Геннадий Головко
Там-2. Георгий
Мы поднимались все выше, обходя зеленые рощи и глубокие овраги. Мне показалось, что на равнину опустился туман, солнце почти скрылось, и на небе угадывались лишь его смутные очертания. Сквозь мглу нашему взору открылся… даже не город, а некая деревня, поселок с черными покосившимися невзрачными домами, неухоженными улицами и старой деревянной церковью. Давид остановился и придержал меня рукой.
– Дальше идти нет смысла. Да и опасно. Неизвестно, что и от кого можно ожидать. Давай лучше постоим здесь, подождем. Наверняка что-то обязательно случится.
Мы стояли на пригорке и всматривались в окружающую нас местность. Кое где появлялись люди в черном. Кто-то шел спокойно, кто-то спешил, откуда-то издалека надвигался какой-то неясный гул и крики. Вскоре, из-за угла дома выскочил молодой человек. Он бежал, сломя голову, и орал, как блаженный. Следом за ним гналась орущая толпа с палками и дубинами. Размахивая ими, они что-то истово вопили, и грозились явно в адрес преследуемого юноши. В тот миг, когда, казалось бы, толпа уже нагнала молодого человека, внезапно грянул такой ужасный гром, что не только толпа, но и мы с Давидом аж присели. Зрелище, которое мы увидели в следующий момент, было ужасающим! Все люди, составляющие толпу, бегущую за юношей, были буквально раскиданы по дороге. Мало того, все они корчились от жуткой боли: практически все из них лежали на земле с оторванными конечностями. Крови не было, но душераздирающие вопли раскатились далеко по равнинам. Люди катались по земле, а перед ними валялись отрубленные руки, ног, и даже головы! Видя мое изумление, Давид меня успокоил.
– Не переживай. Через пять минут все на них заживет как на собаке. Это им расплата за ярость и несдержанность к близкому. Вот такая у них жизнь веселая. Только ты поднял на кого– то руку – а ее уже и нет, оторвало. Боль, между, прочим, реальная. Только без крови. А так все естественно. Вот сознание они потерять точно не могут, так что, приходится мучиться от боли. Представляешь, кто тут прописан? Подстрекатели, психи, уроды, садисты. Да и мазохисты тут же, чтоб не скучно было. Дааа, население здесь специфическое. Пойдем-ка отсюда, а то, не дай бог, что-нибудь опять приключится и попадем мы под раздачу. Кстати, а вот и буквочка с тебя сошла. Неохотно как-то, – Давид заразительно рассмеялся.
Мы пошли дальше. Путь наш был, хоть и в гору, но, опять же не долгим. С невысокого пригорка нам открылся уже несколько другой вид. Гористая местность, овраги, скалы и каньоны. Практически нет деревьев и кустарников. Но самое удивительное и смешное – то, что среди всей этой красоты бегали люди. Нет, он не просто бегали. Они носились, как угорелые! Причем, куда они бегут, понять было невозможно ни нам, ни, как мне показалось, самим бегущим. Я попытался остановить пробегавшего мимо мужчину в годах, но он только гневно вырвал свою руку из моей и припустил еще пуще!
– Зря стараешься, – Давид лениво зевнул. – Никто из них не остановится.
– Это почему? Куда же они все бегут? На пожар?
Давид рассмеялся. – Пожар – не пожар, но торопятся они теперь всегда. Только – никуда. Объясняю. Мы попали в город ленивцев. Нет, не животных, а людей, всю жизнь страдавших (а точнее, наслаждавшихся) ленью. Вот теперь и восполняется их тупая неподвижность. Сейчас их тела вынуждены извергать энергию, не зависимо от их желания. Так что, это нескончаемый марафон.
– А как же они спят? Ведь человек не в силах бегать постоянно?
– Ну, тут все зависит от того, кто и сколько времени уделял своей лени при жизни. Те, кто был более активным, и поспать может больше. А кто провалялся всю жизнь на боку, тому и спать поминутно. Как говорится, делу – время, а лени – минутка. И то, виртуальная. Ну, да ладно, оставим их в беспокойстве. Пущай носятся! Идем дальше.
Я сразу взглянул на свою руку. Буква пропала. Слава богу! Не хватало мне на том свете активно заняться спортом! Я по жизни-то не особо его чествовал. Но и не ленился же! Работал, работал… работал…. Что же еще хорошего я сделал по жизни? Ну, вырастил дочерей, ну любил их и жену. Иногда проводил с ними отпуск. Но это было так редко! Боже, как же отчетливо я вижу сейчас, сколько я НЕ сделал для своих родных и близких! И всю жизнь, якобы не хватало времени и его отсутствие служило мне оправданием. И ведь только мне! Остальные и не собирались понимать мою занятость, которой я постоянно прикрывался. А ведь все они – отец, вся моя большая семья, родственники, которых я иногда и не видел вовсе, друзья – все они очень нуждались в моем внимании, поддержке и, когда необходимо, сочувствии. Эх, вернуть бы все обратно! Вот тогда бы я все-все исправил. Почему только теперь я прозрел? Где была моя голова и мозги раньше? Я сокрушенно покачал головой.
Давид заметил это и, конечно же, читая мои мысли, тоже тяжело и сочувственно вздохнул. Так мы прошагали в гору еще достаточно много времени, пока подъем не стал таким крутым, что быстро идти уже было просто невозможно. Наконец, мы достигли края обрыва. Внизу, насколько было видно глазу, расстилалась пустыня. Ветер играл с барханами, смеясь, перекатывая мячики с верблюжьими колючками. На барханах лежали люди. Они были обессилены тяжелыми переходами и зноем.
– Чем же провинились эти люди? – спросил я.
– И опят все очень просто. Эти люди были крайне скупы при жизни. Или же, весьма расточительны. Не путай с благотворительностью. Просто, люди, проматывающие свое, либо чужое имущество в угоду своим прихотям, также причисляются к грешникам наравне со скупердяями. А здесь проматывать нечего. Равно, как и что-то прятать, жадничать и пытаться кого-либо обмануть. Торговли тут никакой. Разве что, песок, да колючки. Хотя, ты и не поверишь, но некоторые из них настолько обуяны этими грехами, что пытались продавать и песок, и колючки. Уверен, некоторые до сих пор сидят с карманами, набитыми песком.
– ???
– Ждут, когда он превратится в золото! Да, да, не удивляйся. Скупой человек зачастую сродни сумасшедшему. Это уже фобия накопительства и скаредности.
– Наверное, Березовский тоже тут? – я, почему-то автоматически вспомнил, наверное, самого характерного богача и скрягу.
– А где ж ему быть?– оживился Давид. – Да вон он, видишь, на соседнем бархане? Сидит один, ни с кем не общается. Он до сих пор не понимает, как же он умер? Почему так рано? Ведь он собирался жить, если не вечно, то, по крайней мере, лет 150. Нанял массу врачей со всего мира, чтобы только для него одного изобрели эликсир молодости. Дело это, конечно, хорошее, но почему же только для себя, родного? Вот за это он, в частности, и поплатился. И это часть причины того, что сейчас он мыкается на этом пляже.
В этот момент мы услышали недалеко какой-то шум. Как будто, сотни голосов воскликнули «Аллилуйя!!!». Мы направились в эту сторону и вскоре действительно увидели толпу людей, возбужденно кричащих и возносящих хвалу господу. Посередине толпы на коленях стоял мужчина и громко рыдал. Рядом с ним я увидел старца в длинных белых одеждах. Почему-то я сразу понял, что это святой.
– Ты правильно понял, – сказал Давид. – Это святой Павел и принес он благую весть. А этот человек искупил свой грех и готов продолжить свой загробный путь в рай. Повезло. Не так уж часто я это вижу.
Тут Павел оглянулся, увидел нас и направился к Давиду. Они поздоровались и отошли в сторону для беседы. Вскоре, они распрощались, Павел подошел к счастливчику, поднял его с колен и сказал:
– Пойдешь с ними, отрок. Давид доведет тебя до райских врат, а дальше тебе все расскажет ангел, который встретит тебя у ворот.
Незнакомец снова бухнулся на колени, обхватив ноги Павла в немой радости.
– Встань, я тут ни при чем, и благодарить меня не надо. Благодари ЕГО и, прежде всего, себя. Ты действительно достоин райской жизни. Теперь ты избавился от своего порока, мучившего тебя всю земную и загробную жизнь. Теперь ты свободен от грехов, и вся твоя жизнь станет раем! Благодари господа за его терпение и заботу обо всех нас! – Павел осенил святым крестом мужчину и тут же исчез, как мираж.
– Ну, вставай, мил человек! – обратился Давид к мужчине, до сих пор стоявшему на коленях и лившему слезы счастья. – Зовут-то тебя как?
– Сергей. – Мужчина встал с колен, утирая слезы. Роста он был ниже среднего, лицо большое, немного одутловатое, бульдожье а сам он был похож на куб, такой же угловатый и квадратный. Взгляд испуганный и лебезящий. Лицо его изображало жалкую улыбку, открывая неровные крупные и кривые пожелтевшие зубы.
– Сергей я, – заискивающе продолжал человек. – Вот, говорят, исправился… За столько-то лет… Просветлел, понял, раскаялся! Правда, честно, раскаялся, все-все понял! НЕ жил я вовсе, копил, копил, даже родных не жалел, скупился даже ради них. Построил дом. Один, второй, третий, накупил квартир. Кажется – куда уже больше? Но остановиться уже не мог. Это как болезнь, хочется все больше и больше! И уже ничто и никто остановить тебя не может. Подспудно понимаешь, что все это не правильно, нужно больше заботиться о ближних своих, и вообще, о нуждающихся людях, так нет, все мне, мне, мне! Как будто, две жизни себе отмерил. А тут вдруг раз – и инфаркт, промучился почти год, да и помер. Точнее, это мои родные со мной промучились год, а не я. Ведь парализовало меня, пошевельнуться не могу, а все понимал. Лучше бы уж сразу помереть и не мучить ни себя, ни близких своих! Ужасно обидно. А как-то раз во сне пришел ко мне ОН и сказал: «Все твои мучения – награда тебе за твои скупость и жадность. Вспомни, как ты жил? Не жил – копил! Ну и куда копил? Себе в могилу унесешь? Ладно, времени тебе даю три дня. Отпиши все свое имущество своим родным, да по справедливости. После этого, может, тебе и дам спасение – заберу с собой. Чтоб больше ни ты, ни близкие твои не мучились больше. А там уж видно будет». Проснулся я утром, а сон как у меня перед глазами. Позвал я тогда всех своих сородичей и огласил свою волю. Каждому отдал все по справедливости, вызвал нотариуса и написал завещание. Знали бы вы, как я ждал эти дни! И, наконец, на третью ночь ОН явился и сказал: « Ты все правильно сделал. Пойдем со мной». Я, как будто бы поднялся с постели и пошел за голосом, хотя самого ЕГО я так и не видел, как ни пытался разглядеть. Дальше встретил меня ангел и, наверное, как и вы, я попал сюда. Не знаю даже, сколько лет прошло с того момента, как я здесь очутился. Может пять, а может, десять, а может, и больше. Это состояние было бесконечно. Пока я вдруг не понял, что сделал огромную ошибку. Да, да, огромную ошибку, которую мы называем жизнью! И как только мог я поддаться такому греху? Ведь родители мои были людьми довольно бедными, лишнего в доме никогда не было. Видимо, решил я восполнить упущенное, побольше и впрок заработать. И заработал. Много. Меня абсолютно не интересовало, честные эти деньги либо нет. Главное, чтобы их было много! Это давало мне уверенность в себе, я чувствовал власть над людьми, мог их унизить, оскорбить, и абсолютно не чувствовал никакого раскаянья. И тут вдруг все как-то сразу встало на свои места, я посмотрел на себя со стороны и горько заплакал. Нет, не себя мне было жаль, а тех обиженных мною людей, прежде всего, моих близких! Нет мне прощения во веки вечные! Вот, с тех пор, душа моя ежедневно и ежечасно разрывается на части, терзаясь муками угрызения совести. Слава Богу, ОН меня услышал! Теперь я могу провести все свои дни в молитвах, славящих ЕГО и просящих ЕГО только о здоровье близких своих! Теперь буду ждать их на небесах, в стране вечного покоя и счастья – в раю!
Сергей затих, блуждающая улыбка счастья освещала его лицо, и казалось оно теперь каким-то смиренным и кротким. Мы продолжили свой путь и пошли дальше. Да! Я и забыл про букву на руке! Так и есть – она исчезла. Ну, правильно. Если бы не исчезла, остался я бы там, вместо Сереги. Свято место пусто не бывает. Замена ему быстро найдется. Тут никаких сомнений нет. Так. А какие же еще есть грехи? Осталось только два. А какие? Убей, не помню. Сейчас сосредоточусь и вспомню. Да нет, конечно, нет. Это проскочила предательская мыслишка – типа, а может, проскочу и я в рай? Нет, нет, это точно исключено. Хотя… червячок сомнений все-таки шевелился в моем мозгу.
– Могу напомнить, – где-то рядом с ухом прозвучал голос Давида. Я даже вздрогнул от неожиданности. – Следующий, значит, чревоугодие. Объяснять надо? Короче, обретают там обжоры, пьяницы и прочий веселый люд. Короче, как у вас говорят, алкоголики и тунеядцы. А последний… Ну, вспомнил? Ну заветы господа? Ну, не убий… и проч. А что еще?
– Вспомнил! Не прелюбодействуй! – Я даже обрадовался и как-то приободрился. Давид вдруг как-то хитро взглянул в мою сторону, и мене снова стало грустно и тяжело на душе. Нет, не видать мне рая, как своих ушей! Эх! Ну да, чувствую, приплыл я. Точнее, пришел. Мы подошли к высоким и ветхим деревянным воротам какого-то города. Они были отрыты, и из-за них вовсе не слышалось признаков того, что живут тут веселые люди. Мы прошли в воротный проем. Даааа, грустное зрелище. Узкие темные улочки, невысокие домишки без излишеств, темные фигуры людей, бродящих по улочкам с изможденным видом и отрешенным взглядом.
– Ну, милости прошу, – Давид позерским жестом пригласил нас внутрь. – Вот, господа, это город голодных людей. Зато раньше они прекрасно жили, пресыщаясь чревоугодием и разными нектарами, типа пива, портвейна и проч., – он издевательски рассмеялся.
– Так ты же сам говорил, что на том… ой, ну да, на этом свете, люди голода не ощущают? – я уже понял, к чему эти подробности.
– На этом – да. В основном. Кроме этого уютного городка, – с кокетством почти пропел Давид, – Тут немножко другая атмосфера. Попадая сюда, человек начинает испытывать жуткое чувство голода и жажды. И избавиться от этого чувства невозможно. Оно преследует тебя повсюду, не дает спокойно жить, думать, спать. Однако, как вы понимаете, еды и воды здесь нет и в помине. Но, не смотря на это, человечек голодает. Даже худеет. Короче, вид у них тут не цветущий. Да вот, посмотрите на них – кожа да кости!
И действительно, люди на улицах были похожи на оживших мертвецов. Черные, изможденные лица, отсутствующий взгляд. Прям, блокадный Ленинград.
– Нет, здесь они не ловят бродячих собак и ворон, и друг друга тоже не едят. Это физически невозможно. Просто все дружно голодают и, тем самым, очищаются от своего греха. И название у этого городка тоже веселенькое – Даун-Таун. Кстати, а вот и смотритель.
К нам медленно приближался человек в темно-коричневом плаще с капюшоном, полностью скрывающем его лицо.
– Знакомьтесь: Франсуа. Франсуа Рабле. – Увидев наши изумленные лица, Давид продолжил: – Да, да, друзья мои, это именно он. Тот, который написал свой знаменитый роман Гарганюа и Пантагрюэль. Много лет он пребывал здесь в качестве грешника, но, по истечении определенного времени, раскаялся и принял чин смотрителя города. По-вашему, мэра, что ли? Только у вас мэры – прощелыги и воры, а у нас – честнейшие люди, помогающие тебе встать на путь истинный. Да и красть-то тут нечего. А и украдешь – где продашь? Вот они и исполняют свои обязанности исключительно исправно и ответственно. Франсуа подошел ближе, подал руку, пожал. Мы стояли молча, пауза затянулась. Давид пристально смотрел на Франсуа. Тот не подавал признаков жизни. Лишь из под капюшона торчал его длинный орлиный нос. Наконец, он промолвил, обращаясь ко мне: – Покажи свою левую руку.
Я протянул ему руку запястьем вверх. На нем красовались две яркие буквы «G». Вдруг, одна из букв начала мигать. Все мы, как завороженные, смотрели на это зрелище. А буква все мигала и мигала, становясь то ярче, то пропадая совсем. Наконец, она стала темно-лиловой и яркой, вся налилась и стала разгораться, как костер на ветру. Прошло еще немного времени, и она превратилась в толстый отвратительный шрам.
– Ну, вот, произнес Давид, – кажется, и кончилось наше с тобой путешествие. Теперь ты остаешься с Франсуа. Он тебе все объяснит и расскажет. На то воля господа! Пойдем, Серега! В рай, в рай! – Давид театральной взмахнул рукой и подпрыгнул на месте. – Прощай, грешник!– он обнял меня и сделал вид, что смахнул слезу. – Жду тебя в раю лет эдак… – он призадумался, но потом игриво произнес: – да бог его знает, когда! Главное, побыстрее! – Он взял под руку Сергея, и они двинулись обратно в сторону городских ворот. Я остался стоять в глубоком ступоре и не знал, что же мне делать.
– Да ты не переживай, – Франсуа доверительно взял меня под локоть. – И здесь жить можно. Чай, не ад, – он усмехнулся. – Пойдем, покажу тебе твое новое жилье. Устал, поди, с дороги? Так вот, сейчас мы придем в твой новый дом, будешь в нем жить. Не пугайся, сегодня к вечеру у тебя возникнет сильное чувство голода. Постарайся не обращать на это внимание. Это чувство будет преследовать тебя всюду, так что, сам понимаешь, чем меньше об этом думаешь, тем проще жить. Основное население давно уже привыкло к этому состоянию, и живут себе потихоньку, молятся и работают.
Увидев мое удивление при слове «работа», Франсуа поспешил объясниться. – Ну да, работают. Да еще как. Видишь ли, работа облагораживает и очищает человека, а лень и безделье – развращают и приводят к быстрой кончине. Вот ты, например, что умеешь делать?
– Да вы же и сам знаете, наверное. – Я уже привык к тому, что про меня все и всем известно, а уж мысли свои скрывать я давно перестал.
– Ну да, конечно, – немного смутился Франсуа, – конечно, ты был военным, потом завхозом в детском саду. Но это все не твое. Знаешь, какое твое призвание? Не угадаешь! Сапожник! – Я чуть не подпрыгнул от удивления.
– А ты и не догадывался? – с энтузиазмом продолжал мой спутник. – Вот посмотришь, тебе понравится. Денег тут, конечно, не платят, но определенные преференции существуют.
– Это какие же? Свидание с родными? Увольнительная на землю? – грустно съязвил я.
– Зря смеешься. Ты почти прав. Свидание с родными точно существуют. То есть, ты сможешь с ними пообщаться, поговорить. Не физически, конечно. Они тебя телесно ощущать не могут, а вот поговорить – пожалуйста! Главное – их не пугать! Напугаешь – свидания тебе запретят. Кстати, есть и еще одно маленькое удовольствие – видеть, чем они на земле занимаются. Но это нужно заслужить.
– Как? Чем? – я так разволновался, что хотел было уже попросить его о встрече. – Я так по ним скучаю!
– Знаю, знаю. Не торопись. Это ты должен заслужить. Чем? Да все очень просто. Хорошим поведением, раскаянием, молитвами и искренней верой в НЕГО! Вот тогда, если все пойдет, как надо, будешь и видеть, и видеться, и встречаться. А сейчас – вот твой дом.
Мы подошли к ветхой, но довольно крепкой еще избенке с покосившимся крыльцом. Я робко наступил на него, и половицы издали протяжный и недовольный звук – не то скрип, не стон. Как будто, дом был разбужен и в связи с этим внезапным пробуждением, недовольно закряхтел, бурча как старый дед.
– Не ругайся. Давай дружить. Теперь нам придется существовать вместе под твоей крышей,– тихо произнес я и улыбнулся, смотря в пол, как в ожившее деревянное лицо старого приятеля. Скрип под второй ногой показался мне более дружелюбным и приветливым.
– Ну, вот и ладно, – сказал я и приоткрыл дверь. На меня пахнуло сыростью и стариной. Так пахнет от очень пожилых, пронафталиненных людей. Это всегда вызывало у меня чувство ностальгии и детских воспоминаний о своем доме, родителях, бабушках и дедушках. Как будто бы я открыл старый, старый шкаф с бабушкиными нарядами. Обстановка в доме была довольно скудной, но еще крепкой и живой. Весь дом состоял из двух небольших комнат с комодом, шкафом, столом со стульями, разноцветных плетеных цветных ковриков. В спальне стояла большая дубовая кровать, покрытая коричневым шерстяным покрывалом. Под ним виделась чистая постель, опять такой же коврик под ноги, небольшой столик, стул, шкафчик и веселенькие хлопчатобумажные занавески на окне. Не понимаю, но чего-то мне точно не хватало. А, по свежим впечатлениям, я никак не мог вспомнить, что же тут еще должно быть?
– Часы ищешь? – улыбнулся Франсуа.
Точно, часы! Их как раз-то и не хватало!
– Ну, ты еще про кухню спроси.
Бог мой, теперь все, наконец-то встало на свои места! Не было ни кухни, ни кухонной утвари.
– А зачем они тебе? Часы только раздражают. Тик, тик! Да и какое тут может быть время? Это – вечность! Наслаждайся! Нет, конечно, солнце тут тоже встает в свое время, луна там, звезды и прочее. Короче, все, как у людей. А кухни тут нет ни у кого. Мы же все питаемся духовной пищей! Тем более, твое чувство голода и кухня – совсем не совместимые вещи.
Мы вышли в маленький, но очень уютный дворик. Точнее, его можно было назвать небольшим садом. В нем было довольно много деревьев. В основном, это были яблони и какие-то еще плодовые деревья. Я никогда в этом толком не разбирался. По периметру росли кусты. Наверное, крыжовник. Или смородина. Ой, йой, йой! Я, кажется, проголодался и мен повсюду чудится что-то съестное! Это плохо. Но ведь меня же предупреждали! Надо терпеть. Хотя, не так-то это просто. Садик был не ухоженным и сильно зарос травой. Я прикинул, наверное, здесь где-то 4-5 соток. Да, не больше. Ну, мне больше и не надо. Что я тут, шашлыки собрался делать, что ли? И опять у меня началось слюновыделение. Совсем не хорошо!
– Зато, туалета тут тоже нет, – прервал мои мысли Франсуа. – Какой плюс! И время не тратишь, и вони нет! Сплошной свежий воздух и природа! Цени! Вот и все твое хозяйство. Считай, что прописался. Кстати, ни ЖЭКа, ни домоуправления тут тоже нет. Тоже огромный плюс! Короче, у нас здесь все без бюрократии и проволочек, Это вы у себя придумали массу препон для вас же самих. Сами придумали, сами и мучаетесь теперь. И никто не догадается все просто взять и закрыть, отменить. Уничтожить, в конце концов. На корню. И забыть, как страшный сон! Ладно, что-то я разошелся. Так вот, все необходимое у тебя есть. Вот какая-никакая одежонка. Извини, если не модная. Кровать. Колодец. Что еще нужно человеку на том свете, чтобы подготовиться к райской жизни?! – Франсуа явно был доволен собой и в отличном настроении. Даю тебе два дня присмотреться, отдохнуть с дороги и прижиться на новом месте. Через два дня я к тебе загляну, будем устраиваться на работу. А теперь мне пора. Привыкай! Пойди, пройдись, посмотри на город, на людей. Салют!
Франсуа ушел. А мне стало ужасно тоскливо от того, что, практически в первый раз на «этом свете» я оказался совсем один. В этот момент я почувствовал какую-то незащищенность, одиночество и животную тоску. Стоя на крыльце сада, я вглядывался в темнеющее небо. Закат обещал быть очень красивым, и ничто не говорило о том, что я где-то совсем в другом мире. Даже не в отпуске в Ялте или Сочи, а гораздо дальше. И, самое главное, что рассчитывать на возвращение было невозможно, и от этого защемила душа, заныла, ей стало реально больно. Солнце клонилось на закат, а я все стоял и смотрел на темно-бардовое небо. Мыслей у меня уже не было вовсе, но чувства в моей многострадальной душе метались, как мухи в банке, доставляя мне невероятные мучения, о которых я никогда не подозревал. Наконец, я вспомнил о том, что утро вечера мудренее, и пошел спать. Спал я тяжело и беспокойно, не смотря на усталость. По-видимому, от избытка впечатлений и переживаний. Снилась какая-то жуткая дребедень, хаос и светопреставление. Ничего не вспомнив наутро и, толком не выспавшись, я поднялся, помыл лицо и руки в рукомойнике, оделся. Что-то забыл. Аааа, поесть! Ну да, еда отменяется. А голод остается. Не буду об этом думать! Надо пойди пройтись по городу, разведать, что, да как. Я вышел на улицу, погода была отличная, светило солнце и настроение у меня улучшилось. Я шел по улице, покрытой где-то брусчаткой, где-то булыжником. Она явно была старая, но названия ее я нигде прочесть не мог. Да и как они тут могли называться? Ленина? Октябрьской Революции? Петлюры? Хотя, возможно, СВ. Петра и Павла, Луки и т.д. Логично. Или, если и не святых, то сильно отличившихся в процессе упорного труда на благо процветания райских кущей и приумножения духовных ценностей у Даун-Таунской молодежи. Прикольно. Между тем, я свернул на соседнюю улицу, где, видимо, начиналась сама жизнь. На ней я заметил множество ремонтных мастерских, лавок и лавочек с одеждой, аксессуарами, обувью, разной мебелью и прочими бытовыми делами. Совсем, как на земле! Те же люди, какие-то повозки с запряженными лошадьми, бегающие по улице собаки и кошки на заборах. Народ суетился, о чем-то оживленно общались дамы, мужчины были предельно серьезны и немного напыщенны. Само удивительное было то, что все они были одеты вовсе не по моде, а так, как будто, я попал на съемочную площадку, где снимали кино о разных поколениях людского существования – от начала веков до наших дней. Кстати, наверное, самая старая из одежд относилась к 16 – 17 веку. Неужели же за такой длительный срок эти люди так и не искупили свои грехи? А может быть, им просто устраивает их существование в этом городе и в этой ипостаси? Вполне может быть.
