Гера Домовникова
Абара
Яна повернулась на бок и простонала:
– У меня живот болит.
– Как блудить, так ничего у нее не болит! Еще раз увижу тебя рядом с Илюшей…
– И что? Что ты мне сделаешь? Под яблоней закопаешь?
Теть Зоя замахнулась на нее и сжала ладонь в кулак:
– Ух, была б я твоей матерью! Ладно, пойду я, а то на автобус еще опоздать не хватало из-за тебя.
– А ты куда?
– Не твоего ума дело. Приеду – чтоб посуда вымыта была, и куры накормлены.
Дождавшись, когда тетка выйдет за калитку, Яна полезла в кладовку. Вот он, тот самый моток, притаился в углу антресоли и краснел, словно от стыда за груды пыльного хлама, который его окружал. Яна встала на цыпочки и попробовала дотянуться. Нет, с ее ростом – никак. Только кончиками пальцев удалось зацепить какую-то пыльную тетрадь, из тех, в которые теть Зоя обычно записывала рецепты. В “облако” сохранять, видать, тоже “от лукавого”. Поэтому фолианты-пылесборники занимали половину полок в доме.
Яна принесла из сеней маленькую облезлую табуретку с круглой дыркой в центре сидушки. Осторожно оперлась на нее одной ногой. Вроде должна выдержать. Встав на нее, она протянула руку к мотку, смахнув на себя тучу пыли, которая моментально атаковала глаза и нос, в ответ на такое непочтительное отношение. Уцепившись за край антресоли, Яна чихнула и сбросила на пол тетрадь – основное препятствие на пути к мотку. Та в ответ выпустила очередное облако пыли, прошуршав и раскрывшись записями наружу. Яна покосилась на поверженного врага и обмерла. Тетрадь явно не предназначалась ни для рецептов закруток, ни для посторонних глаз.
***
Час спустя, Яна караулила Илью после утренней службы, держа в руках ту самую тетрадь и одну из икон, взятую из теткиного “красного уголка”.
– Зачем ты… – Слова застряли у Ильи в горле противным липким комом.
– Мне телефон нужен. Маме позвонить.
Илья развернулся и сделал шаг в противоположную сторону:
– У теть Зои попроси.
Яна выскочила перед ним, преграждая путь:
– Не могу. Мне срочно.
– У другого кого-нибудь.
Вместо ответа Яна сунула ему в лицо икону. Илья вздрогнул и прошептал:
– Что за?..
Над головой святого был содран верхний слой краски. Под ним был второй, на котором черные, лихо закрученные в спираль рога торчали на фоне алого пламени. Яна подцепила ногтем еще один кусок. Теперь на месте благостно-отрешенного лика святого появилась черная, косматая голова со звериным оскалом и красными глазами.
Илья поморщился:
– Вот что, разбирайтесь сами в этом во всем. Я здесь ни при делах.
– А еще мне мальчик снится.
– Какой еще?
– С зашитыми глазами и ртом.
– Твою ж мать!
Илья побледнел и присел на корточки. Яна села рядом и дотронулась до его щеки:
– Ты что-то знаешь?
– Это… Как будто я в детстве что-то видел… Страшное. Мне все время сон этот… Особенно в дождь. Я там лежу на кровати, пошевелиться не могу. А рядом – другой пацан. Полумертвый. Потом я будто… Взлетаю, поднимаюсь под потолок. И падаю тут же. И уже себя со стороны вижу. А кто-то берет красную нить, вдевает в ушко толстой цыганской иглы и…
– Что?
– Зашивает мне… То есть ему сначала рот. Медленно так. Кожа тянется. Кровь струйкой течет. Он… то есть я… дергаться начинает. А там не обращают внимание. Берут вторую нитку, вдевают в иголку и по глазу уже стежки делают. По живому.
– Кто это делает?
Илья заморгал и протер глаза рукой. Яна схватила его за рукав:
– Кто это делает? Теть Зоя?
Он тихо кивнул.
Яна раскрыла тетрадь и зачитала: “Замол Абаре на воскрешение души неправедной. Во всем да всегда потакай мне, Абара, свечу Тебе возжигаю да к Тебе молю. Верую в Тебя да духу святому не кланюсь, да плевком Иисуса потчую. Молитвою сей к Тебе призываю да в Тебя верую. Дай душе неправедной новый дом, чтоб род бесовской продолжился, да забери взамен агнца невинного, праведного, да скоро тот миг, когда власть Бесовска взыграет, близится. Красной нитью уста и очи ему смыкаю и Тебе отдаю. Нима!”
Илья встал на ноги:
– Что за Абара еще?
Яна тоже поднялась:
– Погугли. У тебя же телефон.
Илья ввел странное имя, похожее на звериный рык, в поисковую строку и зачитал: “Абара – церковный бес. Ему поклоняются веретники – колдуны и колдуньи, прошедшие обряд отречения от христианства и присягнувшие на верность темным силам. Для веретника не проблема «споганить церковь», то есть испортить ее, сделать так, чтобы молитвы шли не Богу, а его покровителю. Особенно хорошо для этой цели подходят храмы, разрушенные большевиками в советские годы и восстановленные в девяностые-двухтысячные. Кроме обрядов в веретничестве есть и обычай рисовать специальные адописные иконы. Делаются они так. Сначала изображается Черт, Сатана, бесы, демоны, а потом на первое изображение наносится традиционная для христианства картинка – Бог и святые”.
