площадку перед экраном вышла высокая фигура.
– Класс, – сразу же начал этот человек, – сегодня мы подведем итог тому, что узнали за прошедшую неделю о солнечной системе, одним из элементов которой является наша планета.
И по тому, как он говорил, доктор понял, что ошибки не было. И хотя подсознание агента переводило сказанное на понятный доктору язык, глаза ясно говорили о том, что губы профессора говорят совсем другое.
В этом не было никаких сомнений. Все, что доктор мог сказать, понаблюдав за словами по губам профессора, он мог говорить на эскимосском языке. Но смысл его слов был так же ясен, как если бы он говорил по-английски.
– Мы начнем с фотографии самого солнца.
В момент произнесения этих слов на экран был спроецирован кинофильм. Доктор сразу же отметил естественные цвета, стереоскопический эффект и удивительную четкость изображения, которые выдавали в нем неземное происхождение. Но профессор сказал:
– Солнце управляет, кроме этого мира, еще не менее чем тридцатью другими, – а доктор знал, как и прочие люди знают алфавит, что планетарная семья Земли состоит всего из восьми, – не менее чем тридцатью другими, из которых восемь сейчас безжизненны.
Докладчик повернулся к студенту, сидящему слева.
– Скажите нам, мисс Балленс, сколько из этих тридцати планет еще слишком горячи, чтобы поддерживать жизнь?
Девушка не поднялась на ноги.
– Десять, – был ее ответ.
– Остается, конечно, двенадцать, кроме нашей планеты, на которых в той или иной форме существует жизнь. Мистер Эрнол, можете ли вы дать нам представление об условиях на любой из них?
К огромному удовлетворению доктора, мозг, чьим кредитом он пользовался, ответил на вопрос.
– На Салони позвоночные еще не появились. Не обнаружено никаких форм жизни, кроме самых низших.
– Эта планета больше или меньше нашей, господин Эрнол?
– Больше. Пройдут миллионы веков, прежде чем на ней появятся такие существа, как люди.
– Откуда нам известны эти факты?
Словно по сигналу, весь класс единодушно произнес одно слово:
– Рунлед!
И доктор увидел, что глаза его агента, как и всех остальных студентов в аудитории, обращены к портрету высокоинтеллектуального человека, который висел на самом видном месте на стене.
– Мы никогда не должны забывать, – продолжал человек на трибуне, – что, если бы не исследования этого человека и его космического корабля, проведенные около восьмидесяти лет назад, мы бы знали очень мало. Кто-нибудь может сказать, почему его исследования так и не были повторены?
Две руки поднялись. Профессор кивнул девушке, сидевшей рядом с молодым парнем, которого доктор теперь знал как "Эрнол". Девушка говорила очень четко:
– Потому что экспедиция была чрезвычайно дорогостоящей, и комиссия не готова выделить достаточно средств, чтобы повторить эту миссию.
– Суждение комиссии, конечно, обоснованно, – спокойно прокомментировал профессор. Затем он дал сигнал к смене картинки, на которой быстро сменяли друг друга мелькавшие один за другим миры. Затем последовала более неторопливая смена кадров.
– Планета Альма. Кто-нибудь может объяснить, почему она представляет для нас особый интерес?
На мгновение комментариев не последовало, и доктор обнаружил, что изучает панораму, на которой запечатлены какие-то весьма странные люди. Их было довольно много, и доктор с удивлением отметил, насколько они похожи на венерианцев. Все они без исключения были изящно сложены, с тонкими, поджатыми ногами; все сидели, ни один не стоял, в сигарообразных летательных аппаратах совершенно нового для доктора типа.
– Жители Альмы, – заговорил мальчик, не видимый для Эрноля, – особенно интересны для нас, потому что они, насколько известно, самые высокоразвитые существа из всех существующих.
– Чем же они похожи на нас?
– Они такие же позвоночные, млекопитающие, приматы, как и мы.
– А чем они отличаются от нас?
– Они – "кооперативные демократы", то есть не конкурируют друг с другом за жизнь, а работают сообща во всем, при полном равенстве. Таким образом, они достигли такого уровня развития, что…
Профессор прервал его.
– Мы не будем об этом говорить.
Изображение переключилась с людей на предметы – демонстрировалась большая, сложная на вид колонна.
– О чем это нам говорит?
– Это говорит о том, – ответил кто-то, – что Альма полностью окружена и накрыта огромной крышей, которая возвышается над поверхностью на несколько миль. [Сноска: Сравните с Венерой. По-видимому, если планета достигает определенного возраста, ее жители неизменно принимают меры для сохранения ее атмосферы, то есть при условии, что их цивилизация достаточно развита].
– Для чего нужна эта крыша?
– Для сохранения воздуха и влаги, которые все остальные планеты неуклонно теряют. Альма – гораздо более древняя планета, чем наша, поэтому ее жители так далеко продвинулись.
Далее последовали "крупные планы" некоторых жителей. Доктор сразу увидел, что это вовсе не венерианцы: у них были одинаково угрюмые и холодные выражения лиц, а у типичных венерианцев – приятные и мудрые.
– Вы заметите, – очень тихо прокомментировал профессор, – что эти люди отнюдь не счастливы.
Все, казалось, приняли это как должное, но натренированный слух доктора мгновенно уловил фальшивую ноту в голосе преподавателя. Был ли он уверен в своем утверждении?
В то же время доктор заметил некоторую мутность в заимствованном им видении. Кроме того, речь стала менее отчетливой. Ему пришло в голову, что мальчик, возможно, засыпает, и безошибочный кивок головой вскоре подтвердил это.
– Как видно из этих фотографий, – пробурчал голос с трибуны, – счастья на Альме нет. А если не там, то где еще мы можем рассчитывать его найти? Уж точно не на менее развитых планетах.
– Поэтому мы должны сделать вывод, что наш мир – единственный, где люди по-настоящему счастливы. Мы должны поблагодарить Комиссию за то, что мы обладаем этим особым отличием. Наша цивилизация – единственная, которая гарантирует счастье для всех, и эти фотографии нам это доказывают.
В этот момент молодой Эрнол резко поднял голову.
– Откуда мы знаем, – спросил он, – что эти фотографии не были очень хитро подобраны, чтобы создать у нас неверное представление? Возможно, они лгут, профессор!
Мгновенно воцарилось замешательство. Профессор так и застыл на месте, а все присутствующие в зале с изумлением смотрели на парня.
– Что! – сурово воскликнул докладчик. – Откуда у вас такое необычное представление, господин Эрнол?
Мальчик сидел прямо, растерянно озираясь по сторонам. Он неуверенно поднялся на ноги.
– Откуда… – беспомощно заикался он. – Я понятия не имею… Что я вообще сказал, сэр?
Профессор поспешил с ответом. Он тихо сказал:
– Вы хотите сказать, что не осознавали того, что сейчас сказали?
– Да, сэр. Я хочу сказать…
Юноша был сильно озадачен.
– Честно говоря, сэр, я практически заснул. Я занимался изучением Альмы много лет назад. Я знаю, что я что-то сказал, но что именно…
– Этого достаточно.
Профессор сделал знак, и Эрнол сел, сильно смутившись.
– Класс поймет, что люди, разговаривая во сне, обычно говорят вещи, прямо противоположные тому, что они знают как правду.
Мужчина смочил губы, как бы радуясь аккуратности своей формулировки. Он добавил великодушным тоном:
– Я не буду делать замечаний господину Эрнолю, поскольку, как он говорит, его предыдущая работа показывает, что Альма для него – давняя тема. Я только хотел бы, чтобы он так же хорошо справлялся с некоторыми другими исследованиями!
По классу пробежала волна смеха, и снова озадаченный юноша стал мишенью для пристальных взглядов студентов. Он опустился на свое место.
– На сегодня хватит, – сказал преподаватель, взглянув на часы. – Завтра мы приступим к изучению других солнц во Вселенной – тех, что мы обычно называем звездами.
– Однако прежде чем вы уйдете, – его голос приобрел определенную зловещую окраску, – позвольте напомнить вам, что у нас принято не задавать вопросов об источниках информации. Мы принимаем их как должное. На самом деле, это не просто обычай, согласно правилам, любой студент, не уверенный в добросовестности нашей школьной системы, за первое возражение должен быть отчислен, а за второе – лишен всех прав на образование.
– Итак, вы сами легко поймете, что никому из вас не стоит повторять то, что бессознательно позволил себе сказать господин Эрнол. И, конечно, никто из вас не будет настолько недоброжелателен, чтобы напоминать ему о том, что он наговорил.
Студенты в задумчивости поднялись на ноги, и Эрнол вышел вместе с остальными. Он не имел ни малейшего представления о том, что произошло, ни малейшего подозрения, что его глаза и уши использовались.
Но доктор узнал нечто чрезвычайно ценное. Он узнал, что, когда его агент находится в полубессознательном состоянии, его сознание, сознание доктора, может влиять на агента.
Не Эрнол, а доктор совершил промах!