Глеб Ковзик
Сказы Сиродила
– Как быстро пролетели месяцы, – сказала девушка. – Совсем скоро месяц Начала морозов. Хочется пережить зиму в теплом жилище, а не в палатке. Как хочется вернуться к старой-доброй пряже. Почему император не помог нам?
– Тебе бы о замужестве подумать, – норд посмотрел на Лавандушку с необычным прищуром, от чего слова приобрели покровительственный тон. Лавандушку бросило в краску. Чего скрывать, они оба вокруг да около ходят, словно две кувшинки цветка на одной зелёной кочке.
– Ты поедешь в столицу? – спросил я у девушки, но та печально вздохнула. Вопрос о личной судьбе её тяготил; Лавандушке нравилось слушать истории, помогать другим, мастерить полезное, чтобы избежать одиночества. Ей страшнее всего остаться тут наедине, и я знал, почему так. Все присутствующие тут – свободны в движении. Достаточно дуновения ветра, и мы разбежимся по разные стороны Сиродила. Она свободна по закону, а по морали ей приходится выбирать себе оковы.
На левое плечо ей опирался Сакипа. Аргонианский мальчик, совсем ещё зелёная рептилия, остался сиротой. Он чудом выжил в бойне, долгое время икал и не мог выговорить даже слова. Сакипа знает, что завтра последний день жизни в лагере, что потребуется уйти, что нужно к кому-то прибиться, чтобы не пасть жертвой или не опуститься на дно сиродильского общества. Лавандушке удалось сделать вокруг него теплое окружение добра, столь нужное ребенку в эпоху войн.
К правому плечу прильнула Эвита. Да, она стара, и правда, что ей осталось недолго; но пока она живет, Лавандушка считает себя обязанной опекать безнадежно больную.
Путы связали её. Она помотала головой ещё раз, словно сбросив тяжкий туман с разума, а потом сказала:
– Не знаю. Наверное, пойду туда, где ближе и легче всего остановиться. Анвил? Хлофгар собрался в портовый город. Может, это действительно так, как говорит Джойль: вместе мы сильнее, чем порознь? Пережили Кватч, пережили лагерь, переживем и в Анвиле.
Помолчав с минуту, она прижалась к аргонианскому мальчику и добавила: «Как ужасно остаться одинокой»
– Тебе придется выбирать, Лавандушка.
– Что выбирать?
– Не что, а кого. Ты же понимаешь.
Девушка болезненно восприняла услышанное. Да, поняла. Нет, не приняла. Ей никого не хочется обижать, ни юность, ни старость.
– Тебе придётся выбрать, взять с собой мальчика или Эвиту.
– Ву! Ву, – тут же отреагировала старуха.
– Пожалуйста, не говори так, мне страшно, – попросила Лавандушка.
– Пройдусь кружком и лягу спать. Утром предстоит ещё вещи собрать. Всем спокойной ночи.
Я поднялся с земли. Через десять шагов меня окликнули.
– Джойль, помоги. Брос-с-сь деревяш-шечку в огонь. З-з-замерзаю, – это говорила Тар-Мина, молодая аргонианка.
В костер полетели три поленья, сильный жар разогрел пленников, и тогда Тар-Мина попросила напоить их всех. Каджит бредил: то мурчал, то задирал резко голову в небо и плакал. Я уже собирался уходить, как аргонианка принялась исповедоваться.
– Послуш-шай меня. Не виновата. Нет моей вины. С-саллиан хорош-шо ко мне относился. Это всё они.
– Кончай валить на остальных, тварина, – свирепо гаркнул Голдур.
– Меня обманули, Джойль. Попрос-с-сили отвлечь послуш-шников. Обещали награду. Я думала – это всё баловство. А Голдур его убил в палатке.
Сапог Голдура больно ударил по коленке аргонианке.
– Давай-ка ты завалишь свое хлебало, хвостатая.
– Но ты обманул! Ты обманул меня. Никогда бы не пос-с-ступила так. Честно с-с-служила в доме у Ладии Гравиус, никогда не воровала, получала жалование с-с-строго по фредас-сам…
– Что ты там шипишь? Кто тебе поверит? Я служил кузнецом в Кватче, – связанный Голдур умудрялся наносить удары по аргонианке.
– Ты никогда не служил кузнецом в Кватче, – опроверг я.
– Ой, да откуда тебе знать?
– Вообще-то я служил писарем у графа.
– Ага, писарством он пригревался. А что ж не графством сразу? Шел бы ты отсюда.
Я и ушел.
Ночь в палатке шла быстро, в голове тихо звенела пустота. Никакого плана у меня не было. Я не знал, куда идти. Мне было стыдно, стенала порванная рана из-за недостойного поступка той ночью, когда Кватч пал.
Кто я теперь? Грамотный бездомный? Нищий разнорабочий? Все месяцы, пока жилось рядом с добрыми людьми, такими как Хлофгар и Лавандушка, прошли так быстро, так… легко? Нам искренне помогали, пока этой милостью не стали пользоваться бандиты и мошенники. Вот кто такой Голдур по прозвищу Разбитая голова? Я никогда его не видел в Кватче, ну хоть убейте.
Тот, кто принялся сразу за усердный труд, легко перенес горькую правду. Такой человек не пропал, не сгинул, пошел вперёд и поистине живет будущим. Никто нам не обещает ни дома, ни земли, да и граф погиб, с кого спрашивать? В столице императорский трон ведь тоже пуст.
Нам не нужна императорская милость. Нам нужна свобода, которой мы распорядимся. Беда только, что свобода у нуждающегося так же тонка, как лунный серп в сегодняшнем ночном небе. С такой неприятной мыслью я уснул в своей палатке.
Ранним утром прискакала троица из Анвила. Капитан анвильской стражи, усатый и злой за то, что его погнали с заданием в пригород, сначала обратился к Кристофу в таверне, а после подошел к нам. К тому моменту мы уже почти собрали пожитки.
Кристоф Маран, видимо находясь в страшном смущении от своего поступка, предпочел остаться у себя дома.
– Значит, вот эти убили брата Саллиана? – спросил капитан с большими усами. Преступников подняли на ноги. – М-да. Бандитское отродье, ничего не скажешь. И надо же, какая банда собралась: тупой норд, поганый вор-каджит и бандитка-аргонианка. Полный набор! А этот аргонианский зародыш? – он показал пальцем на выскочившего Сакипу. Я не задумываясь взял ребёнка за руку. Злой усач прищурился на меня, но ничего против не сказал. – Значит так. Собираемся сейчас же и в дорогу. Кто будет отставать, тот получит от меня мечом по хребту. А остальных прошу немедленно убираться с законной собственности господина Марана.
Стражники, не дослушивая приказания командира, уже били сапогом по тлевшим очагам: взметала в воздух зола, летели брошенные котелки, ломался круг камней для костровища. Преступников повели строем, связав грязной веревкой. Тар-Мина кричала, больно дергая за поводья несчастную лошадь:
– Не виновата! Обманули! Я никого не убивала.
В спину её пинал Голдур, по-разному обзывая; наконец, бичевание завершилось капитаном, круглым эфесом ударяя по голове норду.
Мы спустились к Золотой дороге. Больше всех напуганной выглядела Лавандушка, а к ней, как лепесток, прибился Сакипа с мечущимися глазками. Эвиты с ней не было, но никто из лагеря не посмел у неё спросить, куда подевалась парализованная старуха. Хлофгар, нагруженный имуществом, шел впереди. На перекрестке предстояло разойтись.
– Что ж… – протянул я.
– Так куда ты направишься? – спросил меня Хлофгар.
Тёплый ветерок с Абесинского моря гладил его русые волосы. Лавандушка с Сакипой смотрели на меня испытующе.
И тут моя душа, как струна арфы, лопнула.
– Да не знаю я! – слёзы пошли ручьем. – Не знаю, не знаю, не знаю! Словно загнанный зверь, мечусь в клетке от страхов. Я бросил город на растерзание, долго лелеял надежду, что всё станет как прежде, стоит только появиться графу. Подолгу пытался пристроиться к Кристофу, а он всё говорил: «Не нужен мне никто, доход едва хватает на покрытие убытков». Никому не нужен бездомный писарь. Этот лагерь, – я резко махнул в сторону, откуда мы ушли, – был всем, единственным напоминанием о возможности счастливой жизни.
Все молча смотрели. Только Сакипа от волнения баловался хвостом.
– Может быть, пойдешь с нами? – неуверенно спросила Лавандушка.
Слезы капали по щекам. Я от стыда отвернулся.
Серебряная шкатулка
Не так давно в Скинграде случилось очень необычное событие. Я бы не стал рассказывать о нем, будь оно связано с простым убийством или грабежом, коих сейчас полным-полно после гибели благословенного императора Уриэля Септима VII, да прибудет он в лучшем мире.
Мое сердце подсказывает, что будущим поколениям Империи этот урок пойдет только на пользу. Если, конечно, от Империи что-нибудь останется, раз покушаются на самого верховного канцлера…
Амора Пу́ллия, жительница Имперского города, переехала в Скинград в первых числах Огня очага. Дом Пуллии в столице незначительно пострадал от нашествия даэдра (по её словам, «грязные скампы побили окна и нагадили в камин, только и всего»). Отец семьи, Эйрин Пу́ллия, решил остаться, а жену спровадил в наш красивый и чистый город, пока всё не уладится.
Приобретя дом Шамира за сорок тысяч септимов, она исчезла в нём на месяц-другой ради лечения нервов. Её прислуга, Эйджа-сирота, неизменно закупала у меня продукты в строгой последовательности: апельсин на завтрак; фарш, картофель и прочие овощи для пастушьего пирога на обед; томаты и семена фенхеля для супа на ужин. Никто в городе всерьез не интересовался судьбой Аморы – приезжих после Кризиса Обливиона находилось в огромном избытке; для скинградцев было бы в радость, чтобы такие люди, как Амора, не приезжали вовсе, потому что траты на рынке и в магазинах из-за столичных транжир возросли в два, а то и в три раза. Графу даже пришлось издать указ об имущественном цензе для новоприбывших, лишь бы утихомирить народный гнев.
Возможно, в какой-то момент Амора отчаялась сидеть в четырех стенах, и поэтому весной принялась за активную, поистине кипучую деятельность. Опуская множественные подробности, плодом её главного труда стала скупка древних драгоценностей, антиквариата и книг из Айлейдских руин. Я лично прохаживался по её дому, в изобилии украшенном всеми побрякушками не вполне ясного происхождения. Обыкновенно случается, что у имперки должен быть вкус, какая-нибудь минимальная эстетика, но Амора страдала перманентным расстройством взгляда на красоту; многие вещи имели странное или сомнительное предназначение, либо обладали неприятной вычурностью.
Часть раздобытых безделушек Амора выставляла на продажу у себя дома, прямо на первом этаже, в котором жила, работала и спала вечная Эйджа. Коммерция приобрела заметный успех, и пожилая нордка-прислужница в одном уличном разговоре со мной проболталась, что септимы в кармане для неё теперь так же естественны, как голубое небо над Скинградом. Похоже, жалованьем Эйджа не была обделена, хотя её прежний хозяин, ныне известный как Чемпион Сиродила (да благословлен будет его путь), вовсе не считался жадной персоной.
Начиная с первой недели Второго зерна, когда Скинград, его замок и виноградники получали золото солнечного тепла, Амора по ту́рдасам и фре́дасам устраивала званные вечеринки – либо возле дома за большим столом, если позволяла погода, либо в гостиной. Как я уже говорил выше, у имперки не оказалось эстетических дарований; так было и с её званными ужинами, которые скатывались в пошлятину. Среди постоянных посетителей пошлых вечеринок чаще всего встречались люди скромного достатка, и ни одного скинградского богача.
Братья Сурили вежливо отказывали Аморе в совместной попойке. А другие, обладавшие важной фамилией, делали вид, что никаких приглашений они не получали.
Конечно, и я побывал однажды на таком мероприятии, кажется, это было в прошлый ту́рдас… или фре́дас. Время в плохом вине протекает слишком быстро, не правда ли? Мёд Ро́зеторна, которым хвалились все на свете и особенно норды, на столе отсутствовал – видимо, хозяйка предпочитает оставлять его себе. В тот вечер собралась известная мне компания из Амо́ры, собственно моей персоны, винодела Ре́мана Броде́ра, Бу́рза гро-Шу́ргака, Фала́ну Хлаалу, Па́рвена и Фа́дуса. Все они давно жили в Скинграде и этим фактом как бы удовлетворяли имперку в желании приобщиться к местному обществу.
Но один человек мне был малоизвестен. Гость пришел вместе с Фала́ну и вёл себя скромно, чем и привлек мое внимание. Его звали Го́ронир. Он оказался бо́смером из Ва́лленвуда, торговцем редкостей по собственному признанию. Босбер поставлял ингредиенты для Фала́ну в её лавку «Всё для алхимика», в том числе не вполне разрешенные. Откуда я знаю? Какой бестактный вопрос.
Фала́ну, как я понял в тот вечер, хотела подружить бо́смера с Амо́рой, так как этому дельцу всегда было что предложить из диковинных вещей.
– Так и что вы нам расскажете про себя, господин Горонир? – хозяйка встречи выпытывала у гостя подробности из жизни. Поверх её синего платья лежала шаль: месяц Второго зерна, когда вечереет, имеет привычку бросать в холод улицы Скинграда.
– Нечего рассказывать, миледи. Я простой сын простого отца, случайно оказавшийся в нужном месте. Это довольно скучная история.
– Так я люблю скучные истории! Ну же, рассказывайте.
– Что ж, в четырнадцать мне пришлось отправиться в паломничество к древним святыням. В работе с древними свитками мой ум накопил много знаний, интересных и тайных. Затем я принялся искать потерянные драгоценности в руинах на юге-западе Сиродила.
– О, и я тоже ищу артефакты из прошлого! Вы представляете, как мы близки?
– Не то слово, – босмер слабо улыбнулся. Он сидел в стёганом дублете, маленький, кудрявый, по чуть-чуть пригубляющий вино из серебряного кубка.
– А есть что-нибудь для меня, Горонир? Я ещё не показывала вам свою коллекцию из Айлейдских руин.
– Не увлекаюсь айлейдскими артефактами, – тихо произнес босмер.
Амора приподняла правую бровь в удивлении. Услышанное мной тоже вызвало смущение. Если искать в руинах Сиродила, то что? Впрочем, руины руинам рознь. От Кризиса Обливиона немало всяких диковин осталось.
– Ну позвольте тогда узнать, какие драгоценности вы ищете? И что за руины такие на юго-западе отсюда?
– Где я ищу, никому не расскажу. Это коммерческая тайна. А что ищу, так это поистине сокровищница, которая раскроется далеко не каждому…
– В твоих сокровищницах бывают хорошие секиры? – прогундосил орочьим голосом Бурз.
– Очень и очень редко. За жизнь я достал только одну прекрасную секиру на границе графства Брумы.
– Нордская, что ли? Фу.
– Да сам ты фу! – громко пошутила Амора, чтобы у Эйджи не возникло неприятной мысли.
Я решил поинтересоваться, есть ли среди находок Горонира что-нибудь из колец.
– Весь мой ум сосредоточен на свитках, книгах и картах, а ещё на редких материалах из металла. Бижутерия не мой конек, уж простите, – ответил босмер, едва заметно улыбаясь.
Фаналу, данмерка со смутной историей, поведала нам, как Горонир не раз приносил ей столь редкое в наше время сердце даэдра из подземелья на севере от Скинграда. Орк от услышанного засопел, а Реман, Парвен и Фадус недоуменно переглянулись. Их реакцию легко понять – ещё живы воспоминания о порталах Обливиона, о нашествии даэдра на столицу и графства. Что уж говорить, я и сам испытал напряжение в груди. После войны любое упоминание о даэдра вызывало страх и ненависть, а ещё желание как можно скорее избавиться от любых проклятых предметов.
– Вы необычный босмер, – указательный палец Аморы предостерегающе ткнул в тыльную сторону ладони Горонира. Хозяйка была очарована незнакомцем. Имперка замещала свою неудовлетворенную страсть к путешествиям. Её влекло на таинственных личностей, от которых пахло пренебрежением к правилам, словно это подлинное проявление свободы.
Совсем стемнело, и Амора предложила пройти в дом для продолжения вечеринки. Парвен и Фадус, допив из своих бокалов, просили прощения и отправились в гильдейский дом. Уходя, я тонким альмерским ухом услышал реплику Фадуса: «Воняет некромантией».
Не сочтите меня мнительным, но эти люди держались за имперку Амору с корыстной целью – получить больше денег на содержание скинградской гильдии бойцов. Знакомство должно быть взаимовыгодным, не мне судить за эту вполне мелочную и в каком-то смысле глуповатую меркантильность, ибо Амора никогда никому не давала денег в дар или долг. Я знаю, что и отец семьи Эйрин тоже неблагосклонен раздавать деньги направо и налево, как и влияние, которое он приобрел благодаря дружбе с канцлером Окато.
Оставшиеся согласились с предложением. Эйджа аккуратно перенесла на стол оставшиеся куски пирога, а после удалилась в комнату для прислуги. Мне приходилось бывать в доме Шамира раньше – это не самое приличное по меркам Скинграда жилище обладало такими качествами, как темнота, серость и посредственность. Но деньги творят чудеса, задрапированные стены больше не пугают бедностью, а предметы обихода с резьбой по дереву принуждали всех гостей изобразить одухотворенное лицо. Столовую переделали под зал, снабдили большим количеством света и витринами для экспонатов.
Амора водила к каждому из них, а гости охали и ахали, кто-то излишне громко.
– Как видите, я оставляю себе самые необычные вещи, – призналась хозяйка с прижатым к груди серебряным кубком. Её округлое личико требовало от публики слов одобрения. – Большинство антикварных вещей на всём западе Сиродила и вплоть до Золотого берега прошли через мои руки. Можно сказать, я мастерица своего дела. Скинград только начало коммерческого пути, с позволения моего мужа будет экспансия в Хаммерфелл и Скайрим. Уверена, там много чего изысканного будет для моей коллекции. Да, Горонир?
