Георг Еллинек
Общее учение о государстве

Полная версия

Глава вторая. Методика учения о государстве

^[25]

1. Необходимость исследования методологических вопросов

Всякий приступающий к исследованию основных социальных проблем не может не почувствовать с первых же шагов отсутствие глубоко продуманной методологии. В литературе учения о государстве господствует в этом отношении величайшая путаница, так как значительная часть авторов, – в том числе и такие, которым мы обязаны весьма плодотворными исследованиями детальных вопросов – вообще не уясняют себе, с какими трудностями связано изучение основных феноменов, с какими приходится считаться тонкими различиями, как велик именно в этой области соблазн принять образы и аналогии за реальные истины. В настоящее время только зарождается систематическая, охватывающая весь предмет и затрагивающая все трудности логика социальных наук, подобная той, которая уже достигла значительных успехов в области естествознания^[26]. Но и эти зачатки относятся преимущественно к истории^[27], политической экономии^[28], социологии^[29] и статистике^[30], к учению же о государстве – лишь в весьма незначительной мере^[31]. Этим следует объяснить, что вплоть до настоящего времени всякое, хотя бы и бессмысленное, измышление из области учения о государстве, если только оно преподносилось с должным апломбом, обращало на себя внимание в литературе и серьезно обсуждалось. Утверждения заменяли факты, убеждения – доказательства, неясность сходила за глубокомыслие, произвольные умствования – за высшее познание. По этой, главным образом, причине в истории литературы учения о государстве в новейшее время образовался столь значительный пробел, что в течение последних десятилетий ни один систематический труд не сумел привлечь к себе хотя бы некоторого внимания. Старые, ненадежные методы или, точнее, прежнее отсутствие метода несовместимо более с требованиями современной научной мысли. Новые же методы еще только нарождаются, поэтому исследователи стараются, как-нибудь наскоро коснувшись основных понятий, затем уже сосредоточить преимущественное внимание на исследовании деталей. Так как, однако, такое исследование во многих важных пунктах основано на дедукции из этих пренебрегаемых наукой основных понятий, то неизбежны грубые, тормозящие плодотворное развитие науки ошибки.

Всякое исследование основных явлений государственной жизни должно теперь поэтому начинаться с установления методологических принципов на основе результатов новейших изысканий в области теории познания и логики. Лишь при этом условии мы приобретаем надежное орудие, как для критического отношения к прежней литературе, так и для плодотворных самостоятельных исследований. Ниже мы даем поэтому некоторые наиболее существенные указания относительно метода, которому мы следовали в нашем труде, в самых общих, впрочем, чертах; останавливаться, как бы это ни было желательно, на деталях мы не можем, так как это расширило бы наше введение до пределов специального исследования.

2. Отличие социально-научного познания от естественнонаучного

Явления природы отличаются от социальных тем, что в первых можно проследить влияние общих законов таким образом, что каждое отдельное явление может быть непосредственно рассматриваемо как типичное для целой группы. Выяснив в отдельном случае отношение, в котором кислород в соединении с водородом образует воду, мы можем распространить результат на все возможные случаи того же рода; если мы знаем строение какого-либо отдельного животного, то тем самым мы знаем строение и всех других представителей того же вида.

Каждый учебник по естественной истории доказывает, что в этой области как отдельное явление, так и индивид без дальнейшего обоснования рассматриваются как представители общего типа и этим исчерпывается их значение для науки.

Совершенно иначе обстоит дело с историческими и социальными явлениями^[32]. Можно, конечно, и здесь выставить вытекающее из общих принципов теории познания требование, чтобы отдельные явления в их совокупности конструировались как результат действия постоянных законов, проявляющихся в конкретных фактах: при тех средствах и методах, которыми мы располагаем, нам – насколько можно предвидеть – едва ли удастся выяснить такие законы в более или менее значительных размерах. Это относится не только к объясняющим причинную связь явлений каузальным законам, но и к законам эмпирическим, лишь констатирующим посредством определенной и неизменной формулы фактическую правильную повторяемость определенных явлений. В психической области мы не можем пользоваться тем мерилом, которым мы измеряем явления природы, или оно не может, по крайней мере, подвинуть нас далеко вперед. Цель естествознания – превращение качеств в количества – недостижима для мира исторических явлений. Философы истории прежнего времени и современные социологи конструировали, правда, многочисленные исторические законы; но, поскольку речь идет не об общих местах, трудно указать хотя бы двух из них, которые сходились бы в каком-либо существенном пункте. Предполагаемый закон оказывается, по общему правилу, лишь конструкцией, основанной на не могущих быть доказанными предположениях и недостаточном знакомстве с фактами. Поэтому мы и не умеем никогда определить хотя бы с некоторой достоверностью будущее историческое событие, между тем как на основании естественнонаучных данных предсказываются даже сравнительно сложные физические явления.

Причина этого заключается в том, что социальные явления никогда не представляются результатом действия только общих сил, но, прежде всего, и продуктами деятельности определенных индивидов. Но человек существенно отличается от сил природы тем, что в противоположность однородности последних он бесконечно разнообразен. Все силы природы могут быть измерены путем выражения их в определенных единицах силы. Мельчайшие материальные частицы как в простой форме атома, так и в сложной – молекулы, безусловно, однородны: атом углерода, молекула угольной кислоты, безусловно, тождественны по своим специфическим особенностям с другими атомами и молекулами того же рода. Человеческие же индивиды, напротив, бесконечно различны; в каждом из них имеется своеобразный, не повторяющийся элемент, которым определяется его социальная деятельность. И в природе каждый отдельный объект имеет индивидуальные черты, отличающие его от всех других того же рода. Чем сложнее эти объекты, тем сильнее проявляются в них индивидуализирующие элементы. У высших растений и животных они сразу очевидны для всякого. Но это индивидуальное не составляет или, по крайней мере, лишь в незначительной мере является предметом естественнонаучного исследования. В человеческих же делах индивидуализирующие элементы преобладают настолько, что игнорирующая их наука может дать лишь скудные, не охватывающие всей полноты реальной жизни результаты^[33].

Если таким образом влияние основного фактора всех социальных явлений – индивида – никогда не может быть предусмотрено во всей его полноте, то тем самым доказана невозможность широкого познания социальных законов. Всякий исторический факт, всякое социальное явление, как бы оно ни было однородно и аналогично с другими, всегда определяется индивидуальными моментами, специфически отличающими его от всех других явлений, даже наиболее ему родственных. Ни одно социальное событие никогда не является только представителем определенного рода явлений, но всегда в то же время есть нечто происходящее только однажды, никогда не повторяющееся, как никогда не повторяется тот же индивид в необозримом многообразии человеческих индивидуальностей.

3. Установление типов в социальной науке

Несмотря на это разнообразие, различие между индивидами не настолько значительно, чтобы не существовало определенных общих черт в их психической организации. Рядом с индивидуализирующими в ней заключены и существенные общие элементы. Если бы последних не существовало, вообще невозможно было бы достичь научного познания человека и его дел. Побуждения, способности, склонности до известной степени общи всем людям или более или менее широким общественным группам. Вся наша житейская мудрость основана на познании однородного в человеческой природе, все наши поступки и помыслы о близком и далеком будущем – на убеждении, что в разнообразии дел человеческих всегда проявляется, однако, нечто тождественное, независимое от индивидуальных особенностей.

Этим указывается путь и цель социально-научного исследования. В однородных явлениях природы преобладающее значение для науки имеют элементы тождественные, между тем как в социальных явлениях последние настолько отодвигаются элементами индивидуализирующими, что социальное событие никогда не повторяется в тождественной, а только в аналогичной форме. Естествознание может поэтому игнорировать индивидуализирующие элементы; оно может с успехом уделять внимание только тождественному в явлениях. Однородные социальные события, напротив, лишь в незначительной мере тождественны, преимущественно же – только аналогичны. Общие законы не могут здесь поэтому объяснить отдельное явление: последнее никогда не должно быть рассматриваемо как простое осуществление чего-то общего, проявляющегося в нем в чистом виде, в противном случае мы получим о нем совершенно недостаточное, поверхностное представление. Справедливое замечание римского юриста относительно гражданского права, что всякое определение опасно, так как содержит слишком мало для того, чтобы его нельзя было опровергнуть, приложило ко всем общим положениям во всей области социальных наук. Полнота жизни не умещается в узкие шаблоны. Если же расширить эти шаблоны, то они станут либо настолько бессодержательными и само собою понятными, что едва ли представят какую-либо научную ценность, либо настолько неверными, что будут опровергнуты при самой поверхностной критике^[34].

Но если мы не в состоянии, по самой природе наших научных средств и методов, раз и навсегда постигнуть весь ход исторической жизни, то трудности, встречаемые наукой на этом пути, значительно уменьшаются, если мы выделим и подвергнем исследованию определенные стороны человеческого общения. Всякое научное обособление уже как таковое страдает, правда, определенными недостатками, так как разум обособляет здесь то, что в жизни проявляется в неразрывном единстве; эти недостатки, однако, могут быть легко сглажены, если только мы вполне сознаем, что достигнутые путем такого обособления результаты не являются чем-либо окончательным, а подлежат непрерывному исправлению путем установления связи между теоретически обособленными явлениями и теми областями, к которым они принадлежат.

При таком обособлении урезывается также значение индивидуального, так что отношение общих факторов к индивидуальным изменяется в пользу первых. Юрист, например, обособляя правовую жизнь народа, рассматривает индивидов только в их отношении к правопорядку, причем игнорируются и в известной мере могут быть игнорируемы многочисленные значительные различия между людьми. Право считается с возрастом и полом человека, его профессией и сословием, внимательным или легкомысленным, злонамеренным или неосторожным способом действий. Более тонкие оттенки личности ускользают от взгляда юриста и судьи. Их удовлетворяют Кай и Тиций, истец и ответчик, представляющие нечто общее, аналогичное тонам в акустике или краскам в оптике. Но в действительной жизни индивидуализируются все сделки и деликты, здесь действует старое правило: si duo faciunt idem non est idem. Все вообще купли-продажи, совершаемые на ярмарке, юрист в огромном большинстве подводит под один и тот же тип. Но по их экономическим условиям и целям, по их значению для каждого отдельного домохозяйства они также являют весьма значительное разнообразие, представляющее высокий интерес для того, кто хочет изучить повседневный оборот с народнохозяйственной, статистической, гигиенической и т. п. точек зрения, ускользающих от юриста. И тот юрист, который считает свои приемы изучения житейских отношений единственно правильными, без сомнения, не может быть признан человеком науки в пол-ном значении этого слова. Ведь всякое преобразование и прогрессивное развитие права исходит, прежде всего, из познания того, что находится вне права – впереди него и за ним.

Но если, таким образом, при обособленном объекте влияние индивидуализирующих элементов относительно меньше, то все-таки оно существует и здесь. Отсюда – многочисленные исключения из юридических правил; этим же объясняется тот факт, что законодатель, конструируя в области гражданского права типы, широко допускает, однако, исходящие от индивидуальной воли уклонения от типа: диспозитивное право есть продукт индивидуализма, которым проникнута и юридическая жизнь. В уголовном праве относительные санкции, основания применения и отмены наказания служат для того, чтобы дать юридическое выражение строго индивидуальному элементу в преступном деянии. Чем более общий характер имеет правоположение, тем более исключений должно быть допущено из него, тем меньше можно с определенностью рассчитывать на то, что оно подтвердится в отдельном случае. Индивидуализирующие элементы являются теми подводными камнями, о которые разбивается всякая попытка широких обобщений в праве. Естественное право, состоящее из одних только общих положений, которые либо не применяются вовсе, либо нигде не осуществляются полностью, представляет поэтому самую резкую противоположность праву положительному.

Сказанное приложимо не только к юридическим, но и к государственным отношениям – как к историческому явлению самого государства, так и к отдельным его членам и функциям. Каждое государство, каждый орган его, каждое событие в жизни государства является прежде всего чем-то совершенно индивидуальным. Но при обособлении государственных явлений в них выступают общие, повторяющиеся во всех элементы, требующие научного выяснения. В строе и составе государств, в характере и размере их функций мы находим благодаря раскрываемой обособлением объекта тождественности известных элементов весьма широкие аналогии. В силу этого государства могут быть классифицируемы, а государственные учреждения – подчинены единым понятиям, и таким образом может быть положено основание науке о государстве. Но и эта наука не должна упускать из виду, что ни одно государство и ни одно государственное учреждение не есть простое осуществление какого-либо абстракта или повторение чего-либо уже существовавшего.

Франция Людовика XIV, Пруссия Фридриха-Вильгельма III и Россия при императоре Александре III не суть просто три отдельных примера одного и того же типа абсолютной монархии, но и три коренным образом различных государственных образования. В силу преобладания над тождественными индивидуализирующих элементов, которые выступают тем ярче, чем больше мы знакомимся со всей совокупностью условий и отношений конкретной жизни отдельного государства, в этой области никогда не наблюдаются вполне равные, а лишь однородные явления: реальные образования не тождественны, а только подобны друг другу.

Этим определяются пределы задачи, к разрешению которой призвана наука. Возможно изучение отдельного государства, описание всех его особенностей, – как с историко-политической, так и юридической стороны. В такой дисциплине все конкретно, положительно, индивидуально, реально. Отдельное государство ни в каком отношении не представляется, однако, явлением обособленным. Ему предшествовало все предыдущее развитие государственных учреждений вообще; более или менее сознательно оно подчинялось влиянию других государств, прежних и современных; вовлеченное в поток исторической жизни оно непрерывно преобразуется под воздействием исторических сил, не ограниченных пределами его территории; находясь в постоянных сношениях с другими государствами, оно должно признавать их равными себе и не может поэтому, при всех своих особенностях, считать себя единственным в своем роде. К изучению отдельного государства должно, таким образом, присоединиться изучение государства вообще и отдельных государственных учреждений, поскольку они развиваются в виде однородных явлений в конкретных государственных образованиях. Только благодаря такому изучению конкретное государство вообще может быть понято в его своеобразии, ибо только оно отделяет типичное от индивидуального, что равно важно как для теоретического познания, так и для политической деятельности.

4. Типы как предмет учения о государстве

Задачей науки о государстве и государственных учреждениях вообще является, таким образом, выяснение этих типических элементов в государственных образованиях и их взаимных отношений друг к другу. Это на первый взгляд столь простое положение нуждается, однако, в подробном пояснении.

Прежде всего должно быть с полной ясностью установлено самое понятие типа. Именно в тех превращениях, которые претерпело это понятие в науке о государстве новейшего времени, сказался переворот, пережитый самой наукой. Понятие типа может быть конструируемо, прежде всего, как обозначение совершенного существа данного рода, мыслимого, по Платону, как идея, лишь несовершенно проявляющаяся в индивидах, или, по Аристотелю, как активная, формирующая сила, создающая отдельные экземпляры рода. Это – понятие идеального типа, которое непрерывно занимало научную мысль со времен эллинской философии через средневековую схоластику вплоть до наших дней.

Этот идеальный тип имеет, однако, существенно телеологическое значение: проявить его есть τέλος всякого существа и всякого человеческого явления. Он есть не что-либо существующее, а долженствующее существовать^[35]. В силу этого он служит в то же время и мерилом для оценки существующего. То, что соответствует ему, хорошо и имеет право возникнуть и существовать, что не соответствует ему, – должно быть отвергнуто и упразднено.

В учении о государстве это представление об идеальном типе неизбежно приводит к стремлению найти лучшее, наиболее совершенное государство и сравнить с ним существующие государственные учреждения. История же учения о государстве в значительной мере является историей попыток познать типичное государство и в существе означает поэтому превращение всякого учения о государстве в политику. То, что у Платона являлось прямо выраженной целью всякой политической спекуляции, в явном или скрытом виде можно почти целиком найти и в современном учении о государстве. Все попытки выяснить цель государства и его юридическое основание, все естественно-правовые дедукции для обоснования монархического абсолютизма и народного суверенитета, все изображения конституционного государства на основе идеи разделения властей, все теории нашего времени о христианском, национальном, правовом государстве – все это в существе не что иное, как попытки окончательно установить идеальный тип государства.

Теперь, однако, едва ли еще требуется доказывать, что предложенный в каждый данный момент тип открыт не путем научного исследования, а отвлеченной спекуляции, и притом не путем спекуляции спокойно обдуманной и осторожной в своих выводах. В типах государства, пеструю смену которых мы наблюдаем в истории политической литературы, находили выражение наиболее глубокие политические стремления соответственной эпохи и ее партий.

Искать и находить идеальные типы является глубокой и неотъемлемой потребностью человеческой природы, имеющей огромное практическое значение. Политика никогда не могла совершенно ее игнорировать; крупные перевороты в судьбах человечества никогда не являлись результатом простого оппортунизма. Принципы государственных деятелей и партий, стремящихся создать нечто устойчивое, как и, с другой стороны, все революционные стремления в значительной мере почерпают свою силу и стойкость в представлении о необходимости осуществления определенного типа государства.

Значение идеальных типов весьма велико, таким образом, в области практической деятельности, но теоретически-научному познанию они дают весьма мало, ибо объектом теоретической науки служит и всегда будет служить существующее, а не должное, – тот мир, который уже дан, а не тот, который еще имеет быть созданным. Как всякая спекуляция, представление об идеальном типе государства, в конце концов, основано на субъективных убеждениях, причем нередко соглашение между ними представляется недостижимым. Идеальные типы являются, таким образом, в существе объектом не науки, а веры, и этим объясняется столь поразительное сходство политического доктринерства с религиозным фанатизмом.

Противоположность идеальному типу представляет средний тип. Сравнивая более или менее значительное количество индивидов по общему им всем признаку, мы также получаем типический образ. Таковы, например, наши типические представления о ребенке, старике, определенных профессиях, классах, национальностях и т. д. Каждый человек создает себе такого рода типы с большей или меньшей отчетливостью, соответственно его склонностям и опыту. Путем создания таких типов мы ориентируемся во многих явлениях нашей социальной жизни, и можно даже сказать, что большинство людей во многих случаях руководствуется только представлением о типе, так как индивидуализирующие элементы отдельного случая ускользают от их внимания. Все социальные, национальные, религиозные предрассудки являются результатом такого типичного мышления. Способность все индивидуализировать есть признак высшей интеллигенции.

Задача науки о государстве, поскольку ее объектом служит не исключительно отдельное государство, состоит в отыскании этих средних типов государственных отношений.

Аналогичный социальный состав, аналогичное историческое развитие, аналогичные внешние условия создают аналогичные политические образования. Вследствие исторической связи, объединяющей все находящиеся во взаимном культурном общении государства, типичные элементы пробивают себе путь повсюду рядом с индивидуальными, преобразуясь соответственно последним.

Эти средние типы мы находим индуктивным путем, т. е. путем тщательного сравнения отдельных государств, их организаций и функций. Этот методологический принцип кажется с первого взгляда весьма простым, но, с одной стороны, необходимо, а с другой – весьма трудно уяснить себе те своеобразные принципы, которыми обусловлена в этой области индукция.

Прежде всего сравнение не должно заходить слишком далеко. Сравнивая государства и государственные учреждения отдаленнейших эпох и самых различных ступеней культурного развития, мы не получим никаких типов или только типы совершенно бесцветные и неопределенные. Чем дальше заходит сравнение, тем больше индивидуализирующих элементов остается в пренебрежении и тем меньше, стало быть, мы познаем при помощи созданного таким образом типа. Наше замечание об исторических законах, что они представляют по большей части лишь тривиальности и общие места, приложимо и к слишком широким обобщениям в области социальных наук. Ярким примером могут служить попытки создания общего сравнительного правоведения. Поскольку эти попытки устанавливают на основании собранного путем сравнения материала общие типы развития права, они приводят либо к бессодержательным общим местам, как, например, что похищение невест предшествует купле их, или обычай кровной мести – публичному наказанию, что ордалии повсюду входят в систему доказательств на определенной ступени культурного развития^[36], что левират наблюдается у многих народов^[37], – или же приводят к тому необходимому заключению, что при иных условиях все может получить иное развитие. В много-численных новейших изложениях систем права народов низшей или более отдаленной культуры наблюдаются столь многие и отличные друг от друга вариации, что все труднее становится отыскать в этом непрерывно нарастающем хаосе наблюдений и теорий какие-либо пригодные для научных целей типичные явления^[38].

Отсюда вытекает необходимость, с методологической точки зрения, ограничиться изучением государств, выросших на общей исторической почве, а также образующих эту общую почву политических образований прошлого. Более или менее значительное совпадение в строе и функциях государств можно проследить лишь там, где существуют общие исторические, политические и социальные основы. Наблюдение над другими группами государств, без сомнения, может служить коррективом к полученным выводам, убеждая нас, что многое из того, что мы склонны считать абсолютным, относящимся к государству вообще, в действительности является исторически обусловленным и потому относительным.

Но и в пределах системы государств, выделенных таким образом из ряда всех вообще государств, сравнительный метод должен быть применяем с осторожностью. Как уже упомянуто выше, все человеческие учреждения, а стало быть, и государство, имеют динамический характер или, другими словами, существо государства не остается во все времена неизменным, а, наоборот, постоянно преобразуется в соответствии с эволюционным процессом общечеловеческой истории. Чтобы получить широкую типическую картину государства, следует поэтому сравнивать государственные образования одновременные или, по крайней мере, не отделенные друг от друга значительным промежутком времени. Типичные элементы не будут, правда, вовсе отсутствовать и в том случае, если мы будем сравнивать, например, античные государства с современными, но, вследствие глубокого различия между этими государствами, поставленными в совершенно различные исторические условия, индивидуализирующие элементы будут, при сравнении, преобладать над типичными. Это ясно обнаруживается, когда мы рассматриваем, например, как звенья одной и той же цепи античную и современную демократию, римскую императорскую и новейшую абсолютную монархию.

Из сказанного вытекает далее изменчивость типа и pro futuro. Всякое новое образование может содержать в себе какой-либо элемент, считавшийся до тех пор типичным, в индивидуальной окраске и, стало быть, как не существенный для типа. Лучшей иллюстрацией этого факта может служить история понятия союзного государства. Этот новый тип, возникший с основанием североамериканской унии, первоначально был конструирован в теории исключительно на почве отношений, характерных для Соединенных Штатов, и таким образом свойства индивидуальные признаны родовыми. Поэтому, например, существенным признаком новой формы унии считали полную взаимную независимость государственной власти союзной и отдельных государств. Созданный под влиянием североамериканской унии Швейцарский союз 1848 г. и еще более Германская империя не могли, однако, вместиться в эту шаблонную формулу, и для науки возникла трудная задача видоизменить самую конструкцию типа, чтобы он мог обнять и новые аналогичные образования. Это не значит, однако, чтобы труд прежних исследователей можно было признать напрасно потраченным; то, что конструировалось как понятие родовое, низведено только на степень видового понятия в пределах рода.

Сами типы вовлечены, таким образом, в поток исторической жизни; они варьируются в соответствии с особенностями исторической обстановки, усложняются, распадаются на виды и подвиды. Для науки возникает, таким образом, новая задача – определить тот путь, по которому движется преобразование и развитие отдельных типов. Так возникают для нее типы существующих рядом друг с другом и типы сменяющих друг друга государств и государственных учреждений. Учение о государстве должно поэтому искать и находить типы развития и типы существования (динамические и статические типы) государственных явлений.

Установленные таким образом типы не всегда, однако, и не повсюду проявляются в чистом виде, в силу наличности индивидуализирующих элементов. Всегда будут иметь место уклонения в самых разнообразных направлениях, как это и присуще среднему типу, который конструируется именно путем отвлечения признаков, общих значительному большинству единичных явлений.

В этом отношении, впрочем, социальные явления не отличаются от явлений природы. Отдельные индивиды какого-либо вида животных, при всем сходстве их существенных признаков, представляют, однако, и более или менее значительные уклонения от типа в других признаках – вплоть до уклонений уродливых, знаменующих полное вырождение типа. Считаясь с этими возможными уклонениями, мы предохраняем себя и от того, к сожалению нередкого, мелочного педантизма, с которым государственно-правовой или политический синтез нередко отвергается только потому, что он не обнимает того или иного частного случая^[39]. С другой стороны, представление о том, что речь идет о познании средних, а не идеальных типов, ограждает нас от столь вредного в практическом отношении доктринерства, стремящегося преобразовать данные отношения по определенному образцу, как бы это ни противоречило действительной, конкретной обстановке^[40].

Научное значение искания и установления средних типов сводится к следующему. Теоретически это, прежде всего, удовлетворяет синтетической потребности свести многообразие явлений к единству, – что составляет и высшую цель науки вообще. Целью является при этом, однако, не только достижение ясности и единства в многообразии, но и основательное познание единичного явления, которому только таким путем и уделяется надлежащее место во всей совокупности социальных явлений. Путем выяснения типических элементов познаются далее, как уже упомянуто, и индивидуальные особенности каждого отдельного политического образования как не заключающийся в типе остаток его свойств.

С практической стороны тип представляется эвристическим принципом. В каждом отдельном случае из него могут быть с большой вероятностью выведены определенные заключения относительно развития индивидуального явления государственной жизни. Одинаковый тип указывает на аналогичное развитие соответственного образования и в будущем. Когда говорят об уроках истории, то – сознательно или бессознательно – имеют в виду типический элемент в социальных явлениях. История вообще может быть поучительной только потому, что при одинаковых условиях повторяются аналогичные явления. Политика в научном смысле, или учение о разумном устройстве государственных дел, вообще возможна только потому, что жизнь государства являет в изменчивом постоянное.

Типы, исследуемые учением о государстве, могут быть двоякого рода, соответственно двум научным точкам зрения, с которых государство может быть рассматриваемо, – историко-социальной и юридической. Поэтому необходимы и различные методы исследования той и другой стороны государственной жизни. Социальная природа государства познается при помощи методов, применяемых в исторических и общественных науках, а юридическая природа его – посредством метода, господствующего в правоведении. Здесь нам необходимо еще сделать несколько замечаний об историческом методе в учении о государстве, а также о юридическом методе исследования в общем учении о государственном праве.