bannerbannerbanner
Хрущев: интриги, предательство, власть

Георгий Дорофеев
Хрущев: интриги, предательство, власть

Полная версия

Дорофеев Георгий Васильевич – журналист, писатель, издатель. Его обостренное чувство социальной справедливости, личная ответственность за все происходящее, живой ум и критический взгляд на современную жизнь и на наше не очень далекое прошлое всегда находят отклик в сердцах читателей, а острые публицистические материалы неизменно вызывают интерес, побуждают читателя думать, сравнивать и делать оценки самостоятельно.

Хрущев – Кремлевский Распутин

Вот уже более полвека люди говорят, спорят, дискутируют: почему Хрущев, выступая с докладом «О культе личности» на XX съезде, так «круто» обошелся со Сталиным, который, собственно, поднял его на уровень мировых политиков и дал путевку в большую жизнь. Одни говорят, что Никита Сергеевич – великий правдолюб, для которого истина дороже всего, цитируют при этом выражение древних: «Платон мне друг, но истина дороже». Другие утверждают, что он смелый человек, который, рискуя потерять голову, бросился в битву за справедливость. Третьи убеждены, что он великий реформатор, и сравнивают его с Петром Первым.

Однако, по мнению многих, Никита Сергеевич ни первое, ни второе, ни третье. А уж если сравнивать его с кем-то, то только с Григорием Распутиным. У них даже сходные биографии. Распутин родился в деревне, и Никита Сергеевич – в деревне. Только и отличие, что в разных деревнях и в разное время.

В молодости и тот, и другой уходили из дома, Распутин – по святым местам, Хрущев – в Донбасс. Возвратившись из дальних странствий в родные места, Григорий Ефимович выдавал себя за святого пророка, а Никита Сергеевич – за шахтера, марксиста-ленинца. Но как Распутин никогда не был святым, так и Никита Сергеевич никогда не был марксистом-ленинцем. Они, спекулируя на модных течениях, наживали моральный капитал на потребу времени.

Оба попали на самый верх благодаря стечению обстоятельств и протекции. Распутина ввели в царскую семью епископ Гермоген и архимандрит Феофан, а Хрущева познакомили и рекомендовали Сталину первый секретарь Украинского ЦК партии Лазарь Каганович и жена Иосифа Виссарионовича Надежда Аллилуева. Как Распутин, так и Хрущев вышли на самую высокую орбиту как раскаявшиеся грешники. Распутин в молодости занимался воровством и конокрадством, а потом переметнулся в святые, а Хрущев – бывший троцкист, утверждающий, что он уверовал в святость марксистско-ленинского учения.

Распутин, прикидываясь простачком из народа, входил в царские чертоги, нарочито выставляя свою наивность и веру; Хрущев, по словам его зятя Аджубея, встречаясь со Сталиным, постоянно разыгрывал из себя простачка-работягу. Полное отсутствие совести у того и другого в сочетании с величайшей ловкостью и хитростью позволяло им лавировать и держаться на самом верху. Они всегда действовали сообразно обстоятельствам и одними методами ^хитростью, интригами, уловками… Хорошо ориентируясь в окружающей обстановке, они старались упредить предстоящую опасность, ловко набрасывая тень или подставляя подножки явным и скрытым своим врагам. Таким образом, в руке человека, готовящегося к их разоблачению и нанесению им удара, оказывалось уже заранее притупленное оружие.

Больше всего в их характерах поражает хитрость и проницательность, умение безошибочно угадывать мысли своих хозяев, следовать им и скрывать свое растущее интриганство под масками грубых, простоватых и ограниченных мужиков из народа.

Оба они путем ловких интриг расправились со своими отцами – покровителями. Когда Феофан решил разоблачить алчность и подлость Распутина, то тут же столкнулся с неприятием обвинений со стороны царя и царицы. Оказывается, Григорий Ефимович успел их предупредить, что Феофан хотел использовать пребывание его, Распутина, в царском дворе, в корыстных целях, а когда он отказался, то Феофан решил возвести на него поклеп и напраслину. Вскоре Феофана сослали в монастырь.

Не менее ловко расправился Хрущев с Кагановичем, когда тот с другими членами Политбюро, обвинив Никиту Сергеевича в злоупотреблении властью, решили сместить его с занимаемых постов. Хрущев упреждает удар. Он в срочном порядке собирает пленум, на котором доказывает, что Каганович и его группа боролась не против него, а против линии партии. Всех наказали, а Никита Сергеевич вышел сухим из воды.

Кагановича исключили из партии и выслали из Москвы.

И Распутин, и Хрущев достигли вершины злодеяний. Первый скомпрометировал царскую семью и самодержавие; второй – Сталина и Советскую власть. Конец жизни у них разный. Распутина убили, труп выбросили в прорубь. Когда Хрущева стащили с кремлевского престола и отправили на пенсию, он начал сочинять свои пасквили, чтобы оправдаться перед потомками и показать – какой он был мудрый и дальновидный реформатор.

* * *

Есть все основания говорить, что Хрущева так и не распознали Сталин и его ближайшее окружение. Никита Сергеевич умел ловко лавировать среди членов Политбюро. Его внешность вызывала доверие и симпатию. Балагур и весельчак, он мог рассказать смешной анекдот или, раскинув руки, сплясать гопак. К слову сказать, молчуны никогда не вызывали доверия коллектива и начальства. Молчит– значит что-то замышляет. Так уж повелось. Хрущев, казалось, был весь нараспашку. Открытый, доступный, хороший исполнитель. Правда, недалекий, малообразованный, но это никого не смущало и не раздражало – рабочий, мол, человек, на своем месте, без претензий на большее.

Только спустя многие годы Молотов скажет:

– С Хрущевым – и Сталин виноват, и я, все мы виноваты, что проморгали, это ведь не просто Хрущев, типичный антиленинец, это течение – игра на настроении.

Никита Сергеевич действительно умел подлаживаться, подстраиваться, быть горячим сторонником всех идей Сталина. Стоило Иосифу Виссарионовичу высказать ту или иную мысль, как он тут же ее подхватывал и брался за реализацию. Это нравилось. Если же он перегибал палку, то в этом не видели большой беды – старался, мол, человек.

Однажды Хрущев рассказал байку про «дюжэ вумного» Опанаса, мечтающего прославиться на все село.

– Ночью, – рассказывал Никита, – Опанас разбудил жену и сказал ей: «Таньку, вставай, придумав я новэ: колы зібраты з усього сэла сокыры (топоры), вырубаты проруб в річці, та кынуты ці сокыры в проруб, ось булькнэ, аж на всэ сэло чуты будэ».

Байка всем понравилась. Сталин смеялся до слез. С тех пор, когда они встречались, Иосиф Виссарионович часто спрашивал: «Ну скажи, Микитка, что сегодня булькнет?» Видимо, Сталин все-таки подозревал, что в самом Хрущеве живет все тот же прожектер Опанас, но не придавал этому значения. Хрущев нужен был как хороший исполнитель. Так он воспринимался и всеми членами Политбюро.

Однако сам Хрущев претендовал на большее. Он был буквально напичкан всяческими идеями. Ему казалось, что все, что делается – делается не так. Вот, если бы я был на их месте… Он давал простор воображению: ликвидировал министерства, давал указания писателям, художникам, ученым; подымал урожайность полей, увеличивал производство мяса. «Все ведь очень просто, – думал он, – нужно только действовать, а они сидят, сложа руки».

Обуреваемый идеями, он не мог спать. Топорные лавры Опанаса не давали ему покоя. Но если тот хотел прославиться на все село, то Никита Сергеевич мечтал стать известным во всей стране, во всем мире.

– Хочу построить агрогорода, – говорил Никита жене, – ты представляешь, что это будет?

Нина Петровна не представляла. Ей хотелось спать, а Никите Сергеевичу не спалось. Ворочаясь с боку на бок, он принимает единоличное решение об укрупнении сел, поселков, колхозов, ликвидируя мелкие деревушки, на которых и держалось веками сельское хозяйство России. Однако селяне его почему-то не поддерживали. Из 1127 колхозов Московской области за реорганизацию проголосовали только 230. Хрущев был возмущен до глубины души. Всех, кто не поддержал его идею, он объявил бухаринцами, троцкистами и уклонистами. У него был большой набор ярлыков. Не долго думая, пригласил к себе Успенского, возглавлявшего управление НКВД столицы.

– Вот что, товарищ Успенский, – сказал Никита Сергеевич, – в городе мы зачистили врагов народа, – а вот до села руки так и не дошли, а они там компрометируют партию и вредят нам. Посмотри, кто там выступает против укрупнения деревень. Это явные враги народа. Ты займись этим делом.

О новшестве Хрущева узнал Сталин. Он возмутился: «Хрущев болен маниакальной реорганизацией, – сказал он, – за ним нужно присматривать».

Были приняты срочные контрмеры против хрущевской инициативы. В местные партийные организации разослали закрытое письмо ЦК ВКП(б) «О задачах колхозного строительства в связи с укрупнением мелких колхозов». В нем осуждалась хрущевская компания по слиянию и ликвидации веками сложившихся деревень и деревенского уклада. Критиковалась и накануне вышедшая в «Правде» статья Хрущева по этому вопросу.

По предложению Сталина, была создана специальная комиссия по проверке вреда, нанесенного хрущевской инициативой. Комиссию возглавил Маленков, в состав включили Молотова.

– Вы покрепче всыпьте Хрущеву, – попросил Сталин членов комиссии, – такое головотяпство нельзя прощать.

«Однако когда мы после проверки принесли свой проект Сталину, – вспоминал позже Молотов, – он долго качал головой, а потом сказал: «Надо помягче. Смягчите».

Сам Хрущев перетрусил не на шутку. Он ожидал серьезных выводов, но Сталин не сделал этого и ограничился беседой.

– Ваша поспешность, – сказал он Никите, – вредит делу. Есть хорошая поговорка: семь раз отмерь, один – отрежь. А вы все режете без меры, не зная, что из этого выйдет. Вы учтите это.

Хрущев, молитвенно сложив руки, признал свою ошибку и покаялся.

– Я виноват, товарищ Сталин, – сказал он, – впредь не допущу подобных ошибок.

Никита Сергеевич лукавил. В душе он не был согласен с такой оценкой. Под видом внешней покорности и смирения, он прятал свои истинные мысли. Эта двойственность была присуща его натуре. В нем удивительнейшим образом сочетались сентиментальность и жестокость, лесть и ненависть, демагогия и зависть, показная дружба и предательство, уступчивость и мстительность. В тридцатые годы по спискам, составленным Хрущевым, тысячи людей были посажены в тюрьмы и приговорены к высшей мере наказания, а в пятидесятые годы он их реабилитировал и сказал, что ничего об этом не знал и не ведал. При жизни Сталина он был выдающимся и непревзойденным подхалимом, столько подобострастных слов в адрес вождя ни произнес ни один политик того времени, а после смерти – оклеветал его и измазал грязью.

 

Хрущев был многолик, меняя маски, он не менял своей сути, совмещая в себе Манилова и Ноздрева, бравого солдата Швейка и прекраснодушного Чичикова, Распутина и Герострата.

Тайное и явное

Свое жизнеописание или, так называемые диктофонные надиктовки, растянувшиеся на тысячи убористых страниц, Хрущев начал с учебы в Московской промакадемии, когда ему исполнилось 35 лет. Таким образом,

Никита Сергеевич обошел молчанием большой отрезок жизни. Или говорил о нем наспех, скороговоркой, как о чем-то совершенно несущественном.

«В 1908 году, – писал он, – отец и мать нанялись в богатое имение помещика Васильченко. Я уже был подростком, мне исполнилось 14 лет, и я там работал на пахоте погонщиком волов… Затем началась работа на шахтах и заводах, забастовки, революция, Гражданская война. Обо всем этом я не буду рассказывать, может быть, лишь упомяну кое-что по ходу повествования».

О чем же тогда хотел нам поведать Никита Сергеевич?

– Я буду говорить о Сталине, – заявил он.

Это, конечно, заманчивая тема для разговора. Но нам, современникам, да и будущим поколениям, интересно все-таки знать еще и то, что же делал и чем занимался будущий «вождь» до 35-летнего возраста. Это ведь большой и важный отрезок времени в жизни каждого человека. Именно в этот период формируются характер, привычки, мировоззрение, моральные и человеческие качества. Однако говорить об этом Никита Сергеевич не захотел. Он думал, что ему поверят на слово, и назойливо подчеркивал свои исключительные способности, честность и правдолюбие. «Я хочу быть очень правдивым, – говорил он в своих диктофонных надиктовках, – и буду ссылаться на факты так, чтобы будущее поколение (а я пишу для него) могло их проверить».

Лукавил Никита Сергеевич. Он великий мастер смешивать грешное с праведным, клевету с вымыслом до такой степени, что и сам потом не мог понять, где он лгал, а где говорил правду. Одни и те же события и факты в зависимости от целесообразности и от того, с кем он говорил, преподносятся, как откровения, по-разному.

Однажды он рассказал, что поссорился с отцом, когда тот забрал его из школы и отправил работать в поле. «Я провел в школе год или два, – вспоминал он, – выучился считать до тридцати, отец решил, что мне учиться хватит. Все, что тебе нужно, – сказал он, – выучиться считать деньги, а больше тридцати рублей у тебя все равно никогда не будет».

Спустя какое-то время Хрущев выдал школьную историю в другом свете.

«В школе, говорил он, особенно мне удавалась математика. Я все задачи решал в уме. Часто я замещал Лидию Михайловну, нашу учительницу, когда она уезжала в город, или поправлял ее собственные ошибки. После окончания школы – отучился я в общей сложности четыре года…»

– Постой, – пытались уличить Хрущева во лжи вчерашние слушатели, – ты же говорил, что учился в школе всего два года и выучился считать только до тридцати, а здесь…

– Это тогда я говорил, – перебил Никита Сергеевич своих разоблачителей, а это сейчас говорю. Понимать надо.

Но никто ничего не понимал. За враньем Хрущева скрывалась тайна недоучившегося мальчишки.

Таких запутанных историй с детством Хрущева очень много. Вот еще одна из них:

^Жили бедно, – говорил Никита Сергеевич, – не было даже лошади, а безлошадный мужик – не мужик, а голь перекатная. Отец работал зимой на шахтах в Юзовке, надеясь накопить денег и купить лошадь, чтобы выращивать достаточно картошки и капусты на прокорм семьи, но лошадью так и не обзавелся.

Однако автор книги «Жизнь замечательных людей» Уильям Таубман, описывая детство Хрущева, подчеркивал, что на его воспитание большое влияние оказывала мать. «Отец также пытался научить сына умеренности, но не слишком разумным путем: пообещал Никите золотые часы, если тот не будет курить…»

Согласитесь, что человек, который не имеет денег, чтобы «выращивать достаточно картошки и капусты на прокорм семьи» вряд ли будет обещать сыну золотые часы.

Много легенд сочинил Никита Сергеевич о своей шахтерской жизни в Юзовке, ныне Донецке. С его слов, сюда он переехал жить в 1908 году вместе с родителями, когда ему исполнилось 14 лет. Отец и мать по-прежнему лелеяли мечту подзаработать денег, чтобы, вернувшись в деревню, купить лошадь.

Вспомним: чуточку раньше Никита Сергеевич рассказывал, что в 1908 году отец и мать нанялись в богатое имение помещика Васильченко, «…и я там работал на пахоте погонщиком волов…» Опять не вяжутся концы с концами.

– По приезде в Юзовку, – рассказывал Никита Сергеевич, – я первые годы пас скот, потом чистил паровые котлы и получал за свою работу 25 копеек в день. Потом мне предложили на выбор: учиться на слесаря или на токаря. Я выбрал слесарную специальность и не ошибся. Токарь изготавливает только детали, а слесарь может собрать целую машину. Я сразу же приобрел велосипед с мотором, купил часы, фотоаппарат…

Опять что-то не складывается. С одной стороны, беспросветная нужда и желание хотя бы немного подзаработать денег, чтобы вернуться в деревню, а с другой – покупка таких вещей, которые по тем временам стоили не дешево. Возникает вопрос: откуда такие деньги? Простой арифметикой можно доказать, что Никита Сергеевич не мог их заработать. В 14 лет он приехал в Юзовку. Два года пас скот и, естественно, ничего не получал, затем два или три года чистил паровые котлы и зарабатывал 25 копеек в день. Потом год-полтора учился на слесаря. Был скорее мальчиком на побегушках, чем квалифицированным специалистом…

Итак, подведем черту. Никите Сергеевичу 20 лет, а зарплата, можно сказать, нулевая. Откуда же он взял столько денег, чтобы приобрести велосипед, часы и фотоаппарат? Тут одно из двух: или Никита Сергеевич нашел клад в Юзовке или все, что он рассказывает, из области фантастики.

Естественно, Никита Сергеевич не мог согласиться с такими расчетами и выводом.

– Что касается зарплаты, – говорил он, – то я в эти годы получал тридцать рублей золотом, а когда женился, то получил квартиру, у меня тогда была спальня и кухня-столовая.

Час от часу не легче. Никита Сергеевич одну ложь пытается поправить другой. У меня, как коренного жителя Донбасса, есть серьезные возражения по поводу утверждения Хрущева.

Мой дедушка Дмитрий Павлович и мой отец Василий Дмитриевич приехали в Донбасс в то же время, что и Никита Сергеевич. Они, как и тысячи других переселенцев из России, работали в шахте, но получали за свой каторжный труд гроши и едва сводили концы с концами. Жили в бараке, пока не построили на краю поселка Шербиновка хату-мазанку, которая во время зимних холодов промерзала насквозь. Никто шахтерам, какими бы они специальностями не владели, квартир не давал. Никита Сергеевич, если не врал, рассказывая о своей шахтерской жизни, то он явно находился в каком-то привилегированном положении, о котором не хотел говорить. Это была его тайна. Однако нет ничего тайного, что не стало бы явным.

После развала Советского Союза чекисты с Лубянки раскрыли его секрет. Никита Сергеевич родился в семье шорника, изготавливавшего для продажи хомуты, вожжи, подпруги и лямки из сыромятной кожи. Все эти изделия пользовались большим спросом в Донбассе. Их применяли при транспортировке угля и породы, как в шахте, так и на поверхности. Будучи хватким и смекалистым подростком, Никита стал возить все эти приспособления в Юзовку и продавать на шахтах. Видимо, отсюда появились у него ловкость и хитрость, которые пригодились ему в жизни.

Естественно, Никита Сергеевич не мог говорить об этом откровенно. Не мог похвастаться и тем, что это стало его натурой, его сутью. Он подстраивался и перестраивался под любые обстоятельства с выгодой для себя. Только Молотов с большим опозданием разглядел в нем жульнические качества и назвал его просолом – человеком с ограниченным кругозором и хваткой торговца скотом.

Теперь разгадана и тайна отношения Никиты Сергеевича к отцу. Со слов Аджубея, отец Хрущева в 1938 году заболел и умер в больнице для туберкулезников. Его похоронили на ближайшем кладбище. Однако Никита Сергеевич за все годы ни разу не побывал на могиле отца и нигде о нем никогда не упоминал. Хрущев явно боялся разговоров о своем отце, чтобы люди случайно не узнали, чем он действительно занимался в Юзовке и какое у него шахтерское прошлое.

Новый стиль руководства или «сапоги всмятку»

Не рассказывал правды Никита Сергеевич и о своей политической карьере. Здесь – сплошной туман. Сам он утверждал, что вступил в партию в 1918 году. Однако, где это произошло и кто его принимал, он умалчивает, а пускается в длительные рассуждения. «Я был известен как человек активный, – говорит он, – однако в партию не вступал до 1918 года. Когда меня спрашивают, почему я так долго тянул, я всегда отвечаю: в то время в партию вступали не так, как сейчас. Никто за тобой не бегал и не уговаривал, было множество разных движений и группировок, и разобраться в них не так-то легко. Но когда случилась революция, я сразу понял, где мое место».

Однако то, о чем говорит Хрущев – это неправда и даже не полуправда. Правда в том, что Никита Сергеевич не принимал участия в революционном движении Донбасса. Он видимо продолжал продавать хомуты и подпруги. Но это не могло долго продолжаться. Великий Октябрь 1917 года взорвал старую жизнь, Юзовка оказалась в центре политической борьбы. Здесь стали образовываться Советы меньшевиков, эсеров, большевиков и других разномастных движений и партий. Эти течения захватили и Хрущева. Он стал метаться между Советами меньшевиков, эсеров, профсоюзами шахтеров и металлургов. В Совет большевиков он так и не вступил.

Накануне Гражданской войны Донбасс оказался в огне пожарищ. Его оккупировали немецко-австрийские войска, а когда они ушли, здесь начала хозяйничать белая армия. Казачьи части под командованием Каледина и Деникина беспощадно расправлялись с большевиками и их сторонниками.

Шахтеры бросали обжитые места и пополняли ряды Красной Армии. Хрущев не спешил защищать Советскую власть, а вместе с семьей бежал в родное село Калиновку Курской губерни. Здесь он надеялся отсидеться до лучших времен. К тому же он хотел поучаствовать в земельном переделе помещичьих угодий, чтобы «оторвать» себе кусок пожирнее. Однако это ему не удалось. В начале 1918 года его мобилизовали в Красную Армию. Об этом времени Хрущев говорил, как о яркой и героической странице своей жизни: «…Мы перешли в наступление… Шли под вражеским огнем… Загнали белогвардейских бандитов в море…» Одним словом, лихой боец на лихом коне с обнаженной шашкой…

Для подтверждения своих военных подвигов Никита Сергеевич показывал групповую фотографию, на которой его невозможно узнать.

– В 1920 году, – пояснял Никита Сергеевич, – я был политработником Девятой кубанской армии.

Трудно сказать, какую пропагандистскую работу проводил Никита Сергеевич среди бойцов. Но известно, что до конца 1924 года он был активным сторонником Троцкого… Однако во времена правления Хрущева об этом не только не говорили, а просто не могли думать – Никита Сергеевич всегда считался истинным марксистом-ленинцем. Писали о нем, как о почетном шахтере, сочиняли всякие небылицы о его трудовых подвигах в начале двадцатых годов. Причем в этих описаниях столько всякой невообразимой всячины, что даже трудно вообразить. Автор книги о Хрущеве «Жизнь замечательных людей» Уильям Таубман, изданной в 2005 году, писал, что в начале двадцатых годов Никита Сергеевич «усвоил тот открытый и энергичный стиль руководства, который позже стал его визитной карточкой».

Что же это за стиль?

Работая без чертежей (они исчезли вместе с владельцами шахт), он (Хрущев) со своими помощниками «…разобрал доменные печи на части, чтобы понять, что требуется для производства угля, и как сделать, чтобы эти машины снова заработали. Инженеров, чтобы обслуживать эти машины, не было. Из тех, что остались в Донбассе, многие были против нас. Хрущев сам надевал шахтерскую одежду и спускался под землю, чтобы проверить состояние машин. Не зная отдыха, встречался он с другими руководителями, партийными и профсоюзными лидерами, инспектировал шахтерские бараки, реквизировал жизненно необходимое продовольствие».

Очевидно, автор этих строк хотел похвалить Хрущева, однако комплимент получился весьма сомнительный. Трудно сказать, чего больше в этих описаниях– глупости или элементарного незнания технологии выплавки металла и добычи угля. Стоило ли разбирать доменную печь, чтобы понять «что требуется для добычи угля». Это такая же глупость, как и сапоги всмятку или в огороде бузина, а в Киеве дядька.

 

Впрочем, забегая вперед, скажем: Уильям Таубман оказался прав в том, что этот «энергичный стиль» Хрущев применял, когда стал во главе партии и государства. Тут он использовал «этот стиль», как говорится, на всю катушку. Чтобы укрепить обороноспособность страны, Хрущев начал разоружать армию, а чтобы был мир во всем мире, создал Берлинский и Карибский кризисы и подвел человечество к атомной войне. «Заботясь» о благосостоянии тружеников полей, он разорил тысячи сел…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17 
Рейтинг@Mail.ru