Глеб Иванович Успенский
Нужда песенки поет

Гость мой вздохнул.

– И съехали!.. Да нешто в первый раз?.. Ну, а как же, позвольте вас спросить, неужто ж за свое кровное-то не заступиться? Ведь это вон и животная какая-нибудь – и та любит свое нарождение? А уж мы-то с женой сами не едим, да им даем!..

«И-и, да сколько я защиты от супруги моей видел, кажется, и пересказать нельзя! Только за ее сердцем и живу. И что только не перемучилась она! Однажды, помню об рождестве, объявляют набор… Военное время было в те поры, на военном положении. Я этого ничего не знаю; приглашают меня к купцу Тюрину – вечерок увеселить. Перекрестился, поблагодарил бога, пошел к нему. Все благополучно. Играю я, так-то, фокусы; очень мною господа довольны, хозяин два рубля серебром дали. Я ничего не знаю, продолжаю свое дело, только подходит ко мне господин Премудров, чиновник. «А тебя, говорит, Капитон, ведь в солдаты…» – «Как так?» говорю… Задрожал я весь, себя не помню. «Я, говорю, вашескородие, одиночка». – «Общество, говорит, определило…» Помутилось у меня в глазах, хочу-хочу фокус показать, пальцы окоченели, язык как палка, ничего не могу! Принужден я объявить: «Так и так, говорю, почтеннейшие господа, не могу далее продолжать. Прошу вас, будьте так добры, извините… По болезни…» Собрал кой-какую механику (это для фокусов надобна она), собрал механику, бегу домой… Рассказал жене. Плачем мы, горюем: как быть, куда деться? Надумали мы к ее брату сходить; говорим, так и так. Жена в ноги. Я за ней.

«Надо нам, говорю, братец, охотника нанять: я жену оставить не могу. Женщина больная, без мужчины ей быть трудно». Начал брат думать; думали, думали, придумали дом заложить. Прошло времени дни с два. Из управы прислан будочник: требуют через полицию в губернское правление… Пошел я тут к одному знакомому попросить: нельзя ли какое-нибудь пособие оказать? – Знакомые купцы говорят: «Не робей, Иванов, выкупим! Пущай, говорят, тебя и забреют, все же тем временем ты подыскивай охотника, мы его окупим; что будет больше сотни – наше!» Порешили мы с жениным братом к закладчику ехать; надо ж на первое-то время, пока с охотником сладить, хоть сколько-нибудь капиталу. Да опять и сто серебром надобно раздобыть. Порешили мы с ним ехать, а денег-то на дорогу ни у него, ни у меня нету. А ехать надо было за четырнадцать верст, в Засеку. Засечный сторож под залог денег дать обещался… Ехать, ехать, – а ехать не с чем. Сейчас жена – самовар по боку, приносит три серебра, зелененькую… Наняли мужика, поехали. К вечеру добрались к закладчику, начинаем разговор: «Так и так, говорит брат, не возьмете ли дом под залог? Дом новый, всего десятый год строен». – «Надо, говорит, поглядеть». – «Да помилуйте, говорит брат, вот купчая здесь, говорит, и прописано, в котором году, и в планте сказано… А ехать ежели угодно, то и ехать можно, только нельзя ли нам сколько-нибудь под залог этого планту и купчей?.. Нам, говорит, завтрашнего числа в присутствие к приему надо, так потребуются деньги…» – «Нет, говорит, надо посмотреть… Я так отроду под бумагу денег не давал»…

«Что ты будешь делать? Поехали обратно. Назавтра мне и лоб забрили! Прихожу домой некрутом! Ах, ваш-скобродие, как в то время сердце мое разрывалось!.. Верите ли?.. Н-но, думаю, все бог! Пошел к этим купцам, что помочь-то собирались мне дать, пошел к ним.

«Вот, говорю, господа купцы, каков я стал!.. – на солдатскую шинель указываю… – Неужто ж не будет у вас никакой защиты?» – «Будет, будет, говорят, Иванов: ищи охотника…» Стала жена рыскать – охотника искать. Я тем временем уж и на перекличку начал ходить и артикул солдатский справлял; приду, бывало, под вечер домой-то, верите ли, как сердце замрет: поглядишь кругом – бедность, а жил бы, не расстался!.. Ей-ей! Подходит время к походу, две недели сроку осталось, подходит время из дому уходить, а охотника нет как нет!.. Наконец того – подыскали! Дешевисть необыкновенная: три дня гулять и пятьдесят серебра при походе… Пошел к этим купцам знакомым, прихожу к одному, говорю: «Нашел охотника!.. Не будет ли от вашей милости, что пообещали?» – «Изволь!» говорит и подает красную… Я говорю: «Что ж это такое? Я, говорю, на одно гулянье сто-то серебром должен исхарчить, где ж, говорю, ваш-скобродие, еще-то добуду?.. Ведь не сегодня-завтра поход!» – «Толкнись, говорит, друг, к другим!..» Пошел я к другим: у одного «деньги не дома»; другой говорит: «я думал, говорит, месяца через два»; третий просит: «подожди!» Нет мне ниоткуда пособия!.. Были десять целковых: охотник пристает с гуляньем, истратил их до копеечки! Где-то, уж господь его знает, женин брат – дай ему господи много лет здравствовать и всякого ему от бога благополучия! – где-то раздобыл он сотенную; сейчас мы охотнику пятьдесят по уговору, и три дня с ним гуляли… И какая у нас с женой радость была в ту пору!.. Радовались мы так-то, однако же подходит время охотника к приему вести, а он и глазом не моргнет. «Как это так? Ты, говорю, деньги взял, уговор был охотой… За это, говорю, и начальство вступится. Силой возьмут да представят в присутствие…» – «Ну это, говорит, навряд!.. Меня, говорит, и по закону в охотники нанимать нельзя: я дьячок! С семейством! У меня семья!.. За меня ты, говорит, сам еще тысячу раз в солдаты пойдешь!..» Стали у чиновников спрашивать – так и есть, нельзя! А подошло время, через два дни поход… Царь небесный! Ревем мы с бабой, как ребята малые: чисто-начисто пропадать приходится… И что ж, вы думаете, вышло? На другой день к вечеру, накануне, значит, быть походу, стало мне легче! Ведь вот чудо-то какое! Легче, легче, и совсем повеселел! «Маша, говорю, сём^[4] я к господину откупщику схожу, фокусов сыграть, и может быть, между прочим, господь мне поможет…» Дело было на масленицу; надеваю я, для забавы, турецкое чалмо и этакой балахон – туркой наряжаюсь. Смотрит на меня супруга и говорит: «Сём, говорит, Иваныч, я и себе чалмо надену? Может быть, говорит, господин откупщик сжалятся над нами, когда увидят, что муж и жена одним мастерством живут; может, он и не захочет нас, говорит, разлучить!..» – «Матушка моя, говорю: ты в таком таперича положении (она в то время в этаком положении была-с), ты, говорю, в таком положении, для чего тебе натруждать себя?..» – «Ну, говорит, за одно! Либо, говорит, жизнь, либо смерть!..» Надевает она на себя чалмо турецкое, шаль (платок этакой, ковровой-с), шаль эту через плечо, по-цыгански. Пошли!.. Идем, идем, да заплачем оба, в чалмах-то этих! Идут люди, глядят на нас и говорят: «С чего это два турки плачут?» Приходим к откупщику. «Как об вас доложить?» – «Иванов, говорю, с супругой!..» – «Принять!» Входим мы в залу, гости… Страсть гостей!.. Откупщика, Радивон Игнатьича, я знал, и он меня тоже знавал… «А, говорит, ну, делай!» Начинаю я делать фокусы, сердце так и стучит: завтра в солдаты!.. Делаю фокусы, господа смеются, довольны. «А это кто же с тобой?» Радивон-то Игнатьич говорит. «А это-с, говорю, жена моя, супруга…» – «Что же, говорит, и она по этой части может?..» Я молчу. «Можете вы, душенька?» (У жены спрашивает…) «Могу-с», говорит… (Вижу, бе-елая вся!) «Так пройдитесь, говорит, «По улице мостовой»«. Маша сейчас голову книзу, руки над головой согнула и поплыла… Да ведь как-с! Откуда это взялось!.. Барышня по фортопьянам ударила, а она плывет, извивается… Ах, замерло у меня сердце! Тут начали господа трепать в ладоши. «Преотлично, кричат, превосходно! еще! еще!..» А она и еще того лучше… Не удержался я: так у меня слезы-то полились, полились, кап, кап… Радивон Игнатьич кричит: «Это что? на масленице-то? У меня в доме?..» Я в ноги! Маша где плясала, тут на колени и повалилась! «Что-что? как-как?» Рассказали мы. «Одна надежда на вашу милость!.. Завтра на войну… жена… дети». – «Не робей, говорит. Вот тебе…» И выносит двести серебром! «Поминай на молитве».