Гейдар Джахидович Джемаль
Освобождение ислама
Современные мусульмане стоят перед угрозой “ Новой Джахилийа”, угрозой утраты абрахамической традиции и впадения в идиотизм реставрированного и модернизированного язычества. Терпимость к тому, чего не терпит ислам, – это отказ от “Шехады”, равносильный прекращению быть! И ярче всего признаки “Джахилийя” проявлены среди мусульман в СССР, подвергавшегося сначала колониальной тирании со стороны тупоумной и религиозно невежественной псевдомонархии (ставшей чуть ли не с момента своего возникновения инструментом чужой стратегии), – впоследствии же – сатанинскому террору слуг Даджала, типичными методами которых были геноцид и массовая “промывка мозгов”. За время “советской власти” миллионы мусульман были замучены или изгнаны, их потомство несет в себе травматические шрамы от этой глобальной расправы. Сейчас мусульмане СССР вовлечены в заключительный этап имперской истории – краха советского колониализма. Подобно тому как управлявшаяся “из-за кулис” псевдомонархия Романовых изжила свою нужность в качестве инструмента, сменивший ее советский режим, в свою очередь, исчерпал свои функциональные возможности, ради которых его зарубежные хозяева в течение жизни трех поколений не давали ему развалиться. Финансовый истеблишмент Запада больше не заинтересован в этом геополитическом монстре, позволившем региональным мафиям слишком эмансипироваться от международного контроля, ставшего обузой для мировой экономики в силу вопиющей непродуктивности, наконец, утратившим из-за очевидного одряхления даже роль стратегического пугала. Мы – свидетели того, как по мановению банка в читанные месяцы расчищаются неприступнейшие завалы пресловутого “тоталитаризма”. Гигантская империя оказалась глиняным чудовищем – “Големом” каббалистической легенды.
Чему мы являемся свидетелями? С одной страны, мусульманские герои и мученики прорывают фронт объединенного кафирства в Иране, где Враг (носящий в данном случае притерпевшуюся маску “американского империализма”) вроде бы захвачен врасплох.Одновременно же Куфр переходит в наступление, используя свою марионетку Саддама Хусейна на иранском направлении и Советскую Армию – на афганском. Результаты? Иран, захлестнутый петлей блокады, выдерживает агрессию сверхвооруженного, сверхснабжаемого противника и остается исламским. Плохо вооруженные муджахиды вынуждают уйти деморализованную армию агрессора, и Союз, разваливаясь, перестает быть “советским”. (Было бы неверно недооценивать роль сражающегося Афганистана в морально-политическом крушении прогнившего большевизма). Выводы? Происходит расчистка поля перед финальной битвой двух полярных сил, расколовших человечество: силой нормального, подлинного, противостоящего гнилостным, распадным, энтропическим процессам, силой, направленной вверх на соединение в первым и единственным Принципом всего сущего, силой ислама – с одной стороны, и силой инерции, фальши, самодовольства, кощунственной арлекинады, демонической жажды конторля, иными словами силой кафирского неоглобализма – с другой. Советский Союз и его сателлиты – это павильон на снос и на вывоз. В контексте подлинной поляризации отменяются прежние фиктивные “противостояния”: все, что служит обманщику, – “конвергирует”!
По нашу сторону оказываются все угнетенные и обездоленные: они в тех или иных обстоятельствах подверглись тирании Даджала, стало быть, они отмечены печатью причастности к Духу: ныне “лишенный наследства” – это тот, на ком Зверь не поставил свой знак. В этом суть великого политического учения имама Хомейни (да будет Бог им доволен), учение о слабых мира сего, “мустазафинах”: в их слабости воплощено противостояние торжествующему (временно!) Зверю, изъятость из под его сатанинской эгиды.
Ислам объединяет всех “мустазафинов”, берет под свое покровительство всех обезоленных. Кто они, сколько их? Это ведомо только Богу, но все лучшее и избранное этой земли – среди “лишенных наследства”. Ислам несет им “Тавхид” в благой удел: единство Бога, единственность Правоверия, единение тех, кто уверовал! Наш “Тавхид” – ключ к высочайшим тайнам, ибо нет большего знания, чем знание Одного.
Поэтому “Тавхид” – это призыв, обращенный не исключительно к мусульманам: любящие Бога, все, для кого дальнее более реально и драгоценно, чем ближнее, все, что не смиряется перед наглостью Гибели и Гнили, выдающей себя за лучезарный рассвет и кипение жизни, все они – адресаты нашего Призыва.
К ним обращен черный цвет великого Единения, благородный цвет чистейшей духовности, цвет траура по мученикам ислама, цвет приговора падшему и обреченному миру, цвет тайны…
Пророк сказал: “Когда увидите черные флаги со стороны Хорасана, идите на них, поскольку Халиф Аллах Махди будет среди них” (Ахмед-и-Байкади).
Вера в “переселение душ” и единобожие
1998 г.
Опыт смерти и основанная на этом опыте та или иная философия смерти – это изначальный критерий внутренней подлинности человека, его метафизического качества. Явный культ смерти, ее эстетизация, доходящая до одержимости, как это имело место в традициях ацтеков, Египта фараонов или европейской культуре барокко – не обязательно свидетельствуют о подлинном понимании того, что такое поистине есть смерть; ее реальная сущность скрыта по ту сторону декоративной атрибутики, черепов и скелетов с косами, своей избыточностью как бы заклинающей ужас. Вместе с тем непризнание ее как центрального факта, вытеснение мысли о ней за пределы бодрствующего сознания говорит о духовной ущербности еще более глубокой и безысходной. Обычный человек во все времена стремился избежать излишнего сосредоточения на этой теме, с другой стороны, memento mori – помни о смерти – было девизом духовных элит (к которым в Европе средневековья и раннего Возрождения бесспорно относилось и так называемое “оперативное масонство”).Сегодняшний мир в его доминирующем западном, точнее американском, обличье представляет собой в духовном плане исторически беспрецедентную смесь инфантильного, диснейлендовского оптимизма и неизбывной параноидальной тревоги. Исход Второй мировой войны положил конец Европе как центру мирового порядка. На целых два поколения мир вступил в эпоху карнавала, переоценки ценностей снизу, легализованной анархии. Любая норма, догмат, жесткость, дисциплина, наконец, просто упорядоченный смысл были признаны “отрыжками” тоталитаризма, если не прямо фашизма. Жан Поль Сартр лично защищал городских партизан-террористов. Биполярный мир, холодная война только питали своей энергией этот праздник, начинавшийся на руинах разгромленных европейских столиц. Сегодня он кончился вместе с биполярностью. Мы живем в посткарнавальную эпоху. Рождается новая норма, новая догматика, разномастная, абсурдная, лубочная, пытающаяся спрятать свою истерическую паучью агрессивность за либеральными улыбками телекомментаторов. Рождается – уже родился! – новый посткаранвальный тоталитаризм со всемирными амбициями, имя которому – “Нью эйдж”. У этого тоталитаризма, естественно, есть своя догматическая философия смерти. В ней узаконены все мыслимые ошибки, недомыслия, отклонения, “испорченные телефоны” бесконечных межконфессиональных диалогов, и построена эта философия на вере в перевоплощение душ.
Идея перевоплощения – возвращение души умершего на Землю через рождение живого существа, именуемая на жаргоне неоспиритуалистов “реинкарнацией”, претендует на укорененность в древних традициях. В европейский интеллектуальный обиход эту идею запустил сентиментальный немецкий драматург XVIII века Вольфганг Лессинг. Как социалист и один из первых неоспиритуалистов нового Запада, он оказал большое влияние на французских энциклопедистов, соединявших наружный рационализм со скрытой космистской “мистикой”. Все они, как правило, были спиритами, верили в реинкарнацию (именно Фурье “подарил” это слово официальному основоположнику французского спиритизма Карлу дю Прелю) и даже объясняли умственное и душевное неравенство людей разным количеством испытанных смертей и рождений, благодаря чему “менее опытные” души стоят ниже по шкале спиритической эволюции. (Стоит заметить, что механический рационализм, сталкиваясь с такими “чудесами”, как неодинаковость двух разных объектов (!), прибегает для их “объяснения” к совершенно иррациональным трюкам.) Подлинная духовная Традиция, основанная на передаче сквозь историческое время надчеловеческого знания, никогда и нигде не допускала подобного абсурда. Невозможность реинкарнации очевидно следует из того, что безгранична Универсальная Возможность, неисчерпаема конкретика всех ее реализаций. Повтор рождения одного и того же существа в одних и тех же (земных) условиях так же немыслим, как повторение одного и того же числа на оси числового ряда. Такой повтор, если бы он состоялся всего лишь единственный раз в одной точке “Большого Космоса”, означал бы необратимое схлопывание в ничто всей реальности.
Идея “реинкарнации”, подхваченная профанами в эпоху торжества материализма, представляет собой отголосок двух других идей, действительно имеющих место в Традиции, но совершенно не понятых европейцами Нового времени. Одна из них – доктрина метампсихоза, известная по греческим источникам и связываемая обычно с именем Пифагора. Популярна переданная Диогеном Лаэртским история о том, как Пифагор заметил знакомому, пнувшему по дороге приблудную собачонку: “Ты только что ударил своего деда”. В учении о метампсихозе речь идет о миграции психических элементов, составляющих тонкое поле (психическую оболочку) Земли, в котором участвуют все существа, проявившиеся в земных условиях. Это практически аналогично миграции физических веществ, переходящих из одних тел в другие, и точно так же не имеет отношения к реальной неделимой природе обладателей этих тел. Другой – гораздо более сложной и в силу этого еще менее понятной концепцией является трансмиграция, особенно подробно разработанная в индуизме. Она в некотором смысле представляет антитезу, так сказать, полярное дополнение к учению о метампсихозе. Трансмиграция – это переход духовной (эйдетической) сущности умершего на другой план космического проявления, иными словами – за пределы пространственно- временного континуума, который мы называем Вселенной и который на самом деле является лишь одной из бесчисленных ступеней в лестнице миров – действительно Большом Космосе.
В этой связи необходимо оговорить, что все упоминания о перевоплощениях, носящие порой довольно красочный и экзотический характер, встречающиеся в традиционной восточной литературе, особенно в даосских и конфуцианских источниках, имеют чисто символическую природу и никогда буквально не воспринимались теми, кому они были адресованы. Это, кстати, еще одно довольно важное обстоятельство: традиционная литература всегда адресна, обращается к строго определенной аудитории посредством понятного лишь ей языка, поэтому рассмотрение этих текстов с позиций некой “общемировой культуры” заведомо лишает их того смысла, ради которого они были написаны.
Итак, реинкарнация – неразборчивое эхо доктрин, основанных на реальном знании и потому чрезмерно “радикальных” для профанического сознания. Но этим однако не исчерпывается проблема компилятивной и полузнайской философии Нью Эйдж.
Как ни парадоксально, неоспиритуалистическую теорию перевоплощения и традиционные учения древних греков и индуистов связывает одна внешне сходная черта. Ни тут, ни там не идет речи о реальной смерти. И метампсихоз, и – в гораздо большей и обоснованной степени – трансмиграция рассматривают смерть как момент перехода их одного состояния в другое; неоспиритуалистическое перевоплощение предполагает постоянное возвращение на один и тот же план существования. В обоих случаях подлинно реальным оказывается момент проявления, жизнь. И для посвященных, и для профанов смерть есть лишь пустая пауза между проявлениями одного и того же существа. Разница между неоспиритуалистами и традиционалистами в том, что первые – профаны, воюющие с собственным духовным наследием, – стараются заклясть и саму идею реальной смерти, открывшейся западному человеку через христианство, в то время как вторые – греки, индусы, да и адепты любых других традиций, основанных не на божественном откровении, а на метафизическом созерцании, – о смерти вообще не говорят. Эти традиции знают все (и под разными углами зрения) – об объекте и объектах, – но они не знают и не могут знать ничего о трансобъективной реальности (Субъекте), выражением которой является реальная смерть. Источником знания о трансобъективном может быть только откровение Субъекта о Самом Себе. В этом откровении обнаруживается, что истинное существо живущего непосредственно связано с его смертью, которая имеет безусловный характер. Все, что остается после смерти, распадается, мигрирует, меняет план проявления, будь это Дух, психическая оболочка или физическое тело, это не имеет прямого отношения к тому, кто жил и умер; его жизнь в тот момент, пока она длились, была уникальным и неповторимым моментом “здесь и теперь”. Его смерть – оборотная сторона этого момента – есть абсолютное “нигде и никогда”. Только Бог, Единственный, Кто не умирает, может совершить это последнее тотальное чудо: воскресить умерших в их собственном теле, совершить этот невозможный возврат и тем самым навсегда победить неисчерпаемость внешней тьмы.
Оценив должным образом сокровенную доктрину смерти как стержень богооткровенного авраамического единобожия можно понять и то, какие силы формируют инфернальный оптимизм сегодняшней цивилизации заката; ибо агрессия наступившего режима Нью Эйдж – эры антихриста – направлена против завета со своим Господом, заключенным на могилой “ветхого Адама”.
Синдром “пятницы” российской уммы
1997 г.
Пятницей, как известно, был назван дикий спутник-людоед Робинзона Крузо, мучительно, но целеустремленно приобщавшийся к достижениям мировой цивилизации.
Испытывающий комплекс неполноценности дикарь полубоготворил своего гуманного господина, раскрывавшего перед ним врата совершенно нового мира. В конце концов Пятница заслужил “вхождения в Европу” – был допущен в английские салоны и даже, к восторгу дам, одет в хороший камзол.
Мусульмане давно и прочно записаны чванливыми европейцами в разряд невежественных туземцев. Механический зверь, в XIX веке подмявший под себя большую часть земного шара, огнем и мечом, ложью и подкупами попытался заставить и народы, следующие по пути, указанному Всевышним Аллахом через Пророка, поверить в то, что они – несчастные “пятницы”, долженствующие доказать своим милостивым господам, что не звери, что имеют права на допуск в “общеевропейский дом”, права на “камзол”.
Увы, российские мусульмане являют собой наглядный пример этой печальной и столь свойственной для наших времен картины.
Являясь самой большой компактной группой мусульман Европы, российские мусульмане вместе с тем – не пришлые гастарбайтеры. И если, например, на Северном Кавказе ислам проявлялся неодновременно (ингуши окончательно приняли его только в середине XIX века), то предки жителей поволжских регионов России, волжские булгары, увидели свет ислама именно в местах своего сегодняшнего проживания свыше тысячи лет назад.
С другой стороны, это люди, уже на протяжении многих столетий отлученные от мусульманской власти и мусульманских законов. И надежно на протяжении все тех же столетий являющиеся проводниками западного, в том числе и российского влияния в просторы Азии, в исламский мир.
Сегодняшние мусульмане России к политической активности пробудились одновременно с распадом СССР, выведшим за пределы политического пространства, управляемого из Москвы, примерно 50 млн. последователей ислама.
Правда, здесь необходима оговорка. Эту цифру, как, впрочем, и практически любые подсчеты количества верующих, зачастую подвергают сомнению под предлогом якобы некорректности понятия “этнический мусульманин”. Строгие критики заявляют, что, дескать, нельзя называть мусульманами тех, кто не практикует пост, намаз или плохо представляет основы вероучения.
Однако на рациональном уровне простая логическая правильность этих положений не всегда подтверждается правильностью мистической – достаточно привлечь в качестве аргумента слова из Корана, вспомнить позицию пророка Мусы, перед лицом фараона подчеркнувшего, что он намерен вывести из плена всех без исключения евреев, независимо от того, придерживаются они ханифии или находятся в плену языческих заблуждений. Установка пророка была следующей: “Выведем всех своих, а там разберемся”. И когда народ Израиля был выведен из фараонова плена, он напомнил им основы авраамического вероучения. И только после того как значительная часть евреев отказалась вернуться в единобожие и отпала, пророк вручил оставшимся мечи, “благочестивые убили грешников”.
Но “исход от фараона” – не только эпизод истории евреев. Это и важнейший момент бытия всех единобожников. Недаром именно Исход подробнейшим образом воспроизводится в Коране. Поэтому если вернуться к упомянутому, то, казалось бы, все верно: мусульмане – это те “хорошие”, которые знают Коран, делают намаз и т.д. Но на самом деле такой подход – всего лишь чистоплюйский подход людей, умывающих руки в отношении судьбы своих заблудших братьев, которым не повезло в духовном смысле.
Священный Коран дает объяснения тому факту, что не все люди являются одинаково верующими. Наличие веры или ее отсутствие, следование прямому пути или сход с него – воля Аллаха. Но мы, мусульмане, не имеем права игнорировать тех, кто генетически и традиционно включен в состав уммы. Мы обязаны вывести их из страны фараона, а уж потом решить их духовную судьбу.
Данные о 50 млн. мусульман СНГ основываются на кораническом принципе интегральности уммы, печати света Мухаммеда, ложащейся на любого, кто через своих родителей, через принятие его предками шахады (исламский символ веры) взят в ханифию (традиция единобожия). И до тех пор, пока его не окликнули, не напомнили, кто он, и он, в свою очередь, не отказался, мы не вправе исключать его.
Ведь ислам, как и все, относящееся к авраамической традиции единобожия, – это не религия в индивидуальном значении этого слова. Верующие просто не имеют права перед лицом Аллаха действовать по принципу “Я услышал призыв, я верующий, я практикую, а вы как хотите”. Ислам – это гражданство. Человек может быть кем угодно, но если он родился в данном гражданстве, то находится под определенным покровительством. И до тех пор, пока он не совершил прямой измены, к нему будут взывать и напоминать о его обязанностях.
Самое серьезное противоречие существования российских мусульман – это то, что для них одна легитимная правовая система (государственная) почти что исключает другую, шариатскую. И в этом смысле те бесспорно крупные исследователи, которые пытались разобраться в этой проблеме (например, Леонид Сюкияйнен в “НГ”), не совсем точны в своих определениях взгляда ислама на мир как на биполярное пространство – мира ислама (дар уль ислам) и мира войны с неверием (дар уль харб). В действительности существует три мира: мир неверия (дар уль куфр), мир войны (дар уль харб) и мир ислама (дар уль ислам).
Мир войны – это зона, в которой происходит столкновение с куфром. С точки зрения исламского права США, Франция или Англия являются в чистом виде миром куфра. В то же время, например, Иран – мир ислама. Многие же страны, традиционно считающиеся исламскими, на сегодняшний день представляют собой дар уль харб (мир войны). Правительства этих государств находятся в руках неверных. Классический случай такого рода – Алжир и Египет. Если прозападные, антиисламские светские элементы захватывают власть и начинают систематические преследования так называемых исламских радикалов – страна переходит из мира ислама в мир войны.
Россия относится не к дар уль куфр, но к дар уль харб. Во-первых, потому, что мусульмане испокон веков живут на этой земле как на своей собственной, а во-вторых, потому, что в данном регионе у мусульман существуют свои цели и задачи, которые они могут и должны достигать своими усилиями.
К таким целям и задачам относятся, бесспорно, задачи влияния на внутреннюю и внешнюю политику того государства, гражданами которого они являются.
С точки зрения классического исламского права компактно живущий мусульманский народ не может и не должен подчиняться неверию и руководителям неверия. И подпадание под власть немусульман является историческим наказанием за отклонение от прямого пути. Священный Коран так прямо и говорит об этом: “А если отклонитесь с прямого пути, то Я вручу власть над вами неверным”.
Но реалии истории таковы, что различные компактные группы мусульман вынуждены входить в состав империи, управляемой немусульманами. А значит, эти группы должны и обязаны ставить перед собой задачи лоббирования интересов ислама.
Но, с другой стороны, присмотревшись, например, к программе первой из исламских партий на пространствах сначала СССР, а потом и СНГ – к программе Исламской партии возрождения, организованной в 1990 году и ныне ставшей достоянием истории, мы заметим в ней немало культурно-автономистских требований, таких как требование ввести пятницу в качестве выходного дня в районах, населенных мусульманами, и полное отсутствие требований политических. Этот религиозно-культурный автономизм, который вполне можно определить по его основной составляющей как “синдром пятницы”, уже тогда вызывал недоумение у наблюдателей, задавшихся вопросом: “А стоило ли создавать политическую партию для выдвижения требований, достойных всего-навсего культурно- просветительских кружков?”
Проблема в том, что люди, занимающиеся политикой от ислама, как правило, просто- напросто не знают, что делать. И когда они пытаются выйти из этого тупика, их фантазия не идет дальше пресловутой пятницы. Хотя, по сути дела, это выдает их примитивный внутренний маргинализм и колоссальную ущербность. Так же, наверное, робинзоновский Пятница всерьез отвоевывал себе право на ношение камзола на голое тело во время великосветских раутов своего хозяина.
Эта трагикомическая ситуация будет повторяться снова и снова, до тех пор пока в сознании исламских политиков не возобладает глобальный масштаб подлинного исламского проекта.
Политическая жизнь ислама должна стать частью политической федеральной жизни. И это должно осуществляться не исходя из попыток угодить Центру в его формировании системы наилучшего управления страной. Нельзя обслуживать интересы тех, кто давно уже и полностью враждебен исламу, тех, кто предался Западу.
Опыт зарубежных политических исламских организаций (в частности, в Египте и Алжире) показал, что безоглядное использование парламентских технологий и вера в демократические государственные институты являются губительными для исламской политики. Надо понять, что мир стоит на пороге новой социологии и новой политики, предполагающих постепенный переход к главенству общественных систем, инспирированных религиозно-политическими доктринами, над системой бюрократических государств. И по мере того, как мировая ооновская бюрократия будет подменять собой традиционные национальные бюрократии, будет нарастать и давление общественных движений, подобных казачьим союзам в России или движению “Талибан” в Афганистане.
Таким образом, позиция “пятницы” – позиция людей, заранее обрекающих себя на цивилизационное, геополитическое и духовное уничтожение, уже фактически объявленное наиболее радикальными кругами Запада, выделившими ислам в качестве основного врага.
Сегодня мусульманин обязан осознавать себя политиком, для которого небезразлична судьба его страны в мировом масштабе. И реальный путь исламского политического движения сегодня – это оппозиция. Оппозиция той ангажированности России в мировом сообществе, превращающей ее всего-навсего в часть безбожного Запада.
И, само собой, эта оппозиция никак не должна быть связана с коммунистами, которых нельзя считать оппозицией и частью легального истеблишмента. Исламская оппозиция должна реально напомнить о подлинной “третьей силе”, в том подлинном смысле этого определения, в каком оно впервые прозвучало из уст имама Хомейни, заявившего после исламской революции в Иране: “Мы ни Восток, ни Запад”.
При формировании же должных исламских политических структур надо иметь в виду, что ныне существующие исламские организации могут и должны быть как бы сырьевой базой реальных организаций будущего – при условии их полного очищения от тех проходимцев и провокаторов под крышей спецслужб, сотрудничающих с властями в организации самых худших военных преступлений.
Впрочем, эти зловещие субъекты находятся вне сюжета несчастного Пятницы, так гордящегося службой у белого господина.
