Герман Канабеев
Я буду Будда

© Г. Канабеев, 2019

© ИД «Флюид ФриФлай», 2019

© П. Лосев, оформление, 2019

Я буду Будда

Глава 1

В девятом классе я полюбил прогуливать уроки. Моя семья жила в унылой серой пятиэтажке. Я забрасывал портфель под лестницу на первом этаже, где стояла разбитая детская коляска, а на стене красовался метровый хуй, старательно выцарапанный гвоздем.

Поднимался на пятый этаж, затем по ржавой лестнице под потолок. В люк на крышу.

Садился на край, свешивал ноги и сидел так часами.

Внизу копошились уменьшенные копии людей. Я выколупывал камешки из гудрона, которым заливали крыши, и бросал кому-нибудь на голову. Было весело бояться, что меня обнаружат. Найдут и надерут уши. Но это не настоящий страх. Настоящий страх пришел позже, когда однажды я свесил ноги с крыши, но испугался, что могу упасть. Ужасное открытие. Я отполз от края, не понимая, как мог сидеть на краю и не бояться.

В тот момент закончилось детство.

Снежинки слипались в воздухе, словно хотели массой продавить не по-декабрьски теплый воздух, но, несмотря на все усилия, они все равно погибали у земли.

Я вышел из электрички. Подкованные каблуки кирзовых сапог звонко цокали по каменному полу вокзала. На привокзальной площади города О. я обернулся посмотреть на станционные часы. Минутная и часовая стрелка встретились на двенадцати. «Внимание! Поезд на Москву задерживается до 13:00», – словно оправдываясь, сообщил уставший женский голос в громкоговорителях на платформе.

В армейской шапке было жарко. Я купил на рынке возле вокзала вязаную шапку-гандошку, вытащил из армейской ушанки советскую кокарду и со словами: «Служу России», – выкинул шапку в урну.

А Россия готовилась через две недели встречать Новый, две тысячи первый год. Этот год был обязан стать хорошим. Первый год нового тысячелетия.

Глава 2

Новое тысячелетие наступило. Я ждал чуда. Все ждали чуда, но вместо него получили обыкновенное похмелье и неприятный запах изо рта, как всегда бывает первого января.

В начале февраля я пришел на рынок возле станции.

– Как к вам на работу устроиться? – спросил я у круглого розовощекого охранника, похожего на младенца. Он плюнул себе под ноги, словно метил территорию, и молча показал пальцем на старый обшарпанный кунг от армейского КамАЗа.

– Спасибо, – сказал я.

Младенец-переросток повернулся ко мне спиной, где красовался шеврон во всю ширину плеч – «СТРАЖ».

В кунге пахло машинным маслом, носками и перегаром.

– Есть работа? – спросил я у мужика с самой седой головой.

– В армии служил?

– Только оттуда.

– Завтра в девять без опозданий. С паспортом и военным билетом, – ответил седой и прибавил громкость телевизора: «В результате взрыва на станции метро Белорусская-Кольцевая пострадали двадцать человек, в том числе двое детей», – сказал ведущий новостей.

Из-за интонации диктора новость показалась будничной. Я зашел в магазин и купил банку пива. На выходе снова столкнулся с охранником-младенцем.

– Помянем, – сказал я ему, откупорил банку и залпом выпил половину.

– Кого?

– Нас.

На следующий день ровно в девять я пришел на рынок. В кунге мне выдали черную форменную одежду.

Я попал в смену с младенцем и дядей Гришей.

У дяди Гриши было коричневое, словно намазанное йодом, лицо и голубые глаза. Сзади на бушлате над шевроном «СТРАЖ» у дяди Гриши была нашивка – флаг Тибета – восходящее над Гималаями солнце, над солнцем по-английски «Free Tibet».

Ночью дядя Гриша отправил младенца обходить территорию. Мы с ним забрались в контейнер с китайскими джинсами. Здесь была самодельная плитка из кирпича и спирали. Закопченный в уголь чайник, закипая, бурчал и пыхтел паром. Дядя Гриша заварил чай и спросил:

– Что ты здесь делаешь?

– Где?

– Здесь, в охране.

– Работа нужна.

– В Москве ищи.

Дядя Гриша разлил чай по кружкам.

– А здесь что не так?

– Сколько тебе лет?

– Двадцать один будет через месяц.

– Здесь ты протухнешь.

– А где не протухну?

Дядя Гриша замолчал и стал снимать с вешалок джинсы, примеряя к фигуре.

– Вот эти возьму, – сказал он и спрятал джинсы под бушлат. – В бармены иди. Я бы пошел, будь мне двадцать один.

Дядя Гриша уснул. На улице поднималась метель. Ветер выл, как уличная собака. Импровизированная плитка не справлялась, контейнер понемногу остывал. Я накидал на пол джинсы и забрался под них. Стало теплее. «В бармены так в бармены», – подумал я и уснул.

Глава 3

Наташа продавала мужские рубашки. У нее были длинные ноги, круглые бедра и огромный рот. Этот рот мне не давал покоя. С первой зарплаты я купил у нее три рубашки и с тех пор каждую смену пасся у ее лотка.

Хозяин лотка Вартан не сильно радовался, что я отвлекаю Наташу от работы, но ничего не говорил. Об охране рынка ходили всякие разговоры. Больше всех трепался хозяин контейнера с китайскими джинсами, пока в одну из ночей его контейнер не сгорел.

Я добился того, что Наташа пригласила меня к себе домой. Ну как добился. Пришел к ее лотку с бутылкой вина, купил рубашку и стоял с драматическим лицом. Женщины любят драму, даже если не знают ее причин.

У нее дома мы пили коктейли из алюминиевых банок, слушали музыку и трахались с перерывами на перекур.

Наташин рот оправдал все ожидания. Когда мой член устал настолько, что самостоятельно не мог подняться, она встала на колени и стала отсасывать так, что я начал переживать, что она высосет мне душу через хуй.

Не знаю, что бы это значило, но, когда Наташа закончила и вытерла губы, она сказала:

– У тебя очень красивый нос.

– Ладно, – ответил я.

Под утро выбрался из-под одеяла, быстро оделся и вышел из квартиры, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Наташу.

Пока одевался, я слышал, как она похрапывает. Мне хотелось присунуть ей еще раз, но в то же время казалось, что этим я испорчу впечатление о чудесном вечере.

Рассвет медленно поджигал мартовское небо. Я купил в палатке сигареты и журнал «Работа зарплата». Дома сунул в пакет форму охранника и вынес на помойку.

За стенкой сосед уже с утра бил жену. На кухне мама пила чай и смотрела телевизор, рядом на полу валялся отчим, третью неделю не выходящий из запоя.

«В результате теракта у входа на Центральный рынок города Минеральные Воды погиб двадцать один человек, более ста ранены», – сказали по телевизору.

Я сходил в палатку возле дома, взял две бутылки пива.

– Помянем, – сказал я продавщице.

– Кого?

– Всех.

Одну выпил, пока шел обратно. Вторую – пока обводил в журнале понравившиеся вакансии бармена.

Глава 4

«В бар „Рокс&Шот“ требуются бармены до двадцати пяти лет, строго без опыта работы».

Я набрал номер, указанный в объявлении.

– Когда сможете выйти на работу? – спросила девушка приятным, но высокомерным голосом.

– Сегодня пятница, – зачем-то уточнил я, – давайте в понедельник.

– Хорошо, – ответила барышня и продиктовала мне адрес бара.

Я посмотрел еще несколько объявлений. Одна вакансия настолько понравилась, что я вырвал страницу и прилепил на жвачку к стене: «Требуется оператор батута на лето», – и телефон.

Будь я оператором батута, я бы на него ни одного спиногрыза не пустил. Сам бы целый день скакал. Чтобы волосы развевались и бесконечное счастье в глазах.

В воскресенье я зашел на рынок и нашел дядю Гришу. Мы молча выкурили с ним по сигарете, после чего он сказал:

– Куда пойдешь работать?

– Завтра барменом выхожу.

– Все правильно, вспомнишь еще дядю Гришу добрым словом. Подожди здесь, я сейчас.

Дядя Гриша куда-то ушел. Я даже немного взгрустнул, что не увижу больше этого странного, нелюдимого мужика. Была в нем какая-то неподдельная искренность, одновременно с усталостью, то ли от жизни, то ли от самого себя.

– На вот, возьми, – протянул мне книгу дядя Гриша, когда вернулся.

Я взял книгу. Она была так потрепана, что я с трудом прочитал название – «Чудеса естественного ума».

– Спасибо, – сказал я и крепко пожал дяде Грише руку.

– Ты заходи, если что, буду рад, – сказал он и добавил, когда я уже уходил: – И читай, читай обязательно.

Сразу на должность бармена меня не взяли. Сначала нужно было потрудиться помощником. Выучить меню, карту вин, рецептуру всех коктейлей и усвоить стандарты обслуживания.

Меня поставили в смену к Елисею. Мощному, высокому парню с рытвинами от прыщей на лице.

Елисей сказал, что лучше всего рецептура коктейлей запоминается, если все сделать и попробовать самому. Я сразу понял, что мы сработаемся.

Каждая смена начиналась с того, что я делал по коктейлю себе и Елисею. Если он одобрял, в следующую смену я делал новый. Два месяца стажировки. Чуть не спился.

Глава 5

Единственное, что меня бесило в этой работе – идиотская синяя рубашка. Зато фартук был шикарен. Кожаный тяжелый – отличный фартук.

У меня появились деньги. Я снял комнату в двушке в Москве, недалеко от станции метро «Фили», без сожаления распрощавшись с городом О. и сумрачным Подмосковьем.

В соседней комнате ютилась семья из четырех человек. Мать, дочка лет восемнадцати и двадцатилетний сын. Отец тоже был, но только потому, что они никак не могли его выселить.

Женщина давно уже развелась с ним, но выставить на улицу по закону было нельзя. На простые человеческие увещевания он иногда отвечал, высовывая голову из беспробудного запоя: «У меня здесь дети». То, что «дети» не против откреститься от такого отца, и то, что сын регулярно бьет ему морду в память о том, как тот бил его мать, его совсем не смущало.

В квартире пахло въевшимся в обои духаном многолетнего пьянства, мочой и горелой проводкой.

Я жил как король. Один в целой комнате, откуда старался не выходить.

В комнате организовал холодильник, чайник и электрическую плиту на одну конфорку.

Квартиру пересекал короткими перебежками до ванной комнаты, где приходилось лицезреть разноцветную обойму трусов мамы и дочки на полотенцесушителе, и до туалета. Только бы избежать испепеляющих взглядов семейства, в которых, казалось, сконцентрировалась вся русская тоска одновременно с русской ненавистью.

Девчонку звали Аней, ее брата – Славой. Аня была немного угловата, прозрачна от худобы, с карими, почти черными глазами навыкате, как у какой-нибудь рыбы.

Иногда представлял, как ее трахаю, в моменты утреннего онанизма, но осуществить фантазии не пытался.

С ее братом мы почти подружились и частенько накуривались травкой у меня в комнате.

Пока я жил в Филях, в мечтах представлял свою квартиру в Лаврушинском переулке в центре Москвы.

Как-то после смены в баре гулял там с Оксаной. Оксана работала хостесс. Ничего особенного в ней не было. Круглое лицо в нелепых веснушках. Короткая стрижка, которая совершенно ей не шла. Но задница! Какая у нее была задница!

Мы всю ночь пили виски, который я вытащил из бара. Она запивала колой, я не запивал.

Ближе к утру мы порядочно накидались, и в Лаврушинском переулке на скамейке я наконец достиг той кондиции, когда без каких-либо стеснений запустил руку ей в трусы. Оксана для приличия схватила меня за руку, но при этом раздвинула ноги. В тот момент я понял, что женщины очень противоречивые существа.

Я думал о том, как присунуть ей прямо тут, но, несмотря на поздний час, нас постоянно спугивал очередной прохожий. Взял ее за руку и повел во двор ближайшего дома. «Дом писателей», – прочитал на табличке на фасаде.

– Буду здесь жить, – сказал я.

– Ты писатель?

– Нет.

– Тогда почему именно здесь?

– А я стану писателем.

– О чем будешь писать?

– О любви.

– А что такое любовь, Ян?

– Любовь – это не что, это как.

– И как?

Я ничего не ответил, потому что увидел объявление на подъезде – «Комната посуточно» и потому что ничего не знал о любви.

– У тебя есть позвонить? – спросил я у Оксаны.

– Есть, только быстро, мало денег.

Я набрал номер из объявления.

Нас встретила хрупкая от старости бабуля. Время совсем иссушило ее, а гравитация опустила морщины на лице и веки вниз.

В комнате пахло валидолом, валерьянкой и еще какими-то лекарствами – типичный запах старости. Кровать была застелена чистым, но ветхим бельем. В комнате стоял исполинских размеров книжный шкаф, плотно забитый многотомными сериями книг.

Старушка молча проводила нас в комнату, где на журнальном столике лежали газеты «СПИД ИНФО», а возле телевизора на видеомагнитофоне FUNAI несколько кассет с фильмами студии PRIVATE. Совсем неуместной здесь казалась мебельная стенка советских времен со стройными рядами книг.

Оксана встала на колени, расстегнула ширинку и взяла в рот. Я читал корешки книг, пока она сосала. Гете – девять томов. Горький – шестнадцать томов. Пикуль – десять томов. Дюма – двенадцать томов. Есенин, Пушкин, Лермонтов, Булгаков. На Булгакове я поставил Оксану раком и вставил ей сзади.

Утром меня разбудил телевизор в соседней комнате. «Вчера в Астрахани на Кировском вещевом рынке произошел взрыв. Два человека погибли на месте, еще четверо позже скончались в больнице; четверо находятся в реанимации. Около 50 получили ранения. Правоохранительные органы отрабатывают две основные версии: криминальные разборки и теракт, но склоняются к последней. В июле дагестанские милиционеры задержали жительницу Чечни, которая созналась, что получила задание взорвать астраханский железнодорожный вокзал», – сказали в новостях.

Я взял бутылку виски, где еще оставалось на глоток. Оксана спала, раскинув ноги. «Помянем», – сказал я ее вагине, похожей на хирургический надрез, вывернутый наизнанку, и допил виски. Оксана повернулась на бок. Заканчивался август.

Глава 6

Я пытался уговорить хозяйку квартиры сдать мне комнату хотя бы на полгода, но та ни в какую.

– Я за месяц заработаю больше, сдавая посуточно, чем с тебя за полгода, – сказала она, – можешь снимать сколько угодно, если будешь платить за каждые сутки.

– Не потяну, я же писатель, – соврал я.

– Писатель?

– Да. Мне нужно жить в Доме писателей.

– Что пишешь?

– Роман.

– Про что? – Она хитро прищурилась, отчего морщин на ее лице стало больше.

– Про любовь.

– И что такое любовь?

– Любовь – это не что, это как.

– И как?

– Не знаю пока.

– Как узнаешь и допишешь роман, приходи, а пока никак.

Она протянула мне лопатку для обуви.

– Иди уже, писатель, – сказала она и захлопнула за мной дверь.

Через полминуты, когда я спустился на первый этаж, она крикнула мне в лестничный пролет:

– Эй, писатель, стой, поднимись-ка.

– Держи вот, – сказала она, когда я снова поднялся на ее этаж, и протянула мне книгу – Максим Горький «Письма начинающим литераторам». – Допишешь роман, принесешь мне копию рукописи, а в книге, что тебе дала, на последней странице напишешь, что такое любовь, тогда сдам тебе комнату.

– А попроще ничего нельзя придумать?

– Нельзя!

– Ведьма! – сказал я, когда дверь закрылась.

Дома я положил книгу на полку. Теперь в моей библиотеке было две книги: «Чудеса естественного ума» и «Письма начинающим литераторам».

Глава 7

Когда идет первый снег, я думаю о старости. Может быть, потому что конец осени напоминает старость, а первый снег поступает с осенью так, как поступает юность со старостью – под свежестью и молодостью хоронит то, в чем больше нет красоты.

Стареть страшно. И непонятно, что пугает больше – физическая немощь или умственная.

Страшно дожить до такого возраста, когда начнешь сраться под себя, но все равно будешь цепляться за жизнь. Шлепать губами, истекать соплями и считать, что это жизнь. Или быть вполне бодрым стариком, но ослабеть умом. Разучиться здраво мыслить, но считать, что это жизнь.

Страшно потерять темп и перестать двигаться со скоростью текущих будней. Еще страшнее неизбежность процесса.

Состариться бы так, чтобы осталось сил сесть на велосипед, разогнаться и сигануть с обрыва. Крикнуть: «Ебать! А жизнь прекрасна!» – и расшибиться нахуй. Только бы не сидеть и не смотреть в окно, за которым апрельский дождь или декабрьский снег насыщает природу жизнью, а у тебя нет физических сил, чтобы умереть, но их хватает, чтобы жить и смотреть в окно.

Глава 8

Женечка работала у нас официанткой. У нее была маленькая круглая попка, курносый нос и пухлые губки. Она была такого маленького роста, что могла бы сосать стоя. У меня, по крайней мере, точно.

После пятничного банкета мы специально задержались дольше всех. Ждали, когда разойдется персонал и мы останемся вдвоем. Почему-то охранника, скучающего на входе, мы в расчет не брали.

Мы трахались на барной стойке, пока он нас не прогнал. Потом трахались в подсобке. Пили стащенный из бара коньяк и курили кальян.

– Что такое любовь, Жень? – спросил я у нее уже под утро.

– Еще раз хочешь меня?

– Пожалуй.

Охранник сидел за стойкой и смотрел телевизор, висевший в баре. Когда мы с Женечкой собрались уходить, я услышал обрывок новости: «Женщина-смертница, вдова погибшего боевика, подорвала себя на центральной площади Урус-Мартана (Чечня), когда там находился комендант района генерал-майор Гейдар Гаджиев. Гаджиев погиб, трое охранников ранены».

Я зашел за стойку, налил в рокс виски и залпом выпил.

– До следующей смены, – попрощалась Женечка, когда мы подошли к метро.

– Да, – сказал я.

– У тебя красивый нос, Ян.

– Спасибо.

На всякий случай потрогал нос.

На следующий день мне сообщили, что я уволен за то, что трахаю официанток на стойке и пью не положенный мне коньяк. И что Елисей, мой напарник, упал в метро на пути и ему поездом отрезало голову. Две эти новости вместе почему-то мне показались гармоничными. Я сходил в магазин, купил бутылку водки и порядочно напился.

Мне было жаль Елисея. Но больше всего мне было жаль, что я не увижу Женечку.

Глава 9

К елкам и остальной атрибутике, связанной с празднованием Нового года, у меня стойкое отвращение. Я люблю багульник. Он напоминает мне мифическую птицу Феникс, когда из безжизненных веток, стоит их поставить в воду, тут же пробиваются ароматные лиловые цветки. Поэтому я купил веник багульника у сухой старушки возле метро и поставил его в воду.

Тридцать первого декабря 2002 года.

В этот день я старался не выходить из дома и где-то с обеда начал смотреть телевизор, где уже вовсю крутили старые советские комедии.

Вечером покажут «Иронию», а потом начнется парад уродов, которые с пластиковыми улыбками на сморщенных, но отпидарашенных гримом лицах начнут вещать о счастье, что обязательно обрушится на всех буквально через несколько часов.

В 23:30 я уснул. Это лучшее, что может произойти на Новый год. Утром достал мандарин из холодильника, бросил на пол и раздавил. Чтобы почувствовать запах Нового года.

Глава 10

Комната, где я жил, была оплачена на три месяца вперед. На последние деньги, оставив немного на еду, я купил свой первый сотовый телефон – Nokia 6510. Звонить мне было некому, но оставаться без телефона было уже несерьезно.

Совсем недавно сотовые перестали считаться предметом роскоши и в Москве были уже у всех. Первый номер, который я забил в телефонную книгу и который помнил, был номер матери.

Из дома я выходил, только когда заканчивались сигареты, «Доширак» и кофе. Читал «Чудеса естественного ума» – книгу, подаренную дядей Гришей – и мечтал, что когда-нибудь уеду в Тибет. Буду жить у великого учителя и познавать тайны пока не пробудившейся во мне осознанности. Там будет холодно. Острые пики Гималаев, длинношерстные яки и просветленные сущности. По ночам я буду летать в сновидениях с зеленым йогином Миларепой и время от времени уходить в темный ретрит.

Но пока не добрался до Тибета, я много дрочил и все-таки начал писать книгу. Конечно, о любви. В блокноте написал – «Глава 1» и первое предложение – «У нее были огромные голубые глаза». Больше ничего придумать не получалось. У кого конкретно огромные голубые глаза, я пока был не в курсе. Как и не был в курсе, что начинать книгу с такого убойного шаблона тот еще пиздец. Названия у будущей книги не было. Как я решил, оно должно ко мне прийти ближе к концу.

Решено, что в книге будет триста страниц, а качество текста, идеи и сюжета будет таким, что за ней выстроятся в очередь все существующие издательства. Потом мне дадут премию в миллион долларов, поставят памятник в полный рост, а бабы будут срывать с себя трусы только при упоминании моей фамилии. И, конечно, квартира в Лаврушинском переулке. В Доме писателей, где я обязательно буду жить и куда буду возвращаться из Тибета. Просветленный и замечательный.

Глава 11

Я не замечал, что пришел апрель, пока сосульки на крыше не доросли до моего окна и не стали сводить с ума капелью по карнизу.

В книге появилось еще одно предложение – «Я тонул в этих глазах и не знал, что мне делать». На самом деле, прекрасно знал. Посмотреть бы на эти глаза сверху, когда их обладательница стоит на коленях с залитым спермой лицом. Но разве можно так писать в книге про любовь? Поэтому я тонул и не знал, что делать.

Деньги закончились. Пару дней я еще как-то выживал, собирая окурки возле подъезда, потому что покурить для меня важнее, чем поесть, а потом нашел оставленный кем-то на скамейке журнал «Работа&Зарплата» и начал искать работу.

Я позвонил по объявлению на вакансию «бармен» и записался на собеседование.

Убитый плейер Panasonic диски уже не читал, но радио еще работало. Я шел к метро, а в ушах звучала популярная тогда на «Нашем радио» песня Smile группы «Сети». Вот это вот – день через день работа догоняет меня, год через год девушки бросают меня.

Смайл, мазефак, смайл, я иду по дороге, и ботинок не жаль. Смайл, мазефак, смайл, по знакомой дороге или в ад, или в рай.

Кажется, больше ничего толкового они и не спели.

В город еще не пришло настоящее весеннее тепло, но солнце уже старалось вовсю. С некоторых девушек оно сорвало пуховики, джинсы и шапки, и теперь девочки беззащитные и весенние спешили по тротуарам.

Я нырнул в метро. Радио заглохло, и мне показалось, что и весна там, наверху, была всего лишь галлюцинацией. «Всегда хорошая погода» – прочитал на рекламном щите, спускаясь по эскалатору.