Георгий Александрович Каюров
Париж в Кишинёве
Наденька подождала, пока люди пройдут, вытерла слёзы и, покрутила чулки, перетягивая крупную стрелку на внутреннюю сторону бедра. Насколько можно, привела себя в порядок.
Заждавшийся Виктор прохаживался у входа на улице. Он всплеском рук встретил возлюбленную.
– Любовь моя, что с твоим лицом? – от его взгляда не скрылась расцарапанная щека.
– Рухнула в кусты, – не моргнув, солгала Наденька.
– Как так могло случиться? – прихватив за руку подругу, Виктор повернул за подбородок её лицо к свету.
– Что ты себе позволяешь!? Я что тебе лошадь и упасть не могу? – раздражаясь, вырвала руку Наденька. – Говорила тебе, не бери эти туфли, я в них как хромая корова.
– Сама убеждала меня, – они удобные, – растеряно оправдывался Виктор, идя следом.
Наденька, прикрыв платком щёку, быстро прошла за столик. Заказ уже принесли. Она на ходу махнула официанту.
– Водкой разбавь, – приказала Наденька, подтолкнув фужер с ликёром к подбежавшему официанту. Тот поймал фужер, но не спешил исполнять, ожидая согласия кавалера. Виктор же тем временем, пытался объяснить, но девица не слушала, нервно потирая руки и хрустя пальцами.
– Чего стоишь, уши развесил? – взорвалась на нерасторопного официанта Наденька. – Я сказала – быстро!
Официант не сдвинулся с места, продолжая пристально глядеть на Виктора. Такое поведение официанта вывело из себя Наденьку, и она с силой пнула ногой стол. Официант успел схватить пустой стакан, который опрокинулся и покатился к краю. Наконец Виктор кивнул официанту, и тот кинулся исполнять.
Тем временем Наденькина головка была занята поиском ответа на вопрос: под каким предлогом попросить тысячу рублей. По сегодняшним меркам невесть какие деньги, но всё-таки. Её сосредоточенный взгляд перескакивал с предмета на предмет, пока не остановился на ликёре, уже разбавленном водкой. Она так нервничала, даже не заметила, как официант вернул фужер. Наденька схватила его и залпом выпила. Виктору не понравился жест подруги, и он отвернулся, скрывая раздражение, вид у него был измученным. Алкоголь делал своё дело, и настроение Наденьки улучшалось. Неожиданно она встретилась взглядом с Клавдией Платоновной, которая энергично указывала глазами на Виктора и грозила «козой». Наденька состроила мину и, как ни в чём не бывало, обвила руку Виктора и, прильнув к его плечу, плаксиво попросила:
– Викторчик, ты не мог бы дать мне тысячу рублей?
Тот не ответил, продолжая сидеть не шелохнувшись.
– Ну, Викторчик! – капризно пропела Наденька, игриво дёргая возлюбленного за руку, но не помогало. Тогда она совсем по-детски залезла коленками на диван и, обвив покровителя за шею, принялась шептать ему на ухо и каждое слово подкреплять поцелуем в щёку. Виктор не выдержал, его лицо смягчилось, губы подёргивались в примирительной улыбке.
– Ты скажешь, что с твоей щекой? – доставая портмоне, поинтересовался он.
– Викторчик, я же объяснила, – скуксившись и смешно вытягивая губки, пролепетала Наденька. Она продолжала висеть на плече возлюбленного. – Я шла по аллее. Дорогу перегородили два урода. Они так шли, что я не смогла с ними разминуться, оступилась, каблук соскочил с асфальта на газон, и я рухнула в кусты.
– Ты пошла в туалет. Как ты оказалась в парке? – горячился Виктор, уличая подругу во вранье.
– Я так плакала, – сделав вид, что не расслышала вопроса, Наденька достала носовой платок и уткнулась в него. Плечи её дрогнули от нового приступа слёз. В этот раз Виктор сдался, обнял возлюбленную и принялся утешать, целуя расцарапанную щёку. За всей комедией восторженно наблюдала Клавдия Платоновна. Гордость за подопечную распирала её. Она даже выставила большой палец и лукаво подмигнула, когда встретилась глазами с Наденькой, которая, активно работая губами в поцелуе с Виктором, шарила по залу глазами. Неожиданно Клавдия Платоновна засобиралась. Она подозвала официанта и попросила счёт. Новую «племянницу» она предусмотрительно отправила погулять. Стороннему наблюдателю могло подуматься – женщины что-то вспомнили и заспешили, на самом же деле Клавдия Платоновна удостоверилась, как тысяча рублей перекочевала в Наденькину сумочку. Довольный Виктор тоже рассчитался с официантом, и пара собиралась покинуть заведение.
Клавдия Платоновна в какой раз пудрила носик у зеркала в женском туалете, когда наконец-то появилась Наденька.
– Какая ты молодец! – искрящимися коронками встретила «племянницу» «тётка», словно не она полчаса назад драла ей лицо в парке. – Прямо как я в молодые годы!
– Вот тыща, – сухо процедила Наденька, сунув деньги вымогательнице и намереваясь уйти. Однако, неожиданно, прыснув слезами, припала к плечу Клавдии Платоновны.
– Тёть Клава, помогите мне от него избавиться, – плечи девушки затряслись от всхлипываний.
– Ну, ну, – похлопала подопечную по лопатке Клавдия Платоновна. – Ты ещё в том возрасте, когда можешь позволить себе пять раз подряд отказать.
– Как это? – не поняла Наденька.
– Когда будешь ждать шестого предложения – поймёшь. Тогда у тебя будет много времени для раздумий, – продолжала говорить загадками «наставница». – Я всё ещё жду.
– Какого шестого? – не понимала Наденька премудростей «тётки».
– Ладно, оставь. Приходи завтра ко мне домой, пошепчемся. Теперь иди. Виктор не должен ничего заподозрить, пока я всё не улажу, – с этими словами «тётка» развернула Наденьку к двери и хлопнула по попе. – Марш.
На следующий день, принимая Наденьку у себя в квартире, Клавдия Платоновна с порога засыпала вопросами:
– Что у вас там приключилось? Чем ты не довольна Виктором?
– Ужасно глуп и жмот.
– Ну, глупость – не порок, а вот жмотство – это да-а! – задумчиво протянула «тётка». – Для нашей профессии это губительно.
– Какой профессии? – не поняла Наденька.
– Мужская глупость, напротив того, часто… даже самое лучшее качество в содержателе, – пропустив мимо ушей глупый вопрос, авторитетно добавила Клавдия Платоновна.
Проходя мимо Наденьки, она мимолетом взглянула на её щеку и буркнула:
– До свадьбы заживёт.
– Да-а, заживёт, – Наденька вспомнила вчерашнюю обиду. – Больно-то до сих пор.
Она собралась пожалиться на излишнюю грубость старшей подруги, но Клавдия Платоновна оградилась движением ладони, показывая, что сантименты больше, чем она допускает, не уместны. От резкой перемены настроения «тётки» у Наденьки глаза наполнились слезами.
– Всё ему не то, – справляясь с эмоциями, заговорила Наденька. – То неделю дуется из-за того, почему я почесала живот. То заметил, как я смотрю в окно, и снова неделю не разговаривал, – Наденька подняла раскрасневшиеся глаза на «тётку». – Тёть Клав, разве можно по таким глупостям устраивать сцены?
– Э-э, не-ет, не скажи, – задумчиво глядя в окно, протянула «тётка». – Много лет назад, когда я была вот такой же дурочкой, как ты сейчас, – Клавдия Платоновна уставилась на девушку размытым взглядом. – Я почёсала нос, и это обошлось мне очень дорого… – «тётка» снова умолкла, и Наденьке показалось, что та даже прослезилась. Переведя дыхание, женщина продолжила исповедь: – Муж меня избил, как следствие, выкидыш, и судьба распорядилась переквалифицироваться из жён в тётки – для таких, как ты.
– Как это избил? – удивилась Наденька. – За то, что почесали нос? Пусть меня только пальцем тронет! – неожиданно глазки Наденьки загорелись, и она заговорила, возбуждаясь, словно что-то для себя открывая, но так же быстро и сникла: – Нет, он меня побьёт, как-нибудь. Однажды я даже в темноте заметила, как загорелись у Виктора глаза. Почувствовала, что сейчас ударит. С испугу стала кричать, если хоть пальцем тронет, ввек не увидит больше! – Наденька перевела дыхание и, потупившись в пол, с недоумением проговорила: – И всего-то зевнула потихоньку, – она посмотрела на «тётку», ища сочувствия, но та стояла не шелохнувшись. – Я и рот прикрыла, как он учил. Так он аж озверел. Отвернулся от меня и уснул. Неделю как будто не замечал. Разве это жизнь?
– Дурочка ты, – тяжело вздохнув, задумчиво проговорила Клавдия Платоновна, не отрываясь от окна. – После того случая я ещё много раз чесала себе нос, живот, зевала, смотрела в окно, думала о сапогах. С разными мужиками по-разному, но жалею только о том случае. Если б можно было всё вернуть… Разве я о такой судьбе мечтала, убегая от матери в Кишинёв? – Клавдия Платоновна обвела комнату тоскливым взглядом и устремила на свою подопечную уже горящие ненавистью глаза.
– Я тоже как-то думала… о туфлях, – неожиданно призналась Наденька, не замечая перемен в настроении наставницы и уже возбуждённо добавила. – Сам виноват! Купили туфли. Я хотела пойти в них погулять, на дискотеку сходить, а он – давай отдыхать, давай понежимся, займёмся любовью, завтра погуляешь. Мужикам только одного и надо, что же мне делать, если я очень хотела в новых туфлях погулять?
– И что Виктор? – ухмыльнулась Клавдия Платоновна.
– Заметил.
– Как заметил? – не поверила «тётка». – Может, догадался?
– Про туфли как он заметит? Про туфли не знает, я же думала о них. Заметил, что смотрю в окно.
– И что же? – уставившись на Наденьку, ждала ответа Клавдия Платоновна, едва сдерживая улыбку.
– Обиделся. Неделю не разговаривал.
– Как-то был у меня один, – с какой-то злой иронией начала свой рассказ Клавдия Платоновна. – Пока он на мне отдувается, я могла и семечки щелкать. Думала, на этом борове отыгрываюсь за всех мужиков – вам только этого от меня надо, нате вам, никому любви своей не подарю. А ему всё было нипочём. Оттарабанит своё и рухнет замертво спать. Храпел страшно, – Клавдия Платоновна брезгливо поморщилась и добавила: – Вонюч был ещё страшнее, а в любви клялся каждую минуту и всё норовил целоваться. Курил сигарету за сигаретой. Как-то нацеловалась с ним так, что табачный смрад долго в горле стоял комом, – Клавдия Платоновна тяжело вздохнула и продолжила: – В один день, сидим с подружкой в кафе, а за спиной парочка воркует. Мы заслушались – не слова, а песня лилась. Обзавидовались. Дождались, когда рассчитаются и будут выходить, очень хотелось взглянуть, что за любовники. Я и обомлела – это мой боров. У девки его цветы в руках. Лекарственной ромашки от него не видела, – с гневом выпалила Клавдия Платоновна, а успокоившись, продолжила. – Он её под локоток поддерживает, сам весь парфюмом благоухает, и что обидно – сидели в зале для некурящих. Она, видите ли, запах табака не переносит, – Клавдия Платоновна надолго замолчала, а едва смогла перевести дыхание от подступившего кома, с горечью в голосе закончила: – Вот и отыгралась. Видно, судьба такая, чтобы нас драть, как кошек, а любовь другим дарить, – она пристально посмотрела на притихшую Наденьку, которая скучливо позёвывала на диване.
– Чего? – взгляд «тётки» застал её врасплох.
– Видно, пришла на своё место, – в ядовитой усмешке скривила рот «тётка».
– И вы туда же. Прямо уж и зевнуть нельзя, – огрызнулась Наденька. – Можно подумать, жена не может попасть в такую ситуацию?
– Жене поделом, если она подличает, а меня-то за что? Браком не связан, семеро по лавкам не лежат… Идёшь ко мне добровольно. Зачем, как к животному относиться?
– Да ну их, – отмахнулась Наденька. – Все они, мужики, подлецы. Хотят только этого, пусть получают, только подороже, а любовь надо беречь для любимого.
– Когда любишь… страсть кипит… родной человек сжимает тебя в объятиях, а ты жмёшься к нему всем своим существом… – Клавдия Платоновна вела монолог, не обращая внимание на лепет молодухи. – Эх! Что тебе рассказывать? Тогда ни нос, ни пузо, которое скоро отвиснет у тебя, как и моё, и захочешь, чтобы погладили, да никто не позарится, ничто не чешется и о туфлях не думается. Ми-и-лочка-а! Тебе этого не понять, да и не надо. Твоя судьба другая… – Клавдия Платоновна умолкла, и Наденька услышала, как заскрипел по стеклу её палец, нервно растирая запотевшее стекло.
– Я уже говорила, – решила напомнить Наденька, желая перевести непонятный разговор на более волнующую её тему. – Встречалась с Лившицем.
– И что же? – с особой живостью воскликнула собеседница.
– Мило поговорили, – начала было откровенничать Наденька, но осеклась.
– Не тяни, не тяни, до чего договорились? – нетерпеливо затараторила Клавдия Платоновна подсаживаясь к подопечной на диван, и подёргивая ту за рукав.
– Всё пристаёт ко мне…
– И что же, что же?
– Просит, чтобы я переехала к нему…
– Ах, Надюша, Надюша! Чего же медлишь? Если мужик оказался скуп, меняй без сожаления. Лившиц не человек – золото!
– Он такой противный… толстый… рыжий, щёчки подвисают… – Наденька брезгливо скорчилась и смешно надула губки.
– Вот ещё, пустяки какие, – жёстко проговорила Клавдия Платоновна, так и подпрыгнув на своём месте. Она с такой силой чеканила слова, что с каждым вылетала добрая порция слюны.
– Для вас, может, и пустяки, не для меня… – упорствовала Наденька.
– Нашла с чем сравнивать, – процедила Клавдия Платоновна, как будто и не слышала бестолковую девицу. – Надюша! Кто же тебе помешает, живя у Лившица на полном обеспечении, завести себе какого-нибудь лоботряса или студентика-голодранца. Бестолковая же ты! Деньги сами к ней идут, а она швыряется ими, – Клавдия Платоновна разнервничавшись метнулась по комнате и, остановившись, как вкопанная, тоскливо протянула: – Мне бы её фигурку, я такие бы барыши снимала! – Она прислонилась лбом о косяк и с горечью прошептала: – Сегодняшние времена эдак лет на двадцать назад перенести.
