Глеб Карпинский
Домик могильщика на улице Сен-Венсан, или Парижский шоколад бывает горьким

– Камилла

Подходя к дому, Базиль сразу узнал ее со спины. Чтобы не случалось в ее жизни, она всегда держалась ровно, точно вместо позвоночника у нее был стальной стержень. Страховой агент заботливо покрыл ее обнаженные плечи лохмотьями кроличьей шубки. Они сидели на лавочки и жаловались друг другу. Базиль замедлил шаг, прислушиваясь к этой милой беседе, и у него заныло под ложечкой.

– Я хороший, – постукивал зубами от холода месье Кревер. – А вот Ваш бывший муж – отпетый садист. Как Вы могли жить с ним, мадам?

– О… Это был сущий кошмар! – грустно улыбалась Камилла. – К счастью, я быстро поняла, что он – медведь, который предпочитает впасть спячку, чем выполнять супружеский долг. Вы знаете, какая я была красивая в молодости, месье Кревер?

– Ну, что Вы, мадам! Вы и сейчас обворожительны!

– О нет… – даже встрепенулась она, будто обожглась о плечо сидящего рядом. – Все вы, мужчины – подхалимы… Давайте будем честны, месье Кревер…

– Я от чистого сердца, мадам. Я от чистого, – запротестовал страховой агент. – Ваша красота вне всяких сомнений…

– Увы, Вам меня не обмануть. С годами я стала слишком мудра, чтобы попадаться на такие уловки. Одно знаю. Ведь любые воспоминания, озарения, ощущения, именно они остаются всегда с нами, а красота увядает, как любой весенний цветок…

Кревер вздохнул понимающе.

– Но Ваша низкая самооценка меня все равно немного пугает.

– Она пугает не только Вас… Как только я вижу себя поутру в зеркале, у меня ноет в правом боку.

– О… Древние утверждали, что вся желчь сидит в печени. Я срочно рекомендую Вам застраховаться от цирроза на выгодных условиях.

На плечо страховщика вдруг опустилась волосатая лапища. Беседа мгновенно прервалась. Кревер скукожился в пиджачок, как улитка в раковину. Его хотелось выковырнуть оттуда, встряхнуть, а потом проглотить, но Базиль счел себя нужным остаться голодным.

– Иди погуляй, – сказал ему Базиль, и тот на цыпочках отошел в сторонку, посвистывая себе под нос какую-то дурацкую мелодию. У него неплохо получалось, просто соловей какой-то.

Камилла обернулась вполоборота, выдавила жалкую улыбку уголком губ. Ну и зрелище. Растрепанная челка, глаза и нос красные и припухшие, и эти рваные колготки. Юбка, видать, сгорела в огне, а на оголенных коленках какая-то живность. Совсем не та кошка, с которой Камилла сбежала от него в тот роковой день.

– Привет, – встрепенулась она, пытаясь выглядеть достойно.

Ему вдруг стало смешно видеть свою бывшую тут на лавочке в таком подавленном состоянии, в каких-то обносках. Предложить что ли жареных каштанов?

Он сразу забрал у нее кошку, которая замурлыкала, выпуская когти в тельняшку.

– Узнала, узнала, пушистая сучка! – захохотал он, трепля ее довольно грубо против шерсти. – И каково тебе жилось без меня? А? Новый хозяин, я смотрю, тебя не сильно баловал и решил сделать из тебя шашлычок напоследок?

– Слышал? – спросила женщина, печально вздохнув.

– Слышал.

– Все мои шмотки сгорели, документы, сумочка, я едва спасла нашу Пушинку.

– Что-то она не сильно похожа на нашу.

– Да, после кастрации все немного полнеют. Смотри, она не забыла тебя… – Камилла шмыгнула носом, выдавила из глаз слезинку. Довольно убедительно. – Мне некуда идти, Базиль, – добавила она вполне серьезно.

Его рука, было, дернулась, чтобы почесать подбородок. Он медлил. Камилла угадала, о чем он думает, и, заметно нервничая, поправила кроличий мех на своих гордых плечах. Ей было неловко в роли блудной собачки, вернувшейся, наконец, после затянувшейся на пять лет течки. Но в то же время она старалась держать осанку и ловила пристально блуждающий по ней взгляд с достоинством.

«Видимо, Жульен предпочитает, наверно, тратиться только на балетки, – узнавал он на ней шмотки, подаренные во время брака. – Довыпендривалась, доскакалась, а еще на карнавальную самбу звала тут намедни. Интересно, на что она рассчитывала? Хотела показать, что у нее все замечательно?».

Он посмотрел ей в глаза, стараясь быть холодным и жестоким, но что-то дрогнуло в нем, надломилось, и он понял, что жалеет ее вопреки здравому смыслу. Но, блин… Она же сама виновата! Доверилась вертихвосту, любителю покрасоваться перед зеркалом в чужом лифчике.

– Ну, не к Миньо же мне идти в самом деле! – не выдержала Камилла молчания, не уводя глаз. – У него четверо совершенно диких детей…

Базиль вальяжно присел рядом на лавочку, закинул ноги на один из желтых чемоданов Кревера и вздохнул. Милая картинка. Ноябрьское солнце ослепило их на мгновение, зачирикали воробьи в ветвях голой сирени. Ему вдруг захотелось обнять эту женщину. Полный дрындец. Он попробовал побороть это невероятно сильное сумасшествие, и эти десять секунд замешательства напомнили ему последний бой с Дидло. Тогда Базиль ударил упавшего соперника двойным коленом и заслужил дисквалификацию. Сколько можно наступать на одни и те же грабли? Но сейчас, несмотря на уличный холод, ему было жарко. Он ощущал, как горячий пот течет по спине, как взмокли подмышки, как зачесалось в паху, а все тело заломило от нелепого положения на этой чертовой лавочке так, что хотелось вскочить и размяться. Камилла чуть пододвинулась, склонив свою головку ему на локоть. До плеча она просто не доставала.

– Ты не сердишься на меня? – стала вдруг ластиться она, не хуже своей кошки.

– Нет. Но где моя машина?

– Ее пришлось продать. Разве Миньо тебе не говорил?

– Нет.

– Ну-ну. Я боялась, что ты заберешь ее обратно…

Они помолчали, так все же не решившись броситься в объятия друг другу. Может быть, во всем была виновата кошка, которая разрывала когтями его клокочущую грудь? Чушь. Раньше ничто его не останавливало, ни место, ни свидетели. Он вспомнил, как занимался любовью с Камиллой в партере. Тогда в Опере был аншлаг, давали Гамлета в немецкой интерпретации, а Базиль и Камилла предусмотрительно сбежали туда со своей шумной свадьбы, чтобы уединиться. Одна из финальных сцен поразила жениха откровенностью, и он, казалось бы, прежде ничего не смыслящий в искусстве, посмотрел на молодую невесту взглядом, понятным даже конченой феминистке. Тогда их горячие ладони сами собой соприкоснулись и сжались, и Камилла сквозь белоснежную нежность фаты улыбнулась в ответ.

– Ты такая красивая, – прорычал он на ухо, покусывая ее мочку с сережкой. Он ощущал себя тигром, львом, самцом гориллы, едва контролируя свои законные желания.

Она приподняла край своего подвенечного платья, свет софитов на миг осветил открытое декольте… Тогда у нее была настоящая грудь, и на ней сверкало настоящее золото.

– Эта холодная лягушка целует его… В классическом варианте у них нет любовной сцены, – и Камилла устремила свой взволнованный взгляд на сцену, где двое влюбленных разыгрывали страсть. – А как он рыдает, как рыдает…

Страсти накалялись. Зал замер в тревоге, угнетающая музыка Вагнера делала свое дело. Но для Базиля спектакль уже не существовал. Рядом с ним сидела самая красивая женщина на свете, и ее грудь вздымалась от его влюбленного взгляда, точно прибрежная волна под ласковым солнцем. Сейчас или никогда. Ты мужчина, Базиль! Порви этот мир условностей, все вокруг иллюзорно, и все в твоей глупой башке! Есть только ты и она, так было всегда, и между вами любовь. Любовь…

– В жизни бывает минута, когда понимаешь, что сила и красота в любви.

Это была как раз та минута. Они с Камиллой и были любовью. Он той неудержимой варварской силой, она доводящей до умопомрачения красотой. Тогда он просто посадил ее к себе на колени и под ворохом бесчисленных тряпок нашел то, что искал.

– Что ты делаешь? – прошептала Камилла, поглядывая с ужасом на соседей по креслам. Она, кажется, не думала, что так далеко зайдет. – У нас так не принято…

– А у нас принято, – прорычал снова он, ощущая, как вопреки всему стремительно проникает в нее, сливаясь в одно сакральное целое.

– Тут люди… – словно оправдывалась молодая невеста, пряча свой зардевший румянец под бледной фатой.

– Люди? – Базиль сделал вид, что не видит зрителей.

Может, он и вправду тогда не замечал никого, и те сами не замечали их и всей этой упоительной страсти, которая была так мимолетна, что закончилась под шумные аплодисменты.

Воскресшие артисты выходили на сцену и кланялись направо и налево, им кидали и выносили цветы, кричали «бис», а Базиль все стискивал свою молодую жену в объятиях, вдыхая нежнейший аромат ее взмокшей спины.

– Просто сумасшедший, – закусила Камилла губы, едва контролируя стоны оргазма, и тоже аплодировала вместе со всеми.

– Нет, я просто люблю тебя…

Неужели он сейчас боялся той, которой когда-то так искренно признавался в любви? Нет, он никогда не был трусом. Скорее, он чувствовал, как теряет защитную корку, тот огрубевший нарост, который образовался под долго незаживающей раной – то, что с таким трудом взошло на пепелище его прежней жизни. Руки как будто онемели. Он с трудом погладил бедную кошку в какой-то жуткой прострации, отдавая все остатки того горького чувства, что называлось когда-то любовью. Ветер трепал паленую шерсть, взъерошивал, слезил и без того мокрые глаза, но Пушинка, совсем не привыкшая к улице, урчала от счастья. Ей было хорошо, и он знал, что точно также заурчит и ее хозяйка, стоит только прижать ее к себе, поцеловать в эти порочные губы… Изредка проходившие мимо жители Монмартра узнавали Камиллу. Она была родом из здешних мест, из местного кабаре. Один трясущийся от Паркинсона старичок, очевидно, в прошлом ярый поклонник стриптиза, на радостях от встречи замахал приветливо шляпой.

– Ладно, пошли. Еще немного, и тебе начнут засовывать деньги под трусики, – поднялся он первым.

– Ты мне даже не подашь руку? – спросила она с робкой надеждой.

– Нет.

Они зашли в подъезд, во всю эту мерзкую темень и убогость его нынешней жизни. Никогда еще запах подъезда не казался ему более противным, чем сейчас. Камилла вдруг взвизгнула, увидев перебегавшую путь крысу. Кошка еще больше пустила когти в грудь Базилю, и он почувствовал боль, глубокую ноющую боль от беспросветной человеческой глупости, и ему захотелось расплакаться.

– Это же просто дыра, милый. Настоящие трущобы Шампиньи-сюр-Марн! Неужели ты не мог найти что-нибудь лучше после развода? У тебя же были еще деньги.

– Они у меня и сейчас есть, – резко оборвал ее намеки Базиль, толкнул дверь ногой. Уж что – что, Камилла всегда была не тактичной. Но сейчас после ее возвращения ему вдвойне не понравилось, что бывшая жена говорит о нем, как о конченом человеке.

– Ну-ну, – оценила она его резкий ответ, озираясь по сторонам и всматриваясь в мозаику обшарпанных стен. – Ого, какая задница! Посвети-ка.

– Поклонники Рембо хуже тараканов. Вот смотри, – чиркнул он спичкой, указывая наверх, – Clara Venus. Говорят, это рука самого Артюра, который именно на этом месте с Верленом справили нужду больше века назад…

– О, это очень заметно!

Открыв квартиру, Базиль бросил небрежно кошку на пол. Пушинка приземлилась четырьмя лапами и точно, как ее хозяйка, приросла к паркету от неприятного изумления. А чего они ожидали-то?

– Вот и моя берлога, – представил он им свое скромное жилище. – Конечно, не такие роскошные апартаменты, как у нас были в Опере, но вполне сносно.

– Такое ощущение, что ты привел нас сюда на растление… У тебя хоть есть душ? – спросила Камилла с нескрываемым ужасом, делая неуверенный шаг.

Он кивнул в сторону уборной, откуда был виден угол отколотой, проеденной ржавчиной ванны.

– Ну и ну… – и женщина отправилась туда, распахнула влажные полиэтиленовые занавески. – Миленько, миленько… Тут самое оно, чтобы перерезать себе вены… Месье Кревер, оказывается, метит по адресу.

– Ты, как всегда, проницательна.

– Тут русские буквы, кажется, это кровь, – прочитала она надпись на треснувшем зеркале. – О… ты всегда, милый, всех так загадочно посылаешь…

От того, что он пару лет назад сорвался, ей было не холодно и не жарко, а ему, наоборот, хотелось признаться ей, как он страдал.

– Просто неудачно порезался… – вымолвил Базиль.

Камилла сбросила шубку прямо на кафель, демонстрируя бывшему мужу свою все еще идеальную фигуру некогда профессиональной танцовщицы. Конечно, он скучал и жадно смотрел на нее. Она ощущала это всей своей кожей. Затем она чуть наклонилась, чтобы расстегнуть обувь, но достаточно для того, чтобы он уяснил, кто тут на поводке. Нет, он не отпустит ее, пока не возьмет свое за те пять лет ада.

– Ты удивлен, что я пришла к тебе? – спросила она, отвернув со скрежетом кран.

– Немного.

В конце концов, если кран с горячей водой поворачивается, мир не так безнадежен. Но почему он еще злится? Неужели он не простил ее подлый побег с ничтожеством, который сейчас, наверно, мочится под себя на крыше от страха, что за ним скоро придут жандармы? Проклятый Жульен! У Базиля возникла преступная мысль слазить сейчас же на крышу и подвесить негодяя за яйца прямо на балке.

– Ты помнишь мой размер? – давала Камилла ряд указаний, стоя под еле брызжущей струей воды.

Он ничего не помнил. Чертовски привлекательная женщина вся в белой пене, точно явившаяся миру Афродита, терла свои прелести его мочалкой.

– Представляешь, это скотина удрал от меня в моем лифчике! – продолжала она в той жалобно обычной манере, настраивая вентиль крана. – Боже, как все тут запущено! Как ты можешь мыться такой холодной водой?

– Я не моюсь.

– Ну-ну… Ты купишь мне тапочки? Даже представить не могла, что я буду просить тебя купить мне тапочки.

Наверно, она еще пребывала в шоке, не отдавала себе отчета, что происходит. Но Базиль щадил ее и делал вид, что понимает ее. Да, действительно, кто знал, что так случится? Скорее всего, Миньо. Это он где-то откопал Жульена в Булонском лесу на предложил Камилле в качестве танцмейстера, и, конечно же, по двойной таксе. За все потом расплачивался Базиль, и, кажется, хватило пары уроков, чтобы зачесалась макушка. Проклятые французские нравы! Если женщина с тобой танцует, значит, она готова к спариванию. «C’est la vie», (Такова жизнь), – как любила повторять Камилла. С годами эта фраза из ее уст становится все более убедительной.

– Ты надеюсь не против, милый, немного потратиться на меня? Моя карта расплавилась в огне пожара, и стоит ли верить после всего этого банкирам, уверявших, что она золотая? Как на счет тапочек и расчески?

Базиль бесшумно затворил за собой дверь. Он уже сгреб все свои сбережения и рассовал по карманам. Не густо, конечно… В конце концов, деньги надо тратить на что-нибудь приятное и прекрасное. Конечно, Камилла не сахар, но он ее когда-то любил. И пусть она совершила ошибку, пусть причинила ему боль, но однажды она раскается. И хочешь ты этого или нет, но нужно уметь прощать ее глупые капризы и вовремя подставить плечо. Да… Каждая женщина в душе маленькая девочка. Он вдруг вспомнил о проститутке, которая являлась к нему по ночам без приглашения и признавалась в любви. Вот будет потеха, если Эллен ввалится в его берлогу сегодня к ночи. Конечно, он ляжет на тахту с бутылкой пива и будет смотреть сериал, как две визжащие бабы таскают друг друга за волосы, а потом под самый занавес попытается их примирить непристойным предложением все обсудить в постели. Вот это будет клевая вечеринка… Он даже ускорил шаг, почти сбегая по каменной лестнице Монмартра.

– И еще какой-нибудь шампунь, – крикнула Камилла ему вдогонку, высунувшись в окно в одном неглиже. – У тебя дурацкое мыло, милый.

Как странно, что она опять называет его милым. Он даже поймал себя на мысли, что улыбается. В последний раз он так улыбался, когда словил свой первый нокаут у Дидло. Вот это был бой, черт возьми!

– Не забудь кошачий корм… И мне нужен позарез айфон. С ума схожу без Инстаграма, – преследующим эхом раздавалось по всему Монмартру, и Базиль старался не пересекаться взглядами со встречными.

Ему казалось, что все сейчас потешаются над ним. Как быстро оказаться под каблуком. Достаточно рядом с ним капризно топнуть ножкой. У Камиллы просто дар дрессировки.

На пути вдруг возникло маленькое препятствие, через которое можно было перепрыгнуть с разбега. Базиль ловко приземлился на корточки. Прыжок оказался вполне удачным.

– Я смотрю, ты скачешь от счастья, – проворчал коротышка, держа в руке ведерко с кисточкой.

– Почему без подружки (метлы)? Я не узнал тебя, уродец. Зачем тебе ведерко?

– Вот полюбуйся, – указал он на только что присобаченное объявление к стене старого кладбища.

Это была ориентировка с фотографией – желтая бумажка с красным шрифтом. Такие часто висели по всему Парижу, конкурируя с объявлениями с рекламой риэлтерских услуг и стрижки собак.

– По слухам он прячется где-то в нашем районе, – усмехнулся папаша Люсьен. – Нужно глядеть в оба! И какое вознаграждение! Я бы на такие бабки сразу махнул на Канары и завис там навсегда.

Базиль прищурил глаз. Пять тысяч Евро! Сейчас они совсем нелишние. Деньги выплачиваются из благотворительного фонда «Помоги себе сам».

– Боюсь, твоя подруга не переживет долгой разлуки.

– А ну ее в костер… Когда-нибудь надо же встряхнуться, а?

– Навряд ли Жульен в Париже. Бесполезная трата клея.

– В Париже – в не Париже, но какой красавчик, а? – и папаша Люсьен с какой-то отеческой гордостью разгладил ладошкой примятую рожицу.

– А что ему светит?

– Уж не знаю. Стрельба по полицейским, порча чужого имущества… Наверно, отправят в красную зону ухаживать за больными. Сейчас всех туда направляют за нехваткой медицинских работников, – и коротышка кашлянул в кулак.

– Что-то ты раскашлялся, приятель. Не пора ли тебе самому в красную зону.

– Ах ты….

Брошенное ведро еще долго гремело по лестнице, а Базиль хохоча бежал за ним, и когда догнал, лихо пнул перед собой. И неизвестно, сколько проклятий еще бы выкрикнул папаша Люсьен, если бы не зашелся в продолжительном кашле.

Впереди показались ближайшие бутики, занимающие бывшие казармы Наполеоновской гвардии. Базиль остановился перед ними, повторяя по себя нескончаемый список Камиллы. Это был нескончаемый поток всяких нелепых просьб, и, конечно, нужно было урезать его. Например, определиться с гигиеническими прокладками. Пожалуй, обойдется. А вот айфон надо купить, иначе она подумает, что он экономит на ней. Странные они женщины.

Повсюду неуклюжая стряпня из бумаги и клея рябила глаза. Прохожие останавливались, бурно обсуждали новость. Бедняга Жульен, прятавшийся на крыше, еще не знал, как дорого его оценили. Даже за поимку версальского маньяка и то сумма вознаграждения была меньше. Интересно, кто спонсирует этот фонд? Уж точно не жандармский департамент. Неужели вот эти самые утончённые и хорошо воспитанные людишки? Базиль сорвал на глазах одного из них листовку с Жульеном и, скомкав, выбросил в сторону. Даже тут – губки бантиком! Фу! А на Канарах тепло, черт возьми! Там вечная весна, и сочные девки в бикини резвятся на досках. Вот только, что скажет на этот счет Камилла? Да, пошла она к черту!

«Когда бывшая жена возвращается, как ни в чем не бывало, поразительное дело, – думал он уже на обратной дороге. – Еще вчера ты рвал и метал, проклинал ее и ненавидел, находя замену в дешевых и глупых шлюшках. А тут она гордо заходит в твой дом и садится напротив, закидывая ногу на ногу и закуривая свою тонкую сигаретку, абсолютно уверенная в том, что разлука пошла только на пользу и ты все еще любишь ее. И о чем бы светлом и благородном ты не думал, какого бы святого мученика из себя не корчил, ты всегда чувствуешь свою неполноценность, и единственное, что можешь сделать, так это напоить ее до беспамятства и трахнуть во все дыры, а потом забыть всю эту мерзость, как страшный сон».

– Карнавальная самба

– Как мило, что ты хранишь мой портрет. Я думала, Миньо его давно у тебя выманил, – услышал он первое, когда взмыленный и весь поту вернулся с покупками.

Камилла была после душа. От нее веяло какой-то магической свежестью. Она величественно расположилась в постели, прикрывая наготу одеялом, и смахивала пепел на расстоянии вытянутой руки в форточку. В эту минуту шея у нее была, как у Нефертити, вытянутая, ровная, очень красивая. Видно было, что она пытается соответствовать безукоризненному своему изображению на картине. Сквозь приоткрытые шторы проникало слабое солнце, придавая бывшей жене ореол божественной избранности. Столько лет прошло, а все как будто вчера. Но чего-то точно не хватает. Кс-кс! Пушинка сейчас трется о ноги Базилю, который вынужден выдавить «Китекат» прямо на паркет, лишь бы отвалила.

– Похожа? – выгнулась немного в сторону Камилла.

– Сока не было, но я купил твой любимый абсент, – проигнорировал он ее вопрос. – Надо как-то отметить твое возвращение.

– Возвращение… – повторила она это слова, придавая ему немного многозначительности.

Базиль поглядел на свою бывшую так, чтобы она знала, чем будет сейчас расплачиваться. Плотоядно и зверски, без тени смущения, с каким-то угрожающим рыком. Так смотрят цепные кобели на мышь, случайно попавшую в их миску с похлебкой. Но Камилла даже не повела глазом, выдула облачко дыма и снова попыталась соответствовать величественному образу на картине. Базиль повел плечами, хрустнул позвонками. Кажется, он немного пасовал перед ней, и он невольно отвел взгляд с оригинала на портрет, что висел на стене. Уж кое-как он мог терпеть одну Камиллу, но теперь на него уставились с едкой насмешкой две. Грохот и шум заполнили пространство. Это Базиль вытряхнул покупки на столик, отчего кошка с диким криком пронеслась по комнате. Неужели, он просто тупо наступил ей на хвост?

– Когда ты в последний раз стирал тельняшку? – спросила Камилла, принимая весь этот внезапный переполох с поразительной невозмутимостью.

– С тех пор, как ты ушла, – ответил он, стараясь больше не замечать эту проклятую женщину.

В горле застрял словно комок. Почему он никогда не делал попытки вернуть ее?

– Да-да… Твои привычки неискоренимы. И ты все также чешешь свой подбородок, когда волнуешься…

– Я не волнуюсь. У меня просто, наконец, прорезался зуб мудрости.

– Ну-ну. Тебе помочь накрыть стол, милый?

– Нет, – и он кинул мешавшую ему коробку с новым айфоном ей на колени, затем отыскал в куче покупок пару лифчиков, стринги и что-то еще из вещей. Но Камилла даже не пошевелилась, выпуская загадочно облако дыма и разглядывая этого странного русского.

– Ты даже не посмотришь, что я купил? – спросил он, откупоривая зубами бутылку. – Последняя модель. Камера на 12 мегапикселей…

– Ты знаешь, о чем я подумала, пока ждала тебя?

– О чем?

– Что разобью эту побрякушку о стенку… Ведь они следят за каждым нашим шагом, знают чего мы хотим и что замышляем. Не поверишь, но накануне пожара, мне настойчиво приходила реклама огнетушителей. Мы перестали нормально общаться, уткнувшись в эти устройства. Ничего не видим перед собой, прожигая жизнь в нереальном мире….А все настоящее здесь и сейчас. Вот ты стоишь сейчас передо мной, такой красивый и сильный, и пахнешь мужеством. Я знаю, ты далеко не идеал, но и не фотошоп. О, с такой радостью я возобновила бы голубиную почту в стране!

– Я думаю, мы к этому еще вернемся, – наконец, вырвал он пробку.

– Перехватить такого голубя крайне сложно… Я слышала, почтовая голубятня есть в нашем Версале.

– Мне плевать на этот дворец, он не наш.

Камилла снисходительно улыбнулась.

– Дело не в том, чей дворец. Дело в сегрегации французов. За время пандемии все встало на свои места. Одни богатеют, другие волочат свое жалкое существование и выживают, как могут… Старые язвы общества обнажились. В общем, старая песня…

– Не хочу тебя расстраивать, Камилла, так будет всегда и везде, – выплюнул он пробку на пол, и кошка, выскочив из укрытия, прыгнула за ней и стала играть, закатив ее под тахту.

– Нет, я верю в будущее равенство… – и женщина, сделав искусно сердечко из дыма, послала его бывшему мужу. – Да и ты сам веришь в это, Базиль… Мы все верим. Верим, потому что этого никогда не будет, – затем с горечью добавила она.

– М-да, – вздохнул мужчина, признавая тот факт, что бывшая жена за годы скитаний без него поумнела. – Вера, она от Бога. Ничего с этим не поделаешь. Каждый верит в свои сказки.

Камилла опять потянулась до форточки и смахнула на улицу пепел. Что-то во дворе отвлекло ее, и она оживилась.

– О… этот дуралей выклянчивает твое снисхождение… – заметила она скачущего под окнами Кревера и кокетливо чмокнула ему губами. – У-тю-тю-тю-тю… какой прыткий мальчик!

Ну, это было чересчур слишком. Терпеть Базиль не мог, когда кто-то засовывает свой длинный нос в его берлогу. Шторы резко задернулись, погружая комнату в таинственный полумрак.

– Ты такой резкий с людьми, – и Камилла погладила сильную руку Базилю, который, казалось, сейчас ревновал ее ко всему на свете. – Ты думаешь, я могу упорхнуть в окошко?

– Тебя может продуть…

– Ну-ну… Давай потанцуем.

– Потанцуем.

Базиль подошел к полке со старыми компакт-дисками, чтобы найти что-нибудь ностальгическое, приятное, сдул пыль с колонок. Он вспомнил их первую встречу. Французские друзья давно уговаривали его развеяться, и сразу после боя с Дидло все поехали отмечать чемпионский пояс в «Проворный кролик». Там у пилона в лучах многоцветных лазерных зайчиков блистала какая-то шлюшка, и какой-то пьяный парень на четвереньках пытался засунуть ей под чулок смятую до неузнаваемости купюру. Базиль, наверно, убил бы его, если не «Coundo pienco en ti»… Да, да… Не зря зазвучала эта мелодия. Камилла тогда повисла вниз головой, задрав к пололку свои утонченные ножки и играя ими под музыку. Ее шикарные волосы слегка касались танцпола, и Базиль сам того не ожидая припал на колено.

– Ты выйдешь за меня? – заорал он, чтобы перекричать музыку.

Разве так делают предложения? Но стриптизерша кивнула и разрыдалась… И сейчас их изможденные от одиночества взгляды вздрогнули, заблестели от слез…

– Фу, седой волос! Ты что спишь с бабкой?

Когда имеешь дело с Камиллой, нужно быть хладнокровным. Какое ее собачье дело, кто к нему приходит и зачем?!

– Ты пережила сильный стресс, пей до дна, – приказал он.

Голос Хосе Фелисиано продолжал тоскливо звучать, призывая их в объятия друг другу, но они еще долго держали в руках по чашке с абсентом и вглядывались в свое отражение, словно пытались увидеть в нем недалекое будущее. Когда песня закончилась, и наступила тишина, бывшие супруги как будто медленно и с болью стали пробуждаться от сладких дурманящих грез.

– Пей до дна, сука, или я пошлю тебя н.. – не выдержал первым Базиль.

– Когда я слышу испанскую речь, – призналась она спокойно, – я хочу танцевать, когда звучит французский, жажду любви, но когда ты меня посылаешь по-русски, мне хочется того и другого.

Она зажмурилась и, закинув голову назад, насильно влила в себя содержимое чашки. Пила она неумело – большими продолжительными глотками, словно сырую болотную воду, морщилась, давилась и половину пролила на себя. И ей вдруг стало весело, и она откинулась на спину и дернулась, словно в предсмертной агонии.

– Ты меня отравил, Медвежонок… – надрывно смеялась она. – Какой плохой коварный мальчишка… Даже не представляю, что ты будешь делать сейчас с моим еще тепленьким телом.

Ее истерический смех резко прервался. Базиль тоже выпил, и в полной крадущейся тишине подошел к постели, где очень ждали его. Его грудь разгоралась давно забытым пожаром, поступь была мягка и бесшумно. Так крадется по саванне лев к своей антилопе. Камилла чуть приподнялась на локти, смакую мгновения перед его последним прыжком. Почему он медлил, почему? Потому что он чувствовал эту самую любовь, которую когда-то заглушил в себе, любовь, которая, казалось, умерла, но вдруг заявила о своих законных правах, как воскресший чудом наследник.

– Ты меня немного пугаешь, – прошептала она. – У меня даже мурашки по коже.

– Все разговоры потом, – отбросил он одеяло в сторону и посмотрел на эти раздвинутые перед ним ляжки, как она ухмыляется, понимая, что он сейчас вот-вот накинется на нее.

– Хорошо, я буду молчать, я постараюсь молчать…

– Заткнись!

Она лежала пред ним надменная, с отважным вызовом, ожидая от него только грубости, а он сейчас к своему ужасу и стыду дрожал от нежности.

Абсент стекал по соскам, по ее растатуированному животику, впитывался в простыню… Казалось, Камилла замироточила, точно живая икона. Потом она сделала затяжку, глубокую, долгую, как перед расстрелом, чуть ли не до самого фильтра, прищурилась, выпуская облачко дыма в его сторону. Уголек на конце сигареты опасно мерцал в полутьме. Камилла хотела что-то сказать еще, но он навалился сверху, закрыл он ей рот ладонью, сильно вжимая в постель. Нет, он не может быть нежен с той, которая видит в нем одну грубость.

– Молчи, сука! Молчи!

Она стала жадно ловить воздух сквозь его грубые пальцы, а он все глубже проникал в нее, совсем не чувствуя дна, утопая в ее интимной влажности, осыпая поцелуями ее пылающую абсентом шею. Он был ненасытен. Ее тело вздрагивало как под действием тока от каждого его поцелуя. Она тихо постанывала, обвивая его руками и ногами. Он был уже на пределе своих возможностей…

– Ну же, ну же! – изгибалась она под его затихавшими ласками, но он уже сползал с нее на бок. – Нет, нет, нет, не останавливайся…

Она еще вся горела и дрожала, точно в лихорадке… на пике своего возбуждения. Достаточно было еще секунды усилий, легкого дуновения и она б замкнулась, она б взорвалась, как бомба… Но Базиль отстранился от нее, заслоняясь руками, зарывая голову в подушку.

– За голову Жульена дают пять тысяч, – сказал он.

– Да? Я бы не дала и цента.

– И я тоже.

– Ты же знаешь, где он, да?

– Не понимаю, о чем ты…

– Удивляюсь твоему благородству. А, впрочем, ты всегда был такой.

– Какой?

– Благой.

Базиль вздохнул.

– Когда ты кончал в меня, я подумала, что хочу от тебя ребенка. Это так странно… Ты все еще любишь меня?

Он не ответил, и его молчание развязала ей язык еще больше.

– Сегодня вечером у меня должна была быть карнавальная самба, – заметно погрустнела она. – Я столько закупила шампанского… столько пригласили гостей… Мы украсили зал воздушными шариками… Ты ведь пришел бы, да?

– Не знаю. Зачем тебе возиться со мной?

– Просто хотела показать тебя своим новым подружкам. Никто не верит, что я прожила с тобой пол года…

Он ухмыльнулся. Когда еще Камилла занималась сводничеством?

– Представляешь, никто даже не побеспокоился после пожара.. Какие черствые стали люди! Один только ты Базиль не такой… Ты же не выставишь после всего, что у нас сейчас было, меня за дверь, да?

А почему собственно и нет? Он как-то странно посмотрел на нее.

– Заткнись…

– Почему ты так груб со мной? Да, у меня нет наличных. Нет дома. Единственный, кто может помочь, только ты… Ты злишься на меня, я понимаю… Слишком много боли, слишком мало времени… но я, правда, люблю тебя. Не смейся. Я поняла, это только сейчас.