Демиан – Герман Гессе

Книга о становлении себя. Взрослении. Не однолинейном, по прямой – от колыбели к трости, – а подслойном, с постоянным углублением, уплотнением в самого себя.А ведь мы так часто именно «единолинейны», «монопутинны»: выбираем одну дорогу, один взгляд, одну половину себя. Да. Половину. Человечество еще в давние времена – времена каменных богов – разрезало мир на два, как ножницами. Благое и непристойное. Добро – зло. Бог. Дьявол. Совершенство против ничтожности. А автор хватает строчки – и сшивает эти двухцветнве кусочки вместе. Создает прекрасное чудовище-франкештейна. Имя ему – человек. Именно таков герой автора. Это Синклер. Это – каждый из нас: просто мы отворачиваемся от своих несовершенных половин, пытаемся задавить-убить-уничтожить-растоптать-не смотреть-не видеть. Это непристойно – быть собой. Нужно себя прятать – в одеяния святых, в общественные понятия морали, правильности. Это очень сложный путь. Но еще сложнее – путь собственный. Тот, что по ноге. Который выбираешь сам, и определяешь правильность шага – тоже. Здесь не спрячешься от себя. В каждой луже полнотело отражаются «недостатки». И так одиноко – ведь все ушли по дорогам «праведным», как можно плотнее кутая «левые» стороны – от пяток до макушеик, этакие полумесяцы в легком шёлке. Но вот вопрос – а в чем проявляется неправильность? Как так получилось, что цельное считается худшим, чем обрезанная инвалидность? И вот это срощение себя, принятие каждой грани, любой мысли, попытка стать не кем-то, а собой – это путь, который проходит герой на протяжении книги. Путь, полный символов, полный неба и земли, холода, света, метаний, стай фениксов, садов, рисунков, размышлений, людей-призраков. Восхитительная книга.

Любопытно, то ли мы с Гессе качественно присоединились к коллективному бессознательному, то ли он одно из моих прошлых воплощений, то ли оба действительно вышли на качественно высший уровень (ну или низший, как могут и имеют право считать наши оппоненты) . Идею о единстве Бога и Дьявола в одном создании я не встречала ни в книгах, ни в фильмах, ни в мнениях окружения – пришла к ней однажды сама, как обычно и бывает: годами копишь опыт, а потом за секунду обретаешь совершенно новую точку зрения, основанную на нем. Это как раз больше подтверждает подключку к коллективному бессознательному – я даже не задумывалась о правильности/ошибочности своих взглядов на мироустройство, и вдруг однажды ощутила, что все разложилось по полочкам. Если же говорить о воплощениях – уж очень схожи мы с Гессе во мнениях – читала строки о неподвласности идеям масс; «печати», из-за которой большинство куда-то сбегает от тебя; страхе этого большинства перед тем, что оно неспособно объяснить, провоцирующем агрессивные тупые нападки; метафоричных сновидениях, выражающих вполне конкретно бессознательные требования; чтении мыслей и исполнении желаний, которые реальны и не так уж сложно достижимы при помощи наблюдения и верного формирования желания; жизни своими мыслями, как даже не идеалу, а обычной необходимости; «медитациях» на огонь; истинном предназначении человечества – прийти к сами себе; ну и, конечно, Боге в самом себе и т.п. (подробнее – далее) и узнавала свои мысли, свое восприятие Вселенной и жизни. А, может, просто мы с Германом сообразили раньше, чем большая часть людей, что так, а не иначе нужно жить?.. Если вы читали мои рецензии, то часто в них могли встречать описание моей позиции относительно мира: цель жизни – прийти к себе настоящему; темное и светлое – это не Дьявол и Бог, а Бог, Высший Разум единый, совмещающий в себе эти полюса – ведь мы созданы по его образу и подобию, а в нас и пороки, и добродетели одновременно; желание необходимо уметь правильно формировать и формулировать – и невозможное тогда возможно; а все подсказки у нас внутри, а не снаружи – мудрое бессознательное, хоть и шалит инстинктами, защитными механизмами и импульсами, способно дать нам ответ на любой вопрос, уметь спрашивать только нужно. Все это есть и в «Демиане» – как? Не знаю, попробовала ответить в начале рецензии, но вот же оно – и даже разницы нет, что это цитаты – я бы сказала, написала то же самое!!!! Иногда я пытаюсь заниматься искусством, которое называется чтением мыслей. Никакого колдовства тут нет, но если не знать, как это делается, то выглядит это весьма странно. Людей можно этим еще как удивить… Попробуем разок. Так вот, я расположен к тебе или интересуюсь тобой и хочу сейчас узнать, что у тебя на душе. Первый шаг к этому я уже сделал. Я испугал тебя – значит, ты пуглив. Есть, значит, вещи и люди, которых ты боишься. Откуда это идет? Бояться никого не надо. Когда кого-то боишься, то происходит это оттого, что ты допустил, чтобы этот кто-то имел власть над тобой.

…ты полностью никогда не жил своими мыслями, а это нехорошо. Ценность имеют только те мысли, которыми мы живем. Ты знал, что твой «дозволенный мир» – это лишь половина мира, и попытался спрятать от себя вторую половину, как то делают священники и учителя. Это тебе не удастся! Это не удается никому, раз уж он начал думать.

…каждый из нас должен определить для себя самого, что дозволено и что запретно – запретно для него. Можно никогда не делать ничего запрещенного и быть при этом большим негодяем. И точно так же наоборот… В сущности, это только вопрос любви к покою! Кто слишком любит покой, чтобы самому думать и самому быть себе судьей, тот подчиняется без разбора любым запретам. Другие сами чувствуют какие-то приказы в себе, для них запретны вещи, которые каждый порядочный человек делает ежедневно, но зато позволительны другие вещи, которые вообще осуждаются. Каждый должен отвечать за себя самого.

– Мы слишком много говорим, – сказал он с необычной серьезностью. – Умные разговоры ничего не стоят, ровным счетом ничего. Уходить от самого себя грех. Надо уметь целиком забиваться в себя, как черепаха.

Знаете ли вы, что должен существовать бог, который одновременно и бог, и дьявол?

– Вещи, которые мы видим, – тихо говорил Писториус, – это те же вещи, которые в нас. Нет реальности, кроме той, которую мы носим в себе. Большинство людей потому и живут такой нереальной жизнью, что они принимают за реальность внешние картины, а собственному внутреннему миру не дают слова сказать. При этом можно быть счастливым. Но если ты знаешь другое, у тебя уже нет выбора, ты уже не можешь идти путем большинства. Синклер, путь большинства легок, а наш труден…

…я живу в своих мечтах, ты это почувствовал. Другие люди тоже живут в мечтах, но не в собственных, вот в чем разница.

Никакой, никакой, никакой обязанности не существует для пробудившихся людей, кроме одной: искать себя, укрепляться внутри себя, нащупывать свой собственный путь вперед, куда бы он ни привел…

Боится только тот, у кого нет согласия с самим собой. Они боятся, потому что никогда не признавали самих себя. Это единство сплошь тех, кто боится неведомого в себе самом! Они все чувствуют, что законы их жизни уже неверны, что они живут по старым скрижалям, что ни их религии, ни их нравственность – ничто не соответствует тому, что нам нужно.

– Не надо держаться за желания, в которые вы не верите. Я знаю, чего вы желаете. Вы должны научиться отказываться от этих желаний или желать вполне и по-настоящему. Если вы сумеете попросить так, что в душе будете вполне уверены в исполнении своего желания, то оно и исполнится. А вы желаете и тут же в этом раскаиваетесь, и потому боитесь. Все это надо преодолевать.

Никому не снится то, что его не касается.

…понял чувством, что ненависть и злоба, убийство и уничтожение не привязаны ни к каким объектам. Нет, объекты, точно так же, как цели, были совершенно случайны. Глубинные чувства, даже самые дикие, не относились к врагу, их кровавое дело было лишь излучением внутреннего мира, расколовшейся души, которая хотела буйствовать и убивать, уничтожать и убивать, чтобы родиться заново. Гигантская птица выбиралась из яйца, и яйцо было миром, и мир должен был развалиться. Конечно, можно сказать, что все эти мысли – из разряда подростковых суждений, когда человек еще не устаканился внутренне, не нашел в себе опоры и мечется между крайностями. Такое мнение имеет право существовать, поскольку сам главный герой Эмиль Синклер никак не может определиться поддаться ли ему искушению тьмы или забиться в уголок света, из которого он вышел – вот только невозможно остаться на одном полюсе, вечно вытесняя из своего сознания «априорное» наличие второго – вулкан все равно прорвется и выйдут наружу все монстры и желания, которые могли бы быть и не такими страшными, если бы им дали место вовремя. Эмиль выпадает из своего светлого мира, встретив чуть старшего мальчишку, который шантажирует его за несовершенное воровство – именно в этот момент Синклер ощущает шаткость своей иллюзии, но не способен еще встретиться с правдой лицом к лицу. Для помощи в этом возникает на его жизненном пути Макс Демиан, которого можно расценивать и как внешний ресурс, и как внутреннюю часть личности самого главного героя, просвещающий потерявшегося и себя еще не нашедшего Эмиля относительно возможности исполнять свои желания, понимания мира (цитаты), необходимости не бояться, т.е. не давать кому-либо над собой власть, обладания правом выбора при в принципе отсутствующем выборе (ни Гессе, ни я так и не смогли четко сформулировать смысл этого – слишком это нужно ощущать, а не мозгами понимать:) – я, например, рисую картинку выборов, где есть множество подсвечивающихся, из которых мы можем выбирать, но есть и те, что никогда не подсветятся именно для нас – поскольку путь нашей души там не должен оказываться, т.е. мы их и не выберем, не заметим даже – как-то так), существовании бога Абраксаса, который и он сам, и Демиан, и мать его, ставшая идолом для Синклера. Вот здесь остановлюсь, поскольку нашлась все же пара моментов моего несогласия – во-первых, идолопоклонство Синклера выдуманной Беатриче, увиденной раз на улице и превращенной в портрет любви всей жизни, трансформировавшийся потом в изображения сразу всех: себя, Макса, его матери, хотя если рассмотреть с позиции строчки песни Мачете «Когда я впервые увидел тебя, этот смех, Ты мне напомнила по-моему сразу всех. Кого я любил, с кем хотел быть вместе…» – то все нормально и никаких психических отклонений: важно лишь справиться с задравшимся маятником чувств и вернуть себя в баланс; во-вторых, Гессе говорит об Абраксасе как о боге, который не возразит ни против одного сна (по сути, это та же реальность), но покинет если человек станет безупречным и нормальным – если именно так рассматривать, то этот бог, выходит, сдвигается из принятой большинством крайности в другую – темную, уже нарушение гармонии. Но я надеюсь, что Гессе просто не удалось облечь верно в слова смысл, заключающийся в том, что Бог откажется от содействия нам, если мы станем амебами – потеряем себя и не захотим (именно это главное) себя искать.Да, я понимаю, что эта рецензия вышла очень и очень субъективной – в принципе, я и нацелена была в данном конкретном случае на то, что отобразить то, насколько мы совпадаем с Гессе, а не анализ произведения. Потому что эту книгу саму нужно читать, а не полагаться на чье-то мнение, даже мое, на 99,9% совпадающее с автором – это произведение черноземная почва для размышлений и философствований. И не так важно, что он известная личность – ценность в том, что я нашла случайно (случайности не случайны), сама того не ожидая, единомышленника, ведь Герман писал очень автобиографичные произведения (в «Сидхартхе» тоже кстати видела некоторые моменты слияния мыслей, но в меньшей степени). «Демиан» же для меня оказался откровением, неужели есть люди, думающие слово в слово как я… В действительности таких встречать не приходилось. Крайнее воодушевление, однако, обрела… Н у и под конец идеальные, для тех способен понять не только умом, а и своей сущностью, два совета от Макса Демиана:Дальше…– Ты в самом деле можешь заставить другого думать то, что ты хочешь? – спросил я его.

Он отвечал с полной готовностью, спокойно и разумно, как взрослый.

– Нет, – сказал он, – это невозможно. Ведь свободной воли не существует, хотя священник делает вид, что она есть. Ни другой не может думать что хочет, ни я не могу заставить его думать что хочу. Но хорошенько понаблюдав за кем-нибудь, можно довольно точно сказать, что он думает или чувствует, а потому обычно можно и предвидеть, что он сделает в следующее мгновение. Это очень просто, люди только не знают этого. Конечно, нужно упражнение. Есть, например, среди бабочек определенные ночные мотыльки, у которых особи женского пола встречаются гораздо реже, чем мужского. Мотыльки эти размножаются совершенно так же, как все животные, самец оплодотворяет самку, которая потом кладет яйца. Если у тебя есть самка этих мотыльков – исследователи часто делали такой опыт, – то ночью к этой самке прилетят мотыльки мужского пола, причем с расстояния в несколько часов полета. В несколько часов, представь себе! За много километров чувствуют все эти самцы единственную в этой местности самку! Это пытаются объяснить, но объяснить это трудно. Наверно, существует какое-то обоняние или что-то подобное, вроде того как хорошие охотничьи собаки могут найти незаметный след и идти по нему. Понимаешь? Таких вещей в природе полно, и никто не может их объяснить. Но вот что я скажу: если бы у этих бабочек самки встречались так же часто, как самцы, у них не было бы такого точного нюха. У них он есть только потому, что они так натаскали себя. Если животное или человек направит все свое внимание и всю свою волю на определенную цель, то он ее и достигнет. Вот и все. И точно так же обстоит дело с тем, что ты имеешь в виду. Присмотрись к человеку достаточно внимательно, и ты будешь о нем знать больше, чем он сам.

Меня так и подмывало произнести слова «чтение мыслей» и напомнить ему ту давнюю уже сценку с Кромером. Но это было тоже странное дело: никогда, ни разу ни он, ни я не позволяли себе ни малейшего намека на то, что много лет назад он однажды так серьезно вмешался в мою жизнь. Словно ничего прежде не было между нами или словно каждый из нас твердо рассчитывал на то, что другой это забыл. Изредка случалось даже, что мы вместе встречали, идя по улице, Франца Кромера, но мы не переглядывались, не упоминали ни одним словом о нем.

– Но как же это получается со свободой воли? – спросил я. – Ты говоришь, что свободной воли нет. Но ты же говоришь, что стоит лишь твердо направить свою волю на что-то, и цель будет достигнута. Это же противоречие! Если я не хозяин своей воли, то я и не могу направить ее по желанию туда или сюда.

Он похлопал меня по плечу. Так он всегда делал, когда я его радовал.

– Хорошо, что ты спрашиваешь! – сказал он со смехом. – Всегда надо спрашивать, всегда надо сомневаться. Но все очень просто. Если бы такой мотылек, например, пожелал направить свою волю на какую-нибудь звезду или еще куда-нибудь, у него ничего не вышло бы. Только он и не пытается это сделать. Он ищет лишь то, что имеет для него смысл и ценность, что ему нужно, что требуется ему непременно. Тут-то и удается ему самое невероятное, он развивает волшебное шестое чувство, которого нет ни у одного животного, кроме него! У нас, разумеется, больше простора и больше интересов, чем у животного. Но и мы замкнуты относительно узким кругом и не можем выйти за его пределы. Я могу, конечно, придумать и то, и другое, вообразить, скажем, что мне непременно нужно попасть на Северный полюс или что-нибудь такое, но выполнить это и достаточно сильно пожелать этого я могу только в том случае, если такое желание заключено целиком во мне самом, если мое естество действительно целиком наполнено им. Когда это так, когда ты пробуешь сделать что-то, следуя своему внутреннему велению, тогда оно и получается, тогда ты можешь взнуздать свою волю как доброго коня. Если я, например, задался сейчас целью сделать так, чтобы наш батюшка перестал носить очки, то ничего не получится. Это просто баловство. Но когда я осенью почувствовал в себе твердую волю пересесть со своей передней парты сюда, все получилось великолепно. Тут вдруг возник некто, кто шел по алфавиту впереди меня и дотоле болел, и поскольку кто-то должен был уступить ему место, сделал это, конечно, я, потому что именно моя воля была готова сразу же воспользоваться таким случаем.

– Мы всегда слишком сужаем границы своей личности! Мы причисляем к своей личности всегда только то, в чем усматриваем какую-то индивидуальную, какую-то отличительную особенность. Но состоим то мы из всего, что есть в мире, каждый из нас; и точно так же как наше тело носит в себе всю родословную развития до рыб и еще дальше назад, так и в душе у нас содержится все, чем когда-либо жили души людей. Все боги и черти, которые были когда-либо, будь то у греков, китайцев или у зулусских кафров, все они в нас, все налицо как возможности, как желания, как выходы из положения. Если бы вымерло все человечество и остался один-единственный, сколько-нибудь способный ребенок, которого ничему не учили, то этот ребенок снова обрел бы весь ход вещей, снова смог бы создать богов, демонов, рай, заповеди и запреты, ветхие и новые заветы – решительно все.

– Ну, хорошо, – возразил я, – но в чем же тогда состоит ценность индивидуума? Почему мы еще стремимся к чему-то, если в нас все уже есть в готовом виде?

– Стоп! – с жаром воскликнул Писториус. – Это большая разница, только ли вы носите мир в себе или еще и знаете это! Безумец может родить мысли, которые напомнят Платона, а какой-нибудь смирный ученичок гернгутерской школы творчески осмысляет глубокие мифологические рассуждения, которые встречаются у гностиков или у Зороастра. Но он ничего об этом не знает! Он – дерево или камень, в лучшем случае животное, пока он не знает этого. Но как только забрезжит первая искра такого знания, он становится человеком. Вы же, наверно, не считаете всех двуногих, которых встречаете на улице, людьми только потому, что они ходят прямо и вынашивают своих детенышей девять месяцев? Вы же видите, что многие из них – рыбы или овцы, черви или ежи, многие – муравьи, многие – пчелы! Так вот, в каждом из них заложены возможности очеловечения, но принадлежат ему эти возможности только тогда, когда он о них догадается, когда частично даже их осознает.

Гештальт закрыт! Долго, очень долго я примерялась к этому роману и, как оказалось, не зря. Абсолютно не мое. И искренне не понимаю всех восхищений по поводу данного произведения. Потому что меня оно просто вгоняло в меланхоличное состояние, когда и так не просто выйти из зимнего сумрака. Все эти пространные рассуждения о том, что ты другой, не такой как все, что ты отмечен печатью, а значит твой путь отличается от большинства.... честно, утомили… Эта дурацкая детская история с Кромером, которой можно было избежать, просто прийдя к отцу. Тем более, что «грех», за который пришлось расплачиваться, был всего лишь буйной детской фантазией.

Начало романа с рассказом о детстве читалось вполне даже, но потом, когда начались все эти метания, меня буквально на каждой странице подмывало бросить со словами «да ну нафик эту философию!». И если б не игра – бросила б непременно. Кто – то скажет, что «вы просто не поняли то, что хотел сказать автор». Возможно и так. Возможно и не пыталась, потому что лично мне эти метания совсем не близки оказались. Мое мироощущение совсем иное. И, в отличии от большинства читателей, никакого нравственного роста главного героя я тут не увидела. И вся эта эгоцентричность Синклера оставила лишь неприятные впечатления. Был еще в планах «Степной волк» автора, но теперь в больших сомнениях я…