Генри Джеймс
Женский портрет
Глава II
Воспользовавшись легкой пикировкой между отцом и лордом, молодой Ральф Тушетт, заложив руки в карманы, свойственной ему неуклюжей походкой отошел в сторонку; по пятам за ним следовал маленький задиристый терьер. Лицом Ральф стоял к дому, однако взглядом задумчиво уткнулся в травянистый ковер лужайки, а потому не заметил, что его разглядывает возникшая в широком дверном проеме особа.
Сам Ральф ее не видел, пока задорный терьер не бросился вдруг вперед с заливистым лаем – скорее приветственным, нежели враждебным. Стоявшая в дверях особа немедленно догадалась о дружеских намерениях собаки. Та мигом добежала до гостьи и закрутилась у ее ног, поглядывая вверх и не переставая гавкать. Девушка без всякой робости наклонилась, взяла терьера на руки и поднесла к лицу, а тот все заливался веселым лаем.
Ральф последовал за своим питомцем, на ходу рассматривая молодую леди. Высокая, в черном платье и, похоже, весьма недурна собой… Стояла она с непокрытой головой, словно находилась здесь на правах гостьи, и молодой человек на время впал в недоумение: визитеров ввиду недомогания старого мистера Тушетта в доме теперь принимали нечасто. Джентльмены на лужайке также обратили внимание на гостью.
– Кто, скажите на милость, эта дама? – пробормотал Ральф.
– Должно быть, та самая племянница миссис Тушетт – независимая молодая леди, – предположил Уорбертон. – Судя по тому, как она обращается с собакой, вряд ли я ошибаюсь.
Колли также позволил себе отвлечься от хозяина и, лениво помахивая хвостиком, медленно потрусил к девушке у дома.
– Однако где же моя супруга? – промолвил старик.
– Полагаю, юная леди сочла возможным оставить миссис Тушетт в ее покоях. Пресловутая независимость!
Девушка, не отпуская терьера, улыбнулась и заговорила с Ральфом:
– Не ваша ли это собачка, сэр?
– Еще пару минут назад была моя. А теперь, похоже, она всей душой принадлежит вам.
– Так пусть у нее будет сразу два хозяина! Но какой прекрасный малыш!
Ральф на миг задержал на ней взгляд. А ведь чертовски хорошенькая!
– Он ваш – я ничуть не против.
Молодая леди, казалось бы, совершенно до этой минуты уверенная как в себе, так и в других, вдруг слегка покраснела – вероятно, неожиданная щедрость привела ее в смущение.
– Забыла сказать: я, видимо, ваша кузина? – Опустив собаку на землю, она ахнула, заметив колли: – Ого, вот и еще одна!
– Видимо? – со смехом повторил Ральф. – Я считал, что тут никаких сомнений быть не может. Так вы приехали с моей маменькой?
– Да-да, полчаса тому как.
– То есть она проводила вас в дом и снова нас покинула?
– Вовсе нет. Тетушка прошла на свою половину. Наказала мне передать, что ожидает вас у себя без четверти семь.
Молодой человек сверился с часами:
– Благодарю! Буду минута в минуту. – Бросив взгляд на кузину, добавил: – Кстати, добро пожаловать! Чрезвычайно рад вас здесь видеть.
Девушка тем временем с любопытством рассматривала очаровательные владения семейства Тушеттов, уделяя немалое внимание и Ральфу, и собакам, и двум джентльменам под деревом.
– Никогда еще не была в столь чудном месте! Успела осмотреть ваш дом – он меня заворожил.
– Сожалею, что мы и не подозревали о вашем присутствии, а ведь вы провели здесь целых полчаса!
– По словам вашей матушки, в Англии принято приезжать, не причиняя никому беспокойства, вот я и решила: так положено. Один из тех джентльменов – ваш отец?
– Да, тот, что постарше.
– О, на второго я и не думала, – засмеялась юная леди. – А кстати, кто он?
– Наш большой друг, лорд Уорбертон.
– Всей душой надеялась на встречу с каким-нибудь лордом. Словно в роман попала, ей-богу! Ах ты милое создание! – вдруг воскликнула девушка, снова наклонившись и подхватив терьера.
Казалось, особого желания подойти к мистеру Тушетту гостья не проявляла, и молодой человек, беседуя с ней у порога, гадал: неужели ждет, пока хозяин дома сам направится ей навстречу и выразит свое почтение? Американские девушки все же привыкли, когда к ним проявляют внимание, решил Ральф, а кузина еще, как говорят, особа боевитая; пожалуй, достаточно взглянуть на ее личико, чтобы убедиться – так оно и есть.
– Не хотите ли познакомиться с моим папенькой? – все же отважился спросить он. – Отец немолод и не слишком здоров, а потому редко покидает любимое кресло.
– О, бедняга! Как жаль… – огорчилась юная леди и тут же сделала шаг вперед. – Я-то по словам тетушки поняла, что он еще довольно бодр.
– Родители не виделись уже год, – немного помолчав, объяснил Ральф.
– Ну что ж, зато он живет в прекрасном месте. Пойдешь со мной, собачка?
– Да, дом у нас чудесный, – заметил Ральф, покосившись на собеседницу.
– Как его зовут? – осведомилась девушка, лаская терьера.
– Э-э-э… папеньку?
– Ну да, – засмеялась она. – Только не рассказывайте, что я вас спрашивала.
За разговором они уже приблизились к хозяину дома, и тот медленно поднялся из своего кресла.
– Маменька приехала, – сообщил Ральф, – а это – мисс Арчер.
Старик положил руки на плечи девушки, вгляделся в ее лицо с чрезвычайно доброжелательным выражением и галантно поцеловал в щеку.
– Для меня огромное удовольствие видеть вас здесь. Увы, мы не были предупреждены и потому не успели устроить надлежащего приема.
– Нас прекрасно встретили, – возразила гостья. – В холле было не менее десятка слуг, а еще старушка у ворот сделала мне реверанс.
– Разумеется, мы могли бы принять вас совсем иначе. Как жаль, что вы не дали нам времени, – улыбнулся старик, потирая руки и сокрушенно покачивая головой. – Хотя миссис Тушетт пышных приемов не любит…
– Она сразу отправилась на свою половину.
– Да-да, и наверняка заперлась. Ну, тут ничего необычного нет. Полагаю, мы с ней увидимся не ранее, чем через неделю.
Старый банкир неторопливо уселся в кресло.
– А я думаю – куда раньше! – воскликнула девушка. – Миссис Тушетт намерена спуститься к ужину. А вы смотрите не забудьте: без четверти семь! – добавила она, обернувшись к Ральфу.
– О чем вы говорите? – удивился старик.
– Маменька ждет меня к этому времени в своих покоях, – объяснил Ральф.
– Ах, везунчик! – улыбнулся отец и обратился к гостье: – Не желаете ли присесть? Уверен – вам следует выпить чая.
– Меня уже угостили – принесли полную чашку в комнату, едва я приехала, – отказалась молодая леди. – Как печально, что вам нездоровится, – добавила она.
– Вашему дяде немало лет, милая племянница, – пора и стариком побыть. И все же ваш приезд непременно поможет мне почувствовать себя лучше.
Девушка вновь осмотрелась, пристально изучив лужайку, старые деревья, заросшую по берегам тростником серебристую ленту Темзы и прекрасный старый дом; не забыла и о своих собеседниках. Подобную любознательность объяснить легко: юная леди была явно особой сметливой, да к тому же весьма взволнованной непривычной обстановкой. Устроившись у столика, она отмахнулась от собачонки, сложила на коленях белые, резко выделявшиеся на черном платье руки, высоко подняла голову и снова окинула окрестности живым взглядом. Усидеть на одном месте мисс Арчер никак не могла – поглядывала то в одну сторону, то в другую, впитывая впечатления, коих оказалось немало. Лицо ее раз за разом меняло выражение, хотя с него не сходила ясная спокойная улыбка.
– Никогда не видывала настолько чудного места!
– Выглядит совсем неплохо, – отозвался Тушетт-старший. – Понимаю ваш восторг: сам когда-то испытывал то же самое. Однако вы и сами прекрасны, – галантно и отнюдь не шутливо добавил он.
Почтенный возраст давал ему счастливую возможность безмятежно сыпать комплиментами, ничуть не опасаясь насторожить молодую особу, и старик своей привилегией явно наслаждался.
Насколько его слова смутили гостью, рассказывать не будем, однако заметим, что она, покраснев – вряд ли от несогласия, – тотчас поднялась с кресла.
– Прекрасна? О да, спорить не стану, – со смешком ответила она. – Кстати, сколько лет вашему дому? Не Елизаветинского ли он периода?
– Нет, эпохи восхождения Тюдоров, – поправил ее Ральф.
Мисс Арчер мигом к нему обернулась:
– Начало царствования Тюдоров? Восхитительно! Полагаю, что в Англии таких осталось немало.
– Верно, причем многие из них значительно наш превосходят.
– Не говорите так, сын мой! – запротестовал старик. – Лучше нашего дома ничего нет.
– К примеру, у меня жилище тоже весьма достойное, – наконец вступил в разговор лорд Уорбертон. – Полагаю даже, что во многих отношениях оно интереснее.
До сих пор он лишь пристально рассматривал племянницу Тушеттов, теперь же с легкой улыбкой поклонился. Мисс Арчер, как и любая из знакомых Уорбертону женщин, немедленно оценила его превосходные манеры. Разумеется, наша героиня ни на секунду не забывала, что перед нею настоящий лорд.
– Буду только рад вам его показать, – добавил он.
– Не верьте ему, – проворчал старик. – Смотреть там нечего: по сравнению с нашим – жалкий сарай, и только.
– Видеть не приходилось, а потому оценить не могу, – ответила девушка, улыбнувшись лорду.
Похоже, Ральф потерял интерес к спору; стоял, сунув руки в карманы, и, казалось, жаждал возобновить беседу с новоявленной кузиной.
– Увлекаетесь ли вы собаками? – попытался сменить он тему, хоть и сознавал, что зачин разговора для человека умного не слишком удачный.
– Увлекаюсь, еще как!
– Вероятно, тогда вам стоит считать себя хозяйкой терьера, – с некоторой неловкостью продолжил Ральф.
– Пока гощу у вас – с удовольствием.
– Надеюсь, вы к нам надолго?
– Вы очень добры, однако покамест ничего определенного сказать не могу. Тут слово за тетушкой.
– Беру это на себя – без четверти семь попытаемся все прояснить, – вновь посмотрел на часы Ральф.
– Я бы и рада побыть у вас подольше, – улыбнулась юная леди.
– Неужто вы позволяете решать за себя?
– Позволяю – ежели решение мне по нраву.
– Попробую все устроить на свой вкус, – повторил Ральф. – Как же вышло, что мы до сих пор не знали друг друга? Совершенно необъяснимо!
– Вам всего лишь следовало приехать и познакомиться.
– Приехать? Куда же?
– В Соединенные Штаты. В Нью-Йорк, в Олбани и прочие города.
– В Америку я наезжал и много где был. Как странно, что мы не встретились!
Мисс Арчер замялась и все же объяснила:
– Ваша маменька и мой отец были в ссоре, вот в чем все дело. Так уж сложилось после смерти мамы – я тогда была еще ребенком. Потому и не чаяла вас когда-либо увидеть.
– А! Однако я к маменькиным ссорам не имею ни малейшего отношения. Боже упаси! – воскликнул молодой человек и грустно добавил: – Стало быть, вы недавно потеряли отца?
– Да, больше года назад. Потом появилась тетушка и была ко мне очень добра: предложила поехать с ней в Европу.
– Вот как? Стало быть, маменька вас, можно сказать, удочерила?
– Удочерила? – снова покраснев, хмыкнула девушка.
В ее лице появилось мимолетное выражение душевной боли, и Ральф встревожился. Кто знал, что кузину заденет неверно подобранное слово…
К ним приблизился лорд Уорбертон, очевидно желая поближе рассмотреть гостью Тушеттов, и мисс Арчер остановила на нем взгляд широко распахнутых глаз.
– О нет. Не удочерила. Вряд ли я гожусь в приемные дочери.
– Тысяча извинений, – пробормотал Ральф. – Всего лишь хотел сказать, что… что…
Он и сам не знал, как теперь выкрутиться.
– Вы хотели сказать – взяла под опеку? Да, верно. Это совершенно в ее манере. Тетушка и вправду была очень благосклонна, однако… – Как видно, молодая леди не желала никаких недомолвок. – Однако я слишком ценю свою свободу.
– Изволите говорить о миссис Тушетт? – подал из кресла голос старик. – Подойдите же сюда, милая, и расскажите о ней. Я благодарен любому, кто сообщает мне новости о супруге.
Мисс Арчер вновь заколебалась, а затем с улыбкою сказала:
– Тетушка и вправду особа чрезвычайно доброжелательная.
С этими словами она подошла к своему дяде, вдруг развеселившемуся ее ответом.
Лорд Уорбертон, оставшись наедине с Ральфом, прошептал:
– Вы, кажется, хотели знать, что в моем представлении интересная женщина? Взгляните же на свою кузину!
Глава III
Миссис Тушетт была особой весьма эксцентричной, о чем в том числе говорило ее поведение сразу после приезда в дом супруга, где она не появлялась многие месяцы. Действовала достойная дама всегда по своему разумению – а более, пожалуй, никак ее натуру и не опишешь. Не в коей мере не чуждая благородных манер, миссис Тушетт тем не менее нечасто производила впечатление человека обходительного: совершая немало добрых поступков, угождать никому не желала.
Подобным свойством, которое супруга старого банкира всячески в себе лелеяла, она вовсе не имела в виду намерения оскорбить окружающих, однако тем самым разительно отличалась от многих. Проявлялось ее своеобразие столь недвусмысленно, что особ чувствительных заставляло буквально вздрагивать, и весьма отчетливо дало о себе знать в первые часы после возвращения из Америки. Самым естественным казалось броситься в объятия мужа и сына, а между тем миссис Тушетт, ввиду собственных резонов, кои считала единственно верными, всякий раз в таких случаях замыкалась в совершенном уединении, откладывая сантименты до тех пор, пока не наведет полнейший порядок в своем гардеробе. Означенная процедура не имела отношения ни к тщеславию, ни к желанию выглядеть наиболее выгодно.
Миссис Тушетт была дамой немолодой, с довольно-таки невзрачной внешностью; не могла похвастаться ни грацией, ни элегантностью, однако соображения свои, решительно отличающиеся от тех, что ей обычно приписывали, ценила превыше всего. Иной раз – когда требовалось – готова была даже снизойти до объяснения их сути. С супругом своим она по большей части жила раздельно и не видела в подобном положении вещей ничего необычного. Еще в самом начале брака стало понятно: их с мужем желания не совпадают никогда и ни в чем. Стоило ли отдавать семейные отношения на откуп случаю? Ведь этак недалеко и до окончательной размолвки. Миссис Тушетт решила исключить случайности и возвела это желание в твердое и буквально нерушимое правило: уехала во Флоренцию, где приобрела дом и осела. Мужа оставила присматривать за английским филиалом его банка. Подобное положение устраивало ее как нельзя более: все определилось весьма удачно.
К тому же мнению склонялся и мистер Тушетт: иной раз их договоренность казалась ему единственным ясным и непреложным фактом посреди густых лондонских туманов. Впрочем, куда чаще он желал, чтобы столь неестественное развитие их союза было хоть слегка завуалировано недосказанностью. Старик ощущал готовность согласиться с чем угодно, однако примирение с порядком, на который в здравом уме пойти никак нельзя, стоило ему значительных усилий. Почему, спрашивается, следовало ставить окончательную точку над i?
Его супруга ни малейших нравственных терзаний не испытывала и приезжала единожды в год, имея в виду провести месяц с мужем. По всей видимости, каждый раз целью приезда становилось в том числе желание убедить мистера Тушетта, что систему она выбрала верную. Английский образ жизни ее не привлекал, и на то имелись три или даже четыре веские причины, на которые она ссылалась. Касались они далеко не самых значительных сторон издавна заведенных обычаев, однако для миссис Тушетт служили достаточным оправданием смены места жительства. К примеру, она терпеть не могла хлебный соус, считая его на вид схожим с припаркой, а на вкус – с мылом; решительно возражала против употребления пива служанками, а еще утверждала, что британские прачки оставляли, на ее взгляд, желать много лучшего. Тут надобно добавить: миссис Тушетт весьма придирчиво относилась к свежести белья. Визиты на свою родину она совершала регулярные, и последний из них затянулся как никогда надолго.
В Америку она наведалась с целью взять племянницу под свое крылышко – тут никаких сомнений уж не было. Четыре месяца назад, в один дождливый день, означенная юная леди коротала время в своем доме в Олбани за чтением. Одиночество ее ничуть не угнетало; ум молодой особы представлял собой благодатную почву для знаний, а развитое воображение лишь тому способствовало.
В тот самый день ей, однако, хотелось нарушить однообразие, и визит неожиданной гостьи пришелся как нельзя кстати. Заранее о ее приезде не было известно, и наша героиня сообразила, что в доме кто-то есть, лишь услышав шаги в соседней комнате.
Дом квадратной формы был старым и весьма просторным; в одном из окон первого этажа висело объявление о его продаже. Из двух подъездов один давно наглухо закрыли, однако ж закладывать дверной проем кирпичом не стали. Двери и там и здесь ничем друг от друга не отличались – высокие, белые, с арками и фонарями по обе стороны, от которых к вымощенной кирпичом мостовой спускались каскадом узкие ступеньки из красного камня. Два здания, стоящие стеной к стене, образовывали единый дом – часть разгораживающей их перегородки снесли и сделали проход. Комнат на втором этаже образовалось много; все они были выдержаны в одних и тех же желтовато-белых цветах, а со временем желтизна стала преобладать. На третьем этаже проходил сквозной арочный проход, которым наша молодая героиня, Изабелла, часто пользовалась в детстве с родными сестрами. Туннель, как его окрестили, получился коротким и светлым, а все же Изабелле он казался местом странным и тоскливым, особенно в зимние вечера.
Будучи ребенком, в дом этот она приезжала не раз – тогда там жила бабушка, однако потом случился перерыв в десять лет. Вновь вернулась в Олбани наша героиня незадолго до смерти отца.
Бабушка, старая миссис Арчер, была весьма гостеприимна, хоть в основном принимала у себя лишь членов большой семьи, и девочки нередко проводили у нее по несколько недель подряд. Воспоминания о том времени у Изабеллы остались самые счастливые. Жизнь тут текла не так, как в доме ее родителей: простор, изобилие, вечное ощущение праздника, почти полное отсутствие обычной дисциплины… Детям дозволялось присутствовать при беседах взрослых, что Изабелле нравилось чрезвычайно. Постоянно кто-то прибывал, другие уезжали: бабушкины дети и внуки пользовались возможностью погостить здесь в любое время. Словом, дом в некоторой степени напоминал шумную провинциальную гостиницу, где кроткая старенькая хозяйка лишь вздыхала, глядя на постояльцев, однако никогда не предъявляла им счетов. В счетах Изабелла, разумеется, ничего не понимала, а бабушкин дом в детстве казался ей местом донельзя романтическим.
С обратной его стороны имелась крытая галерея, и в ней стояли качели – предмет особой страсти гостивших в доме детей. На задах располагался большой сад с персиковыми деревьями, раскинувшийся до самой конюшни, – одно из самых любимых и теплых мест бабушкиного жилища. Изабелла бывала здесь и зимой, и летом, однако персики необъяснимым образом всякий раз о себе напоминали.
Со стороны фасада, через улицу, находилось старинное здание – его еще называли «голландским домом». Необычного обличья строение, сложенное из желтоватого кирпича еще при первых переселенцах, венчал щипец, сразу бросавшийся в глаза гостям города. Вкруг дома, повернутого к улице боком, шел шаткий деревянный забор. Здесь располагалась начальная школа для детей обоих полов, и ведала ей, а вернее – позволяла школе существовать как придется, весьма представительная дама, вдова какого-то влиятельного человека. Более всего Изабелла в ней запомнила странные, вызывающе домашнего вида гребешки, скреплявшие прическу на висках.
Изабеллу даже сперва определили в это учебное заведение, где ей предстояло овладеть основами знаний, однако, проведя за партою лишь день, она воспротивилась установленным там правилам и перешла на домашнее обучение. В сентябре, когда окна школы были открыты настежь, девочка слышала гул детских голосов, хором твердящих таблицу умножения, и в душе у нее перемешивались в один клубок радостное ощущение свободы и боль отторжения.
Таким образом, начало ее образованию было положено в праздном доме бабушки. Обитатели его читали крайне мало, Изабелла же без всякой меры пользовалась библиотекой, где на полках стояло множество книг с чудесными иллюстрациями. Забираясь на стул, доставала том за томом; найдя произведение по вкусу – а главным образом ее привлекал титульный лист, – уносила ее в загадочную комнату за библиотекой, которую обычно и непонятно почему называли кабинетом. Кто в нем работал, в какие славные времена – Изабелла так и не вызнала.
Так или иначе, ей нравился здесь приятный аромат древности и гуляющее от малейшего звука эхо. Сюда составляли старую мебель, далеко не всегда свое отслужившую и попавшую на задворки незаслуженно. С нею у нашей героини установились совершенно особенные отношения. Например – с обтянутым шерстяной тканью диваном, которому Изабелла поверяла свои детские горести. Витавшему в этих четырех стенах таинственному меланхолическому духу кабинет был обязан давно закрытому второму подъезду. Тяжелые засовы худенькой девочке сдвинуть было не под силу, однако она знала: навек застывший в молчании выход когда-то открывался на улицу. Увы, окошки в двери залепили зеленой бумагой, иначе из них открылся бы вид на потемневшее от времени ступени и вытертую миллионами шагов кирпичную мостовую. Впрочем, выглядывать наружу Изабелле вовсе не хотелось – зачем разрушать чудесную теорию о портале, ведущем в странное неведомое место, становившееся в воображении ребенка в зависимости от настроения то райским садом, то мрачным подземельем.
Именно в кабинете Изабелла и предавалась своему обычному занятию в очередной пасмурный день на стыке зимы и весны. В то время весь дом находился в ее распоряжении, однако же выбрала она самую, пожалуй, унылую комнату из всех. Запертую на засовы дверь наша героиня так ни разу и не открывала, не содрала и зеленую бумагу с окошек, которую порой заменяли на новую. Не желала убеждаться, что за порталом пролегает самая обычная улица.
Снаружи шел холодный проливной дождь. Весны уж заждались, однако она цинично и не слишком искренне призывала потерпеть еще. Впрочем, Изабелла старалась обращать как можно меньше внимания на предательскую сущность погоды и, уткнувшись в книгу, пыталась собраться с мыслями. Не так давно ей пришло в голову, что ее разум далек от сосредоточения. Пришлось потратить немало времени на воспитание в себе едва ли не военной дисциплины: мозгу следовало по команде приходить в ритмическое движение, наступать, останавливаться, отходить назад и совершать прочие сложные маневры. Только что она отдала приказ о наступлении, и ее сознание двинулось медленным маршем по зыбучим пескам немецкой философической мысли.
Марш разума, едва углубившегося в дебри, нарушил звук посторонних шагов, и Изабелла прислушалась. Похоже, кто-то вошел в сообщающуюся с кабинетом библиотеку? Сперва наша героиня решила, что появился с визитом человек, которого она ожидала, затем пришла к иному выводу. Шаги явно принадлежали женщине, причем женщине незнакомой, а из решительной поступи следовало: незнакомка не собирается останавливаться на пороге ее убежища. И в самом деле, в дверном проеме возникла фигура дамы. Гостья на миг застыла, окинув пристальным взглядом нашу героиню. Особа немолодая, довольно невзрачной наружности, с резкими и властными чертами лица, одета в непромокаемый плащ… Что бы это значило?
– Хм, – начала незнакомка, оглядев разномастную мебель. – Стало быть, здесь вы обычно обретаетесь?
– Ежели никого не жду с визитом, то здесь, – промолвила Изабелла.
Поднявшись из кресла навстречу гостье, она пригласила ее пройти в библиотеку, однако та все стояла, рассматривая кабинет.
– В доме ведь достаточно комнат, и все они в куда лучшем состоянии, хотя и там все изрядно обветшало, – заметила дама.
– Желаете осмотреть? – осведомилась Изабелла. – Я позову служанку, вас проводят.
– Ни к чему. Я вовсе не покупательница. Кстати, служанка бродит по второму этажу – вероятно, ищет вас. Не самая сообразительная девица. Скажите ей, что мне ее услуги не понадобятся.
Изабелла застыла в нерешительности, а неожиданная гостья, нелестно отозвавшаяся о старом доме, вдруг выпалила:
– Так вы одна из дочерей?
И странные же у нее манеры…
– Смотря о чьих именно дочерях вы говорите.
– Имела в виду покойного мистера Арчера и мою бедную сестру.
– А, – медленно проговорила Изабелла, – выходит, вы наша сумасбродная тетка Лидия?
– Вот как, значит, велел называть меня ваш папенька? Да, я – тетушка Лидия, но отнюдь не сумасбродная. Бредовыми иллюзиями не страдаю. Видимо, вы младшая?
– Верно, младшая из трех. Меня зовут Изабелла.
– Да-да, а сестер – Лилиан и Эдит. Похоже, вы из всех к тому же самая красивая?
– Определенно сказать не могу.
– А по-моему – самая и есть.
Так между тетушкой и племянницей завязалась дружба. Лидия давно находилась в ссоре с зятем, разок отчитав его после смерти сестры за легкомысленное отношение к воспитанию дочерей. Мистер Арчер, человек вспыльчивый, велел ей не совать нос не в свое дело, и Лидия за много лет не перемолвилась с ним ни словом. После его кончины ни разу не писала и дочерям, воспитанным в духе неуважения к тетке, что Изабелла и доказала в первой же беседе.
Миссис Тушетт действовала, по своему обыкновению, обдуманно. Собравшись в Америку с ежегодной ревизией инвестиций, к которым ее супруг, невзирая на положение в финансовом мире, никакого отношения не имел, она решила заодно выяснить, как живут племянницы. Вступать в переписку не пожелала – всегда надежнее все увидеть собственными глазами. Впрочем, Изабелла обнаружила, что тетушка знает о них немало и уж точно наслышана о замужестве двух старших сестер. Была она осведомлена и о скромном наследстве – денег девицам Арчер отец оставил совсем немного, однако к ним перешла недвижимость в Олбани, которую теперь и выставили на продажу. Эдмунд Ладлоу, супруг Лилиан, взял все тяготы переговоров в свои руки, о чем миссис Тушетт также откуда-то стало известно. Эдмунд и Лилиан приехали в Олбани еще во время болезни мистера Арчера и по сей день жили в старом доме в компании с Изабеллой.
– Сколько же вы рассчитываете выручить? – спросила тетушка, устроившись для беседы в гостиной и скептически ее осмотрев.
– Не могу сказать наверняка, – ответила Изабелла.
– Вы уже второй раз повторяете одно и то же, а ведь глупенькой не выглядите.
– Я и не глупенькая, однако в деньгах не смыслю совершенно.
– Вот оно ваше воспитание – будто бы вы должны унаследовать миллион. Что вам на самом деле отошло?
– Не имею ни малейшего понятия. Вам следует расспросить Эдмунда и Лилиан; они вернутся через полчаса.
– Во Флоренции этакое жилище назвали бы бедным домиком, – вздохнула миссис Тушетт, – однако здесь, осмелюсь предположить, цена может оказаться высокой. Вероятно, каждой из вас достанется приличная сумма. Наверняка в наследство вошло и другое имущество. Очень странно, что вы об этом не знаете. А место здесь весьма привлекательное: скорее всего, дом снесут и выстроят взамен несколько лавок. Как вы сами не додумались? Можно ведь было и сдать помещение торговому дому – извлекли бы большую выгоду.
Изабелла уставилась на тетушку. Сдать внаем? Ей подобная мысль в голову не приходила.
– Надеюсь, дом не снесут. Я ведь его обожаю, тетя.
– Не понимаю, что в нем хорошего? Здесь умер ваш отец.
– Да, однако из-за его смерти я любить дом не перестала, – холодно ответила племянница. – Мне нравятся места, где происходили события – пусть и печальные. Здесь умерло немало людей, но эти стены всегда оставались полны жизни.
– И вот это вы называете «полны жизни»? – Миссис Тушетт обвела рукой гостиную.
– Я хотела сказать – полны воспоминаний о людских чувствах и горестях. Хотя не только о горестях: в детстве я была здесь счастлива.
– Вам следует поехать во Флоренцию, коли уж вас привлекают дома с историей – особенно с историями смерти. Я живу в старинном дворце, где убили троих. То есть троих весьма известных личностей, а уж сколько неизвестных – и не счесть.
– Во дворце? – повторила Изабелла.
– Именно, милая. И он отличается от вашего домика самым решительным образом. У вас тут пахнет провинцией.
Изабелла взволновалась, ибо к дому бабушки всегда относилась с любовью и уважением, и все же выпалила:
– Страсть как хочу во Флоренцию!
– Ежели будете вести себя примерно и делать все, что скажут, – так и быть, возьму с собой, – торжественно заявила миссис Тушетт.
Тут наша юная леди пришла в совершенное возбуждение. Покраснев, она помолчала, а затем улыбнулась тетушке:
– Делать все, что скажут? Увы, подобного удовольствия обещать не могу, тетя.
– Уж поняла. Вижу – вы своенравны, однако не мне вас винить.
– А все же… За Флоренцию пообещаю что угодно! – чуть помедлив, воскликнула Изабелла.
Эдмунд и Лилиан все не возвращались, и миссис Тушетт целый час без помех беседовала с племянницей. Та обнаружила в тетушке личность своеобразную, однако ж весьма интересную – подобных ей, пожалуй, встречать еще и не доводилось. Да, эксцентрична – но Изабелла об этом знала давно. Другое дело, что особы эксцентричные всегда заставляли ее опасаться манер оскорбительных и вызывающих; подобные свойства натуры она почитала гротескными, а то и зловещими. С тетушкой было не так: в ней эксцентричность приобретала скорее оттенок иронический, а то и комедийный.
Изабелла даже задумалась – не странно ли, что ранее она находила людей обычных занимательными? Еще никто в жизни не притягивал ее столь сильно, как сидящая рядом маленькая ясноглазая и тонкогубая дама нездешнего вида. Держалась тетушка с большим достоинством, заставляя забыть о своей непримечательной наружности. Поношенный плащ она так и не сняла, увлекшись рассказами о королевских дворах Европы, о коих знала на удивление много. Ничего взбалмошного в ней Изабелла усмотреть не могла. Тетушка не признавала классового превосходства, сильных мира сего судила, нимало не стесняясь, и явно наслаждалась впечатлением, произведенным на простодушную и восприимчивую девушку.
Миссис Тушетт задала множество вопросов, и полученные ответы, очевидно, побудили ее составить лестное мнение о мыслительных способностях племянницы. Изабелла, в свою очередь, принялась расспрашивать гостью обо всем подряд, и беседа дала ей немало пищи для раздумий. К шести часам Лилиан все еще не вернулась, и тетушка, выждав разумное время, собралась уходить.
– Вероятно, ваша сестра горазда посплетничать в гостях? И часто она так задерживается?
– Лили ушла незадолго до вашего прихода, – пожала плечами Изабелла, – так что вы сидите у меня ничуть не меньше.
Миссис Тушетт нисколько не обиделась; напротив, ей явно понравился смелый тон племянницы, и ответила она с прежней любезностью:
