Георгий Крылов
Что происходит? Куда я попал?

Глава 1 Смерть/жизнь

Умирать не хотелось. Никогда раньше не понимал ценности жизни, а когда подошёл к черте, за которой был её финал, то понял: она мне дорога. Вот так просто дорога без каких-либо условностей. Мне нравилась моя пустая жизнь, которую при желании можно было наполнить смыслом, а я почему-то этого не делал. Вместо того чтоб жить, я плыл по течению и удивлялся, почему течение не привело меня к нужному берегу.

Если бы удалось вернуться, то я всё изменил бы. Изменился бы сам. Ушёл с пустой работы, перестал бы общаться с людьми, которые мне были противны. Перестал бы слушать чужие советы и вестись на них, забывая думать самостоятельно. Я хотел сам управлять своей жизнью и умирать с ощущением удовлетворённости от прожитых лет. Я хотел этого, но второго шанса не было.

Глупая смерть. Вышел за хлебом и получил сосулькой по голове. Никогда не любил снег. И почему я не уехал туда, где его не было? Почему оставался там, где мне не нравилось? Оглядываясь назад, я не мог этого понять. Всю жизнь подстраиваться под интересы других, забывая о себе, и сожалеть об упущенных годах – это личный ад, которому никому желать не хотелось.

Второй шанс. Он был мне нужен. Не для того, чтоб купить машину, на которую я почти накопил. Не для того, чтоб обзавестись своим домом. Не для того, чтоб уехать на юг. Я хотел доказать себе, что всё зависит от меня. Что я не просто так тратил отмеренные мне годы. Я хотел второй шанс, чтоб понять себя. Узнать, из какого теста я сделан. Если и второй раз я останусь таким же пустым и не значимым человеком, то я смирюсь с этим. Пока же я был не готов умирать, не узнав толком жизнь.

Темнота. Дышать было сложно. Боль. Если есть боль, значит, есть жизнь. На том свете болеть ничего было не должно. Я открыл глаза. Кричал ребёнок. Всё вокруг крутилось и кружилось. Я никак не мог сфокусировать взгляд. Усталые женские глаза. Её улыбка. Похоже, второй шанс мне всё же дали. Жаль, что придётся начинать уж от самого рождения. С буквального нуля…

В прошлой жизни я был высоким парнем. Метр девяносто. Меня даже в баскетбол приглашали играть, но я не пошёл. Мама тогда надеялась, что я стану музыкантом, а музыканту руки нужно было беречь. После музыкальной школы я о музыке забыл напрочь. Пошёл на экономиста учиться. Вроде мог бы спортом заняться, но всё откладывал. И чего откладывал? Шут его знает.

Тут же тело было слабым. Очень слабым. Я был ниже сверстников. Задохлик, который только и делал, что болел. К восьми годам я переболел, похоже, всеми болячками этого мира. Отец несколько раз порывался выкинуть меня на улицу на корм монстрам, считая, что я всё равно не выкарабкаюсь, но я не умирал. Цеплялся за жизнь и отпускать свой второй шанс я не собирался. В конце отец перестал думать, что, заболев очередной болячкой, я помру. Пусть я и был слабым, но стержень во мне был.

Из-за постоянных простуд я видел жизнь из окна автобуса, который долгое время был нашим домом. Мы пытались обосноваться в городе, но каждый раз чего-то случалось. То бандиты нападали, то начиналась эпидемия, то отец с кем-то чего-то не мог поделить или был не согласным – по этой причине мы колесили по югу, словно неприкаянные.

Так я и знакомился с новым для меня миром. Этот мир был иной. Я узнавал привычные вещи, но в то же время они были другими. Машины и автобусы колесили по степи оббитые листами железа для брони. Днём мы опасались нападений бандитов, а ночью выходили на охоту твари. Никто не видел ночных монстров. Они маскировались в темноте, чтоб напасть. Если кто-то из счастливчиков убивал монстра, то тот сразу покрывался кислотой, из-за которой от монстра оставалось лишь мокрое пятно. Никто не мог описать их, но наутро находили трупы, обглоданные местами до костей. Когда я первый раз наткнулся на такой труп, то меня рвало полдня. Потом привык к этому, как и к тому, что люди могли умереть в любой момент. Был вид тварей, что охотились и днём. Они маскировались, сливались с землёй, таились на пустырях, поджидая своего часа. Такая тварь сожрала мою сестру, когда она возвращалась из школы. От тварей люди прятались в фортах, что стояли вдоль оживлённых путей и городах. Ночью в степи никто никогда не оставался. Считалось, что после пережитого ночью страха, человек сходил с ума. Я не проверял, поэтому ничего не мог сказать по этому поводу. Мы же путешествовали днём и в составе караванов, когда по одному направлению ехало десяток машин под охраной.

Так было до моих восьми лет. Именно тогда отец остановился в Сольске на морском побережье. Там отец вместе со старшими детьми устроился на рыбный завод и задержался. Здесь я пошёл в школу и здесь я стал меньше болеть, но всё равно оставался слабаком.

С братьями и сёстрами отношения не сложились. Их было в этой жизни много. Отец с матерью стругали детей каждый год. Они остановились на восемнадцати. Я был всего лишь восьмым. Мне с ними было неинтересно. Играть в игры было как-то бессмысленно. Я и в той жизни не особо видел в них смысла, а здесь и подавно. Разговаривать я начал поздно. Очень долго не мог привыкнуть к местной речи. Плохо её понимал. Поэтому меня долго считали дурачком. А с такими особо водиться никто не хотел. Но опять же мне было это и не нужно.

Всё изменилось, когда я пошёл в школу. Там я научился читать. А это дало доступ в библиотеку. Несмотря на то что мир сильно откинуло в развитии после войны, что привела к апокалипсису, они старались сохранить знания и свою историю, в надежде, что всё может однажды измениться. Упадок уйдёт в прошлое, а на его место вернётся прежнее величие, но с учётом прежних ошибок.

Ещё каких-то тридцать лет назад здесь была другая жизнь. Были современные города, небо бороздили самолёты, от планеты поднимались шатлы, которые перевозили людей на крупные космические корабли, что пристыковывались к орбитальным станциям. А потом банально началась война. Война шла на биологическом уровне, когда оружием служили изменённые до мутаций звери и растения. В результате неё появились твари, что не давали нам покоя. Они должны были стать солдатами, но их создатели потеряли над ними управление. Это ладно, с тварями ещё можно было ужиться. Но они что-то нахимичили с растительностью, которая теперь росла в разы быстрее. Вырубленный лес вырастал за трое суток. Его оплетали лианы, делая чащу непроходимой. Результатом войны стало изменение климата и состава почвы. Какие-то земли теперь представляли собой жижу из тины, какие-то земли стали непригодны для жизни людей из-за сильных морозов или жары от извергающихся вулканов. Моря наполнили странные рыбы, изменились птицы и млекопитающие. Биологический апокалипсис, когда люди хотели как лучше, а получилось как всегда. В итоге планета была признана непригодной для жизни и с неё началась эвакуация. Но при этом война продолжалась. Они сбивали корабли. Часть кораблей вновь упала на землю, плюс не все слои населения эвакуировались. После эвакуации на планете осталось довольно много людей, которые сосредоточились в городах и выживали, как умели.

В нашей степи жизнь была вполне сносной. Терпимой. Говорили, что на Севере, где всё заполонил лес, людей совсем не осталось. Но эти данные были без подтверждения. Так как спутниковая связь отсутствовала, так как связаться с другими городами было сложно. Хотя присутствовала радиосвязь, что распространялась на всю степь. Было электричество, местное телевидение. Здесь показывали фильмы, снятые на коленки и доставали запасы из старого фонда.

Уровень жизни напоминал мне мой прежний. Я даже одно время думал, что оказался в будущем, пока не понял, что здесь иначе течёт время. Сутки здесь по примерным подсчётам шли тридцать шесть часов, вместо моих привычных двадцати четырёх. Десять часов шло на утро, потом начиналась такая жара, во время которой прекращалась вся работа и люди отправлялись спать часов на восемь. Потом наступал вечер, который длился часов девять, а потом наступала ночь. Жара была лишь в летнее время, зимой же здесь шли дожди с разной степени интенсивностью. Здесь не было понятия месяца. Было лишь три цикла. Два цикла составляли лето, когда снимали два урожая. Один цикл уходил на зиму, во время которой шёл дождь. Как такой осени и весны не было. Дождь заканчивался, люди шли в поля, которые были рядом с городами. Начинались дожди, так работа прекращалась. За исключением мелких мастерских и крупных производств.

Сложно ли было мне жить? Да. Очень сложно. Это мир был чуждым для меня. Было непривычно иметь столько братьев и сестёр. Раньше я был единственным ребёнком в семье. Всё внимание матери и отца было моим, включая и то время, когда я вырос. Здесь же я был чем-то вроде обузы. Лишнего рта, от которого было мало пользы и одновременно от меня нельзя было избавиться. В этом плане родители были довольно добрыми людьми. Они нам всем давали шанс. Я знал семьи, когда слабых детей «забывали» ночью на улице. Они легко становились кормом для тварей.

К двенадцати годам нужно было уже определяться с профессией, но я не знал кем мне стать. Преподаватели в школе советовали учиться дальше. Получить какую-нибудь профессию с интеллектуальным трудом. Я неплохо к тому времени учился. Прежние знания в институте тут сделали меня чуть ли не вундеркиндом. Но я не был уверен, что мне это нужно. Второй шанс. Я помнил о нём. Помнил ту пустоту и сожаления об упущенных возможностях и непрожитых моментах. Согласившись на продолжение учёбы, я повторил бы свою жизнь. А этого не хотелось. Тут не особо любили учёных, обвиняя их во всех неприятностях. Я их понимал. Если учесть какая была планета и жизнь до вмешательства учёных и какая она стала сейчас, причины для ненависти к умникам были. Я не хотел, чтобы меня ненавидели. Но мне и не хотелось быть героем. Обычная жизнь меня не устраивала. Я не хотел жить так как жил мой нынешний отец. Куча детворы, которую надо прокормить, бытовые проблемы, кабак по праздникам и мысли о том, что переживёт ли жена очередные роды или нет. Прошлая жизнь меня не устраивала тоже. В ней ведь ничего не было кроме работы. Я тогда работал как вол. Всё думал, что заработаю денег и тогда начнётся жизнь. А жизнь всё не начиналась.

В школе меня обычно не трогали. За моей спиной всегда стояли братья. Пусть у нас не было близких отношений, но тут был принцип своих мы в обиду не даём. Братья всё были выше меня и подраться на кулаках им ничего не стоило. В тот день ребята подловили меня, когда братьев поблизости не было. Повод был банальный: слабаки раздражают своим присутствием. Я их раздражал. Назревала драка первая драка в моей жизни. В двух моих жизнях. Раньше меня не трогали из-за того, что мама была директором школы, а отец работал в милиции. Мальчик из хорошей семьи, который будет музыкантом, которого после школы встречала бабушка, чтоб отвезти на занятия в музыкалку. Человек, который боялся проблем, потому что не умел их решить. Тут же я оказался один на один с проблемой. Не дожидаясь того момента, когда из меня сделают мешок для битья, я первым кинулся в бой. И выбрал себе противника намного сильнее. Главного задиру, вожака этой шпаны. Они, похоже, подумали, что я сошёл с ума. Не разревелся, не запросил пощады, а кинулся в бой, зная, что проиграю. И в этот момент, я почувствовал, что выбор за мной. Можно бежать, прятаться, ныть, а можно сжать кулаки и зубы, чтоб кинуться в бой. Бой, от которого зависит понимания кто ты есть и из какого металла состоят внутренность.

В тот раз меня побили. Побили сильно. Я тогда с трудом дополз домой. Братья получили нагоняй от матери. Меня просили сдать участников драки. Я отказался, решив, что с этими проблема я справлюсь сам, а для этого нужно было стать сильнее, быстрее и ловчее других. Сделать недостатки преимуществом.

Стоило мне отойти немного от драки, как я начал тренироваться. Делать себя сильнее, постепенно входят во вкус. Учёба была заброшена. Я тогда заявил, что стану водителем автобуса. Озвучивать мысли на тему, что я стал бы наёмником, которые охраняли эти автобусы, я не стал, потому что меня тогда бы подняли на смех.

Драки стали постоянными. После первой победы я понял, что двигаюсь в нужном направлении. Отец смотрел на мои выкрутасы молча. Я тогда думал, что его моя персона не интересует, но он, оказывается, подмечал всё, что происходило с его детьми. Лет в пятнадцать у нас с ним состоялся разговор. Я его почему-то запомнил. Может, по причине, что такой разговор был с ним первый в этой жизни.

В тот день я возвращался после практики вождения. К концу лета у меня должны были появиться права. После этого начинался курс ремонта машин. Отец стоял на крыльце выходящим во внутренний двор. Дома в городах строили квадратами, которые образовывали защищённый внутренний двор на несколько семей. Здесь играла детвора, бельё сушили, старики следили за порядком. Тут же устраивали мелкие праздники.

– Вань, пойди сюда, – кликнул меня отец. – Я тебя за это лето без синяков ещё не видел. Ты чего добиваешься этими драками? Хочешь дойти до каторги? Молчишь?

– Да говорить особо не о чем. На каторгу я не собираюсь, но и молча щёку подставлять не буду. А без опыта и тренировки сократить количество синяков не получится.

– Может научишься уходить от конфликтов? Порой слово бьёт сильнее кулака. Сине-зелёным с разбитыми кулаками ходить не дело. Понял бы, если ты хоть выигрывал. Но подставлять себя под чужие кулаки – последнее дело.

– Это моё дело.

– Рано или поздно переломают тебе все позвонки. Или в канаве сдохнешь, или к кровати будешь прикованным. Тебе оно надо? Заканчивай петушиться и за ум берись. У тебя последний год обучения. Чего дальше будешь?

– Водителем пойду. Автобуса.

– Серьёзно? Охота пыль глотать? Вань, это не твоё. Тебе надо что-то спокойнее. Вон, в мастерскую подайся при заводе. Или на завод иди.

– Рыбу чистить? Желания нет.

– А на что у тебя есть желание? Здесь хороший город. Я за свою жизнь много разных городов повидал. Сольск тихий городок. Два перспективных завода. Рыба и соль будет всегда нужна. Он вдали от бандитских разборок. Террора диктаторов, которые считают себя царями в своих городах. Устройся на работу, купи дом, найди девчонку в пару и живи себе.

– Плодись и размножайся, увеличивая численность города. Нет, всё иначе будет, – возразил я.

– А чем тебе такая жизнь не нравится?

– Скучная.

– Веселье, в твоём понимании, ещё надо уметь удержать на своих плечах. А это тебе может быть не под силу.

– Посмотрим. Если надорвусь, значит, так тому и быть.

Как ни странно, но из этого разговора я многое почерпнул. Например, что мне пора было искать работу. Людей уважали за силу и за деньги. Силу я прокачивал, а вот с деньгами были проблемы. Значит, надо было их добыть. В пятнадцать лет на работу брали на неполный рабочий день. Помимо заводов, у нас ещё был порт с кораблями, кабаками и гостиницей для приезжих. Тогда мне пришла идея отправиться туда и попытать счастья там. Это решение закрыло дверь в детство, о чём я не очень-то и жалел. Мне не нравилось быть ребёнком, который был лишён почти всех прав. Я не мог жить в полную силу, не мог действовать как хотел, ограниченный законами и физическими возможностями. Но это был важный период в жизни, своеобразная пауза, которая позволила понять то, что было не доступно мне раньше. Разобраться в приоритетах и понять, что жизнь в первую очередь зависит от меня, а не от кого-то другого. Пусть на это понимание я угробил столько лет, но это того стоило. Первый шаг к тому, чтоб перестать плыть по течению, был сделан. Второй шанс нужно было использовать на всю катушку.

Глава 2 Драка драке рознь

Я был на подхвате. Притаскивал из кладовки копчёности, из погреба приносил пиво и самогон, которое здесь лилось рекой. Если было много народу, а зимой народу было много из-за того, что работа стояла и моряки в море не выходили, то помогал разливать пенное в кружки. Девчонки их разносили, лавируя между столиками, уворачиваясь от желающих их полопать. Мне нравилась жизнь в кабаке. Здесь было что-то безнравственное, плохое и притягательное. Было интересно наблюдать, как меняются люди под действием алкоголя. У одних после лишней стопки развязывался язык и они искали с кем поделиться откровениями, другие становились злыми. Были и те, кто молчал. Я не пил. По малолетству мне не наливали, но слушать и крутиться в кабаке было интересно. Здесь были живые очевидцы тех событий, что привели к изменению планеты. Были те, кто воевал. Они рассказывали такие страсти, в которые было сложно поверить. Про оживших растений, которые нападали на людей, про людей с птичьими крыльями за спиной. Мужик, который всё это рассказывал, доказывал слова старым снимком, на котором почти ничего не было видно. Над ним смеялись, ему почти никто не верил, разве только я. В каждой сказке была как ложь, так и правда. Так что все слова списывать на выдумку я не рисковал.

Я работал в кабаке после учёбы около года, пока в наши края не забрёл Бурый. Никто не знал его настоящего имени. Он появился в начале лета. Сидел в кабаке и почти всё время пил. Деньги у него водились. Он не работал. Жил в верхних комнатах. Ни с кем не разговаривал. Все его время занимал сон, бутылка, сигареты, изредка девицы. Хмурый лысый мужик с густыми серыми бровями и загорелой кожей распугал всех наших завсегдатаев. Стоило ему было поднять голову и посмотреть на рассказывающего историю пустым взглядом, в котором словно отсутствовала жизнь, человек замолкал. Сжимался и сворачивал байку.

Бурого боялись, как бояться чудищ. Ты не знаешь, в чём может быть опасность, ты её не видишь, но чувствуешь, что будут неприятности, если встать на пути монстра. Бурый был таким монстром. Я часто поглядывал в его сторону, пытаясь разгадать загадку этого человека. Понять, что в нём не так. За всё время я не видел от него агрессии.

В тот день я пытался уломать Свету на вечерок в моей компании. На что получал какое-то расплывчатое ни да ни нет, а может быть, если звёзды сложатся. Меня интересовало, чтоб эти звёзды сложились в мою пользу, поэтому я продолжал нести чушь про страшных чудищ и свою защиту от них. Света часто пускала к себе в комнату тех, кто ей приглянется, но постоянного парня у неё не было. Она никогда не продавалась за деньги. Только по симпатии с её стороны. Уже неделю я её уламывал, но пока мы не продвинулись дальше «может быть, когда-нибудь». В итоге она лишь рассмеялась, взмахнула пёстрой юбкой и вернулась в кабак, оставив меня одного на крыльце.

– Так ты постоянно будешь по носу получать, – услышал я насмешливый голос Бурового, который появился из-за угла, дымя папиросой. – Девчонки любят две вещи: наглость и деньги. Не получается с первым, пару монет хорошо топит сердце. Нет денег, так веди себя так, словно они у тебя есть.

– Светка не ведётся на монеты.

– Значит, поведётся на наглость, – усмехаясь, ответил он. – Все эти песенки про звёздочки и сердечки – это как голодному рассказывать об изысканных блюдах, когда он сожрать готов постный хлеб без масла, ещё и рад этому блюду будет.

– Не понял тебя. При чём тут это?

Он облокотился об перила крыльца, продолжая дымить, словно труба печи. Покосился на меня, раздумывая, стоит ли продолжать разговор или я недостоин этого продолжения.

– Сила и страх. Страх в нашей жизни присутствует всегда. Каждый день надо жить так, как живёшь в последний раз. Завтра может не наступить. Пусть у вас тихий городок, но напряжение чувствуется и здесь. Женщины чувствуют опасность сильнее нас. Мы принимаем её по факту и живём дальше, они же накручивают себя. Трясутся под одеялом, когда в ночи раздаются крики неудачника, которого сожрали. Или когда кто-то решил проявить милосердие и выкинул калеку на улицу.

– У нас такого нет.

– Вы выкидываете таких за город, неподалёку от больницы. Не знал?

– Я не интересовался этим. Закрываю глаза, на такое.

– Так вот, вернёмся к женщинам. Они боятся этого мира. Ты правильно начал про защиту. Но надо не брехать, а делом доказывать.

Он кинул окурок в лужу и пошёл в кабак. Моя смена подошла к концу. Осталось лишь помои отнести в бак, который отвозили на свиноферму. В полупустом зале остался лишь хозяин кабака, две подавальщицы и три постояльца, которые здесь снимали комнаты. Бурый подошёл к Свете, которая вытирала столы. Он довольно нагло положил ладонь ей на зад. Она резко повернулась, замахнувшись на него тряпкой, но он перехватил её руку. Чего-то сказал. Я не слышал их разговор, но видел его наглую улыбку и довольный взгляд, который он бросил в мою сторону. Позёр. Решил доказать свою теорию на практике. Я был уверен, что она ему откажет. Бурый явно был не из тех людей, которые ей нравились. Он опять что-то ей сказал, наклонившись к её уху. Нарушил личное пространство. Света рассмеялась.

– Дай столы домою, – ответила она.

– А я не тороплюсь, – ответил Бурый.

Похоже, он её уломал. И чего такое сказал? Я забрал помои и понёс их в бак. Солнце уже начало клониться к закату. Мягко шумело море. Чайки кружились над волнами. Вдалеке виднелись рыбацкие судна. Колокол отбивал удары, предупреждая, что пора закрывать ставни и возвращаться по домам. С завода донёсся гудок о начале ночной смены. От берега тянуло дымом. Явно ребята жарили на костре рыбу.

Мусорные баки стояли в стороне от группки домов, что представляли собой два кабака, гостиницу и офисы компании, которые занимались рыбой. От этих домов вела дорога с ответвлением на завод и в город, который стоял на холме. Ни кустов, ни высокой травы здесь не было. За этим у нас следили, чтоб монстрам было сложнее подобраться к человеку.

Не знаю, как я его приметил. Мне показалось, что в одном месте земля словно отражается в зеркале. Это был тот, что таился днём. Хищник, который хотел пообедать мною. Я уже год не слышал, чтоб они появлялись в наших окрестностях. Бежать? От него нельзя было скрыться. Принять бой? У меня был в кармане перочинный нож, а в руках помойное ведро. Не слишком сильное оружие. Но и лучше я раздобыть не мог. Отец категорически отказывался давать разрешение мне на покупку кукри, считая, что я захочу кому-то голову им снести. Про пистолет он и слышать ничего не хотел. До восемнадцати лет я ничего из этого купить не мог. А теперь была вероятность, что и не смогу купить.

Я так и стоял, не зная, что делать. Тварь ждала. Не нападала. Мне даже начало казаться, что я обознался, но глаза не подводили. Трава зеркалила, как и часть мусорного бака.

Шаг назад с моей стороны. Прыжок твари был такой стремительный, что я заметил его лишь краем глаз. На автомате кинул в неё ведро и бросился наутёк. Падение. О что-то споткнулся. Переворот. На миг я увидел переливающиеся небо и землю, которое зеркалило об шкуру твари. Они сливались вместе и тут же расходились, напоминая узоры калейдоскопа с россыпью стекляшек. Щелчок. Я увернулся, почувствовав, как боль обожгла руку. Но было не до этого. Увернуться. Уползти. Или скатиться с холма, поднимая пыль.

Под руку попалась железка. Это было какое-то чудо, что она лежала на берегу. Железная труба, ржавая железная труба, которой можно было звездануть твари. Она прыгнула мне за спину. Я успел перевернуться и отразить удар. Заболело плечо. Но это всё было мелочи. Главное было отражать удары. Быстрые, резкие удары, которыми эта тварь меня награждала каждый миг. Мы с ней кружились по пыльной земле. Из-за поднятой пыли она перестала быть зеркальной. Я начал выдыхаться. Пора было прекращать этот танец со смертью. Я кинулся вперёд на тварь. Она увернулась. А я понял, что не могу остановиться, влетая в солёную воду на скорости и получая удар по спине от твари.

Тварь в воду не полезла, оставив меня на берегу. Раны защипало. Но я остался жив. Повезло. Отплыв в сторону причала, я вышел на берег. Никого не было. Тварь где-то притаилась. Колокол перестал отбивать удары. Возвращаться домой смысла не было. Я бы просто не дошёл. Пришлось стучаться в кабак. Хорошо, что его хозяин ещё спать не лёг.

– Вань, ты куда пропал? – открывая дверь, сказал он.

– Покусали меня, – вваливаясь в помещение, ответил я. Силы оставили. Перед глазами всё плыло. Тело болело. – Около баков поджидала скотина.

– Как же ты от неё ушёл? Хотя главное, что живой. Подожди, сейчас принесу, чем рану обработать.

Я попытался сесть на стул, но промахнулся. Упал прямо на пол. Руки тряслись. С трудом удалось стянуть рубашку. Рука в районе локтя, плечо, спина, нога – раны были неглубокие, но кровоточили и болели. Ладони железякой разодрал в кровь. Ладно, всё это заживёт. Главное ведь жив. Свой шанс не упустил. А раны заживут. Дядя Миша помог перебинтовать раны. Отвёл в свободную комнату. Сил хватило лишь, чтоб упасть на кровать. Обезболивающего не было. Раны скулили. Хотелось самому скулить. Вроде и раньше получал, но те драки были игрой по сравнению с сегодняшней встречей. А ведь сегодня я мог не выживать. Надо было серьёзнее тренироваться, серьёзнее к этому относиться. Этот мир слабости не простит. Но сколько бы я ни отжимался и ни подтягивался, мускулатура ни нарастала. Каким я и был слабаком, таким и оставался. Значит, надо было менять тактику. Больше уделять ловкости, а не силы. В нападении тварь использовала скорость. Значит, мне надо будет…

За стенкой раздались охи и вздохи. Скрипела кровать. Светка жила при гостинице, как и Тоня. Но Тоня жила внизу. Значит, это Бурый с моей несостоявшейся подругой развлекался. Прям как насмешка судьбы. Кто-то снимает сливки, а кто-то скулит от неудач.

В той жизни я отгородился от жизни, уйдя в работу. Гребанное воспитание не позволяло делать то, что могло испортить настроение матери. Мы с отцом жили считай ради неё. Это было как-то глупо. Вроде я и понимал это умом, но всё равно не мог решиться порвать эту зависимость от неё, начать жить так, как считал нужным. Проще было спрятаться от проблем. Если я не мог чего-то изменить, если я боялся что-то сделать, то я отгораживался делами. А что я делал сейчас? Почувствовав свободу, я потерял голову. Чтоб заниматься делом, кинулся доказывать всем, что я чего-то могу. При этом проигрывая и уповая наудачу. Глупость. Человеческая глупость неисправима. В соседней комнате всё продолжали развлекаться. Надо всё-таки себе девчонку завести. В той жизни с ними не получалось. Мать никого не одобряла. И чего я ей не перечил? Столько всего было упущено…

Я закрыл глаза. Тридцать лет. Сейчас мне было бы уже сорок семь. А я всё ещё оставался ребёнком, которого толком ничего не знал в этом мире. Может и правильно было начать жизнь с нуля в новом мире. Я ведь был как человек с задержкой развития. Научился считать, читать и писать, но совсем не умел общаться с людьми, не умел и не хотел под них подстраиваться, закрываясь в коконе, стараясь сглаживать конфликты и признавать вину, даже если я и был не виноват. Серая амёба, которая не понимала, что всё зависит от неё. Сейчас я это понимал. В новом мире, в другом теле. Более слабом. Вот сейчас мне подошло бы заняться наукой, но я хотел драться и побеждать, чтоб больше ни одна тварь не решила меня сожрать. А тогда и девчонки появятся. Бурый был прав, пока ты слаб и не можешь защитить, на тебя не будут обращать внимания.

Пришлось потратить две недели, чтоб раны затянулись. Я ушёл из кабака. Оставаться там на всю жизнь я всё равно не планировал. Так как водителем автобуса меня не взяли, из-за роста и веса. Никто не поверил, что я смогу выжить, если сломается автобус и придётся его чинить. Пришлось идти на рыболовное судно помогать рыбу ловить. Туда меня взяли. Адская работа. Грязная и тяжёлая, но при этом с налётом романтики и соли. Получил я за это копейки. Чуть больше, чем получал в кабаке. Меня сильно по деньгам ущемили, так как не посчитали, что от меня не было большой пользы.

Тогда пришло понимание, что, даже если я буду вкалывать больше других, они не заметят этого или сделают вид, что не заметят. Мне нужно было выбирать: оставаться жить на вторых ролях или выбиваться в первые ряды.

Всё это время я прокачивал ловкость. Начиная от кидания меча в стену, заканчивая хождению по скользкому бревну. Хотя я продолжал тренироваться, выполняя физические упражнения, прокачивая выносливость и силу, мышцы нарастить так и не получилось. Но ведь не всегда мышцы имеют вес.

Был зимний дождливый день. Я ушёл за город. Там была база тренировки городовых, которые охраняли покой нашего городка от чудищ и лихого люда. Зимой тренировки сокращались и там можно было позаниматься на тренажёрах. Я кидал в мишень нож, думая, что к концу зимы по местным меркам мне стукнет восемнадцать и тогда можно будет учиться стрелять. Попробовать податься в городские стражи…

Выстрел. Я упал на землю. Откатился в сторону. И какой идиот решил в меня пострелять? Спрятавшись за бревном, что стояло рядом. Выглянул из-за укрытия и чуть опять не схлопотал пулю. Кто-то ведь явно играется. Таких врагов, что желали моей смерти у меня не было. Или раньше не было, а теперь появились.

Пока я обдумывал, кто мог так забавляться, сам же думал, что делать. В пятидесяти метрах от меня был окоп. От стрелка можно было спрятаться там. Проскользнуть между мешками, наполненными песком по бревну. Сигануть в просвет между брусьями, проставленными наискосок, а там и до окопа недалеко. Оставаться около бревна было опасно. Стрелок продолжал тратить на меня пули. Стреляли по звуку из карабина. Шесть зарядов. Четвёртый выстрел, пяты, шестой. Перезарядка. В этот момент я и побежал. И ведь не жаль на меня пули. Тут уже можно и загордиться. Я уже проскользнул между мешками с песком, когда стрелок начал стрелять мне вслед. Один раз, чуть не задел, но я вовремя пригнулся. Пролез между брусьями и пустился бежать к окопу. Согнувшись, скользя по грязи и лужам, под дождём и пулями, я лишь заметил, что стрелок засел со стороны вышки, что стояла на полигоне. И оружия нет, чтоб ответить. Идиотизм. Придётся ждать, когда кому-то надоест патроны тратить. Надоело тратить после того, как я оказался в окопе. Она спускалась, закинув карабин за спину. Я не видел её раньше в городе, иначе запомнил бы. Здесь женщины редко брались за оружие. Эта была при оружии, ножах и в штанах. Лёгкая кожаная броня, что доходила ей до бёдер, наручи до локтей с чешуйчатыми пластинами, ботинки до колен со стальными вставками – она была одета лучше наших городовых. Шлем прятал волосы, но оставлял открытым лицо. Не особо высокая, но выше меня на полголовы. Лет тридцати, может и меньше. Лицо у неё было обветренным, загорелым и делало её старше. За доспехом фигуру было не разглядеть, но она точно не была хлипким созданием.