Георгий Балл
Круги и треугольники
Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья вышли из калитки посмотреть на Англичанина, который возник из Интернета.
РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА
Скажи, в каком доме ты живешь, и я скажу, кто ты. Вы думаете, что только короли бежали суеты и прятались в темных позолотах дворцов. Да, то самость прошлых веков. Косность. Вы, нынешние нарушители схем и образов дворцовых призраков, смелее топчите усохшие мумии аристократического благородства! Помните, что говорил Сократ прежде, чем отправиться в иной мир: «Обогащайтесь и стройтесь». В Калифорнии, неплохо и в Испании. Бон Джови, кстати говоря, страдает клаустрофобией. Страдает настолько, что никогда (!) не пользуется собственным лифтом.
За 500 тысяч долларов вы можете без серьезных затруднений приобрести дачку-дворец на Лазурном берегу Франции.
Окна Бамо – счастье вот оно!!!
Все виды наращивания ногтей по технологии STAR NAIL.
Никоноров любил прохладное пиво. Был у него и свой коронный номер. Когда вся привычная компания, уже прилично приняв пиво, с прицепом разогревалась до полной прозрачности мысли, а пьяные мухи в пивной, отяжелев, падали в кружки, и когда появлялась возможность ретроспективным взглядом сравнивать цикличные заблуждения человечества, и когда наконец-то появлялась возможность в эти абстрактные состояния человеческой души вставить живую конкретность, хотя, как я писал, Витя-подполковник успел умереть и успел этого не заметить, ведь есть нечто большее, чем смерть, а именно то, что хранил он в правом кармане пиджака, вот тогда он выдергивал оттуда фотографию.
– Между прочим, – пояснял Никоноров, – как вы можете, сами ополоснутым взглядом, то есть своими глазами наблюдать, как я, более, чем молодой, стою (показывал для еще большей верности указательным пальцем правой руки с желтым ногтем) вот тут, стою, вот он я, молодой, и вот какое окружение, представляете, всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин с бородкой клинышком жмет мне руку. Поздравляет с главным, самым почетным орденом. Всем видно? Глядите. Только из моих рук. Я до войны занимался снабжением армии продовольствием. Кто-нибудь узнал Михаила Ивановича? Теперь вы знаете, кто я. Налейте мне. И если товарищ Калинин видит сейчас меня, то…
Никаноров закрывал рукой лицо, будто Михаил Иванович, оторвавшись от сложных дел, там, в ином мире, снова захочет вложить свои персты, а это уж не надо, не стоит беспокоить, а что было, то было. Вот он факт.
Уже много лет Витя-подполковник вырывает из своего дырявого кармана то щепочку, то ржавый гвоздь, то кусочек бумажки…
Пришел
Не пришел
Пришел
Не пришел
В саду у матери – Софьи, чей сад был вместительней сада Адолии, уже поставлены столы, и уже покрыты белыми скатертями (для этого использованы простыни сестер), а сестры Вера, Надежда и Любовь уже сидят во главе стола… Сама же Адолия хотела обратиться через Интернет к великому угоднику и провидцу Льву Николаевичу Толстому, чтобы окончательно уточнить время свадьбы.
Англичанина срочно нужно было усадить за стол рядом с Адолией в белом платье невесты, а спереди у нее совершенно подходящие к такому духовному случаю искусственные розы….
– Боже же мой, до чего она хороша! – вскричала Мирра Евсеевна, пробуя начать традиционный свадебный плач по невесте.
Пришел
Не пришел
Пришел
Не пришел
А между тем толстый Англичанин из Интернета уже многим являлся, и свадьба удалась на славу, и, почти не делая перерыва, кричали горько, и струила свое дыхание любовь, и зелено-голубыми волнами плескалось бескорыстие в пшеничной широте русской души с горьким привкусом антоновских яблок. И толстый Англичанин, который, плохо соображая, пил водку из стакана, часто вскакивал и попугайски повторял «sorry», поднимая опорожненный стакан над собой, и некоторое время, как бы через подзорную трубу, смотрел на собравшихся в амальгамическом удивлении. И когда все происходящее не могло выйти из длинного ряда видений, а последовательность поступков уже теснилась к надвигающейся трагедии, и когда мать их Софья уже считала вилки и ложки, и когда в детских глазах толстого Англичанина светилась плохо переводимая на бытовой русский язык безнадежно-нетрезвая просьба «Отпустите меня, леди и джентльмены», и когда сестры Вера, Надежда и Любовь сказали «А не погулять ли нам? Что-то мы засиделись», то Адолия сказала:
«Пойдем, осмотрим окрестности нашего города-сада, дорогой», и, конечно, она все это хотела сказать на том далеком языке, откуда явился ей суженый.
– Горько! – висело прикидочной фатою над свадебным столом. В такие минуты у человека проявляется возможность понимать детонированные видения, а лучше о них ничего не знать, между прочим, злостными хакерами иногда оказываются мальчишки, которым лет четырнадцать-пятнадцать. Там, на Западе, откуда свалился к нам круглоголовый Англичанин, эти юные умельцы запросто могут умыкнуть номер кредитной карточки, только у нас, в Сажино, такое не проходит, поскольку у России особый путь, и мыслим мы не головой, а открытой всем ветрам душой, и если уж свадьба, то гуляй, а воровство – это другое, и чтобы наши дети, и дети наших детей пели бы исключительно свои фольклористические гимны.
Ослепительность летнего дня уже томилась приближением вечера.
Пришел
Не пришел
Пришел
Не пришел
Пришел
Не пришел
И сегодня такой день. И жужжание пчел. И какая счастливая Адолия. И пусть не расстраивается.
– Пойдем, дорогой, – говорила Адолия, – необходимо осмотреть окрестности. Ты, наверное, это очень хочешь. Извини, – вдруг спохватилась, – может, тебе привычнее говорить со мной на «вы»? Только мне сподручнее по-русски на «ты». Не возражаешь?
– Что он клеем прилипший, – говорила мать их Софья, – сейчас я его подниму… – Она стала раскачивать ничего не понимавшего Англичанина. И он смотрел маленькими детскими глазками.
– Я по-своему скажу, – пояснила ситуацию Нина Федоровна Куравлева, – пока мужик весь до выпертого пупа водкой не зальется, он от стакана не отлипнет.
– Ты его вилкой подцепи, – посоветовал ни весть откуда прикрутившийся к почетному столу мусорный мужичонка Шурик.
А молчавшая до сего момента медсестра Гермина Ярославовна в один глоток, по-медицински, опрокинула свой стакан с водкой в бездонную топку и, естественно, даже не дрогнув закуской, вдруг громко сфокусировала мысль:
– А не шпион ли он? Я из глубины души на него давно смотрю, думаю, плачу навзрыд внутри себя, как черемуха небосводно горюю, думаю… И что он – шпион, это нам бурьяном-травою и ясно и понятно, и мы в нужное время Х его, конечно, всенародно разоблачим и обезвредим, тут ничего хитрого нет, а только вдруг мое выражение лица еще и другое почуяло: позволь мил-хороший, а не цыган ли ты? Цыган в томление девушки войдет и хоть в копеечную дырочку проскочит. Отуманит девицу. А что, ему Интернет – заслонка? Пролезет, и будет у нас лошадей ловить.
– Откуда у нас лошади?
– Вот и я об этом варианте думала. Лошади все подохли, дак он со стола что упрет. Цыган и есть цыган. Не то что девушку, самого черта в карты обыграет и заставит под стол лезть и там плясать.
– Цыган в карты так может, что ты ему в руки глядишь, а он уж карту из задницы вынул. А как? Не поймешь.
– В глаза тебе глядит и колечко с пальца жучит, а ты и не почуешь.
– Наш-то цыган Англичанин медведя еще из Интернета не приволок? Спросите Адолию. Уж больно она проста, красавица, невеста дорогая.
Мусорный мужичок Шурик выскочил из-за стола, замахал не в лад руками:
– Эй, цыган… пей, цыган… Чавела! – попробовал в присядку.
– Эх, подруга семиструнная… чори… чоп… эх, чори!
– А я вилки давно уж считаю. Не сходится, – вздохнула мать сестер Софья.
– Sorry, – все же он сумел подняться. Наклонил голову. Прислушивался, как внутри у него горел пожар, рушились балки, скрежетало железо. И беззащитный ужас остеклил глаза.
– Горько! Горько!
А он не падал. Раскачивался всем своим огромным телом, изумленная улыбка кривым углом ломала его рот:
– Sorry…
– Горько! Горько!
Кот, изогнув спину, забрался под стол, приник к ногам Англичанина, терся спиной и мордочкой. Прямостояние Англичанина подверглось новому испытанию, даже внутренний пожар не заглушил коварных укусов маленьких существ, пролезших под брюки. Вся прежняя геометрия его жизни рухнула, в его воспаленном мозгу родилась страсть живой крови, ногтями раздирать ноги, не просто чесать, а ногтями, чтоб до мяса, до костей… чесать… и чесать…
Жаркий поцелуй
Го-о-о-рьк-о-о-о-о! Го-о-о-рьк-о-о-о-о! Го-о-о-о-о-о-о…
Нашинкованный поцелуями, истерзанный укусами, залитый вином до самых пяток, Англичанин окончательно потерял ориентацию. Маленькие его глазки уже перестали что-либо видеть. Он вытянул вперед руки. Адолия ухватилась за его толстые пальцы.
– Ну, дорогой, ну, идем же, – тянула Англичанина сильно поджаренная вином невеста, их хабе, посмотреть окрестности, немножко шпацирен, ну идем для прогулочки, милый чубученька. Хочешь я тебя еще поцелую? Ты не падай, обхвати меня своими ручонками. Ножками шпацирен, еще ножками, умница, все по-русски понимаешь, еще шпацирен, еще ножками, еще шпацирен… еще…
Адолия провела ладонью по круглой голове Англичанина и укололась о его щетину.
– Ты мой ежик колючий, – засмеялась невеста. А искусственные цветы на ее высокой груди заколыхались.
И что истинно печально – у прекрасной нашей Адолии не было ни папы, ни мамы, по этой причине они не могли сидеть в такой торжественный день в саду матери Софьи. А ее дочери Вера, Надежда и Любовь уже встали из-за стола.
И когда в саду матери их Софьи ощутилось движение народа, и когда с яблонь уже посыпались дети, собравшиеся со всех концов Сажино, чтобы посмотреть на все это действо, и, что примечательно, никто не загонял их спать, Адолия все тянула своего суженого, такого ужасно огромного, неповоротливого, с хорошо выбритыми толстыми щеками, и хотя вся инфраструктура свадьбы вполне позволяла, и он мог бы уже обрасти щетиной, или бородка могла у него вырасти, но ничего такого не случилось, а детей действительно никто не гнал, пускай уж наглядятся, пускай, и некоторые совсем маленькие ползали внизу, между ножками стульев, скамеек и ногами гостей, собравшихся в саду у матери их Софьи, а сама мать Софья, не забывая пересчитывать свадебные ложки и вилки, старалась, насколько могла, помочь Адолии тащить уж совсем метафизически осоловелого Англичанина, и Никаноров, который, соблюдая необходимую дистанцию, старался добыть из правого кармана пиджака несуществующую фотографию, где товарищ Калинин, всесоюзный староста, с бородкой клинышком и прочее и прочее, и когда Адолия, уже не в силах сдержать рыдания, умоляла «ну, милый, джентльмгунчик ты мой, ну пойдем шпацирен, чтобы осмотреть окрестности», и, в конце-то концов, ей удалось его поволочить за собой, правда, не без помощи Веры, Надежды и Любви и матери их Софьи, хотя последняя, пересчитывая ложки и вилки, сбилась и в ужасе поняла, что не хватает двух вилок и одной ложки, и, следовательно, все надо начинать сначала, но очень сбивал Никаноров, который время от времени выдергивал из правого карман своего пиджака то щепки, то железки, а то кусок водопроводной трубы, и весь народ повалил из сада, и залаяли дворовые собаки, и ближе к вечеру в садах запели птицы, и побежали по дороге трясогузки.
РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА
Маг-профессионал
ИЛЬЯ ГЕРМАН
Абсолютный инвольтированный приворот
И полная сексуальная привязка
Раз и навсегда сделаю Вас единственным для близкого человека и избавлю от измен. Результат – за 1 день. Работаю только до 100 % решения Вашей проблемы. Гарантия.
Все от кухни до гвоздей
Есть в «Миллионе мелочей».
Иветта, Жанетта, Жоржетта, ах!… Мариетта !
Красавчик Том Круз – кумир женщин – вдруг почувствовал себя одиноким и брошенным. Но все-таки сумел найти правильный выход… он полюбил опять свою жену Николь. И подарил ей дом в Испании. Молодец Том!
Swedish Care
Жорик, приходи трахаться. Дома только бабка. Мы ее закроем на ключ. Если сможешь, купи брикетик мороженого. Очень хочется!!! А еще сигареток. У меня в пачке три осталось. Спички дома есть. Твоя Кэт до позднего вечера.
Толпа двигалась по бывшей центральной улице Ленина, а теперь новая власть вернула ей прежнее название Преображенская, и иных изменений улица не претерпела. Толпа, направляемая некой невидимой силой, целесообразность которой не улавливалась, не несла в себе понятие смысла, и не делала анализа направляющего движения, а между тем, она выглядела, как огромная птица, крылья и спину которой покрывали множество разноцветных перьев, но клюв был огромен и черен. И то, что рядом суетилось Адолия со своими бумажными цветами на груди, не заслоняло величественного клюва, именно Англичанин чернел все больше, все стремительней, и по ходу движения птицы, в домах на улице Преображенской открывались окна, и люди высовывались из окон, чтобы крикнуть «Горько!»
Хотя некоторые повторяли еще упорнее, еще оппозиционнее:
Пришел
Не пришел
Пришел
Не пришел
Пришел
Не пришел
– Мне бы на вас … У меня теленок заболел. Лежит. Не пьет.
– А вот наша знаменитая дыра, – поясняла Адолия, – не помню, говорила я вам, вернее, тебе, еще в Интернете, что у нас на площади, как бы это вам, вернее тебе, иностраннее объяснить, чтоб по-русски, и у нас есть свой деликатес, представляешь, мы в детстве говорили: «Хочешь дерябнуться? Закрой глаза. Прыгни в Америку!». Тогда мы думали, что запросто можно в Америку убежать. Так вот, пожалуйста, смотри, мой дорогой…
Птица подняла голову. И свет заходящего солнца делал особо важным ее кривой клюв. Все убедительней становилась и голова не виданной в нашем Сажино этой заморской птицы. Она несильно встряхнула крыльями. И все, держащиеся некрепко пьяными руками, попадали вниз. Со смехом и криками, не больно и ушибались. Освободившись от лишнего груза, птица громко щелкнула клювом, когда в это время на небо вдруг набежала небольшая тучка, сверкнула молния, орнаментально прокатился гром, прыснул дождик, как бы предваряя будущие события в нашем городке, и в тот момент птица взмахнула своими огромными крыльями, между прочим, площадь позволяла, взмахнула, чуть-чуть не добежав до дыры, и успела клювом уцепить Адолию в ее платье с бумажными цветами, да при этом еще ухватила когтистыми лапами трех сестер Веру, Надежду и Любовь и мать их Софью, и совершенно непонятно с какой целью коготком на левой ноге уцепила еще и бывшего подполковника Никанорова, и уже поднялась в воздух, не готовая к такому обращению жениха Адолия, и, увидев внизу, прямо под собой черную, не заживающую дыру, пронзительно закричала:
– Милый, у меня темно в глазах от этой дыры! Осторожней, ведь я твоя…
Крик Адолии соединился с воплем матери их Софьи, у которой из рук падали вилки и ложки, и, что печально – восемь ложек и тринадцать вилок были серебряные, а из левого кармана Вити-подполковника сыпались в дыру щепочки, железки, как бы размноженные фотографии всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина, и все это вместе с мелким дождичком, и когда птица, оглушенная криком, раскрыла клюв, то бедная Адолия, невинная жертва Интернета, начала падать, закрыв глаза, в дыру, а вот Вера, Надежда и Любовь и мать их Софья, оказались только на самом краю, вместе с Никаноровым, который даже не заметил полета, поскольку в его жизни было столько грубых превратностей, что одной меньше, одной больше – это лишь повороты судьбы, а вот когда Михаил Иванович, или, как вы полагаете, и это сон, ну знаете ли… Может, кто сейчас плеснет в стакан… А к шести утра к поезду кто должен поспеть, мертвый или живой? (Кстати, в отношении поезда и вообще, железной дороги. Ее проект был готов еще в конце ХIХ века. Потом естественно пересматривался, дорабатывался, перекручивался, пока вдруг в один прекрасный день не нашел свое окончательное решение в качестве грандиозного масштабного переосмысления не только в пределах Сажино, но, как теперь принято выражаться, на молекулярном уровне, и с движением времен, когда вокруг Сажино раскинулись поселения за колючей проволокой с бараками, сторожевыми будками и военизированной охраной, что естественно повлекло к объявлению города и прилегающей местности закрытой зоной, и старожилы до сих пор называют не Сажино, а Креозот №5, так спокойнее, намекая, что не все еще потеряно, – именно в ту, мифо-эпическую эпоху, в те идеологические времена развернулась персонализация строительства, закипела девятым валом работа, рассчитанная по минутам, гомеоморфия которой объединяла победный гул миллионнопудового колокола, способного разбудить монументальную тишину лесов и полей своим яростным гимном, а также протянуть железнодорожные рельсы к океану, и дальше, дальше в бескрайность мечты, и путем железного кулака достучаться, как говорят, французы – au bout du compte, то есть в конце-то концов, в пока еще закрытую для нас дверь Австралии… Помешал неожиданно упавший на землю туман. Вообще погода резко изменилась, и вот уж могилы энтузиастов из зоны заросли бурьяном, онемели заржавевшие рельсы, под влиянием дождей обрушились и бараки и сторожевые вышки, жители Сажино нашли способ приспособить для своих огородных нужд колючую проволоку, молодежь успела забыть Креозот № 5, а подполковник Витя Никоноров, с ветроупорным пенсионным стажем, как всегда, спешил за газетами, к шестичасовому утреннему поезду…
И тут в самый раз завязалась песня, а вечер подготовил ей свой плацдарм, когда зазвучало мощное меццо-сопрано Ирины Павловны «Не покидай меня, голубчик. С тобою не увидим мы страны другой, страны другой…».
Все выше поднималась кривоносая черноклювая заморская птица. А с неба вместе с дождиком все еще сыпались ржавые железные гвозди, болты, крышки от консервных банок, и это было связано с именем товарища Калинина. Дождик еще плакировал землю, исчезнувшую в дыре бедную Адолию, а рядом с дырой все еще сидели Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья, и также спал безмятежным сном Никаноров, а в прежние времена сажинские мальчишки приспособили дыру, чтобы смотреть на другую сторону земли, и, как они полагали, если особо густо закоптить стеклышки, то можно увидеть Америку, и уже широкими и властными ногами двигался Васька – кривая труба, наш знаменитый сантехник, которого всегда выбирали во власть пока еще местного характера, но всем было понятно, что он консеквентно двигается дальше, и он на ходу бросал жестко «Нельзя одинаково улыбаться гражданам иностранного происхождения. Надо прекращать коксовать демократию. Доигрались!», и тут же предложил закрыть дыру досками, чтобы не было никаких связей с потусторонней Америкой.
– Погодите! – возвысил голос Олег Иванович Сычугин, компьютерный мастер. – Почему досками? Почему только доски? Вы меня извините, Василий Никанорович, но закрыть дыру только досками, это не решение проблемы. Я, конечно, не архитектор и в сантехнике не сильно разбираюсь, хотя и на вас жалобы, что вы не Энштейн.
– А я и не хочу быть Эбштейном, – резко возразил Васька-кривая труба. – У меня нет денег в Швейцарском банке, и налоги я плачу.
– А с чаевых тоже платите?
Но Васька-кривая труба резко повернулся, не отвечая на выпад, и пошел вдаль.
– Про Эпштейна, вернее, про Энштейна я, конечно, зря дал ему прямо в руки такую козырную карту, да еще добавил про налоги, будто он чаевые берет и кладет себе в карман без всякого зазрения совести… А истинно хочется сказать по-современному, хоть Васька злопамятный черт.
Эх, бывать ли грозе грядущей, да, вижу я, как небо потемнело, и молния кривой трубой уже свернулась в жестоких тучах, и воздух опустел вокруг меня, пускай, не славы добиваюсь, а лишь любовью дышит голос мой, пускай они меня подслушивают по телефону, по Интернету – пускай, а я свою идею брошу им, которым, и голос мой пускай взовьется хмелем торжества:
тут, на этом самом месте, построить надо, нет, воздвигнуть памятник – предупреждение людям планеты нашей, летящей в мировом пространстве, в честь юной горестной невесты, и прорвавшейся сквозь сумрак будней зарей прощальной написать слова предупреждения:
ОПАСАЙТЕСЬ ЛЕГКОМЫСЛЕННОГО ОБРАЩЕНИЯ
С ИНТЕРНЕТОМ
А там, в туманной высоте,
ДА НЕ ИССЯКНЕТ ВЕЧНАЯ ЖАЖДА ЛЮБВИ!
Олег Иванович Сычугин устало склонил свою голову на грудь. На его голове еще было много волос, и по самой середине неспешно катил серебристые воды ручей, его истоки брали свое начало из мифо-эпической эпохи. Прошлое – вот оно! Только мы вместе с Олегом Ивановичем смотрим в будущее.
Энергетика его мыслей была столь мощной, что мы, собравшиеся у дыры, сразу же воплотили их в жизнь. Только мы добавили памятнику функциональный момент, поставив тут Народный Дом.
Здесь могли собираться коллективы самодеятельности, и в нужное время свил бы свое гнездо штаб по выборам в местное самоуправление.
Побежденные густой кровью энергетической мощи Сычугина, мы увидели, вернее, познали чудо рождения Народного Дома. (А вдалеке как бы еще слышался голос Олега Ивановича: «Любовью голос дышит мой, любовью…»)
Мы все были свидетелями, как на семнадцатом этаже Народного Дома мужской и женский хор добровольного союза рабочих и служащих исполнял песню-плач, и руководил хором местный композитор Араб-оглы, и к небесам, на наших глазах, поднимался грустный музыкальный цветок, и когда женская группа хора пела «Миленький ты мой, возьми меня с собой, там, в стране далекой, назовешь меня женой», то мужская группа отвечала: «Милая моя, не возьму тебя… sorry… sorry… не возьму тебя…».
И Англичанин, который уже почти совсем превратился в точку, спустился и, широко раскинув крылья и стараясь расслышать слова и понять, что же с ним произошло, некоторое время молча парил, а потом каптировался в посветлевшее утреннее небо.
РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА
Как прекрасно ночное небо, когда беззвучно горят звезды, планеты. Ты невольно мечтаешь о вечности. А есть ли на других планетах иная жизнь – вот что тебя волнует!
Как говорят астрологи, тамошние обитатели каждый день принимают душ вожделений. И ты с горестью вздыхаешь, думая о своих соседях: они купаются в шампанском. Потолки в их ванных комнатах зеркальные. Убого. Поистине, с тоскою в сердце ты смотришь телесериалы об их ночных оргиях… Что ж тебе-то делать? Есть ли средство, способное избавить тебя от вечерних или ночных кошмаров? Оказывается, есть! Ликуй, землянин! Это HORVATIN… всего одна таблетка – и ты испытаешь утробное чувство счастья. Даже зависть к соседям, живущим за высоким забором, в многоэтажных особняках, не ужалит тебя коварной змеею. Ты ощутишь себя заново родившимся
ПЕРВЫМ ЧЕЛОВЕКОМ НА ПЛАНЕТЕ ЗЕМЛЯ.
У тебя есть чувство Парижа? Тогда не медли – езжай в Париж. Выиграй поездку в Париж. Несколько восхитительных дней в Париже, которые, мы обещаем, Вы не забудете никогда! Для этого пришлите три крышки от пачек сигарет Vogue и полностью заполненный специальный купон!
И помните: чем больше купонов и крышек от пачек сигарет Вы пришлете, тем больше Ваш шанс выиграть!
МИНЗДРАВ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ:
КУРЕНИЕ ОПАСНО ДЛЯ ВАШЕГО ЗДОРОВЬЯ
– Зоя! Откликнись. Я люблю тебя! (Одинокий человеческий крик к небесам).
С первыми лучами солнца, возвестившими в Сажино о начале утра, скорбный памятник – предупреждение замигал, словно в компьютерной программе некорректно выполненной, начинка его то хмурилась, то растягивалась в нахальную ухмылку, да весь многоэтажный памятник не стоял на месте, даже принимал непристойные позы, а солнце все выше поднималось, а в садах все громче пели «ци-уит-уит» горихвостки, «чок-чок-чок», «чр-чр-чр» славки, зазенькали овсянки, и, наконец, ударили трелью жаворонки, и вскочил с земли Никоноров, ошалело посмотрел на солнце и побежал к шестичасовому утреннему поезду, и, прежде чем стала понятна при ярком свете дня несуразность всего этого сооружения, солнечный ветер легко его подхватил и понес прочь с площади, освобождая нашу родную дыру, из которой совсем не заспанная, но в помятом платье, уже выбиралась Адолия, держа в руках серебряные вилки и ложки, к большой радости сестер Веры, Надежды, Любви и особой радости матери их Софьи, которая еще в руках Адолии пересчитала спасенное серебро и тут же сказала:
– Скорее в сад к свадебным столам.
Уведем на некоторое время яркий свет мощных софитов, убивающих тайну дыры, где не совсем по своей воле оказалась Адолия, а точнее, если так можно выразиться, уведем темя нашей жизни – солнце, которое уже щедро подогревало новый день, и обратимся к событиям, произошедшим именно в это утро (по понятным причинам, мы не можем назвать то место, где это вершилось), а именно, в это утро полковник госбезопасности Дон Хуан де Сантис (имя вымышленное) готовил для своей супруги, независимого детектива, следователя-любителя по особо важным делам, красавицы Лолиты (имя вымышленное), кстати, Лолита имела два высших образования, окончив с отличием Инженерно-строительный институт и юридический факультет Университета, и ее полные губы змеились в улыбке, когда она позволяла себе стрелять с двух рук даже из старинных дуэльных пистолетов, излишне упоминать о ее лингвистических способностях (щелкала иностранные языки, как белка орешки), и она тайно (потому что для души, нельзя это выносить на показ, так она считала) любила классическую музыку, Шопена и особенно «Симфонические этюды» Шумана, которые она успешно играла с педагогом дома, где во всей полноте проявился ее темперамент, ее увлекала сложная ритмика в произведении Шумана, она восхищалась и духовной музыкой английского гения Генри Перселла, и единственным диссонирующим звуком в симфоническом образе Лолиты была ее сильная близорукость. Этот незначительный недостаток заставлял ее носить черные очки (минус восемь с половиной диоптрий). К сожалению, в темных очках она сразу становилась похожей на штатного сотрудника органов или, в лучшем случае, на резидента одной из иностранных разведок. Не выручали в этом смысле и светлые очки в золотой оправе. Музыка бездны, всегда звучавшая в ее небольших ушах, прикрытых мальчишеской прической ее светло-каштановых волос, заставляла Лолиту выезжать на дело с маленькой коричневой сумочкой, где она хранила сигареты, средства мобильно-интернетовской связи и пистолет-зажигалку. Лолита (увы всем нам, и, в первую очередь, ее супругу-полковнику) много курила. Не раз и не два полковник просто пальцем показывал на тревожную надпись на пачке сигарет:
МИНЗДРАВ ПРЕДУПРЕЖДАЕТ:
КУРЕНИЕ ОПАСНО ДЛЯ ВАШЕГО ЗДОРОВЬЯ
Неожиданно зазвонил мобильник в левом кармане пиджака де Сантиса. Поверх пиджака у полковника был повязан голубой передник.
В правом нижнем углу передника были вышиты три алых розы – на счастье. Розы вышивал сам Дон Хуан де Сантис.
– Да я слушаю. Выстрелом в затылок? Когда? Милая, это тебя. Возьми, а то у меня руки в масле. Безобразие. Почему они звонят по моему мобильнику и еще открытым текстом.
– Не сердись, дорогой. В моем сели батареи. И потом они знают, с кем имеют дело. Ты же у меня молчун,– и взяла мобильник в свои руки. – Да. Я уже знаю, что убили. Рядовое заказное убийство. Короче, сколько трупов, где, когда? Не спрашиваю: кто? У вас, конечно, никаких улик.
Мужской голос (взволнованно):
– Это уж третье за две последние недели.
– Я не хуже вас знаю, что третье. Чего вы так уж волнуетесь? Еще после второго мой внутренний голос говорил: будет и третье, и четвертое, и пятое… Что? Что вы не понимаете?! Пора кончать с этим беспределом. Вы теперь меня поняли, черт возьми?! Я рада за вас, – и отдала мобильник мужу.
– Они тебя достали, Ло. Просто достали, моя бедная девочка. Ты слишком много куришь, и я тебя плохо кормлю. Нет, без еды я тебя не отпущу. Если им нравится убивать, то это не значит, что ты не должна хорошо питаться. В твой мозг должны регулярно поступать энергоресурсы. Я прекрасно знаю, что ты не ешь мяса, но овощи и фрукты просто жизненно необходимы твоему организму. Сегодня я угощу тебя тушеными кабачками. Пока ты отдыхала, я с утра съездил на Киевский рынок, там можно дешево все купить. А рядом Дорогомиловский, где элементарно приобретаешь с еще большей экономией. Дело не в жадности, а в мотивированности и разумной значимости каждой покупки, будь то даже молодая картошка или, как сегодня, пока ты еще спала, мне удалось купить восхитительный кабачок, причем по самой низкой цене.
– Ах, мне это все равно! – вскричала даже с некоторой досадой Лолита.
И в этот момент на ее рабочем столе зазвонили три телефона.
– Милая, ни в коем случае не подходи, – возвысил голос полковник. – Я тебя никуда не пущу из кухни. Тут я ощущаю особую близость с тобой, моя крошка.
Так видел свою Ло (рост метр восемьдесят пять) Дон Хуан де Сантис, и его латино-американская кровь яростно бурлила, достигая неэквивалентного кипения, принимая характер трансцендентального идеализма кантианского свойства именно в моменты готовки еды.
Что касается его жены, то именно этот процесс не вызывал у нее особой страсти. Она фригидно наблюдала, удобно расположившись в розовом бархатном кресле красного дерева. На подлокотниках золоченые головы львов с раскрытыми пастями. Лолита сидела в свободной позе с полузакрытыми глазами (без очков), закинув ногу за ногу. Обтягивающие бедра и ее длинные ноги ядовито-зеленые брюки с буро-темными пятнами, весьма похожими на расплывшуюся кровь. Никакой юбки! Курила сигарету за сигаретой. Внизу у ее ног стояла гигантская пепельница, сделанная из панциря африканской черепахи. Несколько окурков дымились там, на дне. Но Лолита предпочитала совать окурки в пасти львов, чтоб не опускать руку.
Все восемь комнат супругов были телефонизированы, и, конечно, бассейн, и туалетные комнаты, что уж говорить о просторных спальнях – отовсюду, со стен, с потолка, с пола раздавались световые и звуковые сигналы.
Полковник и его жена не обращали внимания.
– Видишь, Ло, я беру этот кабачок, приобретенный на Киевском рынке. Смотри, какой красавец. Сейчас мы снимем с него шкурку. Зерна выкидываешь. Не отвлекайся на звонки, следи. Бог с ними, с трупами… В автомобильных авариях каждый год гибнут десятки тысяч случайных граждан, если брать в мировых масштабах. Так что, не садиться за баранку? Теперь самое важное – режешь, около сантиметра толщина. Ложишь, как говорят опытные хозяйки, в глубокую сковородку, в данном случае, в керамическое блюдо… Следи…
– Они действуют мне на нервы, – Лолита решительно встала из кресла, волевым движением сунула недокуренную сигарету в пасть льва и большими шагами направилась в свой кабинет.
КОРОТКАЯ РЕКЛАМНАЯ ПАУЗА
Элис Купер,
Король кошмаров в своем интервью говорит:
Я, бывший алкоголик, могу сказать, что алкоголь действительно пробуждает определенные творческие способности. Более того, все свои лучшие песни я написал в то время, когда беспробудно пил.
