Георгий Чистяков
Библейские чтения: Апостол
© Левит С.Я., автор проекта «Humanitas», составитель серии, 2017
© Чистяков П.Г., составление тома, 2017
© Чистяков П.Г., Чистякова Н.А., правообладатели, 2017
© Центр гуманитарных инициатив, 2017
От составителя
Дорогие друзья и коллеги! Шестой том трудов священника Георгия Чистякова (1953–2007) «Библейские чтения: Апостол» включает в себя ранее не публиковавшиеся беседы, посвященные Деяниям апостолов и посланиям апостола Павла. Беседы были записаны Тарасом Красовским и расшифрованы Светланой Лукьяновой.
В этом же томе опубликован пасхальный цикл проповедей, произнесенных в церкви Космы и Дамиана в Шубине и в церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Российской детской клинической больнице, где отец Георгий был настоятелем с 1994 года. Эти тексты были записаны и расшифрованы Ниной Александровной Савостьяновой (1933–2010). Расшифровки аудиозаписей всего цикла проповедей, в том числе пасхальных, были изданы Светланой Евгеньевной Лукьяновой в 2008–2011 годах и вошли в состав шести томов, вышедших в издательстве «Волшебный фонарь» под общим названием «Да укрепит вас Господь!»
Проповеди пасхального цикла подготовлены к изданию Наталией Ивановной Большаковой-Минченко, главным редактором и издателем альманаха «Христианос», много лет работавшей с текстами отца Александра Меня и отца Георгия Чистякова. Беседы, посвященные посланиям апостола Павла и Деяниям, подготовлены Аллой Глебовной Калмыковой, издававшей вместе с отцом Георгием двухтомный новозаветный цикл – «Над строками Нового Завета» и «Свет во тьме светит». Я очень им благодарен и очень рад, что редактурой отцовских текстов занимались люди, лично знавшие его и помнившие, как звучал его голос во время пастырских бесед и церковных проповедей. Им удалось сохранить для читателей своеобразный стиль отца Георгия. В третий раздел шестого тома вошли статьи и беседы разных лет.
Особенно важно для меня было включить в этот том тексты, посвященные филологу-классику Сергею Сергеевичу Аверинцеву, труды которого и знакомство с которым оказали большое влияние на становление отца как ученого и как христианина, главному редактору газеты
«Русская мысль» Ирине Алексеевне Иловайской-Альберти, протоиерею Александру Меню, митрополиту Антонию (Блуму) и Папе Римскому Иоанну Павлу II. Но и другие статьи кажутся мне по-прежнему актуальными – о национализме и ксенофобии, о толерантности, о вере и идеологии и, конечно, о молитве и переводах Священного Писания.
Петр Георгиевич Чистяков,
доцент Учебно-научного центра изучения религий
Российского государственного гуманитарного университета
Москва, март 2017 г.
Предисловие
Бóльшую часть шестого тома составляют беседы и проповеди, которые не были написаны автором и сохранились благодаря аудиозаписям прихожан. Это была бы невосполнимая потеря, если бы мы не имели возможности прикоснуться к пастырским беседам и церковным проповедям священника Георгия Чистякова!
В обширном, на редкость разнообразном по жанрам, литературном творчестве Г.П.Чистякова его гомилетическое наследие имеет большое значение, требующее серьезного изучения. С начала 1990-х годов оно становится доминантой всех прочих трудов Георгия Петровича, ибо исходит из внутреннего ядра его личности, определяющего всё его бытие. И особенно всепоглощающим становится его служение в сане пресвитера (с 1993 года) – тот подвиг священства, подвиг добрый, который стал не только главной темой его жизни, но наложил отпечаток на самый характер его мышления и вúдения.
На самом деле, все материалы, входящие в данный том – и беседы, и проповеди, и статьи, – это единое произведение, обращение, message, адресованное автором – и родным, и друзьям (для которых между строк звучит его незабываемый голос и сияет его улыбка), и всем читателям сегодняшнего и завтрашнего дня, каждому и каждой, для личной встречи один на один. Потому что любой из текстов о. Георгия обращен к собеседнику – звучит ли он с церковного амвона или с ученой кафедры – и являет собой живой и взволнованный разговор, призванный пробудить ответные мысли, вопросы, чувства, слова.
Переходя от пятого тома к шестому, читатель ощутит, что автор воспринимает Библию в единстве Ветхого и Нового Заветов (что, впрочем, естественно для православного богословия): весть о спасении, свободе, о любви Божией для о. Георгия начинается в Пятикнижии. Размышляя, вместе с прихожанами, над текстами Священного Писания, о. Георгий стремится, чтобы они (мы) задумались и постарались понять, какое назидание для них, как верующих, заложено в этой главе, в этом отрывке; он помогает научиться читать, слышать и понимать Священное Писание, постоянно побуждает к углубленному чтению, к общению с Писанием, к духовной работе.
Делает о. Георгий это благодаря синтезу нескольких подходов к текстам Деяний и посланий апостола Павла: историко-филологического, культурологического, богословского. Он выступает здесь и как ученый-филолог, и как проповедник-апологет, и, опираясь на последние достижения новозаветной науки, библейской критики, древней истории, выявляет принципы построения текстов и предлагает различные методы для их понимания. Таким образом, беседы – это настоящее пособие, помогающее найти ключ к библейским текстам, обратить внимание на темы, важные и для апостольских времен, и для современных христиан.
Например, далеко не всем ясно, что систематическое изложение основ христианства содержится в посланиях апостола Павла. И что всё определяется христоцентричностью нашей веры, когда в центре – живой Христос, а не какие-то теологемы. Даже Библия не может быть средоточием нашей веры, поскольку она есть не более чем икона Христа. И, предостерегая от подмены веры идеологией, сектантством, о. Георгий убедительно показывает, что защита от сектантского мышления – в укорененности в Священном Писании, в единстве Ветхого и Нового Заветов, ибо без Ветхого Завета Новый теряет свой смысл, и не может быть христианства без Закона и пророков; и вера – не просто в Иисуса, но – вера в Того, Кого ждал народ Божий в течение тысячи с лишним лет.
Разбирая темы и смыслы посланий, о. Георгий по ходу исправляет искажения, допущенные при переводе, привлекая и другие языки, с помощью которых можно ощутить более глубокий пласт подлинного текста.
Для о. Георгия Церковь – это, прежде всего, духовная семья, живая община. И в его проповедях поражают больше всего не глубокие знания, не мастерство блестящего проповедника, не поэтичность стиля и образность языка, даже не его духовный и эмоциональный «градус» (хотя все эти составляющие, конечно, очень ценны), а та степень искренности и доверительности, что позволяет каждому читающему «расслышать» обращенный и к нему лично голос пастыря, наполненный заботой, болью, любовью, ликованием или восхищением. Отец Георгий произносит свое слово среди близких, среди своих, в семье, как друг, как брат, – в тесноте Сионской горницы, где мы все вместе собрались ради Тайной Вечери.
Потому к нему на исповедь выстраивалась очередь с раннего утра (как только первым поездом метро можно было доехать до храма), и после вечерней службы, до позднего вечера, – потому что ему можно было сказать всё. Сквозь интонацию проповеди чувствуется, что он, исповедуя или беседуя с человеком, брал на себя его проблемы, страдания, разделял с ним мучительные переживания, – наставляя и утешая.
Предостерегая от увлеченности священником, о. Георгий говорил прихожанам, что священник должен быть тихим и незаметным человеком, даже почти лишенным своих личных черт, потому что он поставлен совершать таинства, он не должен заслонять собою Христа.
В конце одной проповеди о. Георгий говорит: «…я не могу сегодня не сказать вам всем огромное спасибо за эти службы, за эту нашу семью… за ту большую поддержку, которую я от вас получаю…» Пастырь милостью Божьей, он думал только о том, как помочь людям встретить Христа, чтобы Он родился в каждом сердце. Ради этого он не щадил себя, им двигала евангельская готовность «положить душу за друзей своих». Его опыт священника, исповедника многих сотен людей и, в том числе, несчастных матерей, видящих страдания своих детей, матерей, похоронивших своих детей, – весь этот необъятный, по своему наполнению, опыт горя, покаяния и сострадания отражен в проповедях о. Георгия. Не у каждого священника есть такой опыт. Больничное служение было для о. Георгия источником большой духовной силы, но, одновременно, и жертвоприношением. Возможно, именно это сообщало такую силу и убедительность его призыву не бояться трагичности жизни, потому что с нами Бог! Не бояться испытаний, потому что Христос с нами, Он среди нас, Он здесь, где двое или трое собраны во имя Его.
Христианство, которое исповедует о. Георгий и которое открывается нам в шестом томе его трудов – через беседы, проповеди и статьи, – универсально и неисчерпаемо. Его нельзя превратить в систему запретов, в маленькую норку, куда можно забиться, чтобы скрыться от жизни, спрятаться от вопросов, изолироваться от культуры, потому что это целый мир в его космическом измерении, Вселенная, пронизанная Божественным присутствием.
Наталия Большакова-Минченко,
председатель Международного благотворительного общества
имени Александра Меня,
главный редактор альманаха «Христианос»
Рига, Латвия
Март 2017 г.
Деяния апостолов. Послания
Первое послание к Фессалоникийцам
10 октября 1995 года
В прошлом году мы с вами решили, что будем заниматься апостольскими посланиями. Опыт показывает, что хотя все мы пытаемся читать апостольские послания, хотя все мы слышим апостольские послания во время Литургии, мало кто из нас может сказать о них что-то определенное. То есть, беда наша заключается в том, что основное, главное в них оказывается не схваченным нами. Ясно, что по сравнению с пророческими речениями и другими книгами Ветхого Завета, по сравнению с Евангелием это какой-то совершенно иной жанр, в котором совершенно иным образом, чем в остальных книгах Священного Писания, передается Слово Божие.
Примерно понятно, как передается Слово Божие в пророческих книгах. Пророк – это как бы уста Бога. Пророк говорит от имени Бога, а не от своего имени. И, в общем, не так трудно выделить Слово Божие, звучащее через пророка, из текста пророчества, то есть отделить то временное, что связано с образованностью, интеллектом, литературным мастерством того или иного пророка, от Божьего Глагола, который он передает. Не так трудно, повторяю, внести поправку на эти три момента: на время написания, на интеллект, на литературный дар.
Более или менее просто работать с евангельским текстом, потому что здесь перед нами хотя бы на пятьдесят процентов – прямая речь Спасителя и рассказ о том, чтó говорит и делает Христос. В общем, евангельский текст можно с легкостью уподобить иконе, на которой изображен Христос в окружении Своих учеников, в окружении тех, кого Он исцеляет, тех, к кому Он обращает Свои слова. И как икону, на которой изображен Христос, не так уж трудно использовать и не так уж сложно понять, чтó в ней главное, – так и с текстом Евангелия: не так уж сложно понять, чтó в нем главное. Не так сложно через неточность текста при передаче, через испорченность текста при фиксации всё-таки прорваться к оригинальному тексту, который нам так нужен и через который мы действительно слышим Божий голос.
И совсем другое дело – апостольские послания. Потому что, во-первых, в них слышится голос не пророка, который только служит как бы рупором в руке Бога, не голос Иисуса, Который к нам обращается со страниц Евангелия, а голос того или другого апостола. Причем апостол, как всякий человек, далеко не всегда, наверное, прав. Апостол далеко не всегда ясно выражает свои мысли. Кроме того, каждое послание написано в какую-то конкретную общину – это во-первых, и, во-вторых, каждое из посланий написано по какому-то конкретному поводу. И поэтому, когда кончаешь чтение Евангелия и начинаешь читать апостольские послания, то как бы сразу с неба попадаешь на землю. Сразу попадаешь из какого-то совершенно особого, сверкающего мира, где всегда в центре Сам Христос, в мир проблем, дрязг, сложностей, среди которых живет та община, ради которой написано послание. И очень часто мы из послания узнаём какие-то детали, которые нам совершенно неинтересны. Очень часто мы видим, что главное остается где-то за пределами этого послания, потому что апостол говорит, что остальное разъяснит, когда придет. А чтó он разъяснит, когда придет, это до нас так и не доходит.
Поэтому часто чтение апостольских посланий вызывает у нас разочарование. Мы чего-то ждем от этого текста – и не находим этого. Мы ждем от этого текста ответов, и этих ответов там нет. И задумываешься даже иногда: а правильно ли делали те отцы Церкви, те богословы первых веков, которые включили в Библию эти послания? Может быть, их надо было печатать в приложении к Священному Писанию; может быть, их надо было просто не включать в Писание? Ведь, в конце концов, не включаются же в Священное Писание сочинения людей, которые тоже жили в I веке или на рубеже II и III веков: святого Климента, святого Поликарпа, Игнатия Антиохийского. Есть множество церковных писателей, которые жили в апостольское время, которые были почти очевидцами проповеди апостолов, но их тексты почему-то в Библию не попали. А вот апостольские послания в Библию попали.
Это вопрос трудный, и, как правило, библеисты его обходят молчанием, стараются на него не отвечать. Почему, скажем, послания апостола Павла, который никогда не видел Иисуса во время Его земной проповеди, составляют неотъемлемую часть Нового Завета, а послания Климента, Папы Римского, или Игнатия Антиохийского, или Поликарпа Смирнского, которые так же, как и апостол Павел, очевидцы апостольского века, не входят в Новый Завет? Их можно найти в изданиях сочинений отцов Церкви древнейшего времени, но не в Новом Завете.
Почему, скажем, Послание к Диогнету не входит в Новый Завет, а Послание к Евреям, которое написано не апостолом Павлом, в Новый Завет входит? Почему Послание к Ефесянам, которое, как достаточно давно доказано библейской наукой, не принадлежит апостолу Павлу, входит в Новый Завет, а послания апостола Климента, или апостольского мужа, как обычно называют Климента, Папу Римского, в Новый Завет не включаются? Хотя, казалось бы, есть все основания для того, чтобы считать его послания частью Библии.
Вот такие вопросы, такие темы неминуемо возникают в сознании каждого читателя Библии, который добирается до апостольских посланий. Наверное, именно потому, что на эти, да и на многие другие вопросы библейской наукой пока не дано ответа. Наверное, именно поэтому так трудно читать апостольские послания. Действительно, мы в них надеемся что-то найти и не находим – или находим совсем не то, что хотели. И даже если мы посмотрим на практику гомилетики, то апостольские послания, хотя они читаются во время каждой Литургии, стараются обходить при комментировании, стараются на их тему не говорить проповедей. А когда иной раз пытаешься понять, почему к данному евангельскому тексту присоединено такое апостольское послание, то тоже попадаешь в тупик и не можешь найти этому объяснение.
Когда мы читаем книгу Бытие, книгу Исход, когда мы читаем пророческие писания, когда мы читаем Евангелие, то эти тексты всегда очень легко можно сравнить с иконой. Вы знаете, что я люблю сравнивать тексты Писания с иконой, и что современная библейская наука очень часто использует этот метод толкования библейского текста. А когда читаешь послания, то там почти нет таких мест, которые можно сравнить с иконой, но всё-таки они бывают. Как раз сегодня я об одном из таких мест буду говорить, потому что через него мы с вами попытаемся выработать какую-то общую методику для того, чтобы толковать тексты посланий апостола Павла и других апостолов.
Я думаю так, что мы с вами сначала прокомментируем несколько ранних посланий апостола Павла. Потом от ранних посланий мы перейдем к Деяниям апостольским, а после этого уже начнем читать сборник посланий апостола Павла в том виде, в каком он до нас дошел. Потому что ведь до нас в текстах Нового Завета послания апостола Павла дошли в расположении не хронологическом, а скорее – в тематическом. То есть, составители сборника попытались собрать из этих разрозненных писем какой-то трактат, попытались расположить их в таком порядке, чтобы они читались как нечто логически законченное. На первое место вынесли так называемые сотериологические послания – послания, в которых речь идет о спасении и о том, как человек спасается. На этот вопрос отвечают Послание к Римлянам, два Послания к Коринфянам и Послание к Галатам.
Следующий блок составили так называемые христологические послания, среди которых выделяется прежде всего Послание к Колоссянам, где апостол Павел говорит о том, что Христос есть образ Бога невидимого, в Котором вся полнота Божия пребывает телесно, и Послание к Филиппийцам, где во второй главе говорится о человечестве Спасителя и о том, как, будучи образом Божиим, Он полностью принял на Себя всю полноту Человека.
Третью группу составили послания эсхатологические, где говорится о конце, о Парусии, то есть о будущем приходе или пребывании Спасителя среди нас.
И последнюю группу составляют авторские послания, обращенные к отдельным лицам: к Тимофею, к Титу, к Филимону, – в которых апостол наставляет своих учеников о смысле их конкретных пастырских задач.
Таково тематическое расположение внутри сборника апостола Павла. Существуют две методики чтения этого сборника. Либо читать вот так – по тематике, и я считаю, это довольно хорошо, потому что такое чтение получается достаточно глубоким; либо попытаться их выстроить в хронологическом порядке, что, в общем, тоже возможно, и читать, начав с ранних, потом переходя к более поздним. Я думаю, мы совместим оба эти метода и сначала, повторяю, прочитаем несколько самых ранних посланий, после этого Деяния апостольские, потом вернемся к началу сборника – Посланию к Римлянам, где говорится о том, что такое вера, и о том, как верою спасается человек. А после того как сборник апостола Павла будет прочитан, обратимся к посланиям апостола Петра, из которых первое, возможно, подлинное, а второе наверняка не принадлежит апостолу Петру, но, тем не менее, входит в Новый Завет. Потом перейдем к посланиям Иоанна Богослова, а в качестве заключения уже прочитаем послания Иакова и Иуды и Откровение, или Апокалипсис[1], – последнюю книгу Нового Завета, ту книгу, в отношении которой у многих отцов Церкви были сомнения: включать ее в Новый Завет или не включать.
Что касается остальных книг – Деяний и всех без исключения посланий, – то они всегда занимали место, которое и теперь занимают во всех рукописях Нового Завета. А вот Апокалипсис многие не включали в число новозаветных книг, во многих древних рукописях он отсутствует. Хотя на Руси, например, обычно Апокалипсис в Новый Завет включался и в рукописных и печатных Новых Заветах присутствовал, но был обычай: отрывать напечатанный в конце Нового Завета Апокалипсис и переплетать Писание без этой последней книги. Кроме того, об осторожном отношении к Откровению со стороны Церкви говорит и то, что если все книги Нового Завета используются в богослужебных целях, – нет такой книги, которая бы не читалась во время богослужения, во время Литургии, – кроме Апокалипсиса: ни одного апостольского чтения из этой книги нет в церковном календаре. Ни в один день года, ни в какой праздник Апокалипсис не читается. Значит, это тоже говорит о том, что к Апокалипсису с достаточной осторожностью относились в реальной жизни Церкви. Вот этой действительно сложной – если бы она не была сложной, к ней бы так не относились – книгой Нового Завета мы и закончим анализ апостольских текстов. Таков примерно мой план.
Что такое послание, любое послание апостола Павла? Письмо – очень типичный жанр для античной литературы. Как вы знаете, письма писали и греческие писатели, и римские. Сохранилось три сборника писем Цицерона. Сохранилась огромная переписка Плиния Младшего. Сохранились письма других римских и греческих писателей. В некоторых случаях это письма реальные, как, например, письма Цицерона. В некоторых случаях это письма фиктивные, как, например, письма Плиния Младшего или письма современника апостола Павла – Сенеки, человека, которому с первых веков христианства как бы присваивалось звание одного из адресатов апостола Павла. В Средние века была даже фальсифицирована переписка Сенеки и апостола Павла. Она не подлинная, в ней нет ни слова, подходящего к реальному тексту апостола или к реальному тексту Сенеки, за исключением цитат, соответственно – из апостольских посланий в письмах, которые приписывались апостолу Павлу, и из Сенеки – в письмах, которые приписывались этому римскому философу. Хотя, конечно, сразу ясно, что это фальсификация, но, тем не менее, фальсификация ведь никогда на пустом месте не возникает.
Скажем, ни у кого не возникает пустого желания фальсифицировать переписку Пушкина и преподобного Серафима Саровского, потому что, хотя они и были современниками, ясно, что почему-то они не встретились и не знали друг о друге. Но фальсифицировать, скажем, переписку Пушкина и митрополита Филарета у некоторых людей желание возникало. И, более того, есть даже варианты пушкинских текстов, не дошедшие в авторских рукописях, где Пушкин говорит: «И внемлет арфе Серафима в священном ужасе поэт»[2]. Так вот, в вариантах – не рукописных, а, подчеркиваю, апокрифических – есть строчка: «И внемлет арфе Филарета в священном ужасе поэт», где как бы намекается на то, что не скрыто, а явно Пушкин говорит о митрополите. Значит, эти отношения существовали, и на базе того, что они были, вырастает какая-то апокрифическая традиция.
А об отношениях апостола Павла и Сенеки мы не можем сказать, существовали они или нет. Но тот факт, что эта апокрифическая традиция выросла, всё-таки говорит о том, что они могли существовать; какие-то, пусть незначительные, основания для того, чтобы предположить, что эти два человека могли переписываться, всё-таки есть.
Так вот, Сенека писал фиктивные письма, то есть совершенно ясно, что под формой письма скрывался маленький трактат. Эти письма писались не для того, чтобы посылать их находящемуся в отлучке другу. Цицерон писал реальные письма. А какие письма писал апостол Павел? На этот вопрос не всегда легко ответить, потому что в них есть черты реального письма, – и в них есть, без сомнения, черты фиктивного письма. Скажем, Послание к Евреям – безусловно, фиктивное письмо. Это письмо написано как трактат, но не для того, чтобы оно было прочитано конкретным адресатом.
Что касается Послания к Римлянам, Первого послания к Коринфянам и Первого послания к Фессалоникийцам, о котором я буду сегодня говорить, – они настолько четко структурированы от начала до конца, что почти невозможно допустить мысли о том, что они действительно написаны лишь потому, что Павел был в отлучке. Я думаю, что письмо к Фессалоникийцам написано по другой причине: Павел понимал, что если он это скажет устно, то это забудется, а вот если он это напишет, то сохранится. Таким образом, он пишет не для того, чтобы что-то сказать до того, как придет, а только по одной причине: чтобы это написанное сохранилось. Значит, это всё-таки фиктивное письмо, то есть письмо здесь – только форма.
Но почему он выбрал форму именно письма? Почему он не пишет трактат? Я думаю, по той же самой причине, по какой среди од Горация нет ни одной оды, которая не была бы обращена к какому-то реальному человеку, скажем, к Помпею Вару или к разным другим современникам Горация. Что общего между Постумом и одой к Постуму? Мы об этом человеке ничего не знаем, и неизвестно, много ли знали о нем его современники. Но ода, обращенная к конкретному человеку, имеющая конкретного адресата, каким-то образом обращена и к каждому из нас.
Вообще, читая чужое письмо, мы всегда испытываем чувство неудобства и неловкости. Я, например, не знаю, нужно ли издавать письма Пушкина, или письма Достоевского, или письма других писателей, или переписку Чехова и Ольги Леонардовны. Я не могу читать эти письма. Я считаю, что непорядочно их издавать. Но их издали. Не все оказываются такими мудрыми, как оказалась Софья Андреевна Толстая-Миллер, которая уничтожила заблаговременно все личные документы из своего с Алексеем Константиновичем Толстым архива.
А оды Горация, хотя они обращены к конкретному человеку, но написаны-то для издания в сборнике! Так же как стихи Пушкина к Чаадаеву: это ода, которая обращена не только к Чаадаеву, но и к каждому читателю. И каждый читатель, который берет в руки это стихотворение, хочет он того или не хочет, оказывается адресатом этого стихотворения. И любая ода Горация, оказывается, адресована на самом деле не Постуму, не Помпею, не Лицинию, а каждому из читателей. И хотя каждое апостольское письмо имеет соответствующее надписание: или к Римлянам, или к Коринфянам, или к Ефесянам, к Филиппийцам, к Колоссянам, к Фессалоникийцам, – конкретными адресатами этого послания оказываемся мы с вами. То есть, форма послания избирается апостолом не случайно, а потому, что эта форма подразумевает адресата.
Трактат – рассуждение, он написан как бы вообще. Его можно читать, а можно не читать. Это, скорее, мысли вслух и, может быть, даже мысли, обращенные к самому себе. А письмо, даже фиктивное письмо, всегда имеет конкретного адресата. Но только если у того письма, которое мы обнаруживаем в почтовом ящике, конкретный адресат – тот, чье имя написано на конверте; если у конкретного письма великого человека, пусть даже изданного в собрании сочинений, но конкретного письма, тоже есть конкретный адресат и больше никому не положено всё-таки такое письмо читать, то у фиктивного письма таким адресатом становится каждый его читатель. Иными словами, эта форма сразу превращает апостольское послание в слово, обращенное к тому, кто берет в руки книгу, в которой оно напечатано. Оно имеет совершенно особый характер: каждое апостольское послание – это обращенность к читателю. Потому, наверное, это всё-таки, действительно, оптимальная форма для апостола и никакой другой формой апостол именно по этой причине не пользуется.
Теперь нам осталось понять, как же это слово человеческое – слово апостола, человека, который открыто признавал, что он не уверен в себе, что у него далеко не всегда получается сказать то, чтó он хочет, слово человека, который в силу своего смирения (не какого-то гипертрофированного или показного, а абсолютно нормального, христианского, здорового смирения) знал, что он грешник, – как своим словом он мог изрекать какие-то безошибочные глаголы? Почему же его текст мы называем Словом Божиим, включаем в Слово Божие? Давайте попытаемся это понять, отталкиваясь от более конкретного материала, а именно – от самого раннего Первого послания к Фессалоникийцам, которое написано в 51 году, – оно достаточно точно и хорошо датируется.
Попытаемся прочитать его с точки зрения того, какое слово там чаще всего повторяется (я считаю, что это очень хороший метод, который богословие берет взаймы у психологии). Мы будем анализировать текст при помощи выявления частотности употребления тех или иных слов. В библеистике есть термин, которым постоянно пользуются почти все: ключевые слова. Так вот, наша с вами задача – выявить ключевые слова каждого послания, содержание которых ясно сразу. К числу таких посланий относится, скажем, Послание к Римлянам, которое посвящено вере, и Первое послание к Коринфянам, которое посвящено Евхаристии. А бывают послания, темы которых как-то ускользают от нас. К числу таких посланий относится Второе послание к Коринфянам. Сколько его ни читаешь, о чем оно, понять не можешь. И даже существует такая точка зрения у экзегетов, что у Второго послания к Коринфянам как бы вообще нет темы. А если его начать читать с точки зрения частотности слов, которые там употребляются, то сразу выявляется ключевое слово этого послания, сразу становится ясно, о чем оно написано. Но об этом я скажу, когда доберусь до Второго послания к Коринфянам. Так вот, какое ключевое слово у древнейшего апостольского текста – Первого послания к Фессалоникийцам? Это два глагола – знать и помнить. В общей сложности они как минимум тринадцать раз употребляются в послании, в маленьком тексте, эти два глагола – знать и помнить. Причем глагол знать почти всегда употребляется в одной и той же формуле καθὼς οἴδατε – как вы знаете. Значит, апостол не говорит в этом послании ничего нового. И он подчеркивает, что ничего нового здесь не говорит. Он только напоминает своему адресату о том, что тот знает и без этого послания, как бы проговаривает вслух то, чтó каждый христианин знает по опыту жизни в Церкви, по опыту своей личной мистической встречи со Христом в Таинстве Евхаристии, в молитве, в жизни. И это очень важно. Я, например, считаю, что это ключевое выражение – καθὼς οἴδατε – как вы знаете – в Первом послании к Фессалоникийцам как бы задает тональность всему сборнику, всем четырнадцати посланиям апостола Павла. Апостол, повторю, не сообщает своему адресату ничего нового, он только напоминает то, что и без него знают люди, которые живут в Церкви (очень часто приходится слышать от верующих людей такое замечание: я это знаю, но не могу выразить).
Итак, апостол не выдвигает здесь своего учения. Иногда говорят: учение апостола Павла. Нет на самом деле никакого «учения апостола Павла»! Есть учение Фомы Аквинского, есть учения Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Афанасия Александрийского – отцов IV века – или их далеких предшественников – Игнатия Антиохийского, Поликарпа из Смирны или того же Климента, Папы Римского. Их сочинения потому и не входят в Новый Завет, что это, хотя и построенная на базе церковного знания, но их собственная теория, их собственное учение. А вот у апостола Павла такого учения нет! Он просто напоминает или, как сказали бы мы в ХХ веке, выводит на уровень слов то, что знает каждый по своему личному мистическому опыту жизни в Церкви.
Вот по этой причине апостольские послания и попадают в Новый Завет: это не какие-то личные размышления апостола, обращенные к другим, как, например, у Цицерона, или у Сенеки, или у Плиния Младшего; это не размышления, обращенные к самому к себе, как, например, у Марка Аврелия в его трактате «Самому себе», или размышления, вообще обращенные к какому-то потенциальному читателю, которого, может быть, не будет у тех писателей, которые пишут трактаты. Нет, это не размышления! Это просто выведение на уровень слов того, что, в общем, знает каждый, у кого есть хоть какой-то мистический опыт жизни в Церкви. Всё, что апостол говорит, – καθὼς οἴδατε, вы это знаете, но я вам напоминаю, я ваше знание превращаю в слова, я это знание формулирую, но не больше, потому что это не какая-то моя теория или доктрина, а это наше общее, наше церковное знание. И словами καθὼς οἴδατε апостол Павел почти в каждой группе предложений в Первом послании к Фессалоникийцам напоминает своим читателям то церковное знание, которое дается через сердце, которое дается через опыт молитвы, через опыт богослужения и прежде всего, конечно, через опыт Евхаристии, потому что вершина любой молитвы – это Евхаристия. И в самом начале послания Павел подчеркивает, чтобы его адресат – христиане из Фессалоник – приняли его слово именно как слово не апостольское, но Божие. «Посему и мы, – говорит апостол, – непрестанно благодарим Бога, что, приняв от нас слышанное слово Божие, вы приняли не как слово человеческое, но как слово Божие, – каково оно есть по истине, – которое и действует в вас, верующих» (1 Фес 2: 13).
