Георгий Смирнов
Суккуб
Самуэль тряхнул головой, поставил зонт к стене и уселся на отставленный стул. Гул в голове начал постепенно стихать, но по телу иногда еще пробегал нервный озноб.
– Доброй вам ночи, леди, кто бы вы ни были! – голос Самуэля слегка дрожал, но пережитое волнение уже отпускало его, сменяясь свойственным ему прагматизмом. Он протянул руку к бокалу, взял его и пригубил. Вино оказалось пряным, тягучим, но восхитительным. Самуэль осушил бокал полностью, поставил его на стол. Мягкое тепло побежало вверх по его позвоночнику, шее и растеклось по затылку. Сразу же вернулась сонливость пополам с легкой одурманенностью. Что-то изменилось. Самуэль насторожился, но тут же понял – это духи. Сладкий, тяжелый мускусный запах, обволакивающий, завораживающий, со странным, едва уловимым оттенком, резким, скорее даже неприятным. Странно, что он не почувствовал его раньше.
– У вас прекрасный вкус, благодарю! Вино отменное, в моих запасах такого не было. А вы экстравагантны! Не боитесь заходить в гости к одинокому мужчине в такое время? Наверное, я оставил открытой дверь, не правда ли?
Самуэлю показалось, что он разглядел, как в полумраке блеснули глаза незнакомки, а губ ее коснулась легкая улыбка. Он попытался угадать черты ее лица, но казалось, что оно меняется каждое мгновение.
«По моему, она мулатка… Да, определенно, что-то азиатское в ней есть! Чуть припухлые губы, нос с небольшой горбинкой, а глаза! Словно две пропасти. Темные, как угольные шахты, как черные дыры среди мириадов вселенских звезд. Тьфу ты, черт, что за сравнения в голову лезут!»
Девушка сидела напротив него и пристально смотрела ему в глаза, не отвечая ни слова. На лице ее окончательно застыла легкая улыбка. Нетронутый бокал вина стоял перед ней. С каждым мгновением Она как будто обретала плоть, выплывала из темноты к свету, не делая при этом никакого движения.
Самуэль глядел в ее огромные глаза, завороженный клубящейся в них темнотой, не способный отвести от них взгляд. Он попытался взять бутылку, чтобы налить себе еще вина, но руки его не слушались. Взгляд ее притягивал, гипнотизировал, лишал воли. Где-то вдалеке он услышал нежный перезвон колокольчиков. Самуэль мучительно вслушивался в эти дивные, чудесные звуки, боясь, что они исчезнут, растворятся в ночи, оставят его, уйдя в ту неизвестность, из которой появились. Но они не затихали, они играли с ним, то приближаясь так, что, казалось, еще чуть-чуть, и он различит мелодию, вольется в гармонию этих небесных созвучий, то, напротив, удаляясь до порога слышимости, так, что требовалось предельное напряжение чтобы удержать, не упустить их.
Неожиданно Самуэль понял, что это. Это смеялась Она. Это был ее смех. Тогда он попытался встать, дотянуться до Нее, но не смог. Тело его не слушалось. «Господи, да что со мной происходит! Неужели она меня чем-то опоила? Неужели я такой дурак, как я мог поддаться?» Самуэль почувствовал, что его тело сползает со стула на пол, но сделать ничего не мог. Он все еще смотрел в ее глаза , не в силах отвести взгляд. Наконец стул опрокинулся, и Самуэль понял, что падает. Но перед тем, как его затылок коснулся пола, он сумел прошептать непослушными губами: – Кто ты?
И густая, вязкая темнота заключила его в свои объятья…
*****
Настолько тяжелого пробуждения Самуэль за собой не помнил. Голова раскалывалась, гудела от малейшего поворота. Однако лежать неподвижно было попросту невозможно. Боль перекатывалась внутри черепа густой тягучей жижей, отдавая резкими уколами в виски, тяжелыми монотонными ударами билась в лобовую кость, горячей волной заливала глаза. С трудом приподнявшись, Самуэль взглянул на часы. Часы стояли. Часы… Что-то этой ночью такое произошло… Что-то с часами и… Он чувствовал, что-то случилось, но вспомнить никак не мог, остался только след в памяти, смутным тягостным туманом клубящийся на самой грани восприятия.
Самуэль опустил ноги на ковер и с трудом огляделся. Он сидел на софе в своей гостиной в измятом костюме, в котором, видимо, и проспал всю ночь. За окном уныло накрапывал холодный ноябрьский дождь, в тишине было слышно, как его капли негромко барабанят в оконное стекло и уже грязноватой водой, едва шурша, стекают по карнизу. Странно, но ведь раньше он не слышал этого шума, слишком немощна и тиха была осенняя морось, так что же произошло? Откуда по всей квартире расплылась пустая, вязкая тишина? Мысли в его голове никак не выстраивались в единую цепочку, наползали друг на друга подобно тяжелым неповоротливым жукам, сбивались в кучи, громоздились одна на другую безо всякого смысла, однако постепенно выкристаллизовалась и правильная… Конечно, ведь остановились его часы, а, значит, умолк их протяжный, чарующий звон. Вот откуда взялась эта невыносимая тишина! Сегодня же надо найти мастера, пусть починит! Самуэль вскинул голову, и боль затопила его сознание. Нет, пожалуй с мастером можно и повременить! Себя починить бы…
Из зеркала в ванной на него глянул всклокоченный, немолодой уже человек с покрасневшими мутными глазами и измятым лицом. Лоб изрезан глубокими морщинами, дряблые щеки поросли седеющей щетиной, сейчас особенно ему неприятной. Самуэль принял контрастный душ, но ожидаемого облегчения тот ему не принес. Даже после чистки зубов во рту все равно сохранилось ужасающее послевкусие вчерашних возлияний, за ночь отнюдь не улучшившееся. Накинув халат, он поплелся на кухню варить кофе. Заглянул по пути в кладовку, где в куче хлама его внимание неожиданно привлек бронзовый подсвечник, лежащий в самом дальнем темном углу, запыленный, едва отсвечивающий потускневшими от времени гранями. Похоже, что он находился здесь со дня переезда, забытая, не нужная никому реликвия прошлого. Самуэль подошел к нему, осторожно приподнял и вынес на кухню, к свету. Семисвечник оказался неожиданно тяжел, вытянутые руки быстро затекли, но его темный силуэт на фоне ослепляющего тусклой белизной окна чем-то заворожил взгляд Самуэля. Недавно… вчера … может, ночью… что-то связанное с образом этого светильника, этих переливающихся мерцающей чернотой литых бронзовых ветвей, расцветающих огненными цветами плачущих свечей… Самуэль моргнул, посмотрел на светильник еще раз, помотал головой. Наваждение ушло, в его руках опять оказался всего лишь старый, пыльный кусок бронзы, невесть зачем извлеченный им на свет. Он окинул кухню взглядом, пытаясь сообразить, можно ли куда-нибудь пристроить этот антиквариат. Раз уж достал, так не убирать же обратно… Да и вещица, во общем-то, не плоха, чего он ее раньше не замечал? Осмотр кухни привел его в благостное состояние духа. Ничего разбито не было, никакой грязной посуды в раковине, пол не затоптан… Значит, не все так плохо было вчера, добрался до дома, снял ботинки, и, минуя кухню, в ванну и спать. А может, и без ванны, поскольку спал не раздеваясь. Самуэль усмехнулся и подошел к изящному столу, окруженному аккуратно расставленными стульями. Посреди стола он заметил маленькое странное пятнышко. Он наклонился, что бы лучше его разглядеть. Больше всего это напоминало капельку расплавленного воска, упавшего с зажженной свечи. «Странно… – подумал Самуэль, – Откуда ему взяться? Свечей дома не жгу, поскольку дам к себе в дом никогда не вожу!» Сэм усмехнулся еще раз. Не то что он не любил женщин, скорее даже наоборот, но, как закоренелый холостяк, боялся длительных с ними отношений и никогда не назначал свиданий у себя дома, упаси бог! Настроение улучшилось окончательно, даже головная боль, казалось, утихла. «Жаль, что часы сломались, даже ночью от этого проснулся!» – подумал Самуэль, выпрямляясь, и вдруг кусочки головоломки сложились в его мозгу в единую картину. Он замер, вмиг покрывшись испариной.
Ночь. Странное пробуждение. Неясные знамения. Часы. И девушка. Странная незнакомка, причудливой волею судеб оказавшаяся в его квартире. Странная девушка, он не помнил даже ее лица, только смутный образ едва угадывался в его памяти. Девушка, не сказавшая ни слова. Он помнил только ее смех, странный, страшный, находящийся где-то на грани реальности. Он боялся ее, и не понимал, почему.
Дурнота. Самуэль почувствовал, что силы оставляют его, и опустился на один из кухонных стульев. Он не понимал ничего. Он не хотел ничего понимать, ему было слишком плохо, поэтому он просто сидел и смотрел на подсвечник, непонятно зачем извлеченный им на свет. Но взгляд его не мог сфокусироваться, и бронзовые ветви перед его глазами исполняли какой-то свой, невыразимо монотонный ритуальный танец, от чего ему становилось все хуже и хуже. Самуэль уронил голову на стол и закрыл глаза. Стало легче.
