Георгий Юров
68 минут
– Ты сказал, что тебя выгнали из моего казино, не отдав выигрыш? – без предисловий сухо спросила хозяйка Полиса, разглядывая визитёра. Вообще-то разрешением довольно часто возникавших конфликтов занимался начальник охраны, но неожиданный гость настаивал на встрече именно с ней.
– Не совсем так, Амалия Сергеевна. Здоровенный мулат решил, что я мухлюю в игре и, похоже, надумал со мной разобраться. А мне просто везло в тот день. Но прежде, как знак своей признательности за потраченное время, хочу подарить Вам эти цветы. – Мужчина полез в рюкзак, что держал в руке и достал из него букет из семи алых роз, но прежде чем женщина смогла дотронуться до них или вздохнуть запах, начальник охраны вынес их в другую комнату, приказав своим людям впредь следить за ним.
– Так это ты тот мошенник, неделю обиравший игроков в моём казино, а потом сбежавший через окно?
– Это Вам мулат наплёл такого? – не смутившись, переспросил гость. Вполне миловидное лицо Барыни, с заметной примесью восточной крови стало вдруг жёстким, как-то враз растеряв остатки былой привлекательности. Теперь её улыбка больше походила на оскал львицы, защищавшей своё логово – этот убийственный взгляд не предвещал ничего хорошего, но молодой человек выдержал его, нисколько не смутившись. – А что мне оставалось делать? Здоровяк убедил себя в моей вине и готов был расправиться со мной, без каких либо доказательств, просто от скуки, для поддержания авторитета. Мне пришлось спасать свою жизнь, бросив выигрыш.
– Так ты пришёл за выигрышем? – удивляясь его наглости, сухо спросил вернувшийся в залу Леший.
– Нет. Я пришёл к вам искать справедливость; не хочу, чтобы меня считали мошенником и охотились за мной по всей Корпорации.
– Кто тебе сказал моё имя? – не зная как поступить, спросила Алёна, разглядывая гостя.
– Википедия, – ответил тот, засунув руку в карман джинсов, стоявший позади охранник, тут же схватил его за локоть, едва не вывихнув, но в кармане лежал лишь видавший виды смартфон. Растирая болевшую руку, мужчина продолжил, с опаской поглядывая на стоящего рядом громилу: – Забил в поисковике «Поселения изгоев в Пустоши» и вуаля! Ваше фото с краткой биографией.
– Если ты прочёл мою биографию, то зря сюда пришёл. Многие приходили сюда урвать лёгких денег, но все они плохо кончили. Очень плохо. Если ты вернулся не за выигрышем, то зачем тогда?
– За справедливостью. Пусть тот громила либо докажет что я мошенник, либо заберёт свои слова назад. Он не ловил меня за руку, ник-то не видел, что я как-то нечестно вёл игру, и вся моя вина была в том, что мне везло раз за разом. Но такое бывает, хоть и редко.
– Даже не знаю, что с тобой делать, – призналась Барыня, глядя поверх его головы и постукивая коротким тонким пальцем по столешнице. – Я неплохо разбираюсь в людях и чувствую, что ты мне врёшь, но наказывать тебя без доказательств не хочу. Даже здесь всё должно быть по закону. А иначе, зачем мы так долго городили огород со всеми этими правилами? Северянин уже уехал к себе?
– Нет, – ответил Леший. – Ещё здесь отирается, наверное, дрыхнет сейчас в номере. Я пошлю за ним.
– Мне здесь его ждать? – спросил молодой человек, но, не желая присутствия постороннего, Алёна ответила: – Как хочешь, только не вздумай сбегать. Это будет доказательством твоей вины, и я прикажу тебя вздёрнуть без всяких больше разбирательств.
Ожидая мулата, мужчина вышел из резиденции и, постояв немного, пошёл к казино, рассудив, что поиски истца не будут быстрыми. Оно расположилось в бывшей казарме воинской части. Четырёх этажное двух подъездное здание было переделано под нужды увеселительного заведения; во все времена народ хотел двух вещей – хлеба и зрелищ и Барыня старалась дать ему и того и другого. На первом этаже были складские помещения, прачечная и довольно прилично готовившая кухня ресторана, а на четвёртом бордель, с пилоном стриптизёрш на нескольких сценах и комнатами для плотских утех. Пол между вторым и третьим этажами снесли, как и перегородку между подъездами, сделав устланную ковровыми дорожками игровую зону с пятиметровыми колонами огромной. Здесь было почти всё, что могло быть в классическом казино двадцатого века, и почти в таком же количестве. Вдоль стен стояли слот-машины, в простонародье именуемые «однорукими бандитами», в центре рулетка и карточные столы, а по бокам биллиард, «русский» и «американка».
Нельзя было сказать, что зал оказался, забит людьми, но пусто здесь точно не было. Откуда-то сверху негромко звучала мелодичная музыка, между столов сновали крупье и официанты с выпивкой на подносах, шторы оказались задёрнуты, и в мягком свете люминесцентных ламп было трудно понять день сейчас или ночь.
Достав телефон, молодой человек запустил нужную программу, выдавшую карту помещения, с алой пульсирующей точкой там, где находились туалетные комнаты. Дождавшись, когда мывший руки подвыпивший игрок выйдет, человек похожий на проповедника подошёл к единственной запертой кабинке и, постучав костяшками пальцев властно сказал:
– Открывай старый ты лудоман, у меня совсем нет времени. Я знаю, что ты здесь. Где ещё тебе быть, как ни в этом источнике порока? – ответа не последовало и тогда молодой человек, достав из рюкзака пилочку для ногтей, сбросил накинутый крючок, просунув её в щель двери. Сидящий на опущенной крышке унитаза пожилой почти полностью лысый, плохо выбритый мужчина затравленно взглянул на него и, изобразив вымученную улыбку произнёс: – А это Вы Серафим. Извините, не знаю Вашего отчества. Мне нравится здесь, забываешь о том, что за стенами ад, пусть и на время. Вам разве не опасно тут находится? Вас же вроде уличили в мошенничестве?
– Его ник-то не знает, потому что отчества у меня нет. То, что я просил тебя сделать, перестало быть актуально, ты мне больше не нужен и как жест доброй воли я отдам все твои проигрышные расписки Барыне, а заодно расскажу, если придётся, кто шпионил за ней для меня. Поэтому лучше меня не злить.
– Но я ведь тоже могу кое-что рассказать – как вы увивались, стараясь делать это незаметно вокруг Наташи, Алёниной гувернантки. А потом она вдруг взяла да удавилась и Вам больше не хочется знать, что произошло с Барыней.
– Меня здесь уже, в чём только не обвиняли, а доказательств ноль, – беспечно ответил молодой человек, глядя в щель двери.
– Доказательства я думаю, будут, причём не позднее завтрашнего дня. Представляете, на убийце бедной девушки был удивительный девайс, скрывающий почти полностью его на видео с дрона. Но вот тень нашего убийцы осталась. Барыня потянула за ниточки в Москве и очень скоро прибор, что сбросит маску с этого душегуба будет здесь. Как Вы думаете, кого она увидит? Я вам нужен, Серафим, всё ещё нужен, а мне нужны мои расписки, – в этот момент в коридоре послышались грузные торопливые шаги, Серафим быстро закрыл дверь, накинув крючок и запыхавшийся, явно принадлежащий молодому человеку голос спросил: – Ты тут что ли? Эй, как там тебя?
– Здесь, живот прихватило, скоро выйду.
– Обделался что ли? Давай быстрей, Барыня ждать не любит, а Северянин тем более, – облегчённо бросил скрытый дверью здоровяк (тот, что едва не оторвал ему руку), выходя из туалета.
– В общем, так, – зашептал на ухо любителю лёгких денег Серафим. – Принесёшь мне то, что заказала Алёна и мы квиты.
– Это не возможно – доступ туда у узкого круга, на меня сразу подумают, начнут пытать, и я Вас выдам, причём сразу же. Но я смогу его уничтожить, только не за долг. Вернее за долг, но ещё и за билет отсюда. Я не могу больше здесь, понимаете? – придушенно зашипел визави и, испугавшись, что подручный Лешего, оставшийся у туалета услышит его, Серафим зажал ему рот. Был соблазн придушить его, чтобы он замолчал навсегда, но это означало конец игры и, сдержавшись, молодой человек поспешно зашептал на ухо:
– Успокойся, чёртов ты неврастеник. Ты же выдашь нас, и тогда придётся изображать влюблённых педиков. Так и быть, я заберу тебя с собой, про долг тоже можешь не вспоминать, но запомни: эта чёртова программа, должна быть уничтожена.
***
Когда Серафим, в сопровождении здоровяка, наконец, вернулся, комната, в которой они общались перед этим, была полна народу. Места за большим овальным столом ему не нашлось, как впрочем, и на диване и Серафим остался стоять у входа, полагаясь на своё красноречие в этом явно враждебном обществе.
– Я поражаюсь твоей наглости, – поворачиваясь к нему, вполоборота произнёс Северянин холодно глядя на него. – Ты, самый обычный кидала, требуешь доказательства своей вины? Если ты не виновен, почему отказался играть со мной моими «зариками»? Невиновные не выпрыгивают из окон.
– Откуда ты знаешь? Так может сказать лишь тот, кто был на моём месте, – возразил молодой человек, стараясь сохранять самообладание. – Выиграл бы я или проиграл – моя участь была уже решена и я такой для себя не хотел. Ты обвинил меня при всех, что я нечестно играл. А скажи, можешь ли ты это доказать?
– Лучше тебе не перегибать палку, – негромко, почти ласково ответил ему мулат, но от тона, каким это было сказано, мурашки должны были пойти по телу Серафима. – Твоя жизнь весит сейчас даже не на ниточке, а на тонюсенькой волосинке, которая только что стала ещё тоньше. Никогда за всю свою жизнь я не оказывался в подобном положении, и поверь мне, не окажусь, потому что всегда отвечаю за свои слова и поступки. Почему я обвиняю тебя? Потому что ты вёл себя как матёрый шулер, раскатывающий одного лоха за другим. Ты умело создавал иллюзию равной борьбы, поднимая ставки, а потом до нитки обирал севших с тобой играть людей. Когда же я предложил сыграть тебе своими камнями, ты сбежал. В этом грёбанном мире нет судов и адвокатов, а закон держится на семи столпах, как когда-то мир представляли лежащем на спинах китов. И вот один из этих столпов – я, и я здесь не для того, что бы залётная мразь делал из меня идиота. Если раньше мне хотелось убить тебя в назидание другим, просто чтобы было неповадно грабить моё казино, то теперь это становиться сугубо личным делом.
– Здорово сказано, – в повисшей мёртвой тишине заметил молодой человек, одобрительно покачав головой, над которой непросто нависли облака, а сгустились такие чёрные тучи, что в пору было выбирать себе место на кладбище. – Объявив личным врагом, ты пытаешься заставить меня назвать белое чёрным. Всё время говоришь о своих камнях. Но чем были плохи те, которыми я играл? Только тем, что выигрывал. В этом ваша хвалёная система правосудия – казино всегда в выигрыше? Я пришёл сюда потому что на мне нет вины, и не от тебя хочу справедливости, а от того кто действительно может быть справедлив в этом споре, кому не застилает глаза уязвлённое самолюбие и гордыня. Я готов сыграть с любым, любыми камнями которыми играют другие, а не теми, что хранят для особого случая, когда нужно выставить лжецом неугодного тебе человека. Если проиграю, готов принять любое наказание, но если выиграю – пусть тот, кто назвал меня мошенником, прилюдно заберёт свои слова назад.
– Ты что, думаешь, попал в детский сад и тебя нежно отшлёпают по розовой попке? – вмешался в разговор Топорков. – Здесь нет тюрьмы, из которой можно сбежать или выйти досрочно, а приговор для шулера будет один – смерть.
– Я согласен, – не оставляя себе пути к отступлению безрассудно ответил обвиняемый. На его щеках ярко пылал румянец, серые глаза были решительны и безумны; он принял вызов и был готов идти до конца.
Весь оставшийся день Серафим провёл за игровым столом, играя то в одну игру, то в другую. Камни менялись по нескольку раз за партию, но ему почти всё время везло и лишь когда их заменили, на камни Северянина, удача отвернулась от него, и ему с трудом удалось свести игру к минимальному проигрышу. Наконец игравшие с Серафимом лучшие игроки, из тех, кого смогли найти Северянин и его люди собрались обсудить итоги.
– Ну что скажете? – спросила Алёна и тот, кто играл с Серафимом первым, ответил, обменявшись взглядами с остальными:
– Я скажу за всех. Парень играть умеет, но это трудно назвать везением или счастливой случайностью – говорю это не потому, что он разделал меня под орех, а я, честно говоря, считал себя докой в этом деле. Он просто повелевал камнями, заставляя их выдавать нужные комбинации. Даже не представляю, как он это делал, да и сам он, по-моему, тоже. Для него это происходит естественно, так же как дышать, справлять нужду, засыпать и просыпаться и он не задумывается о сложных биохимических процессах, происходящих в его организме. Не думаю, что он виновен, но я бы его к казино не подпустил бы и на километр.
– Ну, вот видишь, – не выказывая своего явного удовольствия, произнёс Северянин, – я же говорил что он шулер. Умышленно он грабил наших клиентов или нет, но ведь грабил, не оставляя им шансов, а это значит…
– Это значит, ты видишь лишь то, что лежит на поверхности, – перебила его Алёна и обратилась к химику, занимавшемуся изготовлением героина: – Возьми камни, которыми он играл, хоть на атомы их распыли, но выясни, как он это делает. Почему кости выдают нужную ему комбинацию?
– Одно дело героин, и другое атомы. У меня нет ни нужных знаний, ни оборудования, ни времени – сейчас сезон, от которого зависят уже оплаченные поставки.
– Подвесим его за ноги, повисит, повисит да сам всё и расскажет. Как он это делает, – вставил Топорков, быстро сникший под холодным взглядом Барыни.
– А если не расскажет? Что если он сам не знает, как это происходит? Ты отдаёшь себе отчёт, почему у тебя встаёт член всякий раз, когда ты видишь аппетитную задницу? Если у тебя нет знаний, проконсультируешься в Москве с тамошними светилами в этой области. Оборудование закажем там же или в другом чёртовом городе, – повернулась она к химику, невысокому, худощавому мужчине лет сорока с нервным лицом и светло-синими, словно линялыми глазами. – Поставки подождут, отдадим то, что осталось от прошлого сезона. С этого момента занимайся только этим. Если он, этот чёртов Серафим, умеет повелевать игральными камнями, я хочу знать на что он способен ещё. Возможно, он видит нас сейчас сквозь стену и слышит каждое наше слово.
– И что, вы теперь убьёте меня? Из-за того что камень не пошёл мне после почти десятка выигранных партий? Незнакомыми мне зариками, которые возможно просто не ложились мне в руку? – выпалил Серафим, когда его пригласили в комнату. Он был вымотан многочасовым напряжением игры, и от прежней уверенности не осталось следа. Сейчас сквозь брешь в самообладании буквально сочился страх; было видно, как он напуган и ему хочется жить. Вероятно, он рассчитывал на другой результат.
– Проиграть одну партию из пяти, другими камнями, это нормально. Я погорячился в прошлый раз, хоть мне и неприятно это говорить. День был ни к чёрту – Алёна заболела, возможно, это выбило меня из колеи, – пробасил Северянин, подходя к молодому человеку, заметно уступающему в росте и комплекции и протягивая ему руку для примирения. – Я был не прав. Не держи на меня зла. Твой выигрыш мы раздали проигравшим, но думаю, с твоим мастерством это не есть проблема.
Серафим удивлённо смотрел на гиганта, не веря, что всё позади, а потом всё же пожал протянутую ладонь, спросив напоследок: – Я же сказал, выигрыш для меня не главное, дороже всего репутация. Я могу посещать ваше казино?
– Можешь, – ответил мулат, всё еще держа его руку в своей. – Но сильно не свирепствуй – если проигравшие подымут тебя на вилы, я помочь здесь уже не смогу.
***
Вечером Алёне позвонили из Москвы, сообщив, что заказанный товар час как отправлен на квадрокоптере и ночью будет в Полисе. Женщина обрадовалась и честно говоря, удивилась такой оперативности. Брошенная ею петля затягивалась всё туже на шее убийцы, и пусть он оставался по-прежнему безликой тенью, совсем скоро можно будет, сорвав маску, увидеть его лицо.
Проснувшись, первым делом она спросила, доставили ли московскую бандероль и, узнав, что посылка на месте стала с нетерпением ждать результата. Доложить о них пришёл Леший. Несмотря на непроницаемое лицо, Алёна почувствовала, что новости не из приятных, но то, что услышала, было хуже самых мрачных её ожиданий.
– Что, всё так плохо? – напряжённо спросила она и приближённый ответил.
– Прибор пришёл в негодность во время приземления, ударился о камень или обо что-то твёрдое. Метал, дерево в этом уже нет разницы. Нужно было подождать поезда, в следующий раз так и поступим.
– Ты вообще слышишь себя? – с трудом сдерживая клокочущую в ней злость и зарождающуюся панику, спросила женщина, и Алексей удивлённо взглянул не неё. – Ты что, и правда, веришь в то, что сейчас сказал? Или просто хочешь меня успокоить, думая, что мне станет легче от этого? Но как, как скажи мне, я могу быть спокойна, когда мои враги на шаг впереди меня. Меня, самого могущественного человека этого грёбанного мира! Они рядом со мной, среди самых близких мне людей и ты, пытаешься убедить меня в том, что всё не так уж и плохо. Да всё ни просто «неплохо», а просто хуже некуда! – Барыня разразилась площадным трёхэтажным матом и, не сдержавшись, сбила ладонью, стоящую на столе чашку, больно ударив ладонь. Фарфоровая чашка с жалобным звоном, разлетелась об пол, разбрызгав содержимое, бывшие в этот момент в доме люди затаились, боясь попасть под горячую руку, вдруг сделалось так тихо, что стало слышно, как бешено, колотится сердце в её груди, под монотонный бег напольных часов. Алёна встала из-за стола и заходила по комнате, растирая ушибленное запястье, напоминая запертую в клетке львицу. – Вначале хотят убить меня, потом стараются выдать за самоубийство смерть Наташки, а теперь уничтожают последние улики.
– Может, всё это и не связанно между собой, – не слишком уверенно заметил Леший, воспользовавшись паузой, но Алёна, не найдя слов только недоумённо покачала головой.
– Ты сам прекрасно знаешь что связанно. Связанно, чёрт бы его побрал, но только не со мной, пусть я и в центре всего происходящего, а с Линой. Всё это ради неё, хотя я и не совсем ещё разобралась в происходящем, но одно ясно – ей угрожает опасность и оставлять её одну нельзя.
– Девочку не найти, я спрятал её надёжно. О том, что она твоя внучка знают единицы, люди беззаветно преданные тебе, для остальных она просто немая прислуга. Прошло много лет со смерти Нины, о беременности ник–то не знал. Но чтобы успокоить тебя я отправлю с утра к Отшельнику людей, только вряд ли он будет этому рад.
– Мне плевать, что думает её папаша-монстр, Лина моя единственная родственница, ради благополучия которой я готова не просто на многое, а на всё. И ему лучше не злить меня, как и тебе. Твоя забота о Наташе не слишком помогла, максимум чего ты добился, это выиграл для неё пару дней. Вначале её нашёл убийца, а потом уже я, поэтому ты отправишь людей к Отшельнику немедленно.
– А если он будет против?
– Тогда пристрели его, – бросив на сподвижника кровожадный взгляд, процедила Барыня, вероятно представив эту сцену, но потом добавила: – Ладно, я сама поеду с вами, какой ни есть, а всё же отец. Скажи, чтобы запрягли две брички и Лёша, не затягивай сборы. Чует моё сердце счёт идёт сейчас даже не на часы, а на минуты.
***
Когда-то Отшельник любил московское метро, ушедший глубоко под землю самодостаточный мир рельсовой железной дороги, давно уже живший в режиме 24 на 7. Днём и ночью шли битком набитые поезда – люди ехали на работу или возвращались домой. Из-за огромного количества пассажиров работать приходилось круглосуточно, вторые и третьи смены давно стали нормой в детских садах, школах и ВУЗах. Людей с детства приучали к бешеному ритму жизни, где просто не было места отдыху, и Отшельник не стал исключением.
Никакая другая энергия кроме атома, не могла обеспечить энергией Москву. Если в первое столетие срок работы АЭС составлял сорок лет, то впоследствии увеличился до ста, а теперь до пятисот. Благодаря сверхпрочным сплавам, из которого делали корпус реактора. Реактор размещался под землёй, по сложной системе дренажей вырабатываемое тепло распределялось равномерно под всей огромной площадью города. Сейчас даже в самые суровые зимы температура почвы не опускалась ниже нуля, река больше не замерзала, а климат изменился, став заметно мягче.
Сидя на лавке в самом конце пирона Отшельник пропускал один поезд за другим, вероятно стараясь запомнить этот мир, каким он был минуту назад, ведь таким он больше уже не будет. Наконец мужчина встал, бросив на пол закрывавший рот и нос шарф. Вокруг бушевал калейдоскоп неоновых огней рекламы, слайдов популярных ток шоу, треков музыкальных каналов – всё смешалось в звуковую какофонию, в которой так же было трудно найти что-то одно, как пресловутую иглу в стоге сена.
Теперь поезда метрополитена представляли собой единое целое, разделённое на восемь секций, как когда-то на восемь вагонов. Из начала в конец можно было пройти, не выходя наружу и зайдя в хвостовой вагон, Отшельник пошёл в начало состава. Он шёл в накинутом на голову капюшоне толстовки, не оборачиваясь назад, чтобы не видеть происходящего за его спиной. Он не дошёл ещё до середины, а люди у двери сквозь которую он вошёл стали валиться замертво на истоптанный миллионами подошв пол. Смерть безжалостно косила всех подряд – виновных и не знавших греха, молодых и старых, бедных и тех, кто имел достаточно денег на собственное авто, но предпочёл пробкам автострады скученность метрополитена.
Не оборачиваясь, Отшельник шёл всё дальше вагон за вагоном. Он не был злым или добрым, как не может быть им острое лезвие, срезающее смертельно опасную опухоль. Люди за его спиной сотрясались в конвульсиях на заблёванных рвотой и загаженных кровавым поносом сидениях, они умирали, не сделав ничего плохого лично ему, но он давно уже не был человеком, став разящим мечом. И это было только начало, начало конца…
Его разбудил неистовый лай Шары, то был сигнал обречённого на смерть сторожевого, трубящего тревогу с пронзённой стрелой грудью, принявшего смерть, но дававшего шанс выжить другим. Даже спустя десять лет мужчина узнал этот запах, резкий сладковатый запах усыпляющего газа. Не думая о том, что на нём нет одежды, он метнулся к отгороженной плотной тканью кровати дочери, пытаясь закрыть её собой, но быстродействующий газ уже сделал своё дело. Отшельник смотрел, как одетые в неповоротливые скафандры люди разжимают его руки, отнимая единственное ценное, что было у него – плоть от его плоти.
Один из тех, кто явно не был рядовым исполнителем с интересом естествоиспытателя, наблюдал за ним, как за очередным умирающим подопытным кроликом, фиксируя необычные детали. Отшельнику показалось знакомым его лицо, да они точно когда-то встречались, но было это в совсем другой жизни и оттого казалось даже не с ним.
– Павел Андреевич, – раздалось в наушниках склонившегося над лежащим мужчиной человека, – к нам гости, едут по дороге в трёх километрах. Вертолёт ждёт, ребёнок у нас и мы можем лететь.
– О, это не просто ребёнок, это свет рассеивающий тьму, в которой мы жили последние две сотни лет. Странно как долго его не берёт снотворное.
– Добавить ещё? – спросил невидимый человек, но мужчина ответил: – Не нужно, он нам не помеха, просто констатирую факт.
– У нас трёхсотый, – вмешался в их разговор третий голос, резкий и властный привыкший выкрикивать команды.
– Что? – не понял Павел Андреевич и голос, цыкнув с досады что приходиться, теряя время разъяснять простые вещи пояснил. – У нас раненый. Собака прокусила скафандр одному из ваших. Точнее сказать не могу.
– Рана пустяшная, – осторожно вставил второй, вероятно бывший уже в курсе и осознававший, что решение судьбы пострадавшего медика остаётся за этими двумя.
– Ему нельзя в Москву, – закрыв глаза, прошептал доктор, по-видимому, руководивший медицинской частью операции. Он понимал все последствия сказанного, но поделать ничего не мог, ведь на кону стояли жизни миллионов людей.
Пострадавший, довольно высокий плотный мужчина в серебристом скафандре сидел на земле, быстро заматывая голень толстым слоем бинта, на котором проступала расплывающаяся алая точка.
– Но как же так? – негодующе произнёс он, увидев подходящего к нему человека. – Этот скафандр выдерживает несколько атмосфер, его нельзя разрезать – так Вы мне говорили. И видите что? Какая-то шавка прокусила его; наверное, задела мелкую вену, кровь до сих пор сочится. Я же засужу производителя, затаскаю по судам и выиграю их, какими бы секретными они не были…
– Успокойся, сынок, – перебил его визави, опускаясь на корточки рядом. – Это просто паника, но паникуешь ты зря. Я здесь тебя не оставлю – мы не бросаем своих.
– А я вам разве свой? – подозрительно глядя на него спросил пострадавший, и, желая подбодрить, мужчина ответил, несильно хлопнув его по плечу левой рукою: – Ну, конечно же, свой.
В этот момент, выхватив из ножен на бедре армейский нож, он вонзил его в левую часть груди медика, тот рухнул на землю, наконец, перестав причитать, а убийца проворчал, вытирая окровавленное лезвие об амуницию покойника: – А комбез то и действительно дерьмо.
Поднявшись, он оценивающе взглянул на показавшуюся, на лесной дороге запряжённую лошадью бричку, за ней ещё одну и трусцой побежал к ожидающему его на поляне за домом вертолёту.
***
Алёна и вся её свита в полном составе, не сказав когда будет, выехала из Полиса и люди, пользуясь выходным днём, праздно шатались по городку. В посёлке было с десяток открытых Барыней кафе; кофе и настоящий чай были большой редкостью и стоили дорого, а пили в основном травяные настойки, из того что росло в лесу и поле.
Одетый в белый халат с серыми разводами, рано полысевший человек с затравленным взглядом, пользуясь давним знакомством, без стука вошёл в кабинет доктора, на котором висела деревянная табличка: «Чистяков Фёдор Романович. Профессор». На самом деле Фёдор Романович не был медицинским светилом, когда-то он работал участковым гинекологом в одной из московских больниц. Но теперь на двери его кабинета написать можно было всё что угодно, и это было правдой по сравнению с остальными, ведь здесь, в Полисе он был единственным человеком с медицинским образованием.
Вернее попытался войти. Дверь оказалась заперта, мужчина недоумённо подёргал ручку, и проворчав: – Странный человек. Пишет мне «срочно зайди», а самого нет, – хотел было уйти, но дверь открылась, и он таки вошёл, тут же попятившись от того что увидел.
– Проходи Игорёк, мы ждём только тебя, – одетый в тёмно-синюю футболку и джинсы Серафим не дал ему сбежать, быстро закрыв дверь.
– Снова Вы, это начинает действовать мне на нервы, – простонал мужчина, глядя на примотанного скотчем к креслу с заткнутым кляпом ртом доктора. – Я сделал для Вас всё, что Вы просили, но меня скоро обязательно раскроют и поэтому вы обязаны забрать меня с собой, как и обещали.
– Заберу, раз обещал, – отмахнулся от упрёков молодой человек. – Но не сейчас, нам придётся здесь задержаться…
– Вы оставайтесь, сколько хотите, а я здесь оставаться не могу, ведь Алёна скоро догадается, что я её предал и расправится со мной. Вам разве не опасно здесь находится? Как Вы вообще здесь оказались, в этих коридорах легко заблудиться…
– Наташа водила меня сюда на экскурсию, и я запомнил дорогу. Сейчас тут началось такое, что Барыне будет не до меня, и она не догадается, – перебил его Серафим. – Мы пустим её по ложному следу.
– Зачем это? – попятился завсегдатай казино, упершись спиной в дверь. – Что Вы задумали, и зачем связали доктора?
– Я Вам только что это сказал. Чтобы пустить вашу хозяйку по ложному следу тебе придётся убить дока…
– Мне? – ужаснулся Игорёк и доктор, услышав об уготовленной ему судьбе, заёрзал на стуле, пытаясь что–то сказать, но кляп плотно сидел в его рту.
– Тебе. Либо ты убьёшь доктора, либо Алёна схватит тебя и будет пытать, не потому что ты станешь молчать и отпираться, нет, ты сразу выложишь всё что знаешь или думаешь что знаешь. Но это тебя не спасёт; она будет это делать с тобой по тому, что ей нравится причинять страдания и смотреть, как ты корчишься от боли, когда станет рвать тебя на части, медленно отрезать по кусочку твоего дряхлеющего тела. Ты будешь терять сознание, но она не даст тебе спрятаться в небытии, раз, за разом возвращая в реальность. А реальность будет такова, что ты начнёшь мечтать о быстрой и почти безболезненной смерти, как о манне небесной, если ты только знаешь что это такое. Я не дам разрушить тебе мои замыслы и всё равно убью дока, – с этими словами взяв в углу комнаты не замеченную мужчиной небольшую канистру, он стал поливать врача не имевшей запаха бесцветной жидкостью и тот, поняв ужас уготованного ему мучительного конца, завизжав, обмочился со страха. Глядя на расплывающееся в промежности пятно, Игорёк прошептал: – Вы что же, хотите…
– Сейчас, спасая тебя, я сожгу его заживо. Поверь я сделаю это, хоть и не испытываю удовольствия, но ты, ты до конца дней будешь помнить этот момент, сколько бы тебе не осталось. Это мокрое пятно на его штанах, страшную, ни с чем несравнимую боль, которую он перенесёт перед смертью, вонь горящей плоти и его умоляющий взгляд, представлять себя на его месте и проклинать за нерешительность, – бросив пустую канистру на пол, мучитель полез в карман за зажигалкой, но Игорь воскликнул:
– Стойте! Вы не знаете Алёны, так как знаю её я. Это собьёт её с толку, но лишь на время! Федька никогда бы не сбежал, ни потому что так привязан к Барыне, наоборот он ненавидит её, как и все мы, но только сильнее, ведь она превратила его в безропотного исполнителя своей воли. Что он будет делать в Москве? Чистый героин есть только здесь, на местных препаратах он долго не протянет. Так ради чего ему бежать и куда? В Москве у Алёны есть свои глаза и уши, рано или поздно она узнает, что его там нет. Нет, и не было!
– К этому времени это станет уже неважно, каждый из нас сыграет свою роль. Тогда ты расскажешь обо мне, о том, что заставил тебя стать моим шпионом и о смерти дока. Тогда, но не раньше, – Серафим чиркнув кремнем, зажёг огонь; бывший гинеколог счастливым взглядом смотрел на танцующий огонёк в его руке, улыбаясь чему–то.
– Да стойте же Вы! – вновь закричал несчастный и, схватив со стола с инструментами скальпель, словно боясь передумать, с безумным огнём в глазах бросился к сидящему в кресле доку, вонзив тонкое лезвие ему в сердце. Фёдор Романович умер мгновенно, почти не почувствовав боли, как-то враз обмякнув в своих путах. Взяв нож из его дрожащей руки, Серафим разрезал скотч, и бездыханное тело упало к его ногам. Оттолкнув кресло, он поджёг трупп, едва успев отскочить в сторону. Пламя с радостным гулом взвилось вверх к самому потолку, оно неистово пылало, казалось, вгрызаясь в тело мертвеца, до тех пор, пока от него осталась лишь кучка пепла, которую Серафим смел в заранее приготовленный пакет с выложенного плиткой пола.
