Глеб Иванович Успенский
Подозрительный бельэтаж

Полная версия

До какой степени не одобряется человеком улицы, и вообще всяким, обывателем, созидающим благосостояние бельэтажа, – грубое, презрительное к нему, «обывателю и человеку улицы», отношение того же бельэтажа, – может служить случайная встреча и случайный разговор на железной дороге с одним старым отставным солдатом, многие годы служившим швейцаром во многих больших московских домах. Разговор с ним шел именно о трудности его службы, о необходимости потрафлять по характеру господ, причем немало из них любят помыкать прислугой почти ради только собственного удовольствия. Что меня особенно поразило в рассказе этого солдата, это случайно высказанное им порицание каких-то господ, проживающих в Москве на С<трастно>м бульваре^[6], у которых он жил в последний год и которых, за грубость обращения, не признавал господами.

– Все до единого сердитые-пресердитые! И гости-то и знакомые не войдут – не выйдут, чтобы глазами волчьими не сверкать и чтобы чего-нибудь сквозь зубы не шептать… И что за компания – понять невозможно!..

Никакого сомнения не было, что солдат служил именно в том самом доме, где хоть и есть мусорные кучи, но где есть и бельэтаж.

– Не печатают ли они какой-нибудь газеты? – спросил я швейцара.

– Как же! День и ночь печатают! И опять же таки и на бумаге все неприятность стараются сделать простому человеку.

Мнение швейцара подтвердилось как нельзя лучше.

Поезд подошел к Любани. Я и старик вышли. Он стал пить чай, а я пошел купить газету. Когда поезд тронулся опять, старик опять сидел против меня, и газета, которая была у меня в руках, опять заставила нас возобновить разговор и, к удивлению моему, разговор о том же самом «бельэтаже». Произошло это оттого, что в том номере газеты «Новое время», который я купил в Любани, на первой странице (№ 2231)^[7] в статейке «Охранители или опустошители?» шла речь именно об этом самом знаменитом бельэтаже.

Пробежав статейку, я невольно остановился на следующих строках: «…самое понятие «сильной власти» имеет для «Московских ведомостей» особый смысл, не всегда отвечающий тому представлению о сильной власти, какое дается примерами истории, политическими доктринами, наконец простым здравым смыслом». Припомним лишь несколько случаев из деятельности господ этого бельэтажа. Они, например, «были недовольны энергическим проявлением власти, когда шло дело о прекращении таких общественных бедствий, как занос чумы через Каспийское море или как голодовка в обширной полосе империи. Им казалось, что усилия власти, направленные к успокоению населения, роняют ее престиж. Они хотели, чтобы свою силу власть проявила пренебрежением к тревожному состоянию страны, бездействием в виду опасности».

Прочитав эти строки, я немедленно перечитал их моему собеседнику, но тот, не привыкнув к газетному языку, попросил меня рассказать своими словами.

– Дело в том, – сказал я, – что когда была чума и голод в восьми губерниях, так эти господа, что на бульваре-то бельэтаж нанимают, у которых ты служил…