Глеб Леонидович Кащеев
Лабрис
Нужно найти переулок. Хоть какой-нибудь проход между домами – туда этот здоровенный монстр точно не втиснется! Но дома, как назло, стоят впритык друг к другу. Лязг металлических когтей по асфальту уже совсем близко.
Я плачу и кричу от страха. Из-за сбившегося дыхания крик больше походит на стон или судорожный всхлип. Наконец вот она – спасительная щель между двух строений. Рвусь туда, но спину, а затем и грудь пронзает страшная боль.
Монстр успевает раньше.
Мир плывет, и через пару мгновений головокружения и тошноты я вижу свое мертвое тело, над которым склоняется сороконожка. Я стою рядом и равнодушно смотрю на все происходящее. Неожиданно чудовище поднимает голову и устремляет на меня свои фасеточные глаза.
Я же призрак! На что она смотрит? Вон оно, мое тело. Я уже стала ее добычей!
Неожиданно сороконожка прыгает вперед, хватает меня – не тело, которое лежит перед ней, а именно меня – своими мерзкими жвалами, и я опять захлебываюсь от боли.
Все повторяется. Теперь на асфальте лежит два тела, а монстр, который, казалось, ошарашен не меньше меня, опять смотрит на то, как я стою рядом.
«Нет!» – кричу я и все-таки прыгаю в спасительную щель между домами.
Металлические челюсти беспомощно щелкают за спиной.
Бежать! Куда бы ни вел этот извилистый переулок, кем бы я теперь ни являлась – все равно бежать прочь как можно быстрее!
* * *
Проснулась в холодном поту, уставшая и выжатая как лимон. Долго лежала на матрасах и пыталась отдышаться, как будто только что пробежала стометровку.
Что ж это за жизнь-то такая, если кошмары преследуют меня и во сне и наяву?
Решиться выползти на улицу было нелегко, после того как меня вчера чуть не убили. Пока я мысленно кричала в панике: «Нехочунебудуникогдатуданепойду!» – более рациональный второй голос зудел, что помирать на бывшей скотобойне он не намерен и когда-нибудь выйти все равно придется. Лучше это сделать днем, пока эти существа плохо видят, чем пытаться повторять ночной эксперимент.
Он победил. Но не потому, что звал на улицу. Лучший способ снять страх – попытаться его логически проанализировать, а именно этим второй голос все это время и занимался. Он трезво рассуждал о случившемся и нашел еще несколько важных вопросов к бытию. Например, почему я понимаю этих существ? На Земле, как только границу пересечешь, так с аборигеном только жестами поговорить и сможешь, а тут вообще какие-то инопланетные существа, только прикидывающиеся людьми, а болтают на моем родном языке. В том, что я говорила на нем с детства, сомнений у меня почему-то не возникало.
По здравом размышлении выходило, что я все-таки на родной планете и, более того, в своей стране. Может, пока я была в отключке, инопланетяне захватили тела людей и готовят большое вторжение? А что, если вторжение уже произошло и я – единственный оставшийся в живых человек? Например, меня заразили каким-нибудь вирусом, который должен был превратить меня в рептилоида, а мой иммунитет его неожиданно победил. Я провалялась без сознания несколько суток, потеряла память, но очнулась собой. У остальных чуда не случилось, и теперь вся-вся Земля заселена вот этими человекообразными жабами, а я последняя выжившая.
Это было так реально и похоже на правду, что я поежилась от пробежавшего по спине холодка.
Но тут возник второй вопрос, который не дал мне испугаться по-настоящему: а почему они меня не слышат? Не видят – ладно, разобрались. Таковы особенности зрения жабо-людей. Но слух! Друг с другом же они разговаривают! И рептилии обладают отличным слухом. Меня что, нарочно игнорируют? Даже те мальчишки: речь почему-то не слышали, а напугали их ведро и особенно скрипящий шкаф, который они не могли видеть из-за занавесей.
Загадки множились с каждым днем, а ни одного ответа я так и не нашла. Просидела, наверное, целый час, ковыряя пальцем линии лабиринта и ворочая в голове новые факты и так и эдак, но ничего толкового не придумала.
Шума моря сегодня вообще не было слышно. Наверное, там царил полный штиль. Представила, как здорово было бы рассекать идеальную, как зеркало, водную гладь, превращая ее в миллиард сверкающих на солнце брызг, вспомнила о дельфинах, и настроение сразу улучшилось. Выбежала на пляж, скинула одежду и с разбега нырнула там, где поглубже. Для меня погружения в соленую воду – это каждый раз чистый восторг. К возможности плавать в море я, наверное, никогда не привыкну.
Не знаю, ждали они меня или почувствовали, что зову их, но приплыли почти сразу. Отвезли далеко от берега и вновь начали играть и учить. Сегодня я плавала уже намного лучше, на мой взгляд, но Никки требовал тренироваться еще, чтобы не быть медленной, как глупая рыба.
Мы резвились, наверное, часа два. С дельфинами было так хорошо, что я позабыла про все ужасы вчерашнего дня. Когда солнце вышло в зенит, я попросила их отвезти меня к берегу, и мы попрощались.
Немного посидела под теплым солнцем и принялась натягивать платье. Кожа еще не до конца высохла, и надевалось оно с трудом. Пока я вообще ничего не видела и пыталась высунуть наружу хотя бы голову, рядом раздались чьи-то шаги.
– Как вода, неужели теплая? – спросил девичий голос.
– Да, сегодня очень! – ответила я на автомате и застыла. Она же не меня спрашивала?! Она же меня не видит?! Я ждала, что кто-нибудь еще ответит этой девочке. Сейчас. Кто-нибудь что-нибудь скажет.
– Тоже, что ли, тогда искупнуться, – с сомнением произнес все тот же голос.
Я лихорадочно завозилась, наконец вынырнула из платья и смогла взглянуть на неожиданную собеседницу. Смуглая девочка лет двенадцати-тринадцати с абсолютно черными волосами смотрела точно на меня угольно-черными глазами.
– Ты чего так уставилась? – спросила она напряженно.
Глава 4
– Ты меня видишь? – не выдержала я, хотя вопрос, наверное, звучал дико и неуместно.
– Еще бы. Ну я же не слепая! Вижу, – возмутилась девочка.
Я в растерянности оглянулась. Может, что-то изменилось в этом мире и меня теперь все будут наконец замечать?
– Ты что, больная? – Она осторожно сделала шаг назад.
– Нет! Нет, не уходи! Просто ты единственная… кто меня замечает. – Я испугалась, что если она уйдет, то у меня больше не будет шансов встретить того, с кем могу поговорить.
– Точно психованная, – прошептала она и отступила еще на пару шагов, с опаской глядя на меня.
– Честно! Проверь! – крикнула я и тут же сообразила, что нужно сказать. – Поспорим? Если я не права, я подарю тебе… деньги. Все, что есть. Давай дойдем до первого встречного, и ты сама убедишься!
Девочка с сомнением оглядела меня с ног до головы.
– Если я права, то ты мне ничего не должна. Просто разреши тогда с тобой поговорить, – добавила я.
– Хм. А много у тебя?
– Ты удивишься, – в принципе я даже не соврала.
– Ну… деньги лишними не бывают. Тем более такие легкие. Пойдем, – кивнула она и тут же добавила, когда я сделала шаг к ней: – Только ты это… иди на расстоянии. А то, кто знает, чего от тебя ожидать.
– Хорошо. – Я пожала плечами. Сейчас спорить и возражать было опасно.
Пошла впереди, а девчонка следовала за мной метрах в трех, буравя мне спину взглядом. Я надеялась повторить фокус с торговками на площади – их-то точно легко найти, – но первым на дороге в поселок попался какой-то древний старик. Хоть бы не слепой.
– Здравствуйте, деда Кристиан, – поздоровалась моя попутчица. – Скажите, а вы эту девушку не знаете?
– Которую? – Мужчина огляделся, хотя я стояла совсем рядом.
– Ну вот эту, – настаивала девочка, хотя результат уже был и так ясен. Видимо, деньги реально были нужны.
– Да где же? – Дед повернулся ко мне спиной.
Тут я не удержалась и схулиганила: поддела с его головы кепку и сунула ему в руки. Старик охнул, вздрогнул, покрепче схватил свой головной убор и растерянно обернулся.
– Ну и ветер-баловник сегодня, – пробормотал он.
Я подмигнула девчонке. Та, не отрываясь, смотрела прямо на меня. Ее и без того большие черные глаза сейчас вообще на пол-лица распахнулись.
– Ну что, теперь убедилась? – спросила я практически над ухом у дедушки. – Он меня и не слышит тоже.
Старик, что-то бормоча под нос, прошел мимо нас, а девочка все стояла и молча пялилась на меня в упор.
– Я невидимка и неслышимка. Для всех, кроме тебя.
– Но как это возможно? Ты же реальная! – Она подошла поближе и осторожно потрогала меня пальцем. – Ты же с него кепку стащила, а он…
– Я для всех пустое место. Представляешь? И в этом городке, и вон в том, большом. Только ты…
– Что значит в большом? Ты что, название не знаешь?
Помотала головой:
– Я и про этот узнала из таблички на дороге.
– А ты вообще откуда? – прищурилась девчонка.
Тяжело вздохнула в ответ:
– Не помню. Вообще ничего не помню, представляешь? Очнулась здесь, вон в том сарае у моря. Попыталась попросить помощи у людей, а меня здесь никто не видит. Вот хожу теперь и не понимаю, что делать. Только ты можешь хоть как-то помочь. Прошу, не бросай меня. Ты какая-то особенная, не такая, как остальные. Наверное, ты первый человек, которого я здесь встретила.
Девочка фыркнула:
– Как это первый? А дед Кристиан тогда кто? А все остальные?
– Рептилоиды, – буркнула я, чувствуя, что сейчас это почему-то звучит смешно.
– Кто?! – Девчонка сморщила нос. – Какие еще репетилоды? Деда Кристиана у нас весь поселок знает. Никакой он не репети… чего-то там. Самый настоящий человек.
– Но он меня не видит. Только если быстро буду двигаться… или ночью. Знаешь, как жабы или змеи – могут разглядеть только то, что шевелится. Это же ненормальное зрение. У людей не так. Вот ты же меня видишь по-человечески.
– Черт-те что, – сказала она, оглядывая меня, будто манекен в витрине магазина. – Как зовут-то тебя?
В ответ я только беспомощно развела руками.
– Ну ты даешь! – выпучив глаза, заявила моя собеседница.
– Я не специально. Все бы отдала, чтобы вспомнить. Уже два дня пытаюсь, а все никак. А тебя как зовут?
– Дара. Слушай, а давай к моей маме сходим и спросим. Она у меня умная. Колдунья.
– Что? – настала моя очередь удивляться.
– Ну ее все так называют, хоть она и открещивается. Бабка ведьмой была, вот и мать тоже такой считают. Соседи говорят, что иначе она бы такого мужа, как мой папа, себе не нашла. Пойдем, она точно подскажет, что делать.
Дара решительно взяла меня за руку и потащила вверх по дороге.
– Только не надо меня в больницу класть! – пробормотала я. – Не хочу в палате всю жизнь жить. Если твоя мама захочет полицию вызвать, я сбегу!
– Сама же говоришь, что тебя никто не видит. Значит, и полиция не найдет. Чего боишься-то?
– Я и сама не знаю. Всего уже боюсь. Всех в этом месте, – пробурчала я в ответ, понимая, что действительно несу чушь.
Мы миновали базарную площадь, старый полуразрушенный храм и несколько дорогих на вид, но совершенно заброшенных особняков. Из ворот очередной шикарной виллы впереди выбежали два пацана. Я сразу узнала их – это были те двое, что еле ноги унесли из моего сарайчика.
– Фу, грязная цыганка! Что ты делаешь возле моего дома? – сморщился высокий, подходя к ней ближе.
Цыганка? Внимательно посмотрела на девочку. А что? Похожа. Волосы черные как смоль. Кожа не очень смуглая, но точно темнее моей. Глаза тоже черные. Мне сразу такая ассоциация в голову не пришла, потому что одета она была как обычный подросток – в джинсы и бело-кремовый свитерок, но может, и в самом деле ее мать или бабка кочевали с табором.
– Домой иду! – буркнула Дара с вызовом, но я видела, что она испугалась.
– Мы же велели тебе ходить другой дорогой! Ты пачкаешь землю у моей калитки! – крикнул парень, наступая на бедную девочку.
Дара в растерянности глянула на меня и закусила губу. Как я ей помогу? Мне и самой было страшновато. На всякий случай отошла в сторону. Мальчишки приближались к ней с двух сторон, собираясь если не избить, то как минимум здорово наподдать. Надо что-то делать! Не могу же я просто смотреть, как девочку будут бить! Но что? Стукнуть их сзади? Страшно. Вдруг они все-таки тогда заметят меня и погонят, как тот мужик с лопатой?
Надо их отвлечь!
Недолго думая схватила с дороги камень и запустила в окно дома. Попала удивительно точно – даже если захочешь, то не повторишь. Решение было импульсивное, и спустя мгновение, когда раздался звон стекла, я уже успела испугаться того, что наделала.
Дара-то видела мой замах, а вот парни нет. Как только раздалось громкое «дзынь», мальчишки растерянно обернулись, а она прыгнула в кусты у дороги и спряталась.
В проеме окна возник усатый мужчина в темно-коричневом жилете, белой рубашке и галстуке. Рожа у него была такая же холеная и противная, как и у высокого парня. Наверняка его отец. Картина, которая предстала у того перед глазами, была красноречивей некуда. Меня он, понятно, разглядеть не мог, так что сердито осмотрел абсолютно пустую дорогу и двух растерянных остолопов, испуганно глядящих на разбитое окно.
– Стефан! – гаркнул хозяин дома. – Быстро сюда!
– Это не я… это не мы! – крикнул тот, но на кого свалить случившееся, с ходу придумать не смог. Он сам видел, что девчонка только испуганно пятилась и уж точно не швырялась камнями. Парень обернулся в поисках Дары, но ее уже и след простыл.
– Я сказал сюда! Быстро! – рявкнул его отец, и оба пацана, повесив головы, поплелись к калитке.
– Ты что сделал-то? – зло спросил тот, кого назвали Стефаном, у своего друга.
– Я? Ты же сам видел, я рядом стоял! – воскликнул толстый.
– Ничего я не видел! Ты за спиной был!
– Вы еще подеритесь! – посоветовала я им, но они конечно же не услышали.
Подошла к кустам, однако там уже никого не было.
– Дара! – неуверенно позвала я.
– Не кричи! Иди сюда! – прошипела она откуда-то дальше по дороге.
Прошла метров двадцать и увидела девочку за углом дома. Как она так быстро пробежала в кустах мимо забора злосчастной виллы? Шустрая, жуть!
– Меня все равно никто не слышит, кроме тебя, – громко сказала я, шагая к ней.
– Ну а вдруг эти слышат?
– Было бы здорово, но нет. Здесь никто, кроме тебя, меня не замечает, поверь. Как будто и нет меня вовсе.
– Нет, ты точно есть. С камнем – это ты супер придумала! Спасибо!
– Что это за гаденыши? – поинтересовалась я, когда мы продолжили шагать вверх по склону горы.
– Сынок главы нашего муниципалитета.
– И чего он к тебе пристал?
Дара промолчала. Сорвала прутик и принялась на ходу с остервенением стегать траву.
– Ничего… в школе ему завтра муравьев в портфель подложу! – мстительно произнесла она.
Мы остановились у одноэтажного старого, но опрятного домика из светло-серого камня. Невысокий забор весь был оплетен розами. На столбиках у калитки стояли еще два небольших горшочка с цветами. Наверное, летом, когда все это цветет, здесь очень красиво.
Дара вошла во дворик, распахнула входную дверь и крикнула, не входя внутрь:
– Ма!
На крыльцо вышла темноволосая смуглая черноглазая женщина. Вот она точно выглядела как цыганка, только одета тоже была не в цветастые шмотки, а в обычный светлый халатик и льняной передник. Судя по тряпке в руке, дочь оторвала ее от уборки в доме.
– Ты чего так рано? Вроде ж прогуляться пошла. И чего в репьях-то вся? Где шастала?
– Да Стефан, будь он неладен.
Женщина нахмурилась, покачала головой и вздохнула.
– Ма, я на самом деле из-за другого пришла. Скажи… только это очень важно. Честно ответь. Ты видишь девочку у калитки?
Я посмотрела на женщину, но тут же поняла, что зря надеялась. Ее глаза слепо обшарили пространство вокруг меня.
– Нет, а что? – осторожно спросила та.
– Ну вот же! – Дара взяла меня за руку и чуть ли не насильно подтащила к крыльцу.
Я споткнулась и случайно опрокинула белый гипсовый декоративный горшок у выложенной светлым камнем дорожки. Не заметить мое присутствие теперь было сложно.
Мать странно посмотрела сначала на лежащий на боку горшок, потом на дочь. В ее взгляде появилась непонятная мне тоска, сочувствие и жалость.
– Не обошел, значит, тебя бабкин дар, – сказала она с тяжелым вздохом, – а я так надеялась.
– Что за дар? Ма, ты о чем?
– Видеть их.
– Кого их-то? – опешила Дара.
Женщина внезапно стала строгой:
– Отведи ее туда, где…нашла. Оставь там и больше никогда с ней не разговаривай! Я запрещаю! Слышишь?!
Дара удивленно посмотрела на меня. С опаской отпустила мою руку и отодвинулась.
– Я все поняла. Сама дойду, можешь не провожать, – тихо сказала я и вышла за калитку, стараясь, чтобы Дара не заметила навернувшиеся на глаза слезы.
Они о чем-то там еще говорили, но я уже не слушала. Брела вниз, к морю, как сомнамбула. Мысли текли вяло, словно густой мед, а вот слезы бежали по щекам куда быстрее. В голове было горько, холодно и пусто.
Меня боялись, потому что я не такая, как они. Если верить Даре и допустить, что все местные жители – нормальные люди, то я тогда кто? Морская тварь, вылезшая на сушу и прикинувшаяся человеком? Может, я вправду родилась только вчера? Выползла из морской пены, еще ничего не осознавая, забралась в сарай и только там пришла в себя. Поэтому и памяти нет.
Может, это я – рептилоид, напяливший костюм человека? Или русалка. Не зря же чувствую себя в море как дома, да еще и с дельфинами говорю. Точно! Как в сказке! Только за ноги я отдала морской ведьме не голос, а возможность быть увиденной и услышанной. Даже ведьму эту самую помню, с золотыми глазами.
Но перед самым пробуждением ведь у меня же был хвостик воспоминания! Тепло маминых рук, уют родного дома. Я не могла этого придумать. Все это было! Да и самолет этот дурацкий. Вряд ли такой есть у морского царя.
Тогда что я?
Дошла до своего сарая, хлопнула дверью, упала на матрасы и зарыдала, закрывшись с головой тканью. Не буду больше выходить! Никогда! Каждое мое соприкосновение с этим дурацким миром приводит к боли, слезам и отчаянию. Буду сидеть здесь… ну и иногда плавать с дельфинами. И все!
Так бы и погружалась все глубже и глубже в трясину обиды на остальных и жалости к себе, если бы дверь сарая не стукнула.
– Ау… ты здесь? – позвал голос Дары.
Я промолчала, но не удержалась и всхлипнула.
Судя по шуршанию пленок, девочка направилась в мою сторону.
– Уходи! Тебе запретили со мной общаться! – крикнула я.
– Вот еще! Мама не может распоряжаться, с кем мне дружить, а с кем нет. Ты меня выручила там, на улице, хотя едва знала. Теперь я должна помочь тебе.
– Ничего ты не должна, – буркнула я.
Она подошла ближе.
– Это ты здесь спишь?! Ужас какой. Давай я тебе одеяло хоть принесу, а то ночи уже скоро совсем холодными станут. Я бы тебя и в дом пригласила, но…
– Не надо в дом. Я буду здесь жить. И за одеяло тебе влетит.
– Ничего, сделаю так, что не заметят.
Возникла неловкая пауза.
– Почему она так сказала? – спросила я. – Почему нельзя со мной водиться? Кто я, по ее мнению?
– Она мне так и не ответила, как я ни пытала. Нельзя, мол, и все. И про бабку тоже рассказывать не собирается. Говорит, что это мне только навредит. В таборе бабулю почитали ведьмой, но это ничего не значит. Вон маму мою тоже колдуньей называют, и что? Она ничего такого не умеет. – Дара вздохнула, присела на пол рядом со мной и тут заметила лабиринт. – Ой! А это что такое?
Она потрогала пальцем выдавленные в дереве линии.
– Не знаю. Когда я проснулась, это здесь уже было. А самолетик вон там, в полуметре от твоей ноги, ты видишь?
– Какой самолетик? – Дара растерянно поерзала и огляделась.
– Понятно, – вздохнула я, – ты их тоже не замечаешь.
– Да кого?
– Предметы в центре лабиринта.
– Лабиринта?
Дара вскочила на ноги и посмотрела на пол.
– Ничего себе. А где, ты говоришь, лежат предметы? Здесь? Ой! – Она попробовала ткнуть пальцем в звезду в центре и замерла.
– Что?
– Не пускает! – сказала она, ощупывая невидимую преграду в воздухе.
Тут уже я вскочила с матраса и подошла к ней. Провела рукой над пентаграммой и ничего не почувствовала. Дара же двумя руками обозначила границу, через которую не могла пробиться. Полусфера чуть более полуметра диаметром накрывала центр лабиринта, как надежный железный таз.
– Вроде не твердое, а как будто через мягкую резину пытаюсь руку просунуть. Вначале еле чувствуешь сопротивление, но чем больше давишь, тем больше отталкивает, – проговорила она.
– Наверное, поэтому и не видишь ничего.
– Там что-то спрятано именно для тебя, раз ты спокойно можешь это потрогать. А взять можешь?
– Нет, – вздохнула я, – они как приклеены. Даже бумажный самолетик твердый как сталь. Ни сдвинуть, ни поднять, ни согнуть.
– Как интересно! – мечтательно и радостно сказала Дара. – Обожаю загадки.
– Терпеть их не могу, – буркнула я, хотя и не помнила, так ли оно на самом деле. Но вот эта головоломка уже выбешивала. Если ее создали специально для меня, то зачем? Мой внутренний голос равнодушно заметил, что еще неплохо было бы знать, кто именно ее создал. Уж не желтоглазая ли? И что мне грозит, если я ее так и не разгадаю, но еще интереснее – что случится, если я когда-нибудь решу эту задачку?
– А что там еще лежит?
Кратко описала ей все пять предметов.
– Мне кажется, они для тебя должны что-то значить. Может, благодаря им ты сможешь вспомнить, кто ты и откуда?
– Но я пялюсь на них уже второй день и ничего не происходит!
– Значит, ты что-то делаешь не так!
– Ну а как надо?
– Не знаю, – стушевалась Дара.
– Вот и я не знаю, – пробурчала я.
– А ты пробовала пройти лабиринт? – тут же оживилась девочка.
– В смысле, пройти? Линия шириной в два пальца. Как по ней пройдешь? Рукой по ним водила от начала до конца, и ничего не произошло.
– Плохо, – погрустнела она.
Некоторое время мы сидели молча, разглядывая узор на полу.
– Слушай, а где тут туалет? – спросила Дара. – А то я дома не сходила.
Я пожала плечами:
– Да нет тут никакого туалета.
– То есть как нет? А ты-то куда ходишь? – спросила она.
– Ну как-то не приходилось еще… – смутилась я.
– За два дня?! – смешно сморщив нос, спросила Дара.
Задумалась. Действительно, как-то странно получалось. Вроде как должна была захотеть-то.
– Прости за такой вопрос, но мне уже любопытно, а когда ты последний раз ела? И вообще, чем ты питаешься? – вкрадчиво спросила девочка.
Холодные мурашки поползли по спине. Молча смотрела на нее, а страх запускал ледяные пальцы под платье, сжимал виски и подбирался к сердцу.
– Что ты так смотришь? – испуганно спросила Дара и прижала ладошку ко рту. – Ты и не ела до сих пор, да?
Кивнула, не в силах произнести это вслух. Леденящая мою душу пауза тянулась, наверное, бесконечность.
– Но ты хоть хочешь кушать? Наверное, умираешь с голоду, да? – с надеждой, заглядывая в глаза, спросила девочка.
Медленно покачала головой в ответ.
– Что со мной? – спросила я, чувствуя, что в горле возник горький, мешающий дышать ком, а в глазах появились слезы.
Дара настороженно смотрела мне в глаза, а потом ее веки дрогнули, зрачки расширились, и она невольно отшатнулась.
– Что?! – не выдержала и отчаянно крикнула я, испугавшись, что девочка сейчас сбежит, ничего не объяснив.
– Все живое должно чем-то питаться. Иначе не бывает, – растерянно оглядывая меня, прошептала Дара.
– А я что? Неживая?! – снова крикнула я.
Она помолчала, разглядывая мое лицо, как будто в первый раз увидела.
– Теперь все понятно, – выдохнула она. – Ты мертвая.
