Гейл Карсон Левайн
Принцесса Трои
3
Как только он ушел, будущее развернулось передо мной, точно рулон ткани, летящий вниз по неровному склону, – вперед, вперед, пауза, вперед, пауза. Все дальше и дальше. Смазанные обрывки видений, затем образ молодого человека, похожего на отца, который сидел на клинии[5] в пещере с медными стенами. Снова размытые, проносящиеся мимо сцены. Остановка. Корабли с поднятыми парусами, заполнившие нашу гавань. Как красиво!
В темноте под веками все расцвело алым. Поднялся шум: стук копыт, боевые кличи, вопли. Нет!
Передо мной спешно развернулись бесконечные полотна ткани, заполненные хаосом битвы. Затем вспыхнула и сама материя. Я увидела своего возлюбленного брата Гектора, скорчившегося на земле за стенами Трои. Из груди его торчало копье, и я поняла, что он мертв. Нет!
Я содрогнулась от рыданий. Перед глазами все плыло, и из-за слез образы будущего стали едва различимы.
Наконец я успокоилась. Я предупрежу Гектора. Он будет жить.
Теперь мой дух парил над пепелищем, бывшим когда-то Троей. Я знала, что город сгорел, но упустила момент, в который вспыхнуло пожравшее его пламя, случилось ли это через три года или триста.
На моих глазах Троя начала возрождаться, столь же величественная, как и прежде. Ветер подхватил меня и понес вперед. На равнинах и горных склонах, окружающих Трою, появлялись другие города. Невидимая рука провела между ними паутину линий-дорог. Они становились все шире, крошечные точки двигались по ним все быстрее.
Прямо надо мной что-то пересекло небо, но для птицы его полет был слишком прямым. Неведомое создание исчезло за горизонтом, ему на смену пришло другое. Они появлялись и исчезали, и с каждым разом их скорость все увеличивалась.
Когда видения развеялись, меня заботливо окутал теплый бриз. Обычный сон овладел мной.
Священную рощу заливал дневной свет. Где-то каркнула ворона. Я потянулась и улыбнулась Аполлону, который сидел у моего изголовья с миской винограда на коленях. Его рука мягко накрывала мою ладонь.
Я напряглась, вспомнив поцелуй и свои видения.
Да, именно о таком даре я и просила, но бог пророчеств не мог не знать, что я увижу смерть Гектора. Он – защитник детей и должен был защитить меня. Я уже почти выросла, но пока еще оставалась ребенком. Мать, будь она здесь, тоже пришла бы в ярость, и неважно, что причиной ее гнева был бы сам Аполлон.
Я вскочила на ноги.
– Не прикасайся ко мне!
Аполлон нахмурился, выглядел он удивленным.
– Я исполнил твое желание.
– Ты думаешь, я хотела увидеть, как мой брат Гектор, – возмутилась я, – любимец Аполлона, погибнет в битве…
– Я буду сражаться на его стороне.
– Но он умрет. И ты знал об этом!
Голос Аполлона оставался спокойным.
– Каждая легенда заканчивается смертью героя, если только он не становится бессмертным, что случается редко. Таков удел смертных – умирать. Но значение имеют великие деяния, которые они совершат при жизни. У Трои будет много героев. – Он протянул мне миску. – Съешь виноград, любимая, и выполни свое обещание.
Я не могу! Не стану! Мать с отцом навсегда отвернутся от меня, если я это сделаю.
– Мне не нужен твой виноград.
Я побежала прочь.
Позади меня закаркали вороны:
Среди снегов за зайцем мчится
Почуявший добычу волк,
и ярко озаряет бога света ярость.
Я пробежала всего несколько шагов, прежде чем ветер ударил мне в лицо, откинув назад волосы, и поднял меня в воздух.
В ушах прошелестел голос, похожий на вздох:
– Эвр, восточный ветер. Я не причиню тебе вреда.
Добрые слова смягчили мой гнев и вернули способность мыслить здраво.
Ветер вернул меня к Аполлону, который расхаживал перед скамейкой.
– Так ты мне отплатила? Так, по-твоему, должно служить своему богу?
Эвр унесся прочь.
Я снова подумала о матери, спокойно сидящей за своим ткацким станком и верящей, что Гектор проживет долгую жизнь. Глаза защипало от подступивших слез. Я неуверенно улыбнулась.
– Спасибо тебе за пророческий дар, – я судорожно вздохнула, – и за то, что оказал мне честь, пожелав поцеловать меня. – Я сглотнула. – Прошу, прости мой гнев. – Если бог продолжит злиться на его сестру, Гектору это никак не поможет.
Аполлон стоял неподвижно.
– Дорогая, очень немногие удостоились чести обрести мою любовь, – он улыбнулся, казалось бы, с нежностью. – Ты это знаешь.
– Я люблю тебя любовью верующей, мне не стоит выходить за ее рамки. Мои…
Он начал хмуриться.
– Мои р-родители меня осудят.
Его брови сдвинулись еще ближе.
– Неодобрение, дорогая, ничтожная цена за божью милость.
– Я б-буду оп-позорена, – несмотря на поджатые губы и покрасневшее от гнева лицо бога, я продолжила, охваченная ужасом. – Я н-не могу п-поцеловать тебя.
Аполлон снова принялся расхаживать взад-вперед.
– Я все еще преклоняюсь перед тобой!
– Не почтение мне от тебя нужно. – Через несколько секунд он добавил: – Я обнаружил, что божественный дар нельзя забрать, но он может быть проклят. Однако я не стану проклинать твоего невинного близнеца, который получил мой дар одновременно с тобой. – Аполлон начал расти, пока не стал вдвое выше меня, сияющий и еще более прекрасный, чем прежде.
Я вскинула перед собой руки, словно могла отразить ожидающую меня кару.
– Никто не поверит твоим пророчествам. К твоим предостережениям никто не прислушается.
Я выдохнула:
– Ты можешь поцеловать меня, если Гектор не умрет.
Один уголок его губ приподнялся в полуулыбке.
– Я не могу спасти его, – он посмотрел куда-то поверх моей головы, затем снова встретился со мной взглядом. – Но я могу спасти тебя. В Дельфах ты можешь стать моим оракулом, и тогда я сниму проклятие.
Что же должно было случиться, раз мне требовалось спасение?
И неужели бог решил, что я брошу своего брата? Обида придала мне храбрости.
– Ты не знаешь девушку, которую, по твоим словам, любишь.
– Это был твой выбор, – он взошел на свой пьедестал и снова обратился в мрамор.
Я, пошатываясь, подошла к скамейке и села. Умру ли я вскоре после Гектора? Или проживу долгую, полноценную жизнь? Стоит ли посмотреть и проверить?
Лучше этого не делать.
Но я могла бы узнать, как далеко в будущем еще смогу найти себя. Так глупо, но я все еще хотела увидеть своего мужа и узнать, сколько у нас будет детей.
Надо ли было снова лечь, чтобы увидеть?
Нет. Теперь будущее было вплетено в саму мою суть.
Через шесть лет я буду работать за своим ткацким станком на женской половине отцовского дома. На моем лице отпечатается печаль. Я была незамужней или мой муж умер – иначе я бы ткала в его доме. И рядом со мной не качалась детская колыбелька.
Еще через шесть лет я себя не нашла. Троя лежала в руинах.
Здравый смысл говорил, что не надо искать свою смерть, но я не могла устоять. На земле рядом со скамьей лежала лавровая ветвь. Я взяла ее в руки и крепко сжала, словно она могла меня защитить.
Более взрослая версия меня – но не старая, – стояла на носу корабля, подставив лицо морскому бризу. Эта будущая я, чье лицо порозовело от загара, казалась красивее, чем я саму себя считала. По подолу пеплоса, вероятно, сотканного матерью, шел узор из зеленых капель.
Рядом со мной стоял высокий мужчина, царственный, почти того же возраста, что и мой отец сейчас. Его рука тяжело лежала у меня на плече. Я испытывала к нему острую неприязнь, но не осмеливалась отойти.
Я крепко зажмурилась. Дальше я увижу свою смерть.
В гостиной незнакомого мне дворца передо мной металась разъяренная женщина, которую я никогда прежде не видела. Пока нынешняя «я» раскачивалась взад-вперед на скамейке, будущая «я» услышала крики, почувствовала запах крови и ощутила жалящий удар ножа незнакомки.
Я умерла.
4
Я упала на траву и разрыдалась.
Кто была та разгневанная женщина? Почему она убила меня? Неужели все боги меня возненавидели?
Молю, простите меня, в чем бы я ни провинилась! Молю, пощадите Трою!
Когда слезы наконец отступили, я встала, выронив из рук ветку лавра. Я выплакала все до последней капли. Мне было невыносимо снова заглядывать в будущее в поисках событий, которые привели к моей смерти, но я могла догадаться, что случилось. Должно быть, Троя пала в войне, которую я мельком увидела. Если родители и выжили, меня с ними разлучат – но отец наверняка погиб.
Может быть, в другой раз. Сейчас же я хотела заглянуть всего на минуту вперед.
Скоро на женской половине дома мать потянется в своей постели, перевернется на другой бок и снова уснет. Каким родным было ее лицо, какой нежной рука, лежащая поверх простыни.
Аминта сядет на своей кровати и разбудит Мело, чтобы спросить, где я.
На кухне служанка почешет руку, а воздух пропитает острый аромат сардин. В своей спальне отец умоется водой из таза у кровати. Капли побегут по его щекам, когда он выпрямится, но выражение лица останется серьезным и сосредоточенным. Вероятно, в этот момент он будет планировать грядущий день, заботясь о благе Трои.
Аполлон не проклял дар Гелена, а Гелен, как и я, любил наших родителей. Вместе мы могли бы спасти и их, и весь город. Дар провидения все еще был для меня удачей.
Бог сказал, что ужасный корабль судьбы почти невозможно повернуть. Словно «почти» означало, что шанс все же есть.
Я покинула священную рощу, вспоминая, как совсем недавно мечтала о даре провидения, чтобы спасти кого-то всего лишь от испорченной лепешки.
Впереди раскинулась Троя, рассвет окрашивал ее стены в розовый цвет. И хотя я десятки раз видела их снаружи и еще больше раз изнутри, сейчас я смотрела на город, словно впервые.
Как ярко сияли его стены! Над ослепительно белым известняком поднималась вторая часть из глинобитного кирпича и деревянных балок, украшенная зелеными, фиолетовыми и коралловыми полосами. Отец однажды заявил, что наша стена прочнее, красивее и лучше, чем стена любого другого города, в котором он бывал.
Какая армия смогла бы преодолеть такую стену? Неужели сам Зевс уничтожит нас?
Надо мной возвысилась арка восточных ворот. За ними радостно виляла хвостом Майра.
Я присела перед ней на корточки.
– Ты провела здесь всю ночь, верная моя? Каким бы ни было твое будущее, я спасу тебя, – я погладила ее по спине, затем выпрямилась. – Идем. – И пошла вдоль внутренней стороны стены, вместо того чтобы выйти на Путь Бессмертных.
Майра бежала впереди и постоянно оглядывалась, разинув пасть в широкой собачьей улыбке.
Бог сказал, что я не смогу заглянуть в ближайшее будущее другого пророка или свое собственное – это было похоже на правду. Я не могла предсказать, где окажется мой близнец через несколько минут, но я и так знала, что каждое утро он покидал Трою, чтобы его конь размял мышцы.
Мы повернули направо, на узкие улочки, петляющие вдоль ярко раскрашенных, но обшарпанных домов. Группа из семи мужчин свернула нам навстречу, споря и смеясь. Мимо промчалась ватага детей, гоняясь за поросенком. Обычная Троя, но не менее драгоценная.
Не обращаясь к дару пророчества, я просто представила, что может случиться: эту улицу поглотит огонь; горячая пыль поднимется до самых колен, а дети будут плакать и задыхаться.
Я остановилась. Майра села рядом.
Неужели бог пророчеств не знал, что я оттолкну его? Наверняка он заглянул в будущее, чтобы все узнать.
От удивления я беззвучно ахнула. Значит, когда он смотрел, будущее было другим! И я не отказала ему. Или согласилась стать его оракулом, или он подарил мне свою любовь без моего ведома, пока я еще не проснулась.
Я уже изменила будущее, причем без особых усилий. Теперь же я отдам этой цели себя целиком, и останется только надеяться, что этого будет достаточно.
– Мы справимся, Майра! – Я снова отправилась в путь.
Она один раз гавкнула – своего рода восторженное «Да!».
Гелен, ссутулившись, стоял перед деревянными воротами конюшенного двора. Он был выше и крепче меня и выглядел ровесником своего соперника Деифоба, который в свои восемнадцать был на четыре года старше моего близнеца.
Я поспешила к брату, рядом со мной весело крутилась Майра. Когда я оказалась рядом с Геленом, наши оливковые глаза встретились: у него они покраснели от бессонной ночи, как, полагаю, и у меня самой.
Майра потерлась о его ноги.
Брат схватил меня за руки.
– Ты тоже это видишь?
Я кивнула.
– Я так и думал, – он указал на деревянную скамью под тонким дубком. Собак он никогда не любил (да чего уж там, на дух не переносил), так что Майра осталась без внимания.
Мы сели лицом к воротам конюшен, Майра легла у моих ног.
Гелен был во всех моих детских воспоминаниях. Мы болели одними и теми же детскими недугами. Мы часто спорили о том, насколько важны две минуты, что различали наш возраст. Я появилась раньше, и это ему не нравилось. Он был сильнее физически, но, в отличие от меня, боялся щекотки и ненавидел чувство беспомощности, когда его заставляли смеяться.
– Я возвращался с фестиваля с нашими братьями – без Деифоба, когда увидел свет, который словно вливался в меня. Я застонал. Все тут же на меня уставились. Я что-то пробормотал и отослал их прочь. – Он ненадолго замолчал. – Ты понимаешь.
Я кивнула.
– Мне это показалось похожим на пылинки.
– Дома я сразу пошел в свою комнату. Там я лег на кровать, и ко мне пришло знание. По большей части ужасное.
То, что я успела увидеть, и правда было ужасно, но неужели остальное – не лучше?
– Ты знаешь, откуда у нас эта сила? Она от Аполлона, не так ли?
– Я пошла к его алтарю после игр. – Я была слишком смущена, чтобы рассказать брату о том, что бог пытался меня поцеловать. – Я чем-то разозлила его. Он проклял мою силу, чтобы никто мне не верил, но сказал, что тебя это не коснется.
– О. Ясно.
После этого мы замолчали. В конюшне заржала лошадь.
– Я видела свою смерть. – Я проглотила вновь подступившие слезы. – И тело Гектора, лежащее в пыли. Я знаю, что Троя сгорела. Дальше я не смотрела. Как много увидел ты? – Если я услышу от него, а не увижу собственными глазами, возможно, мне будет легче это вынести. – Ты видел свою смерть?
– Да. Я переживу войну и доживу до старости.
Я обняла его за плечи.
– Ох, как я рада, что ты состаришься! – Я рассмеялась, мне так хотелось это сделать. – Надеюсь, ты станешь не просто старым, но древним! А другие тоже выживут? – Я заглянула ему в глаза.
– Мама, но ее обратят в рабство. – Его кадык дернулся, Гелен отвел взгляд, уставившись на крепкие дубовые ворота. – Все выжившие станут рабами.
Ай! Должно быть, на том корабле я уже была рабыней.
– И ты тоже?
– Нет. – И все, никаких объяснений.
Я снова спросила:
– Как много ты увидел?
– Все. С этого момента и до твоей смерти, и моей собственной, гораздо позже.
– Аполлон сказал, что корабль судьбы трудно повернуть, но не говорил, что это невозможно. Мы составим план. Ты можешь предупредить отца и мать.
Он выпустил мои руки и встал.
– Война начнется из-за гречанки по имени Елена. Она приедет сюда, но греки захотят ее вернуть. Они будут сражаться за нее.
Мы должны помешать ей явиться в Трою!
Его лицо посветлело, несмотря на покрасневшие от усталости глаза.
– Кассандра, на свете нет никого прелестнее. Ее губы! Ее глаза, такие большие, как… – он запнулся, подбирая слова. – Э-эм… размером с яйцо, но они не похожи на яйца! Они похожи на красивые глаза.
Было сложно не улыбнуться его неловкости, но зачем он рассказывал мне об этой Елене?
– И дело не только в ее красоте. Гораздо важнее то, как она смотрит на людей, – его голос дрогнул. – Она нуждается во мне. Только я смогу сделать ее счастливой.
Я подавила улыбку. Как он мог сделать ее счастливой? Он – мой ровесник, а она наверняка совсем взрослая.
– Сколько ей лет? – спросила я.
Он только отмахнулся от вопроса.
– Мой час наступит через много лет. Но сейчас, просто увидев ее в будущем, я ее полюбил.
У меня перехватило дыхание. Неужели он хочет сказать, что из-за этой женщины он не станет пытаться спасти Трою?
Именно это он и сказал.
– Я не сделаю ничего, что могло бы удержать ее на расстоянии или заставит скорее покинуть Трою.
Я наклонилась и погладила Майру по голове.
– Ты просто притворялся расстроенным.
Он отступил на шаг.
– Это неправда!
Я тоже поднялась на ноги, как и Майра.
– Ты можешь отправиться к этой своей Елене вместо того, чтобы ждать ее здесь. Я помогу тебе. – Знать бы еще как. – Мы узнаем, где она будет. Ты сможешь присоединиться к ней там.
Он мотнул головой.
– Она далеко, в Спарте. Я могу и умереть, если отправлюсь туда. Но если мы не станем вмешиваться, ее прибытие неизбежно. Кассандра… – он приблизился и снова взял меня за руку. – Наш дар не может ответить на вопрос «Что, если?». Я проверял. Ты можешь представить, что помогаешь мне встретиться с Еленой, но мы не узнаем, к чему это приведет.
– Я шла с камнем, который врезался мне в ногу, потому что не хотела, чтобы с Троей случилось что-то плохое. Даже без дара прорицания мы можем создать будущее, которое хотим. – Я сжала его руку, ненавидя себя за то, что скажу дальше. – А я тем временем помогу тебе против Деифоба. – И улыбнулась той улыбкой, которая всегда подкупала отца.
Но брат оттолкнул мою руку.
– Оставь себе свою помощь, я сам хочу унизить брата. В будущем он должен жениться на Елене. Это я надеюсь изменить. Она должна выйти замуж за меня.
Но он не собирался менять будущее, чтобы спасти моих родителей или меня.
– Кассандра, я верю, что судьба сильнее пророчества, и случай тоже имеет значение. Ты можешь выжить. Я могу умереть.
Он открыл ворота конюшенного двора.
Я прокричала:
– Боги ненавидят бессердечных людей! Тебя покарают. – Но я не была в этом уверена.
Он вошел в конюшню, я услышала, как он что-то сказал своей лошади. Мне не следовало говорить ему, что никто не поверит моим пророчествам.
Так как спасение будущего Трои теперь зависело только от меня, я должна была узнать его полностью. Опустившись обратно на скамейку, я вцепилась в нее руками.
Я снова увидела молодого человека в медной пещере и заметила рядом с ним мальчика – его сына, судя по внешности. Они сидели на разных клиниях. Я наблюдала, слушала, вдыхала запахи. Мужчина, которого, как оказалось, звали Парис, пообещал кому-то невидимому не поддаваться искушению. Его сын – по имени Кориф – склонился набок, чтобы лечь на свое ложе, но его голова опустилась не до конца. Казалось, он покоится на невидимой подушке или коленях.
Парис говорил с мальчиком и с невидимым для меня существом по имени Энона. Она могла быть богиней, поскольку Аполлон сказал, что мой дар на них не распространяется. Или она могла быть провидицей, как и я, ведь он также сказал, что я не смогу увидеть себя или других провидцев в ближайшем будущем. А это оно и было – разговор, который я наблюдала, произойдет всего через два дня.
Сцена продолжалась и перешла к следующей, в которой появились и другие невидимые мне существа. Парис произнес имена трех богинь – Геры, Афины и Афродиты – и, кажется, обращался он к ним самим.
Постепенно ко мне пришло понимание, хотя провалы еще оставались.
Я прикусила щеку и почувствовала вкус крови. Я увидела все, кроме своей смерти. Зачем смотреть дважды?
Во рту у меня пересохло. Я открыла глаза и медленно вздохнула, чувствуя простой, естественный запах лошадей. Мои ноги посерели от пыли. Майра заскулила. Что с ней будет?
Это будущее я еще не искала.
Я обняла ее, и она лизнула меня в лицо. Затем я заглянула вперед во времени. Ура! Она доживет до весьма преклонного для собаки возраста. Через девять лет в Трою приедет отряд амазонок, и самая младшая из них спасет Майру от укуса змеи. Незадолго до падения города я доверю одной пастушке заботу о Майре. Ее хижина находилась вне городских стен, и эта девушка будет оберегать мою любимицу и станет ее последней хозяйкой. Расставание с собакой вызовет у меня не меньшую тоску и боль, чем все остальное.
Но это видение, по крайней мере, предвещало светлое будущее хоть для кого-то – для Майры.
Я вспомнила все остальное, что увидела, но отказалась снова плакать.
Лестница, ведущая к падению Трои, была невероятно шаткой. Множество ступеней казались ненадежными, маловероятными. Если я уничтожу хотя бы одну из них, этот путь оборвется. Мы будем спасены.
У меня появилась идея.
5
Через несколько минут колоннада отцовского дворца поглотила нас с Майрой. Я остановилась на последней ступеньке, ведущей на женскую половину, Майра села рядом. Наши комнаты располагались вокруг внутреннего дворика, открытого небу, сами покои скрывала крыша, но солнце давало нам свет.
Моя идея состояла в том, чтобы преодолеть проклятие Аполлона постепенно. Если я буду предсказывать небольшие события, со временем люди должны начать мне верить. И тогда они прислушаются, когда я скажу им об опасности. Этого требовал бы здравый смысл.
Вдоль балкона, ближе всего ко двору, где было наилучшее освещение, стояли наши ткацкие станки, чесальные гребни и веретена – все, что нужно для изготовления ткани. За ними, вместо стен, разделенные ширмами высотой по грудь, располагались спальные уголки живших во дворце женщин, в том числе мой, моей матери, сестер, теть, их детей и женщин, которые нам прислуживали. Чем дальше от внутреннего двора, тем темнее становилось, и в некоторых местах масляные лампы требовались даже в полдень.
Большинство женщин занималось работой. Их маленькие сыновья и дочери играли рядом. Собаки гонялись друг за другом в проходах между ткацкими станками и спальными уголками. Майра умчалась прочь, чтобы присоединиться к своим многочисленным друзьям.
Какой умиротворенной была эта картина.
Как я и надеялась перед фестивалем, мой ткацкий станок поставили рядом с маминым. Мои кузины устроились по другую сторону от меня, ближе всех – Аминта. Мамино место пустовало. Заглянув всего на мгновение вперед, я увидела ее на кухне, наблюдающей за тем, как повара готовят обед, который подадут через час.
Ко мне бросилась Кинфия.
– Безразличная царевна! Вынудила нас так долго ждать рассказа о том, что произошло!
Мы с Мело и Аминтой последовали за ней в наш уголок, где она усадила меня на мою кровать. Кинфия встала по одну сторону от меня, Мело – по другую.
Если бы только мы были друзьями! Тогда я бы рассказала им все о том, что случилось и как сильно я напугана на самом деле.
Аминта села на свою постель.
– Аполлон навещал тебя?
– Он дал мне дар пророчества, – я решила опробовать на них свою идею.
– Не может быть! – Мело подпрыгнул на постели.
– Почему тебе? – в голосе Кинфии звучало возмущение. – Ты дала ему что-то взамен?
Я откинула голову назад.
– Нет. Аполлон – не рыночный торгаш. – Вот только это неправда.
– Ты видишь все будущее или только свое собственное? – спросила Мело.
– Все. Я вам покажу. – Исполнение плана требовало предсказания, которое вскоре сбудется. – Через несколько мгновений Дирс объявит, что закончила свою работу. – Дирс была женой моего старшего брата Паммона.
– Аполлон подшутил над тобой, – фыркнула Кинфия. – Когда я проверяла в последний раз, у нее оставалось не меньше пары локтей пустой основы.
– Твоя невестка почти такая же медлительная, как и ты. – Аминта коснулась моей руки. – Прости! Твои работы прекрасны.
– Готово! – воскликнула Дирс. – Наконец-то.
Кинфия небрежно пожала плечами.
– Предскажи что-нибудь существенное.
– В ближайшее время не случится ничего важного, – ответила я. – Но сейчас сюда войдут мама и Миртес.
Я ожидала возражений, что это мало похоже на предсказание, так как Миртес всегда играл для нас на флейте в это время, а мама никогда не пропускала его выступления.
Но Мело медленно покачала головой.
– Не сегодня.
Кинфия потянулась.
– Ты выбрала единственный день, когда он не будет играть.
Неужели кто-то сказал, что он не придет?
Неужели Аполлон обманул нас с Геленом, показав нам ложное будущее? Как же я надеялась, что все увиденное было неправдой!
– Кажется, у него живот болит, – пояснила Аминта и добавила: – Мне пора возвращаться к ткацкому станку.
Остальные последовали за ней, и я к ним присоединилась. Миртес внесет ясность, когда придет, – или не придет.
Мама с музыкантом появились, едва я взялась за работу, и он начал играть свои обычные величественные песни. Я не могла налюбоваться еще не увядшей красотой матери. К тому времени как Троя падет, от горя и утрат ее лицо покроется сетью тонких морщин.
На глаза навернулись слезы.
Миртес закончил выступление, поклонился и ушел.
Тяжело сглотнув, я прошептала:
– Я же говорила, что сегодня он будет играть!
– Но он не собирался, – сказала Мело. – Видимо, просто почувствовал себя лучше.
– Или твоя мать велела ему играть, несмотря на самочувствие. – Кинфия отложила веретено и зевнула. – Может быть, твой дар не учитывает матерей и больные животы.
Это просто сводило с ума!
Три ворона, хлопая крыльями, уселись на перила балкона. Они прокаркали:
Без зренья кроты находят свой путь
В глубинах земли меж Аидом и нами.
Троянцы же видят лишь то, что хотят,
И между трех сосен блуждают.
Мои кузины и другие женщины сосредоточились на своей работе и не поднимали глаз.
Безопаснее всего было обратиться к Аминте, поэтому я шепнула ей:
– Посмотри на воронов.
– Где?
Я указала на птиц.
– Там ничего нет, Кассандра, – она нахмурилась. – Должно быть, ты совсем устала после вчерашнего. – Ее лицо тут же разгладилось. – Тебе стоит отдохнуть.
Я отложила в сторону челнок[6]. Мать начала ткать, ее руки двигались быстро и легко.
– Она идеальна! – я коснулась готовой ткани, свернутой на верхней части ее станка.
Ее движения замедлились, но не остановились.
– Я хочу сделать Лаодике пеплос подлиннее. Она уже слишком взрослая, чтобы выставлять коленки напоказ.
Лаодика была одной из моих младших сестер.
– Уверена, он ей понравится.
– Сегодня музыка была особенно хороша. Когда Миртес играет, мне даже дышать легче.
– Разве утром у него не разболелся живот? – спросила я.
– Нет. Я справлялась о его здоровье. – Она провела челнок сквозь нити основы.
Я так и застыла возле своего ткацкого станка. Если бы хоть одно из моих предсказаний озвучила Мело, никто бы не стал спорить. Судя по всему, кузины не поверят мне, даже если я предскажу что-то очевидное. Мои пальцы дрожали, когда я снова взялась за работу.
Разумеется, Кинфия это заметила.
– Аполлон не сделал твои руки изящнее и проворнее. Возможно, ему бы хотелось, чтобы канефорой был кто-то другой. Может, это на меня он смотрел во время процессии!
Мне было плевать на ее издевки. Со вчерашнего дня она словно как-то съежилась, стала меньше.
– Кассандре просто нужно привыкнуть к тому, что она больше не канефора. – Мело мне улыбнулась. – Мне бы вот точно пришлось.
Возможно, надо просто продолжать предсказывать будущее, оказываться правой, и рано или поздно люди запомнят это и поймут, что я провидица.
Монотонная работа позволила мыслям успокоиться, и я вспомнила, что будущее можно изменить и что у меня будет еще немало возможностей сделать это, прежде чем греки явятся под стены Трои. Ближайшее решающее событие произойдет в пещере на горе Ида, всего в двадцати милях от Трои. Но между ней и городом рыскали львы, да и я никогда не отходила от стен дальше, чем на пару миль, в пределах которых располагались священная роща, побережье и река Скамандр.
Что еще я могла сделать? Может, получится убедить другого бога снять проклятие? Или даже самого Аполлона?
Я вернулась к маме и спросила, можно ли мне снова сходить к священной роще.
– Ты всегда можешь посетить священную рощу, – с этими словами она меня обняла.
Прижавшись к ее округлому животу, я почувствовала себя гораздо лучше.
– Моя благочестивая дочь. – Мать отпустила меня. – Аполлон послал тебе сон?
Ах. Я кивнула, осторожно выбирая свои следующие слова:
– В этом сне я видела, как в Трою пришли мужчина и женщина и принесли с собой беду. Вы с отцом знали юношу. Увидев его, ты обрадовалась и позволила им обоим остаться. Но затем сон изменился. – Я сжала руку матери, отрывая ее от работы. – Троя была объята пламенем, – мой голос сорвался. – Если эти люди явятся, молю тебя, отошлите их прочь!
Она снова обняла меня и прошептала мне на ухо:
– Огонь во сне – знак очищения, а гости приносят процветание. Этот сон был даром бога, который тебя любит.
Который меня ненавидит.
– Прежде чем отправиться в священную рощу, загляни к отцу, он хотел тебя видеть. Он ведь так и не смог поздравить тебя вчера.
Стоило мне двинуться в сторону лестницы, как рядом тут же оказалась Майра, совершенно уверенная, что я не захочу ее здесь оставлять. Я присела на корточки рядом с ней.
– А ты поверишь, если я скажу, что весь день ты проведешь у восточных ворот, ожидая меня?
Она лизнула меня в лицо, завиляла хвостом, ее морда расплылась в счастливой улыбке, которую я так любила.
Слуги распахнули передо мной двери нашей гостиной, я же подала знак Майре. Та заскулила, но осталась сидеть снаружи.
Отец стоял в окружении многочисленных кушеток. Воздев руки, он молился Зевсу у нашего домашнего алтаря. В воздухе витал запах благовоний. Из завитков сладкого дыма показался кончик острого носа правителя.
Дым! Это дымились сандалии отца, когда он сражался с греческим солдатом, вооруженный одним только ножом. Его противник сжимал в руках боевой топор.
Я моргнула, гоня прочь мысли о будущем.
Тем временем отец нараспев произнес:
– О, всемогущий Зевс, молю тебя даровать нам солнце и легкий дождь. – Его взгляд нашел меня. – Молю тебя даровать нам с Гекубой здорового ребенка, такого же стойкого и непоколебимого, как наша Кассандра, – с этими словами он отступил от алтаря.
После смерти Гектора под мудрыми пронзительными глазами отца залягут глубокие тени. Я бросилась к нему и крепко обняла.
– Что такое? – он подвел меня к одной из кушеток. – Что-то случилось?
– В священной роще мне приснился сон, – я повторила свою историю и пересказала мамину интерпретацию. – Но если она ошибается?
Я хотела, чтобы он пообещал не спешить с принятием решения об этой парочке, когда они явятся сюда.
Отец вернулся к алтарю, где помолился о мирном отдыхе для меня.
Он был так добр и заботлив, что ради меня побеспокоил самого Зевса.
Затем отец вернулся.
– Твоя мама любит толковать сны, и она редко ошибается, – он рассмеялся. – На прошлой неделе мне приснилось, что наше дитя придет в этот мир в теле младенца, но с морщинами и седыми волосами. Гекуба уверена: это означает, что ребенок вырастет мудрым.
– Но что если то, что мне приснилось, действительно случится?
Он сказал то, во что раньше я верила безоговорочно: что Троя могущественна и у нее нет врагов.
– Возможно, твоя мать права насчет значения этого сна. Или, возможно, тебя слишком утомили празднества. – Отец поцеловал меня в лоб. – Дорогая, я тебя поздравляю. Тот камешек! – Он покачал головой. – Любой другой на твоем месте запнулся бы, даже герой.
Каким же замечательным он был. Мне – нам всем – невероятно повезло, что он у нас есть, но как же недолго это еще продлится.